Служу Советскому Союзу 3

Из самогонки!

Я поймал в зеркале заднего вида улыбающееся лицо водителя. Пусть на улице моросит мелкий дождик, пусть дорога не очень хорошая, но зато внутри автобуса лето и задор.

На дороге ты стоишь, гоп-стоп-дуба,

Юбка с разрезом.

И крутишь быка над головой,

За хвост облезлый.

Ах красотуля ты моя, гоп-стоп-дуба,

Тебя люблю я!

Вытри сопли поскорей! Гоп-стоп-дуба,

Дай поцелую!

Мы новым лозунгом своим, гоп-стоп-дуба,

Заменим старый.

И мы колхозу отдадим, гоп-стоп-дуба,

Сто грамм с гектара!

Под конец песни веселый припев шептали даже губы водителя. Вот как песня работать и жить помогает! Дальше мы ехали под разные песни. В общем, дорога длиной в два с половиной часа пролетела незаметно. Мы въехали в деревню Петровское, где нашу команду уже ждали.

А ждали нас два барака с дощатыми кроватями в два яруса и все удобства на улице. Деревенский быт во всей своей красе и произволе. Бездорожье и месиво под ногами. Когда мы высыпали на остановке, то первое, что у меня вырвалось, была фраза:

– Да, это далеко не Рио-де-Жанейро, гоп-стоп-дуба.

Глава 8

Деревня в СССР – уникальное и красивое место, которое по-настоящему вписывалось в историю советской эпохи. Где дышалось свободно и легко, пусть и вмешивались в запахи хвои удушливые мотивы солярки. Красивые зеленые луга, удивительно разнообразные леса, насыщенные цветом поля и сеновалы – все это создавало атмосферу, которая поглощала жителей и гостей деревни. Поглощала настолько, что про деревню пели песни и сочиняли стихи.

И когда поглощала, то уже не замечались неудобства в виде грязных луж, раздолбанных тракторами и КАМАЗами дорог, покосившихся заборов. А наглые куры воспринимались предметами интерьера, а вовсе не вороватыми пройдохами, так и норовившими что-нибудь слямзить.

Малый населенный пункт всегда был местом исключительно крепкой и здоровой общественной жизни. Здесь происходили дискотеки и танцы, где каждый найдет что-то для себя. Кто-то любовь, а кто-то выбитые зубы. Было развлечение, которые занимало всех, а именно работа, работа и ещё раз работа.

Деревня была местом, где в домах царили уют и тепло. На дворах деревенских домов раскинулось немало красивых клумб с горящими хризантемами, астрами, георгинами. Не сомневаюсь, что приятно возвращаться домой после трудовой смены и смотреть, как перед окнами красуются горящие огоньки цветов.

Деревня – это место, где проявляется в полной мере дух народности, советской державы и величия родины. Здесь находишься посреди безграничного простора, где создание и творчество всегда оказывались на первых местах. А пьянство, разгул и безнадега на вторых…

Где ещё можно почувствовать все национальные ценности и поверья, жить с природой на равных и ощущать всю силу простодушия. Где можно увидеть рубероидные обрывки на крышах сараев, где рядом плющ украшал веками лежащие напиленные чурбачки.

И вот с краю такой красоты и свободы поселилась группа студентов. Мальчики в одном бараке, девочки в другом. Не могу сказать, что тут были все удобства для нормального существования, но…

Порой мне казалось, что поездки на картошку были созданы для того, чтобы мотивировать студентов. Вроде как предупреждение – если не хотите всю жизнь ковыряться в земле на вымораживающем кости ветру, то учитесь и работайте в теплых помещениях.

Нам выдали по матрасу, старому одеялу, линялой подушке. В общем, минимальные затраты для максимального эффекта. По бараку гуляли сквозняки, поэтому риск заболеть появился почти что сразу. Я опытным взглядом определил места проникновения ветра и вечером предложил дружно их замазать. Позаботиться о своем здоровье.

Надо ли говорить – с каким энтузиазмом встретили моё предложение?

– Тебе больше всего надо? Вот бери и делай, – почти сразу же ответил Дамиров. – А я сюда приехал на обязаловку, меня и так работой загрузят через край.

– Да, не для того маманя ягодку рожала, чтобы всякие бараки замазывать, – в тон ему отозвался Сергей Розальев, сухопарый пацан со старательно выращиваемой бородкой.

– Так мы же ни для кого-то, а для себя, – ответил я жестко. – Или вы хотите воспаление легких тут отхватить?

