Ленин, мы и будущее. Опыт свободного и пристрастного анализа

Но стоит пули и булата

Его классический кулак.

А дядя их – старик мудрёный:

Прислуге челюсти ломал

И в то же время пред иконой

В углу акафисты читал. <…>

Конечно, эти рифмованные стихотворные строчки написаны порой чересчур резко, но в них сквозит страстное стремление поэта вытащить на божий свет явные и неявные пороки своего времени. Дремучесть нравов, хамское отношение к «низкому люду», безудержная корысть – это была реальность той эпохи, и она существовала практически повсеместно в России. А симбирянам досталось больше всех потому, что жизнь и всю подноготную этого города и всей губернии Дмитрий Дмитриевич знал досконально. И эти отчаянные стихи наверняка будили в будущем Ленине чувства удивления, что такое возможно средисвиду уважаемых людей. Но затем зрело и понимание, что жизнь вокруг – не такая уж простая и однозначная штука, что за пышными мундирами и эполетами должностных и прочих важных лиц часто скрываются лицемерие, жестокость, несправедливость, воровство и постыдное пренебрежение интересами людей и даже государства.

Весьма характерным в этой связи представляется замечание одного из новых биографов Ленина – Льва Данилкина: «Литература на всю жизнь осталась для него не менее адекватным способом «расшифровки» действительности, чем естественные науки; и если старший брат изучал мир, исследуя под микроскопом повадки кольчатых червей, то младший готов был реконструировать мировое устройство, копаясь в образах и символах сначала «Илиады» и «Одиссеи», а затем Чернышевского и Толстого; первые навыки расшифровывать литературу и обнаруживать в ней признаки социальных кризисов ВИ получил именно в гимназии».

Гимназия

Безусловно, годы, проведённые им в первоклассной по тем временам Симбирской мужской классической гимназии, сыграли исключительную роль в становлении его личности. Несмотря на большую нагрузку и строгую дисциплину учиться ему нравилось. По воспоминаниям одноклассников Владимир Ульянов был весьма прилежен в учёбе, но сдержан в приятельских отношениях, хотя всегда проявлял внимательность и корректность к окружающим, всегда откликался на просьбы помочь с выполнением уроков. Обладал прекрасной памятью, любознательностью, полемическим даром, высокой работоспособностью. Однако были и непредсказуемость, и взрывной характер, впрочем, они сохранялись в нём до конца его дней. При этом был примерным учеником, умевшим организовать своё время, пользовался уважением не только сверстников, но и преподавателей. Его собранность, выдержка, способность быстро реагировать на неожиданности вызывали уважение и даже зависть со стороны одноклассников. Так, к примеру, один из них – А.Н. Наумов (будущий министр земледелия в царском правительстве) вспоминал о характерной ситуации, когда в ходе подготовки к экзамену по словесности им дали задание на тему «Характеристика Бориса Годунова по произведениям Пушкина». Все долго и упорно готовились, волновались о том, чтобы успешно справиться с сочинением. Но неожиданно среди гимназистов прошёл слух, что из округа к дню экзамена пришлют новые темы. «Растерянности нашей не было конца – пишет Наумов. – Спокойнее всех был Владимир Ульянов, не без усмешки поглядывавший на своих встревоженных товарищей: очевидно, ему, с его поразительной памятью и всесторонней осведомленностью, было совершенно безразлично».

