Жаркое лето

В такую жаркую, сухую погоду местные жители срезали путь по этой дороге, и наши родственники в том числе. Это очень нас беспокоило.

Почти на корточках мы выбрались из кукурузы так, чтобы можно было безопасно смотреть во все стороны. Вроде никого.

– Наверно, пожар тушат. Мы тут одни. Давай по очереди.

– Да вот нет уж. Бежим вместе. А то вдруг одного поймают, что тогда второму? – возразил я брату.

– Так двоих лучше видно издалека!

– А ты что, размером с корову, чтобы тебя так легко заметили? Ты, главное, не мычи и хвостом виляй. Нет, лучше на четыре лапы встань и за мной беги. Пускай все думают, что кто-то собаку выгуливает. И хвостом тоже виляй. Будешь доброй собакой.

– А чего я не собираюсь мычать! И хвоста у меня нет. И почему я должен быть собакой?

–Му-у-у-у, гав-ав!

– Чего-о-о!

Серега резко встал в полный рост и нахмурил брови.

– Бежим!

Мы рванули к спасительным деревьям. Серега мчался за мной, мы выжимали из своих ног все силы, которые остались, всё, что осталось. Я даже не смотрел по сторонам, только вперед!

Мы так спешили перебежать не слишком широкую дорогу, что с размаха врезались в плотную стену непролазного кустарника. Было мучительно пробираться через кривые колючие ветви. Я, стиснув зубы, шел напролом. А Серега всё стонал, охал, ахал, слал проклятия непонятно куда и кому.

– Са-а-нь, сто-о-ой, я больше не могу,. – стонал брат.

У меня самого уже не было сил продираться через непролазные кусты. Мы остановились перевести дух.

Я повернулся к брату и не смог удержаться от смеха.

– Чего это тебя так развеселило?

– Да видел бы ты свою морду!

Я продолжал хохотать. Не знаю, смешно ли мне было, или это был истерический смех, но хохотал я до колик в животе.

– А что с ней не так?! – обиженно спросил Сережа.

– Да у тебя вся пачка расцарапана! Ты что, как лось, по кукурузе щемился?!

По всему лицу у брата тянулись продолговатые тонкие царапинки, ко всему Серёга весь перепачкался в пыли, пока преодолевал кукурузное поле. Выглядел он и вправду комично.

– А кто такой лось?

– Это большая дикая рогатая корова. – не унимался в смехе я.

– Да чего это я опять корова?!

– Не бери в голову, она у вас не водится. Она лес любит. То есть он, лось.

Я повернулся к вершине холма. Пора было двигаться дальше.

– Вот, смотри, как надо. Голову наклоняешь, рогами вперед, а руками ветки раздвигаешь. И морда цела, и идти легче. Понял?

– Да понял я, давай, двигай вперед.

И мы тронулись дальше уже не спеша. Через плечо я взглянул на брата, он исправно наклонял голову и раздвигал ветки.

– Му-у-у-у-у, – подшучивал я над ним.

За это и получил заслуженный пинок под зад. Я на него не обиделся, требовалось хоть как-то снять напряжение. Надо будет ему показать лося на картинке, а то живет уже семь лет и лося не видел.

По правде говоря, я тоже его не видел, но хотя бы читал про него в детской энциклопедии. И картинку разглядывал, цветную, красивую.

Наше продвижение усугубилось появлением на пути крапивы. С этим лютым врагом, который не щадил никого и жалил даже через одежду, ни сил, ни средств бороться не было!

– Да это уже ни в какие ворота! – приготовился к бою Серега. – Это как мы через нее полезем!

– Хорошая была идея сбежать из дому, да? А наверх поднимемся, там нас львы повстречают.

– Львы здесь не водятся! Я знаю! Это не лось.

Через крапиву лезть было невозможно, да мы и не стали пробовать. Зато мы приняли решение идти вдоль посадки по кромке засеянного рожью поля. Путь стал значительно легче.

– И чего мы так сразу не сделали, – подытожил брат.

– Там бы нас увидели с легкостью. А тут мы уже наверху почти. И ты про лося узнал, и даже лосем побывал.

На оставшемся пути ничего не мешало, только крутой подъем усложнял путь. Шли молча, каждый думал о своем.

Добрались до вершины холма и по гребню повернули направо, к той самой большой шелковице. Уже под деревом кустов и крапивы не было. На земле лежало много переспелых ягод, над которыми жужжали пчелы. Чуть в стороне лежал ствол упавшего дерева, на нем мы с нетерпением расположились и от усталости вытянули исцарапанные пыльные ноги.