– Ничего я делать не буду. Я приехал на картошку – значит, буду собирать картошку. А благоустройством и прочей херней пусть другие занимаются, – пробурчал Дамиров с такими издевательскими интонациями, что захотелось его ещё раз приложить.

Дамиров бухнулся на своё место и закрыл лицо газетой, выразив тем самым своё отношение к моему предложению. Другие студенты прятали глаза, когда я обводил помещение взглядом.

Я шлепнул рукой по щеке. Черное пятно раздавленного комара осталось на ладони. Гул от этих созданий напоминал отдаленные отголоски аэродрома.

– Да нас же тут заживо сожрут! Пацаны, неужели вам настолько лень поднять жопу, что готовы погибнуть от нехватки крови в расцвете лет?

– А я с головой одеялкой накроюсь, они ко мне и не пролезут, – донеслось из-под газетки Дамирова.

– И много ли выпьют эти мелкие засранцы? – хмыкнул ему в тон Розальев.

Мда, трудиться на благо колхоза никому не хотелось. Но вот как донести до поколения, которое через двадцать лет будет с упоением разрушать СССР, что они стараются вовсе не для кого-то, а для себя?

Я посмотрел на Андрея. Тот хмуро посмотрел в ответ и поднялся:

– Что надо делать, Миха?

– Тут лес неподалеку. Там нужно мха надрать. Я глину поищу, опилок по дворам поспрашиваю. В общем, до вечера управимся.

– Я с тобой, – с места поднялся ещё один парень из нашей группы, белобрысый и скуластый. – Пошли, вместе поищем.

– И меня возьмите! А то суки сожрали всего, – встал черноглазый и остроносый Витька Парамонов. – Да и подмерз чего-то, а так хоть подвигаюсь…

– Давайте-давайте, а мы посмотрим на ваши старания, – выдал Розальев со смешком.

– Иди в жопу, – посоветовал я ему. – Если помогать не хочешь, тогда закрой рот и не мешай.

– Чего ты сказал? – подскочил он с насупленными бровями.

– А что слышал, – ответил ему за меня Андрей. – Или тебе уши прочистить?

Сергей смерил его взглядом, но выступать больше не осмелился. Из-под дамировской газетки не было никакого шевеления. А без поддержки подобные экземпляры выступать не могут. Они потявкают-потявкают, но укусить без понукания со стороны побоятся.

Выйдя из барака, мы нашли два ведра. Одно без ручки, а второе с пробитым дном. Кто-то оставил их неподалеку от дороги. Явно не нашел применения, а выбросить было жалко… Ну что же, нам это тоже пригодится.

Витька и Андрюха отправились за мхом, а мы с белобрысым Колькой пошли по деревне, здороваясь с каждым встречным-поперечным и спрашивая по поводу опилок. Деревенские жители были разные. Кто-то отвечал на приветствие, кто-то с хмурым взглядом проходил мимо. Лишь пятый встречный, мужичок с красным носом, ответил, что опилки у него есть, но просто так он их не отдаст.

– Ребята, опилки нынчо самый что ни на есть ходовой материал. Их это… много где использують… Они на вес золота порою ценятся, – ответил нам мужичок на просьбу набрать ведро. – Так что за «чекушку» я наберу вам полведерка. За поллитру целое насыплю.

Ага, вот и развод подоспел. Почему-то деревенские уверены, что у городских денег куры не клюют. А уж у студентов и вовсе карманы набиты червонцами.

– Имя, фамилия, должность в колхозе? – отчеканил я тем самым голосом, с каким разговаривал с оборзевшими новобранцами в своё время. – Как секретарь комитета комсомола я доведу до своего руководства вашу просьбу и обозначу её, как антисоветскую спекуляцию! А это статья сродни продаже долларов!

Прибавив к этому небольшую гипнотическую манипуляцию, я заставил вымогателя поверить в мои слова.

Надо было видеть, как с лица мужичка отхлынула кровь. Он явно не ожидал подобного напора, потому что глупо заморгал, а потом что-то залепетал про малых детишек и жену-инвалида…

– Мне всё это неважно! – продолжил я. – Если на благо и восстановление нашей Родины человек пожалел ведро опилок, то стоит ли жалеть его? Как вы думаете, товарищ с низкой моральной ответственностью?

– Да мне чего? Мне ведра что ль жалко? Да пошли-пошли, я аж три ведра насыплю! Было бы из-за чего шум-гам поднимать, – с виноватой улыбкой залебезил мужчина.