В классической гимназии очень много времени уделялось изучению древней мировой истории, а также латинского и греческого языков. Немалая роль в формировании мировоззрения Владимира Ульянова принадлежала Фёдору Михайловичу Керенскому, который много лет возглавлял гимназию. Как вспоминал А.Н. Наумов «он был директором активным, отзывчивым, во все вникавшим, за всем лично наблюдавшим… Враг лжи и притворства, Керенский был по существу человеком добрым и справедливым. Образованный и умный, он являлся, вместе с тем, исключительным по своим способностям педагогом. Мне посчастливилось попасть в классы пятый и шестой, в которых, помимо директорства, он нёс обязанности нашего воспитателя, одновременно состоя учителем словесности и латинского языка…Свои уроки по словесности он, благодаря присущему ему таланту, превращал в исключительно интересные часы, во время которых с захватывающим вниманием заслушивались своим лектором, для которого в эти часы не существовало никаких официальных программ и учебников с обычными отметками чиновников-педагогов: «от сих до сих». Благодаря подобному способу живого преподавания, мы сами настолько заинтересовывались предметом русской словесности, что многие из нас, не ограничиваясь гимназическими учебниками, в свободное, время дополнительно читали, по рекомендации того же Федора Михайловича, все относившееся до родной словесности. Девизом его во всем было: «поп multa, sedmultum» («не много, но многое»). Так он требовал при устных ответах, того же он искал и при письменных сочинениях, к существу и форме коих он был особенно строг. Благодаря этому Федор Михайлович приучил мыслить много, но высказывать и писать лишь экстракт продуманного в краткой, ясной и литературной форме».

Очень любили гимназисты и уроки латинского языка, на которых они вместо зазубривания грамматики усваивали язык при чтении классиков. «Он не задавал нам известные уроки, а, приходя в класс, брал сочинения Овидия Назона, Саллюстия, Юлия Цезаря или др. и давал кому-нибудь читать а livreouvert (с листа, экспромтом), лично помогая, когда нужно, переводившему, и попутно объясняя содержание читаемого в таких увлекательных рассказах и ярких красках, что все мы в конце концов сами напрашивались на подобное чтение. Вместо мертвечины, получался интересный живой предмет ознакомления с древней Римской историей и литературой по подлинным источникам». И всё же для многих одноклассников, особенно языки, представляли большую трудность. А вот Володе с его развитой памятью они давались легче. С удовольствием он приобщался и к истории Римской империи, Аттики. Знакомство с творениями великих философов, изучение форм государственного устройства, перипетии политической борьбы тех эпох – всё это оставило заметный след в его памяти и, в определённой мере, повлияло на разработку им, в дальнейшем, плана переустройства российского государства.

Кроме чтения, гимназических впечатлений и общения со сверстниками, с преподавателями самым прямым образом на формирование мировоззрения Владимира влияла и окружающая действительность.

В первую очередь – его родной город Симбирск.

Известно о нём немало. Мы знаем, какими были его улицы, что за знаменитые люди на них жили, имеем представление о занятиях симбирян. Но пробовали ли мы проникнуть сквозь толщу времени, чтобы уловить ту психологическую ситуацию, спектр и глубину чувств и страстей, которые питали души людей той эпохи, под таинственными покровами которой творились характеры и судьбы современников Володи Ульянова и его самого тоже?

Между тем тогдашний Симбирск был типичным губернским городом, в котором слились все характерные реалии России конца предреволюционного века: и хорошие, и плохие. В XIX веке он был небольшим, пыльным, тихим, патриархальным. Но именно здесь, вдали от столичных страстей и суеты, время текло особенно размеренно и тягуче, оно было словно законсервировано. Вся жизнь города шла чинно, по издавна заведенному порядку: сверкали позолотой куполов многочисленные храмы, в губернской канцелярии величаво перекладывали со стола на стол важные бумаги, по улицам в повседневных хлопотах шествовали мещане, ремесленники, пугливо озирались заехавшие по делам в город крестьяне, зазывали жаждущих кабаки и иные питейные заведения, на облучках экипажей сидели извозчики…