Эх! Какая красота!

Ковёр созревшей ржи расстилался золотом от наших пяток прямо к подножию холма, до той самой дороги, которую мы еще недавно перебегали. Серой ленточкой она разделяла поля, а дальше простиралось поле кукурузы. За ним разноцветными полосками раскинулись огороды, которые затем уходили вправо и перерастали во фруктово-ягодные сады селян. С высоты проглядывались скотные дворы, крыши жилых домов и застроек. А уже за ними, вон там, за деревьями, текла тихая речушка Ольховая Говтва. Над всем этим разнообразием красок степенно проплывали корабли белых облаков различных форм в лазурном океане небосвода.

Мы с братом даже ахнули. Сколько раз ни сидели под шелковицей, а никогда не обращали внимания на ту красоту, которая нас окружает каждый день.

Так мы просидели минут пять, пока не глянули на наш двор на двор, где живем. Теперь можно сказать – жили. Ведь мы в бегах и временно без места жительства.

Издалека было видно, что на пожар сбежались все соседи в округе. Огонь уже потушили, но над нашим садом еще оставались следы дыма, ветер не всё разогнал. Было видно, что люди вилами растаскивают сено по сторонам. Людей оказалось много, и кто где кто с такого расстояния невозможно было рассмотреть.

– Смотри-ка, потушили. Интересно, много сгорело? Может, совсем чуть-чуть? – рассуждал Серега.

– Хорошо, что не всё, – вздохнул я.

– А про нас прознали?

– Думаю, да. Точно заметили – все там, а нас нет. Да не до этого пока.

– План работает, к вечеру будут нас уже всем селом искать. Денек-другой пересидим, и можно идти домой.

– Ага, если нас не найдут раньше…

Так мы просидели где-то с час. В нашем дворе и около сеновала суета прекратилась. Все разошлись.

В животе заурчало.

– Это у тебя? – прервал молчание Серега.

– У шелковицы.

– Тоже кушать захотелось.

– Пошли ягод поедим.

Налопались спелых ягод от души. Даже покидались ими друг в друга, испачкались фиолетовым соком. А еще я в шутку Сереге ягоду раздавил между глаз, и у него осталось на лбу пятно, как у индусок. Выглядел он просто ужасно! Раздавленная ягода прилипла к коже, добавила колорита к царапинкам и грязным пятнам на лице. Хотелось заржать на все село, так что я еле удержался. Брат обидится.

– А помнишь, дед рассказывал, что здесь во время войны пушки стояли? Прямо тут, на вершине. А фашисты оттуда, с трассы пришли.

– И все погибли, – добавил брат.

– А вон в тех деревьях снайпер немецкий сидел, – я ткнул пальцем на лесную поросль на окраине села.

– Помнишь, еще дед говорил, как его фашист выпорол?

– Помню. Он у него противогаз стащил и в туалете спрятать хотел. А фашист там сидел. Вот и попался ему.

– Точно, он еще говорил, мол, повезло, что оружия не было. Так бы пристрелил.

Каждый из нас представил эту опасную картину. Мы помолчали, попытались себя поставить в такую ситуацию.

– А вот все-таки интересно, деда прутом от сирени выпороли? Может, из-за этого он чуть что – за хворостину хватается? – прервал тишину брат.

– Не, думаю, его по-взрослому – ременякой.

В безделье мы провели еще часа полтора-два. Становилось всё скучнее. Села жили своей жизнью: одни куда-то ехали, другие работали в огороде, кто-то косил траву, пас корову или строил что-то во дворе.

Сверху хорошо было видно.

Но мы не заметили никакой паники от нашего отсутствия. Никто не бегал в безутешных поисках, даже просто не суетился. Становилось как-то обидно.

– Что-то никто не паникует и с фонариками и собаками не спешит. Дырявый твой план!

– Ничего-о-о, еще не вечер. Вот как стемнеет, тогда и забегают и с фонариками, и с собаками, и с кошками…

– Ага, и с коровами, – с сомнением произнес я.

Я встал, начал обходить вокруг ближайших деревьев.

– Ты чего?

– Надо решить, где ночевать будем. Пока не стемнело.

За работой мы облазили всю окрестность в поисках подходящих веток. Подходящие ни как не попадались, ветки были кривые и колючие. В итоге мы что-то наломали и выложили под деревом.

Я прилег, но не выдержал и трех минут.

– А в тундре вы как спите?