Я сурово сдвинул брови и кивнул, мол, ведите. Он чуть ли не побежал впереди, оглядываясь, как собачонка на прогулке. Мы с Колькой двинулись за ним. Николай поглядывал на меня, а я в ответ подмигнул – так надо. Колька едва заметно кивнул.

Вскоре мы пришли к старенькому дому. Жена мужчины вышла нам навстречу, худенькая, рано постаревшая, с тоской в глазах. Она с подозрением посмотрела на нас – каких ещё собутыльников привел её муженек.

– Здравствуйте, гражданка, – приветствовал я с широкой улыбкой и протянутой рукой. – Ваш муж предложил нам помощь и обещал дать ведро опилок.

– Пить не будете? – с недоверием спросила она.

– Да что ты говоришь? – напустился на неё муж. – Товарищи из города приехали. Сам секретарь парткому перед тобой, а ты вон чего… пить!

– Да я чего? Я ничего, – стушевалась она. – Раз надо, так надо. Забирайте, конечно… У нас всё одно они без дела валяются…

За домом нашелся холмик под листом рваного рубероида, где лежали опилки. Мы с Николаем нагребли ведро, а потом я спросил у хозяина:

– А глина тут у вас где водится?

– Да везде, – развел он руками с улыбкой, но, глядя на моё серьезное лицо, тут же поправился: – За северной околицей есть овраг. Оттуда можно набрать.

Мы поблагодарили за опилки, после чего отправились назад. Андрей с Виктором к тому времени уже натаскали мха из леса. Глина нашлась там, где и указывал мужчина.

Услышав про то, что мы хотим делать, к нам присоединились и девчонки. Ну, а глядя на то, как слабый пол таскает мох, не выдержали и сомневающиеся ребята. В дело благоустройства временного жилья вписались почти все. Двое из нашего барака не стали помогать. Я думаю, что не стоит указывать – кто именно отлынивал от работы.

Дружно взявшись за дело, мы к вечеру забили щели ядерной смесью из глины, мха и опилок. Да, пришлось ещё пару раз потревожить мужчину с красным носом, но мне показалось, что он был рад отдать все опилки, лишь бы угодить «секретарю парткома».

Когда уже заканчивали, то к баракам подъехал замызганный «УАЗик». Из него вышел мужчина с седыми волосами. Минуты две наблюдал за нашей работой, а потом покачал головой и обратился к Тамаре, так как она стояла ближе всего:

– Это кто дал указание? Вроде как ваше руководство должно только завтра подъехать.

– А это мы сами, – ответила Тамара. – Условия не понравились, вот и решили исправить.

– Толково, – кивнул он. – Неужто сами решили?

– Ну, с подачи Михаила, это он предложил.

– Что за Михаил? – спросил мужчин.

– А вон он, – показала Тамара и крикнула мне: – Миш, подойди, тут с тобой познакомиться хотят.

Я неторопливо подошел:

– Добрый вечер, Михаил!

– Здравствуйте, Сергей Степанович, – мужчина пожал протянутую руку. – Местный председатель. Смотрю, ремонтируете сарайки…

– Ремонтируем, – кивнул я в ответ. – Приводим здание в более-менее нормальный вид.

– Да, не успели подлатать, наш промах, – кивнул председатель. – Сами понимаете – постоянно в поле, постоянно в работе.

– Не понимаю, – покачал я головой. – Вы же людей принимаете. Людей, а не животных. Или вы своих гостей тоже в стойло загоняете?

Надо было видеть, как вздыбились усы у Сергея Степановича. Он моментально покраснел, а потом с еле сдерживаемым недовольством проговорил:

– Я же сказал, что у нас все на работе. Вы сами завтра убедитесь, что работы невпроворот. Да и не гостевать вас государство направило, а помогать с уборкой урожая!

– Не повышайте голос, уважаемый Сергей Степанович, – ответил я спокойно. – С работой мы поможем, но и вы в ответ помогите нам с питанием и размещением. Все ваши действия будут отражены в отчете, поданном нашему ректорату. Так что в ваших же интересах в следующем году снова обрести помощников в лице добровольческих студенческих отрядов.

– Посмотрим, – хмыкнул в ответ председатель. – А то говорить-то вы все мастера, а вот как до дела доходит…

– Убили! – раздался издалека истошный женский крик. – Убили-и-и!!!

Глава 9

Какой ещё крик может привлечь большее внимание? Может, только "Пожар!!! Пожар!!!"

