Служу Советскому Союзу 3

Хлоп!

Моя голова мотнулась вправо, а ладонь отвела удар от челюсти.

Вот же чертила щуплый, дождался, пока я отвлекусь и ударил сзади. Как же он предсказуем… Не зря всё-таки выводил его из себя. Он полностью отыгрывает роль засланца и забияки, всё как по нотам.

Краем глаза я наблюдал за щуплым, так что удар не был неожиданностью. Я сделал шаг назад с полуоборотом, чтобы прижаться спиной к стене и защитить тыл.

– А если трое молодых комсомольцев проучат зарвавшегося дурачка? Ты совсем ни хрена не понимаешь? – процедил щуплый.

Твою же ма-а-а-ать, да я сейчас сдохну от пафоса. Нельзя попроще-то?

– Ты можешь только исподтишка бить? У всех из компании Дамирова такая подлость в крови? Может быть ещё и бутылками бросаться начнешь? Только посильнее, чтобы и твоих друганов зацепило…

– Да я с тобой и сам справлюсь! – прошипел щуплый.

– Ты-то может быть и справишься, а вот твои дружки… Боюсь, что они тоже будут бесчестно биться.

Та-а-ак, получилось сыграть на их самолюбии. Теперь они в моих руках. Можно бы на этом и закончить, но я увидел, как лица противников покраснели. Поэтому надо вести спектакль дальше. Чем сильнее разгневаются, тем легче будет их поколотить.

– Тогда бьемся по-чесноку! Руками и ногами! Или я за себя не ручаюсь! – выкрикнул я.

Ребята неуверенно переглянулись.

– И по одному, чтобы не скопом!

Дамиров кивнул и подмигнул своим товарищам. Явно не просто так подмигнул.

– Хорошо, тогда мы не вмешиваемся, – двое из компании сделали шаг назад.

Отлично! Если бы они втроем накинулись на меня с палками или какими-нибудь арматуринами, то рано или поздно, но попали бы в жизненно важный орган. Или же покалечили кого-нибудь из своих, а как раз другие жертвы тут не нужны. Ловушка захлопнулась. Сейчас приступаю к самой приятной части операции – раздача люлей.

– Давайте, подходи по одному! Я никого не боюсь! Всех победю– один останусь! – выкрикивал я, пританцовывая на месте.

Да, для ребят я неуклюже двигался, но по факту давно уже начал разминаться. Размятое тело получит меньше повреждений, а синяки и шрамы дело наживное.

Первым ко мне сделал шаг Дамиров. Он только сделал шаг, а я сразу перестал скалиться.

Похоже, что от этого мне придется огрести. Чтобы расслабить ребят… Я вдохнул, выдохнул и сделал неловкий прыжок. Занес руку над головой.

Шмяк!

Кулак впился мне точно в солнечное сплетение.

Ха!

Удар поставлен неплохо. Воздух выбило из груди ровно на столько, насколько я позволил. Представление началось…

Я шатаюсь и падаю на одно колено. Тут же прилетает коленом в лоб. Я успеваю подставить ладони под удар.

– Я тебя сейчас…

Кулак щуплого проходит в живот.

Сука, всё-таки один на один не вышли. И начали бить по привычке. Ну что же, это снимает с меня вопросы морали.

Я отскакиваю в сторону и делаю вид, что пытаюсь вдохнуть.

– Знай своё место, дерьмо собачье! – сплюнул щуплый. – На кого ты полез?

– Бьете, как девочки из младшей школы, – прокашлял я в ответ, поднимаясь по стенке. – Даже в первом классе меня били сильнее…

Второй акт должен ещё больше раззадорить ребят. Они должны вкусить кровь и разъяриться ещё больше.

Ннна! Ннна!

Двоечка проходит в челюсть, пробив мои "неловко" выставленные блоки. Основная масса ударов приходится на предплечья, но голова мотается как у китайского болваничка. Я отступаю и закрываюсь.

Делаю вид, что вообще сейчас упаду и помру молодой и красивый.

В следующий миг прилетает удар в печень. Если бы не сдвинул слегка корпус, то могло бы неплохо так "встряхнуть ливер". Кулак скользит по ребрам, я подпрыгиваю. Со стороны кажется, что это меня поднимает от удара.

Отшатываюсь и принимаю на грудь прямой удар правой. Потом ещё локтем в ухо. Кулаком в живот. Ещё несколько ударов по ногам, чтобы "отбить тормоза". Со стороны это кажется мощным избиением, но по факту я лишь танцую, получая минимальные повреждения. А вот ребята должны уверовать в свои силы.