С высоты сегодняшнего дня сложно представить все грани и перипетии жизни людей, которые жили в Симбирске в позапрошлом веке. Но в ней, как и сейчас, было все: и радость, и горе, и тяжкий труд, и разгульное веселье праздников, и минуты душевного подъема, и часы разочарований. Но, если попытаться емко охарактеризовать самое существенное в симбирском бытии того уже далекого века, то за патриархальными нравами и внешней размеренностью будней можно увидеть незыблемую, гнетущую непреодолимость реалий сложившейся жизни, в которую были буквально вплавлены и жесткие сословные рамки, и унижения человеческого достоинства, и нищета, и жестокость, и просто несправедливость. Копейка была строго копейкой, а рубль – рублем: никаких отступлений от вековых, прочно утвердившихся нравов и традиций, никаких столичных вольностей. Каждый поступок, каждый шаг и даже каждую мысль или мечту человека определяла острая и непреодолимая социальная грань. Привилегированным же сословиям нужды и действительные страдания народа были неинтересны: известно, что при подготовке проекта крестьянской реформы большинство симбирских дворян высказались за самые плохие для бывших крепостных условия выкупа земель. У них были свои проблемы, в решение которых они и были погружены. А что народ, подумаешь… стерпит… Все это, пусть иногда причудливо, но с фатальной неизбежностью трансформировалось в безнадежно-обреченное терпение народа, который говаривал себе в успокоение: «Бог терпел, и нам велел… По грехам нашим… Отстрадаем…». Народ терпел, а «над всем этим губернским людом, – писал И.А. Гончаров в очерке «На родине», – царила пустота и праздность».

В то же время, с самого момента основания в середине XVII века город впитал в свою плоть и кровь устои основательности, размеренности, надежности, которые все вместе и рождали у былых симбирян ощущение собственной «крепости», готовности стоять на страже своей державы. К тому времени, когда здесь жила семья Ульяновых, давно уже не оставалось ни стен, ни башен былой крепостиXVIIвека, но дух и ощущение КРЕПКОСТИ, обязанности и долга быть верным и надежным оплотом страны жили в провинциальном Симбирске прочно.

Не изэтих ли чувств сыновней любви и личной причастности к судьбам Отечества родились здесь истинно патриотические умонастроения писателей И.А. Гончарова, А.С. Неверова, поэтов Н.М. Языкова, Д.Н. Садовникова, Д.Д. Минаева, героя-партизана Д.В. Давыдова и многих других симбирян, всю жизнь стремившихся ставить интересы государства российского и его народа превыше собственного благополучия, личных интересов?

Не может быть и сомнений, что такими же чувствами и мыслями руководствовался и Владимир Ульянов при выборе судьбы. Известен любопытный случай, о котором вспоминал позже всё тот же А. Н. Наумов. В 1878 году, когда он, как и Володя Ульянов, учился в гимназии, завершилась русско-турецкая война, в которой Россия выступила в защиту Болгарии против Османской империи. В обществе, да и в семье Ульяновых, отношение к ней было сложным. С одной стороны – как не помочь братьям-славянам, с другой – очень уж много жертв понесла тогда Россия. Однако, когда война победоносно завершилась, и в Симбирск возвращался Калужский пехотный полк, то гимназисты с радостью и восторгом бежали вслед входящей в город колонне. В тот день «все население высыпало на улицы, – вспоминал одноклассник Владимира, –  звонили колокола, играли оркестры, люди плакали, целовались, кричали «Ура!», пели «Боже, царя храни…» И эта гордость за Россию, которая помогла болгарам и, при этом, достойно защитила свои интересы, наполняла и сердце юного Володи. Иначе и не могло быть. Воспитание в законопослушной семье, в консервативной классической гимназии, традиционное почитание царствующих особ, которые собой символизировали родную страну, неизбежно формировали чувства принадлежности и любви к Отечеству. И даже традиционный для юношества некоторый скептицизм по отношению к власти, а больных сфер и проблем всегда для этого достаточно, скрашивался добрыми чувствами к родной земле, сопричастности к великому народу. Содействовал этим настроениям и монументальный памятник российскому историографу Карамзину, стоявший прямо напротив входа в гимназию.

В Симбирске по тем временам неплохо были развиты сферы образования и культуры. Особенно заметно здесь в 1870-1880-е годы росло число образованных людей и творческой интеллигенции. В городе работали мужская и женская гимназии, уездное, народные и приходское училища, фельдшерская школа, появилась первая в стране национальная чувашская учительская школа, созданная в 1868 году тогда ещё гимназистом Иваном Яковлевым. Очень популярными были городской драматический театр, несколько богатых книгами библиотек. И, безусловно, в достатке имелось множество питейных и увеселительных заведений. Особая забота в Симбирске всегда проявлялась о храмах. В городе к началу ХХ века на 42 тысячи человек функционировали два монастыря, более 30 храмов и культовых учреждений иных конфессий, а также два десятка домовых церквей. На фоне этой роскоши преобладали скромные домишки и лачуги простого люда из низших сословий, которые в большинстве жили в бедности и безграмотности. Ещё более зримо эта дисгармония проявлялась в масштабах всей губернии.