– Стоя! И ногу одну поджимаем. А вы как-то по-другому?

– Мы в кроватях, – гордо заявил брат.

– Вот и давай, сделай кровать.

Вот тут уже обиделся я. Всё больше меня одолевали мысли, что зря пошел на поводу брата и его «безукоризненного» плана. Все же надо было бежать к родителям в дом. Время шло к закату.

Вопрос с ночлежкой решен не был, опять захотелось есть. Уже по-серьезному. Ягоды в качестве ужину не рассматривались.

– Что там у тебя в плане было про ужин?

– Все просто, – уверенно отвечал Сергей, – дождемся сумерек, спустимся вниз, в огороды. Там наберем овощей. Можно фруктов прихватить, во-о-он груша растет.

– Вода?

– За водой в колодец, где мы на великах с горы гоняли. Там ни заборов, ни людей. Пару дней протянем.

Я даже начал верить в этот идеальный план. Даже забыл о том, что нам не на чем спать. Может, у него и на этот счет есть решение проблемы?

– Лихо у тебя всё продумано.

– А то! – с гордостью ответил Сергей, задрав нос.

Брату так не терпелось воплотить свой безупречный план, что буквально через пару мину он уверенно сказал: «Пора!»

– Так светло еще!

– До темноты вернемся. Пошли.

Мы решили идти вдоль посадки, а почти у самого подножия холма зайти обратно в чащобу, чтобы осторожно перебежать в кукурузу. А там уже и до огородов не далеко. Впервые, с момента овладения зажигалкой, мы оба согласились с решением.

Братец шел впереди, уверенно шагал с горделивым выражением лица. Спускаться было гораздо легче. Его прямо распирало от того, что именно он разработал такой восхитительный план, который ничто не может испортить.

Я плелся за ним шагах в пяти.

Уже у самой дороги, практически на выходе из лесополосы, я услышал очень знакомый звук, точнее скрип. Сразу и вспомнить не успел, где я его слышал.

Братец, потерявший всякую бдительность, уже был в шаге от того, чтобы выскочить на дорогу.

– Серега, стой! Слышишь!..

Не успел я предупредить брата, как он со всего маху выскочил из кустов прямо на дорогу. А за ним и я, напрасно пытаясь остановить.

Вот тогда-то я и узнал очень знакомый мне скрип. По дороге прямо на нас ехал на велосипеде дядя Вова, Серегин папа. Именно этот скрипучий велосипед дядя периодически брал у деда, чтобы побыстрей мотануться между селами.

Серега замер на месте в крайнем положении тела с занесенной ногой для шага. Он настолько напрягся, что у него полезли глаза из орбит, будто увидел, что на старом велосипеде ехал не его отец, а инопланетянин. Его кожа багровела, пока он смотрел, как подъезжает папа. Я метался от брата к кустам и обратно. Скрываться было поздно – дороги назад нет. Теперь оставалось только ждать необратимого.

Я же метался от брата к кустам и обратно. Скрываться было поздно – дороги назад нет.

– Стоять, Зорька! – крикнул дядя Вова.

Команда адресовалась только мне, Серега стоял как вкопанный.

– На ловца и зверь бежит! – дядя слез с велосипеда – Ну что, братцы кролики, пошли домой.

Сергей по-прежнему не шевелился, он так был напряжен, что даже не моргал. Это была его нормальная реакция на опасность, тем более когда до этого он делал что-то не так и понимал, что попался.

Дядя Вова осмотрел сына с головы до ног.

– Ох и страшный же ты.

И он потянул Серегу за ухо вверх.

– Ой-ой-ой-у-у-у… – завыл братец.

Ступор как рукой сняло. Даже багровый цвет сошел с кожи, только прибавился на правом ухе. Сергей ожил.

Я удивился от того, как он быстро пришел в чувство. Видимо, таким способом его уже не раз выводили из оцепенения.

– Ну-ка, топайте передо мной в двух метрах. И не вздумайте сигануть в разные стороны. Только хуже сделаете.

Мы повернулись в направлении дома и тронулись вперед. Ноги были ватные и тащились с трудом, будто тонну весили. Идти не хотелось, нас ждало неминуемое возмездие, поэтому мы еле плелись.

– Давайте шустрее! – подгонял нас дядя. В руках он держал руль. Велосипед тихонечко поскрипывал.

Ускорились. Земля уходила из-под ног. Нас ждала неминуемая кара.

Через какое-то время от брата я услышал тихий писк.