– Тебе хватит, мозгляк? Узнал, где твоё место? Или землю будешь жрать? – послышался голос щуплого.

– Может пустить его голым по улице? – спросил Дамиров. – Наденем грязные трусы на голову и погоним по набережно. Пусть его милиция заберет за нарушение общественного порядка. Побегает, размахивая сосиской…

– Я твою сосиску вырву и заставлю сожрать, – промычал я, поднимая руки в стойке.

– Что? Тебе всё мало? – спросил щуплый. – Тогда ннна!

Ну что же, дружок, тебе твои слова ещё аукнутся. Не хотел я быть жестоким, но раз вы так со мной, то ждите аналогичной ответочки.

Я дергаюсь, как будто подо мной разрывается граната. Эх, ещё бы музыку из "Терминатора" для антуража. Упираю одну руку в асфальт, вторую. Поднимаю оскаленное лицо. Мда, явно зрелище ещё то…

Теперь мне нужны все силы, которые остались. Я окончательно выпрямляюсь и мотаю головой вправо, потом влево, разминая шею:

– Ну что, девочки, теперь потанцуем?

Во, и голос подходящий получился – замогильный…

– Так ты живой? Ну, сейчас сдохнешь! – кричит щуплый и бросается на меня.

В руке уже зажат сюрприз для первого нападающего. Горсть земли в перемешку с мелкой щебенкой летит в глаза и щуплый визжит раненным поросенком, зажимая лицо. Он у меня как на ладони. Тут же наношу удар подъемом стопы в пах. Щуплого согнуло перочинным ножиком.

Жалости нет – просто ответная реакция на агрессию.

– Ну что, вы двое… Кто первым будет жрать землю? – вырывается из горла хрип.

Дамиров тут же встает в стойку и прыгает ко мне. Он заносит руку и тут же бросает её вниз, вскрикивая от боли. Я всего лишь на миг опережаю его и бью в ключицу. Выучка не подводит и раздается хруст. Обычному человеку трудно пробить ключицу, она скрывается за мышечным корсетом, но я ведь не очень обычный человечек. Потому то сразу же обрабатываю вторую ключицу, наношу удар пыром в мениск, коленом в лицо, и против меня остается один противник.

Хлопок ладонями по ушам и потом апперкот. Да так, чтобы тело оторвалось от асфальта и по красивой дуге пролетело до стены. До стены с деревянными поддонами.

Я выдохнул. Три тела лежали на асфальте. На всё про всё пять секунд…

Черт побери, какое же новое тело медленное…

Только один из лежащих стонал, держась за причинное место. Недавно герой, а теперь жертва. Двое других лежали без сознания. Я проверил наличие пульса. Живы.

Ну что же, можно и уходить. Я повернулся и наткнулся на взгляд.

Тот самый скуластый парень, которого я видел возле выхода, наблюдал за мной, стоя возле арки. Он разомкнул руки, которые до этого держал сложенными на груди, а после несколько раз хлопнул и произнес:

– Очень неплохая выучка. Я сначала хотел вмешаться, но потом увидел, что ты притворяешься. Где учился драться?

Я двинулся к нему. Ещё один из компании Дамирова? Вроде непохож.

– Жизнь научила, – ответил я. – Улица сказала, что если драка неизбежна, то нужно всегда бить первым и стоять до конца. Ты всё видел?

– Да, видел. Улица учит как плохому, так и хорошему… Хм, мне кажется, что это не ребята хотели тебя наказать, а ты ребят… Ты же в ЛГУ поступил? Я там тоже учусь, только курсом старше. Владимир, – протянул он руку. – Скажи, сейчас где-нибудь тренируешься?

– Михаил, – пожал я руку, вытерев ладонь перед этим о штаны. – Пока нет, но думаю заняться, когда начну учебу.

– Ну, сначала вас на картошку направят, – ответил Володя. – Вот как вернетесь, так найди меня, я тебя познакомлю с тренером. Нам бы такой боец пригодился…

– Вова! – послышался со стороны девичий голос. – Путин! Ну ты чего? Идешь?

Скуластый обернулся и кивнул:

– Да, сейчас иду. В общем, Михаил, после картошки найди меня. Очень хороший бой, уважаю!

Я кивнул в ответ и невольно растянул губы в улыбке. Так вот откуда Володя мне показался знакомым.