Симбирск в тот период был административным центром огромной Симбирской губернии площадью в 43491 кв. верст, сопоставимой по размерам разве что со Швейцарией, Голландией или Данией. Проживало здесь в восьми городах, 550 селах, 119 сельцах, 967 деревнях более полутора миллионов человек: великорусы, татары, башкиры, чуваши, мордва и другие национальности. Это полтора процента от всего населения Российской империи. Существенно выделяло губернию обилие дворянских владений, принадлежавших членам царской фамилии и самым именитым дворянам страны. Здесь блистали фамилии Ивашевых, Карамзиных, Коровиных, Мусиных-Пушкиных, Орловых, Орловых-Давыдовых, Столыпиных, Толстых, Тургеневых, Хованских, Шидловских, Шишковых, Юрловых, Языковых и многих других. Не случайно главный город губернии Симбирск в те годы именовался «барином городов Поволжских», «дворянским гнездом».

Имелась и промышленность, но выглядела она скромнее: к 1870 году в губернии работали сравнительно небольшие 271 фабрика и завод, и только в последних десятилетиях века заметное развитие получила суконная и винокуренная промышленность. Но это не мешало владельцам предприятий нещадно эксплуатировать рабочих. Рабочий день в разных заведениях длился от 12 до 16 часов. Широко использовался женский и детский труд, причем у женщин зарплата была в 1,5 – 2 раза ниже чем у мужчин, а у детей – меньше почти в три раза. Всё это усугублялось постоянными штрафами и вычетами, отсутствием охраны труда и медицинской помощи, плохими условиями проживания. Такое положение неизбежно вызывало возмущение рабочих, побуждало их к стихийным выступлениям и бунтам.

Основной же частью населения губернии были крестьяне, которые тогда ещё продолжали страдать от последствий крестьянской реформы: помещики при её реализации правдами и неправдами сумели нагло обделить крестьян землей, заставили многих вступить с ними во «временно-обязанные отношения», что, по существу, оставляло их в полукрепостном состоянии. Даже К. Маркс писал, что в Симбирской губернии различные поборы «не только поглощают у бывших помещичьих крестьян весь доход с земли, но и еще в придачу сумму свыше половины этого дохода». Сам В.И. Ленин в 1907 году писал о засилье отработочного способа эксплуатации крестьянства в Симбирской и ряде других губерний: «Преобладание отработочного хозяйства… что это значит? Это значит, что помещичья земля обрабатывается тем же крестьянским инвентарём, трудом разорённого, обнищалого, закабалённого крестьянина… У помещиков, конечно, лучший скот, которому живётся в барской конюшне лучше, чем мужику в крестьянской избе».

Обработка земли крестьянами осуществлялась самым примитивным инвентарём, крайне ограниченными у них были возможности для недопущения снижения плодородия земли. В результате даже в урожайные годы многим крестьянским хозяйствам не хватало полученного хлеба до нового урожая, что приводило их к разорению. Очень многие крестьяне вынуждены были заниматься отходничеством. Не редкостью, поэтому, были в губернии крестьянские волнения, поджоги помещичьих усадеб.

Несмотря на то, что губерния находилась на больших торговых путях, долгое отсутствие на ее территории железных дорог во второй половине века негативно сказывалось на ее экономическом положении.

Не могла похвастаться губерния и успехами в решении острых социальных вопросов. На полторы тысячи населенных пунктов, имевшихся здесь к 1870 году, по бумажным отчетам имелось 460 начальных училищ, а в реальности исправно действовала едва ли их пятая часть. Спустя годы, и только благодаря усилиям И.Н. Ульянова, их число заметно выросло и они стали реально действующими. Население губернии из-за повторяющихся неурожаев и засух часто голодало, страдало от различных эпидемий, уносивших жизни очень многих людей.