От такого крика внимание приковывается к кричащему само собой. И возникают разные чувства, от желания убежать и спрятаться до желания тут же кинуться на помощь и спасти.

К нам бежала растрепанная женщина – жена того самого мужчины, у которого днем брали опилки.

Я посмотрел на председателя колхоза – как он среагирует? Тот остался невозмутим, как скала на морском берегу. Похоже, что подобные крики были не редкостью и не таким уж большим происшествием в деревне.

– Что опять случилось, Николавна? – со вздохом произнес председатель, когда женщина поравнялась с нами.

– Сеньку убили! Вот как есть убили! – покричала женщина. – Да чего же вы стоите? Фельдшера надо!

– Прямо насмерть убили? Или ещё дрыгается? – поинтересовался председатель.

– Всё лицо разбито, еле дышит. Ой, что делается-то, что делается-а-а, – провыла Николаевна. – Да куда же участковый-то смотри-и-ит?

Председатель взглянул на меня чуть виновато, как смотрят хозяева на гостей, когда ребёнок расшалился и начал капризничать. Взгляд из серии "ну вы же понимаете…"

Я понимал, поэтому кивнул в ответ.

– Чего там, Николавна? – спросил Сергей Степанович.

– Дык это, выпивал мой с Женькой Маркотом, а потом поругались на чем свет стоит. Драка, за ножи схватились, а Маркот же вон какой здоровый… Ну и насовал моему… Всё лицо разбил, аж на стены юшка брызнула. Я пришла, так Женька вон из избы. А мой лежит и еле дышит. Ох, убили! Убили-и-и!

– Ну что, поехали. Пока до фельдшера доберемся – подохнуть может, – Сергей Степанович рявкнул на воющую женщину. – Да не ори ты! Если дышит, то и выкарабкаться может! Садись в машину!

– А мне можно с вами? – спросил я.

Вот даже сам от себя такого не ожидал. С чего бы это ляпнул? Какой мне интерес пялиться на разбитое хлебало Сеньки? Только из-за нескольких ведер с опилками?

– Садись, коль не шутишь. Знаешь чего по медицинской части? – спросил председатель.

– Приходилось штудировать книжки, да и тетка брала с собой на операции, – кивнул я на всякий случай. – Сначала готовился в мед поступать, а потом уговорили на юридический. Раны зашивал, кровь останавливал, так что могу и пригодиться.

– Поехали! – кивнул Сергей Степанович.

Я махнул рукой Андрею:

– Я скоро. Доделывайте тут без меня.

– Давай! – махнул тот в ответ.

Деревня небольшая, до нужной избы долетели быстро. По пути я успел спросить женщину:

– Семен часто пьет?

Она взглянула подозрительно – не из милиции ли я часом, а потом решила, что можно сказать и правду:

– Да бывает, – опустила глаза женщина.

– Чего «бывает»? Николавна, так уж и говори, что пьет без продыху, – буркнул председатель.

Женщина только тяжело вздохнула.

– Частенько закладывает. А как закладывает, так и руки распускает, – жестко продолжил председатель. – А она всё жалеет, выгораживает…

Женщина вздохнула ещё раз и отвернулась к окну. Специально отвернулась, чтобы мы не видели её слез.

– А торпеду вшивать не пробовали? Или лечить?

– Да кто у нас этим будет заниматься? Николаевна, что ли? Так она с утра до ночи на поле. И Сенька тоже. Вот только если она приползает и падает от усталости, то он уже на пару часов раньше готовенный приползает. Мужик-то рукастый, и по плотницкому делу шарит, вот если бы не пил ещё…

– Я слово заветное знаю, – сказал я. – Если вы дадите добро, то я ему шепну и он пить перестанет.

Насколько мне известно, в СССР ближе к концу семидесятых стали использовать гипноз для лечения алкоголизма. До этого вшивали «торпеду» или лечили в санаториях, прокапывая по неделям. А вот что до «заветного словца», так этим только бабки-знахарки занимались, да и то редко помогало.

– Слово заветное? Хм… Слышь, Николавна, если парнишка твоему суженому-ряженому слово заветное скажет, а тот пить перестанет, то что тогда сделаешь? – повернулся заинтересованный председатель.

– Да я тогда в церкви всем святым свечек наставлю, – покачала головой женщина. – Я и так уже не знаю, каким богам молиться, чтобы убрал из нашей жизни эту отраву проклятущую.