Глава 6

Меня ещё с парадной встретил запах пельменей. Лавровый дух витал в воздухе и вызывал обильное слюноотделение. Пока поднимался на третий этаж, то невольно принюхивался возле квартир – откуда вылетает такой чудесный запах?

Не то, чтобы я напросился в гости, всё-таки не до такой степени развилась наглость, но вот порадоваться за соседей мог. Всё-таки хорошие пельмени домашнего приготовления были синонимом слова «праздник». Заводские пельмени холостяки могли жевать хоть каждый день, а вот домашние…

Мнение о заводских пельменях советского периода обычно бывает двойственным: кто-то с нежностью и ностальгией вспоминает "те самые вкусные пельмешки", а кто-то мысленно содрогается при одной только мысли о продукте с непонятным рыхлых фаршем и вязнущем на зубах тесте.

Я помню, что существовал обязательный покупательский ритуал при покупке полуфабрикатных пельменей: пачку нужно было взять в руки и потрясти. Если внутри гремело, то все в порядке – пельмени не слиплись, и при варке не будут выглядеть бесформенным комком.

И все-таки многие любили домашние пельмени: их лепили из смеси говядины и свинины, добавляя щедрой рукой лука, чеснока и перца. И вечером, к ужину, отваривали налепленное днем. То, что оставалось от вареных пельменей, на следующий день разжаривали на сковородке, и не было пельменей вкусней, чем вот эти красавцы, с румяной корочкой!

У меня пельмени советского периода оставили самые приятные воспоминания. Особенно приятными воспоминания были из «Пельменных», когда в пропитанном аромате помещении вставали с отцом за столик и склонялись над тарелками. Когда на тарелочке с золотистой каемочкой вальяжно возлегали чуть потемневшие кусочки мяса, стыдливо скрывающиеся за хиджабом из теста. А сверху таяли небольшие комочки масла. Таяли и стремились умаслить как можно большее пространство.

Да, кто-то скажет, что лучше всего они идут со сметаной, кто-то в полной уверенности заявит, что нет лучше майонеза, а третьи будут бить себя в грудь и уверять, что кроме уксуса пельмени ничего другого видеть не должны, но мы с отцом любили с маслом!

И вот, когда насаживаешь такое чудо на вилку, а потом обкусываешь тесто по краю, чтобы потом положить в рот один чудесный кусочек вареного мяса…

Ммм… Сказка!

А кругом люди общаются, разговаривают, делятся новостями. И всё это насыщено светом, теплом и радостью насыщения…

Может поэтому я с теплотой вспоминаю те самые пельмени из «Пельменных», что тогда мы были с отцом и на нас поглядывали с уважением. Всё-таки человек в военной форме – это защитник Отечества. А уважение к нему переходило и на сына.

Всё это я успел продумать пока поднимался к себе в квартиру. И… Какой же сюрприз – аромат пельмешей шел из неё!

Сказать, что я офигел – означало ничего не сказать. Вот и оставляй Зинчукова одного… И ведь запирал дверь, когда уходил. Впрочем, что для такого прожженного агента секретной группировки будет обычный замок, который при желании можно и ногтем открыть, только чуток подманикюрить…

И дверь была заперта, когда я дернул за ручку. Пришлось доставать ключи из кармана.

На кухне весело играла музыка. Звучал голос Муслима Магомаева, который признавался в любви городу Баку. Пел, что нет ему неба роднее и нет земли родней.

Перед столом, белесым от муки, пританцовывал Артем Григорьевич. Конечно, непривычно было видеть начальника в майке-алкоголичке и трико с вытянутыми коленками. Да ещё и с пятерней от муки на причинном месте – явно зачесалось не вовремя.

– Привет, студент! – бравурно крикнул Зинчуков, когда я показался на пороге. – Ты как раз вовремя! Сразу видно человека науки – только запахло едой, так он тут как тут.

– Добрый день, Артем Григорьевич! – кивнул я в ответ. – Откуда пельмешки?

– Из магазина, вестимо! Пока ты на посвящении красовался своей личностью, я туда метнулся мухой. Постой, а ты такой личностью красовался? Какая-то она неопрятная, местами даже грязная, – Зинчуков показал пальцем на пару пятен на рубашке.

Ну да, драка не обошлась без пятен. Где-то прислонился, а может и вовсе коснулся стенки невзначай.

– Нет, это уже потом… Пришлось провести дискурс. Про реальную жизнь и прочее, – хмыкнул я в ответ.