Все это формировало вполне определённый формат бытия, в котором весьма обыденными явлениями были бегства крестьян, дезертирства солдат, обнаружения подкинутых младенцев, крестьянские волнения и поджоги помещичьих усадеб. Их волей-неволей фиксировала газета «Симбирские губернские ведомости». К примеру, весьма характерным и многоговорящим о мрачных красках бытия в той эпохе было опубликованное в этой газете 22 января 1886 года объявление Сызранской городской полиции о назначении торгов на отдачу подряда по заковке и расковке арестантов Сызранского тюремного замка, а также на починку кандалов и подкандальников на предстоящие три года. Сегодня сложно поверить, но всего пять-шесть поколений назад арестантов не просто лишали свободы, но и многих заковывали в кандалы. Вот он – железный вкус той эпохи. Можно смело предположить, что он навсегда остался в памяти и душе Владимира Ульянова.

Но зато сколь удивительной была волжская природа! Где еще можно было увидеть такую немыслимо бескрайнюю вольную ширь матушки Волги– древней реки с былым таинственным и почему-то исчезнувшим, названием Ра; бездонную синеву здешнего жаркого летнего неба, словно зовущую к полёту, к свободе; обжигающее дыхание никогда незатихающих над Симбирской горой пронизывающих зимних и нежно-ласкающих летних ветров? Волга пробуждала в душе Владимира самые трепетные эмоции и спустя много лет. Он вспоминал: «Широка! Необъятная ширь… Так широка… Мы в детстве с Сашей, с братом, уезжали на лодке далеко, очень далеко уезжали… и над рекой, бывало, стелется неизвестно откуда песня… И песни же у нас в России!»Волшебный, чарующий вид симбирской горы, от которой в солнечный день исходит сияние ясного и чистого света! Раздольные поля и густые, благоухающие свежестью жизни леса…

И это волжское раздолье гармонично сочеталась, особенно для мальчишек, с легендами о разинских кладах, зарытых на склонах симбирской горы. Конечно, вряд ли во время осады крепости бунташными ватагами кто-то удосужился закопать в землю отнятые у помещиков ценности, но вот древнейшие «чертовы пальцы», разного размера аммониты, даже кости допотопных животных, которым по нескольку миллионов лет, находили точно. Как это будило фантазию! Рождало мечты об овладении временем, пространством! А фантазии и мечты – это определяющее условие развития яркого полноценного воображения – отца исследовательской мысли.

Вот так и действовало на Володю исконное российское раздолье, очарование и полнота которого не могла не напитывать его сердце ощущением красоты жизни, беспредельности человеческих сил, их необоримости. Судя по всему именно отсюда, с высокого Венца, этот страстный, энергичный молодой человек сумел, пусть пока и очень смутно, пунктиром, примерить свои возможности охватить дерзкой любящей мыслью не только просторы России, но и всего мира.

Одноклассник А. Н. Наумов, спустя много лет, написал: «Еще в те отдаленные времена Ульянов казался всем окружавшим его каким-то особенным… Предчувствия наши нас не обманули. Прошло много лет и судьба в самом деле исключительным образом отметила моего тихого и скромного школьного товарища, превративши его в мировую известность, в знаменитую отныне историческую личность – Владимира «Ильича» Ульянова-Ленина, сумевшего в 1917 году выхватить из рук безвольного Временного Правительства власть, в несколько лет путем беспрерывного кровавого террора стереть старую Россию, превратив ее в СССР-ию, и произвести над ней небывалый в истории человечества опыт – насаждения коммунистического строя на началах III-го Интернационала».

А что происходило в стране и мире к концу XIX века?

Трудно сегодня представить, но крепостное право отменили всего за девять лет до рождения Владимира Ульянова, и даже когда он вступил в подростковый возраст Россия еще жила воспоминаниями и отчасти даже укладом недавно отмененного крепостничества, поспешно встраивалась в капитализм, пребывая в вечном стремлении догнать Запад. Её экономика в последней четверти XIX века во многом оставалось всё ещё полуфеодальной: на селе доминирование крупных помещичьих землевладений соседствовало с крестьянским малоземельем. Неограниченная монархия, политическое засилье дворянства, сословность, низкий технологический уровень производства, особенно в сельском хозяйстве, неизбежно порождали нестабильность, социальные и экономические противоречия. В обществе уже зримо усиливались настроения в пользу перемен.