– А вот это ты перестань. Ты же партийная! Как же ты после этого в церкви свечки будешь ставить? Тут либо крестик сымай, либо партбилет на стол!

Женщина из-под бровей взглянула на председателя, потом перевела взгляд на меня:

– Я отблагодарю… Я… я нашим девчонкам в столовке скажу, чтобы вам сытнее накладывали… Я… я…

– Этого будет достаточно, – кивнул я. – Денег не надо, а вот личный состав должен быть накормлен.

Сергей Степанович с усмешкой взглянул на меня:

– Смотрю, ты за своих горазд жопу рвать.

– Мы же студенты, – пожал я плечами. – Народ небогатый, потом наголодаемся, так что хоть тут слегка отъедимся.

– Ну, на многое не рассчитывайте. Как поработаете, так и ложками помахаете.

– Разберемся, – хмыкнул я в ответ.

Шофер переглянулся с председателем. Тот поджал губы, мол, во какой сурьезный человек с нами едет.

Вот и нужная изба показалась. «Убитый» уже лежал на диване и тихонько постанывал. Я проверил пульс, осмотрел на предмет колотых ран. Ничего не было. Да, нос сломан, но это дело поправимое. Ещё не было правого верхнего клыка, над бровью рассечение. В общем, кровью измазался, но по факту ничего серьезного.

В комнате небогато. Мебель старенькая, лакированная поверхность на шкафу местами облупилась, стыдливо показывая желтоватую древесину. В серванте не хватало одного зеркала. Да и посуда там стояла скудно, скорее для вида, чем просто для сохранности. На полах вязаные дорожки-половицы. Телевизор под салфеткой, на экране слой пыли.

Всё это я успел заметить, пока наблюдал «пострадавшего».

– Зря только панику поднимали, – сказал я, когда перестал ощупывать лежащего. – Ничего существенного. Через неделю будет как новенький.

Увидев меня, Семен взглянул на жену:

– А этот чего здесь? Опять за опилками? Степаныч, а ты как здесь?

– Как я? А я посмотреть на тебя явился. Запомнить, так сказать, чтобы потом по ночам снился, – покачал головой председатель.

– Не дождешься. Я не баба, чтобы тебе по ночам являться, – буркнул лежащий, а потом посмотрел на жену. – Машка! Там чего осталось? Налей мне там… Для обезболивающего. Вишь, я это… как его… лицо пострадавшее за моральные принципы.

– За аморальные принципы, – покачал головой председатель. – Когда же ты только напьешься, Сенька?

– На свои пью, чай не на казенные, – огрызнулся Семен. – Степаныч, поздно уже меня воспитывать. Раньше надо было.

– Мне нужно ведро и рюмка водки, – сказал я, поднимаясь.

– Ты чего, с ним что ли? – сощурился председатель.

– И чтобы все вышли отсюда. Минут пять нам дайте. И ни в коем случае не входите. Чтобы вы не услышали – не входите, – проговорил я серьезно.

Похоже, что моим словам поверили. Семен полупьяно следил за мной, красные глаза неотрывно следовали за моими руками.

Марья принесла то, что я просил. Я кивнул, а потом жестом попросил их на выход.

– Ну это, за сотку спасибо, братан! – сказал Семён и попытался встать, у него не получилось и он откинулся обратно. – Чой-то штормит седня… Не подашь?

– Подам, – с улыбкой ответил я. – Конечно подам, держи.

Я взял пустое ведро в одну руку, налитую стопку в другую. Подойдя к дивану, протянул рюмку. Как только Семен вытянул дрожащую руку, чтобы взять, так я сходу надел ему на голову ведро и что есть силы шарахнул по донышку.

Раздался громкий звук, затем такой же громкий мат Семена, не ожидавшего от меня подобной подлости.

Я тут же скинул ведро и зажал сломанный нос пальцами. Семен завыл, а я начал говорить «заветные слова». Сам смысл слов не так уж был и важен, скорее важно было оглушение звуком, а потом резкая боль. Нос я вправил, проговаривая спокойным голосом формулу, которой научил в алтайском селении старик по фамилии Корнев. К нему тоже привозили кодироваться самых безнадежных, таким образом он и убеждал людей не бухать по черному. И как он мне похвастался – после его лечения срывов не было.

Формула проста. Она основана на человеческом страхе перед смертью. Перед пустой и бестолковой смертью, которая наступит не из-за старости или болезни, а из-за человеческой ошибки. И этой ошибкой станет глоток спиртосодержащего напитка.