– Хоть без повреждений?

– У меня да, а рубашка… А рубашка отстирается.

– Про оппонентов не спрашиваю, раз живой и без повреждений. Они хоть живы?

– Да, когда я уходил, то дышали. Да ну, – отмахнулся от внимательного взгляда. – Я всё сделал по уму, сперва чутка поддался, а потом быстро закончил. Всё по психологии…

– А-а-а, расслабил ребят, а потом накостылял, – хмыкнул Зинчуков. – Подленько, но со вкусом.

– А трое на одного – не подленько?

– Не, ну за это и руки стоило переломать, чтобы научить чести и достоинству. Ладно, скоро будут готовы, – кинул Зинчуков взгляд на плиту, где в кипятке варились крупные пельмени. – Это тебе в благодарность за гостеприимство сготовил.

– Замок взломали?

– Там всё легко, – отмахнулся Зинчуков. – Потом как-нибудь научу. Вот сейфы вскрывать, это трудно, а тут…

Я кивнул и пошел переодеваться. Всё-таки уличная одежда есть уличная. А общаться и разговаривать лучше в домашней обстановке. Майка и трико тоже имелись в моем гардеробе, поэтому вскоре на кухне сидели двое мужчин крайне пролетарского вида и лопали пельмени.

Обошлись без водки, так как Зинчуков только покачал головой, когда я предложил за встречу и за поступление. Остановили выбор на кефире, который тоже оказался в холодильнике. Похоже, что Зинчуков увидел бедственное положение студента и внес свою лепту в виде овощей, фруктов и галантереи.

Мне было не до готовки, так что я привык обходиться малым, но вот Артема Григорьевича такой расклад явно не устраивал.

– Мужчина должен питаться хорошо. А то вдруг война, а ты нежрамши? Поэтому, Мишка-Борька-Сенька, пока я тут, я буду в роли твоей мамы. Заменить не заменю, но полноценную еду готовить буду. Заодно и тебя кое-чему могу научить. Ведь умеющий готовить муж – это же клад для жены! – наставительно проговорил Зинчуков в паузе между пельменями.

– А как надолго вы ко мне? – спросил я.

– На неделю, потом дальше. А что, уже надоел? – хохотнул Зинчуков, отламывая хлеб.

– Да нет, товарищ майор, живи сколько нужно. Я только компанию вряд ли смогу составить. Тут только вот какая проблема – нас на картошку пошлют. Так что вряд ли буду радушным хозяином.

 Я уже успел выяснить, что в семидесятые годы в СССР  продуктом массового потребления советского человека был картофель, и его уборка была всенародным делом. Колхозам хватало сил только посадить овощи, а убирали их всем миром: студенты, солдаты, рабочие заводов и даже ученые. Если погода была дождливой, то уборка затягивалась до первого снега и превращалась в настоящую битву за урожай, и власть следила, чтоб в земле не осталось ни одного корнеплода.

      Студентам приятней было дремать на лекциях в теплых аудиториях, чем ковыряться в мерзлой земле. Но Партия решила, и Комсомол поехал, иначе – прощай институт!

Такое вот добровольно-принудительное мероприятие. Впрочем, я и в прошлой жизни помогал колхозным объединениям, так что меня картошкой не напугать. Можно потратить немного молодости на благое дело.

– Картошка – это хорошо, – кивнул Зинчуков. – А труд объединяет и сплачивает. Как раз для твоего задания…

Мы как раз доели пельмени, я убрал посуду в умывальник и поставил чайник. Что же, чай не еда, наесться не сможешь. Поэтому я и решил задать интересующие меня вопросы:

– Артем Григорьевич, я вот целое лето провел за учебниками… Может всё-таки скажешь – зачем я поступил в ЛГУ?

Зинчуков вздохнул, потом выдохнул и сказал:

– Конечно скажу, Миш… Давай всё-таки остановимся на этом имени, мне проще будет потом в случае чего не ошибиться?

– Я весь во внимании…

– Давай начну чуточку издалека. В мае шестьдесят восьмого начались бунты по Европе и США. Начали бунтовать как раз студенты. Для нашей разведки и для умных людей было понятно, что подобные бунты в экономически развивающихся странах начались вовсе не из-за невзгод или каких-то ущемлений по физической части. Бунты начались по части моральной составляющей. Студентам «неожиданно» захотелось свободы и поэтому бунты, демонстрации, забастовки прокатились по многим странам.