На Западе проблем тоже было с избытком. Оперившаяся буржуазия настойчиво отстаивала свои права, в полной мере восторжествовал либерализм, развивалась демократия, но на этом фоне всё активнее нарастала эксплуатация трудовых классов. Между ведущими странами активно шла ожесточённая борьба за передел влияния в мире, особенно обострилось политическое и экономическое противоборство между государствами Европы. В мире шли колониальные войны, в 1873-1896 годах разразился долгий экономический кризис, затронувший также и США, а рьяное стремление Англии, Франции и Австро-Венгрии к переделу карты мира привело к началу Первой мировой войны, что в крайней степени порадовало США, но принесло очень много бед и лишений европейцам, и, в первую очередь, народам России и Германии.

В XIX веке, наряду с либерализмом и консерватизмом, на политической арене появился марксизм, ставший основой структурирования антибуржуазных сил. Социалистическая идеология повела пролетариат к борьбе за свои права. Информация обо всех этих процессах доходила и до России, где находила живой отклик у думающих людей и, прежде всего, у передовой молодёжи той эпохи.

К этому времени в России доминирующей идеологией был русский консерватизм, который своё яркое выражение нашёл в славянофильстве. В нем имелось два крыла: ортодоксально-охранительное и реформаторское (впоследствии разделившиеся на славянофилов и западников). Первые считали опорой России православие, самодержавие и народность. Творцами и символами этого течения были министр просвещения граф С.С. Уваров, историк Н.М. Карамзин и обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев. Представители второго направления в славянофильстве настаивали на реформах, отмене крепостничества, предоставления и гражданам России некоторых свобод. Его лицом были А.С. Хомяков, И.В. Киреевский, П.В. Киреевский, К.С. Аксаков, И.С. Аксаков и др. И уже они своей деятельностью подготовили появление в политическом пространстве России революционеров-демократов, среди которых яркими звездами воссияли имена В.Г.Белинского, А.И. Герцена, Д.И. Писарева, Н.Г. Чернышевского, Н.А. Добролюбова, Н.П.Огарева, во взглядах которых центральное место занимала идея свержения самодержавия. Большой интерес у общественности вызывали такие демократические издания, как «Современник» и «Колокол». Параллельно в стране циркулировали идеи анархизма, которые отрицали нужность как самодержавия, так и государства вообще.

Большую известность приобрел в стране С.Г. Нечаев, организовавший в 1869 году революционное «Общество народной расправы», отделения которого были в Петербурге, Москве и других городах. В Санкт-Петербурге жев1876 году возникла и тайная революционная народническая организация «Земля и воля», которая ставила своей целью свершение «народной революции», активно распространяла революционную литературу и оказалась привлекательной для радикальной части молодёжи и студенчества. Через три года «Земля и воля» распалась на «Черный передел» и «Народную волю». И если первая отказалась от экстремальных методов борьбы, то вторая группа, среди лидеров которой были А. Д. Михайлов, В. Н. Фигнер, С. Л. Перовская, делала ставку именно на террор.

Итогом этих настроений и действий «бомбистов» стали семь покушений на императора Александра II, последнее из которых в марте 1881 года завершилось его гибелью. Заметного всплеска революционных действий это событие за собой не повлекло. Тем не менее, перемены произошли: в обществе и во власти резко усилилось консервативное крыло, окрепли монархические настроения, Александр III осуществил ряд ограничительных мер. Был усилен контроль за учреждениями образования, урезаны права земства, создана секретная полиция, введена цензура и др.Ответом на это было создание в Швейцарии (1883 г.) членами «Черного передела» Г. В. Плехановым, Л. Г. Дейчем, В. И. Засулич социал-демократической группы «Освобождение труда». Организация активно распространяла в России литературу, старалась умножать число своих сторонников. Идеи переустройства общества с большим интересом воспринимались, прежде всего, разночинной интеллигенцией, и особенно, образованной и думающей молодёжью.