Я украдкой повернул голову в его сторону. Серега выпучил глаза и указывал в сторону кукурузного поля, мимо которого мы проходили.

Было понятно, что у брата родился очередной стратегический план побега. Я отрицательно покачал головой. Лучше расплатиться за все проступки сейчас, чем усугубить свое положение очередным побегом.

Идти оставалось совсем немного.

Наконец мы повернули к нашему двору и пошли вдоль огородов. Наш обратный путь пролегал мимо пострадавшего сеновала. Пока еще невозможно было рассмотреть на расстоянии что там осталось от сена и оценить ущерб от пожара.

На душе становилось всё тяжелее, все тягостней осознавать свой проступок. Мы неумолимо приближались к месту преступления.

Я даже под ноги себе не смотрел, не было сил оторвать взгляд от сеновала. Картины, которые возникали у меня в голове, казались мне ужасными: сожженное сено, обугленный сеновал, вокруг – выгоревшая земля с одинокой грушей. Голодная и исхудалая корова с теленком зимой горестно мычит от голода, потому что я с братом летом сжег все сено. Жалобно хрюкают поросята, которые не дождались корма, разбавленного парным молоком. Представил, как бабушка готовит кашу на воде, и в ней нет почему-то ни соли, ни сахара. Как на обеденном столе, всегда богато накрытом, стоит только кувшин с водой и черствым хлебом. Как над двором вечно висят серые тучи, и льется холодный дождь. И всё уныло и печально вокруг из-за того, что мы сожгли сено однажды летом. И нет нам прощения…

Подкатил ком к горлу, хотелось тихо зарыдать. Совесть отчетливо задавала вопрос – зачем я это сделал? Ответ сам собой не находился.

Чем ближе мы подходили, тем лучше мы могли разглядеть, что на самом деле сгорело.

Никакой обгоревшей земли вокруг не оказалось, и груша стояла в своем обычном виде. Крона дерева приветливо шуршала на ветру. Сеновал не сгорел, и мне показалось, что даже следов пожара на нем не было. Зато около трети сена было растаскано по сторонам. Перед сеновалом валялись пустые ведра разных объемов, по сторонам лежали грабли и вилы.

Чувствовался запах гари.

– Так тут немножко! – с радостным возгласом заявил брат.

– Это ты сейчас деду скажешь. Ох и подкинули вы работки, братцы.

От слов дяди стало еще хуже. У меня зашумело в ушах, так что я подумал, что у меня поднялось давление, как часто говорила бабушка.

Осталось пройти всего ничего, и вот мы уже на месте страшного судилища.

Главный, непреклонный судья в лице нашего родного деда, сидел посередине двора на своем стульчике молча. Во рту у него дымилась тлеющая сигарета, в руке крутил коробок спичек. Кепка, как всегда, была на затылке. Сам он весь был в соломинках сена. Края бровей вздыблены, взгляд испепеляющий. Казалось, что сама сигарета затлела только от его взгляда.

Присяжные заседатели тоже были в сборе. Бабушка, моя мама, сестра Оля, тетя Неля, все в сборе. Охрану представляли мой папа и дядя Вова. Присутствовали и сторонние наблюдатели: наши соседи и кто-то еще, кого я даже не знал. Это, видимо те, кто сбежался на пожар. А в коляске сидел младший брат Саня.

Ну, и конечно, два подозреваемых – они же обвиняемые и, конечно, виновные во всех грехах – я и мой двоюродный брат Серега. В этом суде представители защиты отсутствовали, а сторона обвинения и не требовалась. Всё было против нас.

В воздухе висела гнетущая тишина.

Вся семья и ближайшие соседи, возможно прохожие, были в поту, пыли и в соломинках. Надо думать, что им пришлось изрядно потрудиться, чтобы спасти заготовленное сено.

– А смотрите, кого я поймал! – с какой-то радостью оповестил всех дядя Вова – У них было самое лучшее место для просмотра – с вершины холма.

– Ну-у-у? – протянул судья-дед – Что скажете?

– Это не мы! – мгновенно выпалил брат, да так громко, что я даже вздрогнул.

– Да ладно! А кто? – не унимался судья.

– Не мы… – дрожащим голосом пропищал Серега.

– Что скажет второй?

До этого момента я молчал, понурив голову. Подо мной будто проваливалась земля.

– Это мы… – признался я.

– Сань, а ты голову подними и громче скажи. А то твой брат не слышит, – суровым голосом проговорил судья.

– Да мы это, – уже громче повторил я, но чувство вины не позволило мне поднять голову.