– Да, слышал, знаю, – кивнул я.

– Причины тут просты, эти самые студенты родились уже после войны, после невзгод и тягот, которые пережило более взрослое поколение. Поэтому молодым людям комфорт и благосостояние было привычным и обыденным. Они не знали, чего стоило всё это сделать. Не знали, зато требовали свобод и прав. И вот, этими желаниями воспользовались в своих целях одни ушлые ребята, которые начали активно мутить воду…

– Не те же, против которых мы всё это время… – я покрутил пальцем в воздухе, намекая на прошедшие дела.

– Может быть и те же. Так вот, чего добились эти самые протесты? Декриминализирована гомосексуальность, проведена сексуальная революция, контркультура стала массовым явлением. За всеми этими забастовками и бунтами стояли люди, которые начали вносить в ума людей лживые принципы. И вот, первые признаки похожего поведения обнаружены и в ЛГУ. Пока что только зачатки, но… Кто-то сознательно начинает внедрять вольнодумство и формировать замаскированные ячейки «сексуальных диверсантов» именно в студенческой среде. Это должно стать пробой пера для неизвестной пока что нам организации. Успех затеи неизбежно повлечет за собой новое движение, а молодежь… Молодежь падка на всё новое и неизвестное, поэтому всегда и всюду первой совращали молодых. Они завсегда были движущей силой любых протестов.

– То есть, мне нужно выяснить – кто в студенческой среде готовит протесты?

– Да, тебе нужно выяснить, кто именно этим занимается и от кого получает приказы и указания. Я думаю, что такому молодому, умному и очаровательному молодому человеку не составит труда влипнуть по самое не балуй в очередную историю, – хохотнул Зинчуков. – А поездка на картошку может стать попыткой вербовки от определенных личностей. Так что, Миша, смотри и слушай!

– Ну так студенческие бунты редко бывают кровавыми, – резонно заметил я. – Чего их бояться-то?

– Тут не в крови дело, а в подрыве устоев, традиций и законов. Вот тут где собака порылась. Ладно, наливай чаек, да покрепче, – усмехнулся Зинчуков.

Глава 7

– Антошка, Антошка, пошли копать картошку! – напевал я, косясь на соседа Андрея.

Мы ехали в автобусе ещё с тридцатью такими же счастливчиками. Картофелесборщики… Я бренькал на гитаре незатейливый мотивчик, кто-то дремал, кто-то подпевал. Все "добровольцы колхозного труда" разодетые, как дети партизан, то есть в теплых штанах, резиновых и даже в утепленных куртках. Кое-кто фуфайками затарился.

Нет, конечно, были индивидуумы, которых родители ограждали от физических упражнений, так те оделись, как для легкой прогулки по лесу – штаны и олимпийки. Я же знал, что такое весело проведенное время на ветру и вовсе не собирался закалять организм в таких экстремальных условиях. Мне себя беречь нужно было для ответственного поручения.

Что за поручение дал Зинчуков, я уже успел выяснить. Это борьба с диверсиями на мозговом фронте. И вся эта заварушка пошла от записки Андропова шесть лет назад. Тогда, в шестьдесят седьмом году, Юрий Андропов направил в ЦК КПСС записку о целесообразности создания в рамках КГБ самостоятельного управления, которое бы отвечало за борьбу с идеологическими диверсиями.

«Пропагандистские центры, спецслужбы и идеологические диверсанты, приезжающие в СССР, внимательно изучают происходящие в стране социальные процессы и выявляют среду, где можно было бы реализовать свои подрывные замыслы. Ставка делается на создание антисоветских подпольных групп, разжигание националистических тенденций, оживление реакционной деятельности церковников и сектантов. В 1965–1966 гг. органами госбезопасности в ряде республик было вскрыто около 50 националистических групп, в которые входило свыше 500 человек. В Москве, Ленинграде и некоторых других местах разоблачены антисоветские группы, участники которых в так называемых программных документах декларировали идеи политической реставрации», – так обосновывал необходимость создания подразделения по борьбе с идеологическими диверсиями в записке ЦК КПСС Юрий Андропов.

Поэтому и было организовано 5-е Управление КГБ при Совете Министров СССР. Кто-то состоящих в этом Управлении, а также сотрудничающих с ним, считал стукачами, но… Можно было взглянуть на ту же "Штази", что весьма успешно работала в ГДР и где на шестьдесят человек приходился один агент спецслужбы, когда даже в КГБ такое соотношение было один к пятисот девяносто пяти. И без жесткого контроля с одной стороны, тут же возникал жесткий контроль со стороны противоположной.