Это только кажется, что человек цивилизованный давно ни во что не верит. Нет, на самом деле человек цивилизованный ушел недалеко от того аборигена, которому шаман сказал, что он умрет через два дня, и совершенно здоровый абориген умирает. Даже в моё время верят в экстрасенсов и предсказателей, что уж говорить о семидесятых годах СССР?

И в то же время, я описал то, что без спиртного Семен обретет то, что он ищет – человеческое счастье и покой. Что дом – полная чаша будет для него отрадой. Что дети встанут на ноги и не станут в школе прятать глаза, когда их спросят про отца. Что к этому он должен стремиться, а вовсе не прожигать жизнь впустую, гробя себя и жизни окружающих.

Боль, оглушение, шок, слова, записанные на подкорку и апогеем представления стала стопка водки, выплеснутая в лицо Семена.

Эх, как же водка защипала, попав в необработанные раны…

Он завыл, задергался, а потом… Потом его начало тошнить.

Ведро пригодилось. Я держал Семёна, не давая захлебнуться, не давая удариться или вырваться.

Терапия закончилась, когда последние судороги прекратили содрогать щуплое тело в попытках вывернуться наизнанку. После этого я легким нажатием на точку за ухом погрузил Семёна в сон. Дыхание человека выровнялось, он уснул.

Похоже, что за долгое время он впервые уснул спокойно, без привычных «фронтовых ста грамм».

Из ведра несло омерзительно, но я взял его и вынес из комнаты, выставил за порог. На кухне сидела заплаканная жена и председатель с шофером. Они вопросительно уставились на меня.

– Теперь пусть спит. В общем, нос я вправил. Мозг тоже. Пить давайте только воду. Если будет тошнить первые разы, то пусть – организм избавляется от шлаков. Мария Николаевна, всё будет хорошо. Вы только пару дней продержитесь, а дальше будет легче.

Она посмотрела на председателя. Тот буркнул:

– Ну раз такое дело, то бери два выходных. Закрою я их, чего уж там. Главное, чтобы помогло.

– Поможет, – уверенно сказал я. – Промашки быть не может. «Слово заветное»… оно сильное…

– Я… Я скажу девчонкам… Я… – Мария не смогла сдержать слез и закрыла глаза руками, всхлипывая и сотрясаясь плечами.

– Да ладно, чего ты? Всё же нормально будет, – погладил её по плечу председатель, а потом посмотрел на меня. – Поехали, подкину до жилья, дохтур…

Я кивнул в ответ. Мы оставили Марию ухаживать за мужем, а сами поехали к ребятам. Возле бараков стоял доцент нашей кафедры Анатолий Александрович Собчак. Рядом с ним находились Дамиров и Розальев. Они что-то говорили доценту, показывая на бараки.

Когда мы с председателем вылезли из машины, то Анатолий Александрович первым делом поздоровался с Сергеем Степановичем. На меня он посмотрел с легкой неприязнью и проговорил:

– Студент Орлов, пока ваши товарищи занимаются улучшением жилищных условий, вы раскатываете на машине? Весьма неосмотрительно с вашей стороны. Нет, наведение связей в подшефном хозяйстве – это хорошо, но в первую очередь нужно заботиться о коллективе. Всё-таки хорошо, что есть такие сознательные студенты, как Дамиров и Розальев, которые переживают за своих однокурсников. Вот, товарищ председатель, эти двое ребят самостоятельно организовались и сподвигли остальных помочь вам. Надеюсь, что вы их сделаете бригадирами на весь уборочный срок.

Глава 10

Подобная несправедливость могла бы меня ошарашить, но я уже был хорошо знаком с подковерными игрищами и интригами, в которых порой ловили крупную рыбку. Для того, чтобы занять местечко получше и потеплее, многие были готовы сделать и не такую пакость.

Однако, со мной такое не пройдет!

Как мне кажется, Розальев и Дамиров ждали, что я буду оправдываться, а они стали бы накидывать всякое-разное сверху, но я в ответ широко улыбнулся и бодро отрапортовал:

– Анатолий Александрович, за время вашего отсутствия мною были задействованы все силы студенческого движения. Знакомство с местными жителями состоялось и было воспринято положительно. Мосты наведены, личный состав настроен по боевому. Мы готовы к выходу на картошку!

– Ну, завел дуракаваляние, – не удержался от высказывания Дамиров. – Я же вам говорил, Анатолий Александрович…