– Уже лучше, – более снисходительно сказал дед.

Все молча смотрели на нас. Серега начал тихонечко хныкать. Мне и самому хотелось пустить слезу.

Тишину нарушил мой папа.

– И как вам в голову пришло сено поджечь? Вы чем подожгли? Спичками?

Вот тут ни я, ни брат не могли признаться в самом главном грехе – что мы сперли зажигалку у деда. Как по команде мы уставились на деда-судью.

Нависла тишина, всех очень интересовал процесс поджога.

– Зажигалкой, – наконец смог сказать я.

– Какой? – дед даже привстал от удивления – Не бензиновой случайно?

– Твоей, бензиновой.

– Черти полосатые, а я обыскался ее. Ведь сразу на вас подумал. Где она?!

Я медленно обернулся в сторону брата. Тот опять стоял в оцепенении и таращился на деда. Но руку держал в кармане.

– Сюда давай. Быстро!

Серега стоял не шелохнувшись, его правая рука, которой он держал зажигалку в кармане начала слегка дрожать. Он не мог решиться на то чтобы вытащить ее и отдать. Не от того, что он не хочет ее отдавать, а от чувства вины от содеянного.

Подзатыльник от его отца привел в нормальное состояние.

– Мы ее нашли! Мы не знали, что она твоя! – начал сыпать отговорками Серега. – Она лежала просто так! Мы хотели ее тебе подарить, когда ты проснешься! – продолжал выкручиваться брат.

– Спасибо, внучата! – дед слегка приклонил голову. – Зажигалку сюда давай!

– А потом мы просто пошли проверить, как она работает. И случайно сено загорелось, – автоматом выговаривал Серега.

Дядя Вова подтолкнул сына в спину. Брат наконец сдвинулся с места и сделал четыре четких шага в сторону дедушки. Но рядом с ним он начал превращаться в опоссума.

– Ну! – рявкнул дед, по внешнему виду Сереги было понятно, что сейчас потеряет сознание.

– Вот, – он резко выдернул руку из кармана и вытянул перед дедом.

На ладошке лежала зажигалка. Она уже не манила своим блеском, а, наоборот, как-то пугала.

Дед резко выхватил ее и положил в карман рубахи. Потом передумал, вынул и переложил в брюки. А Сереге сунул под нос кулак.

– Во, видал? Чужое брать нельзя. Батька тебе потом расскажет подробно, – сказал он и ткнул кулак под самый нос. – И что с твоей рожей? Ты себя видел вообще?

Тут сестра не выдержала и прыснула. За ней – соседи. Улыбнулись даже наши мамы. Папы друг с другом перешептывались и тоже засмеялись.

Брат выглядел просто ужасно: расцарапанное лицо, перепачканное шелковицей, на лбу до сих пор оставались остатки раздавленной мной ягоды, вокруг губ прочерчивалась тонкая полоска засохшей пыли. От обиды у братца стал надуваться пузырь из ноздри, и Серега завыл, как волк на луну. Слезы потекли ручьями. Мне тоже было не смешно, хотелось заплакать.

Не смеялись только бабушка и дед. Я понимал, что именно им двоим наша выходка принесла больше проблем, чем всем остальным. Именно им тут жить всю зиму, а мы все разъедемся по своим домам.

– Что скажешь, Санек? – дед сказал довольно громко, чтобы мы четко услышали его голос.

– Да, практически так и было. Зажигалку подобрали на кровати, а сено загорелось из-за наших игр с огнем.

Не стал усугублять ситуацию подробным рассказом. И так достаточно.

– А теперь слушайте меня, – резко прервал общее веселье дед. – Да прекрати ты выть!

Брат тут же перестал реветь, но слезы текли сами собой.

Пришло время вынесения приговора.

– Из-за ваших бестолковых игрищ мы лишились всего заготовленного на зиму сена. Это хорошо, что оно было утрамбовано плотно, потому и не сгорело целиком. Зато всё пропахло дымом, и теперь его скотина не только есть не будет, а даже не ляжет на него. Я, конечно, попробую его застелить в коровнике, но это вряд ли. – глава семьи слегка понизил тон, выдержал паузу и продолжил.

Нам всем придется заняться новой заготовкой, пока еще есть время, и не пошли дожди. – это уже было обращение ко всем, – А другие дела сами собой не сделаются. Вот именно ими и займетесь вы оба. Теперь, братцы, вы встаете вместе с солнцем и ложитесь вместе с ним. Никакого отлынивания, даже не вздумайте работу делать спустя рукава. Будете переделывать по сто раз, пока не станет как надо. Про выходные и бирюльки – забудьте! Вовка! – обратился он к дяде, – малой остается тут до искупления вины.