Это только кажется, что где-то за кордоном свобода и равноправие. На самом же деле в моё время на западном направлении не было никого более ничтожного и ущемленного в своих правах и свободах, чем белый человек традиционной ориентации. Тот самый ариец, за чистоту крови которого так ратовал Гитлер.

И это тоже результат идеологических диверсий. Понемногу, раз за разом менялись приоритеты, подменялись понятия и каноны. Наружу выносилась грязь, которую называли бриллиантом…

Но, это всё будет через пятьдесят лет. А пока… А пока студенты ехали на картошку!

С сельским хозяйством в СССР была интересная история: с одной стороны, оно, несомненно, было в приоритете – потому что нужно было кормить граждан здоровыми и полезными продуктами, с другой – в овощных магазинах, зачастую, стоял ощутимый запах гнили, овощи были мелкими, не первой свежести. Потому и ходили в основном на хозяйственные рынки, где продукты были чуть дороже магазинных, но лучше качеством. Сильно задирать цену не давали, ориентируясь на магазины, иначе можно было пройтись по статье за спекуляцию.

Считается, что такое качество продукции существовало, как раз, благодаря тому что на «на картошку» отправляли людей из города: студентов, служащих – низкоквалифицированный персонал, который в сельском хозяйстве разбирался слабо и учиться этому не хотел. Ну кому хотелось ради месяца почти бесплатной работы в поле упахиваться до потери пульса?

А мы, первый курс, ехали в основном из-за того, что был непрозрачный намек на прозрачные обстоятельства. Нам на второй день после посвящения было сказано, что на курс набрано больше положенного и после "добровольной помощи колхозному сообществу" возможно будут слегка пересмотрены результаты вступительных экзаменов. То есть вот такая вот мотивация.

После всего того, что нам пришлось вынести, эта мотивация была весьма впечатляющая. Нет, нашлись, конечно, ребята, у которых обнаружились хронические заболевания, не позволяющие выйти в чисто поле. Однако, вся основная масса первокурсников и более старших курсов на десяти автобусах выдвинулись в помощь по уборке урожая.

Так как мне предстояло налаживать контакты с моими сокурсниками, то пришлось вспомнить игру на гитаре. Ведь ничего нет лучше для сближения, чем музыка и песня. А игра на гитаре сродни умению ездить на велосипеде – стоит только сесть за инструмент, как сразу вспоминаются и ноты и баррэ.

А уж как смотрят девчонки на умеющего тренькать… В нашей группе таких оказалось трое, лучше всего получалось у меня. Но у меня за плечами не хилый опыт, ведь порой что делать в холодном блиндаже, кроме как наигрывать на шестиструнке в ожидании приказа идти в атаку?

В автобусе жутко пахло соляркой и даже осенний ветерок, залетающий в приоткрытые форточки, не справлялся с этим запахом. От такого запаха мутило, да и подпрыгивание на кочках мало способствовало удержанию завтрака в желудке. Только музыка и отвлекала от дурных мыслей и плохого настроения.

– Миш, а есть что-нибудь веселое? А то пока что про картошку думать не хочется, – позвала меня Тамара, сидящая через два ряда рядом с какой-то рыженькой веселушкой.

– Конечно есть! – с улыбкой ответил я. – Знакомый студент научил. Кто знает – может подпевать!

Я ударил по струнам гитары и затянул старую студенческую песню, с которой мы весело катались на картошку. Может быть эта песня родилась даже раньше моего отца, кто знает… Ведь выезды на картошку начались ещё в пятьдесят девятом, а помощь колхозникам была затеяна гораздо раньше.

Как получим диплом, гоп-стоп-дуба,

Махнем в деревню.

Соберем мужиков, гоп-стоп-дуба,

Распашем землю.

Посеем рожь, овес, ячмень, и кукурузу.

И прославим колхоз, гоп-стоп-дуба,

По всему Союзу.

Вокруг заулыбались. Похоже, что эту песню знали, потому что после первого куплета "гоп-стоп-дуба" горланил уже весь автобус.

Мужик на околице сидел, гоп-стоп-дуба,

Ел лаптем кашу.

Заманили его, гоп-стоп-дуба,

В джаз-банду нашу.

Старик стал клёвым чуваком, гоп-стоп-дуба,

Через соломку,

Стал пить коктейль, гоп-стоп-дуба,