– Да проблем нет! – тут же ответил он.

Приговор вынесен, обжалованию не подлежит.

Дальше продолжались упреки от деда к нашим родителям за недолжное воспитание внуков, мамы оправдывались, а отцы о чем-то переговаривались между собой. Соседи после вынесения приговора удалились. Мы с братом стояли в стороне и тихонько хныкали. Нас никто не хотел замечать.

Подошла бабушка, добрая и мудрая женщина. Погладила нас по головам, достала платок и утерла брату нос. Отряхнула нас от пыли, прижала к себе.

Вот тут уже не выдержал я, уткнулся лицом в ее живот и что было сил заплакал. Мне было ужасно стыдно за свой проступок. Искренне жалел, что подвел свою любимую бабушку. Мне хотелось много раз просить прощения, но из-за слёз не мог сказать ни слова.

Она обняла меня и отвернула в сторонку, чтобы никто не видел, как я плачу.

– Ну, будет. Случилось и случилось, что уж теперь. Всё, мой хороший, успокаивайся, – шептала она мне.

– Прости меня… – выдавил из себя.

– Главное, не случилось ничего страшного. А могло сильно загореться. Вы понимаете, что на такой жаре и с таким ветром могло сгореть всё село?

– Угу, – промычали мы с братом.

– Пойдемте, я вас умою и накормлю. Ведь не ели целый день, голодные, наверно.

Мы пошли с ней к умывальнику. Она стащила с нас футболки и принялась отмывать ужасное лицо брата.

Отмывшись, пошли на кухню. Нас накормили ужином, даже добавки попросили. Бабушка не отходила от нас, подливала свежего молока, подсовывала тарелки с едой поближе, гладила нас по головам.

После ужина мы помогли убрать со стола и отправились мыть ноги и готовиться ко сну. Был уже глубокий вечер.

В доме улеглись к стенке на бабушкиной кровати. Серега сразу заснул, а я, засыпая, еще раз взглянул на вышитых оленей на ковре.

Медленно и неторопливо я выходил из состояния крепкого сна. Меня кто-то тихонько толкал.

Я открыл глаза и увидел перед собой бабушку. Почувствовал запах закуренной сигареты. Видимо, уже проснулся и дед. Он сидел на своей кровати и курил возле печи.

– Буди своего брата, приводите себя в порядок и пошли, – сказал дед.

Серега спал рядом, раскидав в разные стороны руки и ноги. События вчерашнего дня виделись, как в тумане, казалось, что всё это было будто не про нас. Брат дрых, из его слегка приоткрытого рта текла тонкая струя слюны, раздавалось сопение.

– Серег, вставай, – сказал я и пхнул брата в бок.

Сам я еще не отошел ото сна. Стрелки часов показывали пять часов десять минут. Трудно было даже представить, что приходится вставать в такую рань.

Брат недовольно замычал и еще больше укрылся одеялом.

– Сашок, времени у вас всё меньше остается, – предупредил дед.

Он еще сидел на кровати, докуривал сигарету. Бабушка собрала седые волосы в косу, уложила их на затылке и вышла во двор.

Я уселся на краю, свесивши ноги, и никак не мог продрать глаза, не то, что куда-то пойти. Засыпая, тихонько закачался и уже в момент падения обратно на кровать буквально подпрыгнул от резкой команды деда.

– Ну-ка марш на двор! Оделись, морды умыли и пошли работать!

Мне второй раз говорить не пришлось. Сполз с кровати и начал одеваться. Серега начал канючить, задергалась нижняя губа – сейчас польются слезы с соплями. Он снова начал медленно заползать все глубже под одеяло. В таком состоянии ему бесполезно было что-то говорить, и я просто стянул нижний край ему на голову, оголив ноги.

Серега задрыгал пятками, пытаясь сдвинуть одеяло обратно, но, как всегда, тщетно. Я ведь с ним не первый раз такой финт проделываю. Секунд десять он еще попытался побороть одеяло, но всё же вылез из-под него – с перекошенным лицом от злости. Однако голос деда был убедительней и все возмущения остались при Сереге.

Мы оделись и поплелись во двор. Нас окутала утренняя прохлада. Солнце только выглядывало из-за горизонта, и воздух был свеж и прозрачен. На траве еще лежала роса переливающимися прозрачными бусинками. На улице было тихо.