Беги Человек – Мёртвый Человек. Повесть и два рассказа: «Посредник», «Йети»

– О втором варианте.

– А-а-а, я тоже о нем подумал.

– Там, – Поль ткнул пальцем вверх, – считают всех дурнее себя. В итоге, парень с девчонкой облапошили нас. Я сразу понял, что они не будут торчать в городе, а мотанут по следам этого журналиста.

– Слушай, Поль, а ведь здорово парень уделал Боба. Меня аж слезой прошибло, когда увидел друга с вывороченной челюстью.

– А ты как думал, в армии тоже кое-чему учат…. попадись он мне! – Поль включил щётки. – Следи внимательнее, здесь где-то должен быть указатель.

Он переключил фары на дальнее освещение – указатель медленно выплыл из темноты. «Фиат» свернул на примыкающую к шоссе дорогу, ведущую к «Отелю Трентона».

– Предстоит трудная ночка, – сказал Поль. – Надо будет осмотреть все забегаловки и гостиницы в посёлке. Начнём с этой.

И остановил автомобиль у входа в отель.

Войдя в вестибюль, Поль выложил на стойку перед портье револьвер.

– Мне от тебя нужны только номера комнат, в которых остановились посетители за последние четыре часа.

Портье, побледнев под цвет простынь люксовых номеров, зашелестел страницами учётного журнала.

– Я же тебя просил побыстрее, – назойливо прошипел Поль.

– Вот, – выдохнул портье. – Нашёл. Второй, седьмой и девятый.

– Кто в них?

– Во втором – парень.

– Имя?

– Записался на Гарри Смита, но я не знаю…

– Дальше, дальше, – нетерпеливо перебил его Поль.

– В остальных двух финны-туристы. Господа, если можно… – он с мольбой посмотрел на Поля и его напарника.

– Да, не беспокойся ты. Всё будет хорошо. Какие этажи?

– Второй – на первом, седьмой и девятый – на втором.

– Дуй, Джимми, на второй, а я проверю на первом.

***

Элоиз почувствовал, как тревога пробирается сквозь дремоту. Теплоту сна сменили ночная прохлада и бубнящие голоса в коридоре. Элоиз прислушался. Мужской голос назвал три номера. «Второй, – прошептал Элоиз, пытаясь понять значение этой цифры для себя. Сковывающая дремота ещё не совсем выветрилась из головы. – Так ведь это же номер нашей комнаты!»

Элоиз вскочил с кровати, не обратив внимания на тетрадь, упавшую на пол:

– Дженни, проснись. Проснись же! – Элоиз склонился над ней, коснувшись рукой её плеча.

– Что случилось?

– Кажется, те трое здесь!

Тревога нарастала с каждой минутой.

Кто-то осторожно подошёл с той стороны к двери. Открываясь, щёлкнул замок. Элоиз машинально схватил стеклянную пепельницу со столика и прижался к стене. Затаился. Дверь рывком открылась, в комнату вошёл высокий мужчина. Луч фонарика скользнул по Дженни. Элоиз со всей силы ударил мужчину пепельницей по голове. Тот рухнул на пол.

Прикрыв дверь, Элоиз стал торопливо раздевать его. Дженни, встав с кровати, помогала ему.

– Я выйду через вестибюль. Тебе же, Дженни, вновь придётся выбираться через окно, – сказал Элоиз, переодеваясь. – Если эти типы на машине, попробуем её угнать.

Стащил с кровати простыню и связал ею мужчину. Связанного затолкал под кровать. Вещи Элоиза Дженни уложила в пакет.

– Кажется, всё, – сказал Элоиз. – Поторопись, Дженни.

Выходя из номера, он задел ногой, валявшийся на полу револьвер, поднял его и засунул за пояс. Затем, вышел в коридор и закрыл за собой дверь на ключ. На верхнем этаже гулко раздавались шаги. «Это кто-то из них», – решил Элоиз. Быстро прошёл по вестибюлю, отвернувшись от портье. Тот в свою очередь, стоял за стойкой жутко перепуганный, ожидая развязки и полицию, которую он успел вызвать.

Элоиз вышел из отеля. В «Фиате» никого не было. Дженни задерживалась. Торопливо подойдя к автомобилю, Элоиз собрался было усесться в него, как хлопнула дверь вестибюля. Элоиз сделал шаг назад, не оборачиваясь, выпрямился. Сзади кто-то подошёл.

– Ну, как дела, Поль? – Джимми положил руку на плечо Элоиза.

Элоиз, резко развернувшись, мгновенно нанёс ему три удара: в лицо, по горлу и в солнечное сплетение. Джимми захрипел, оседая на землю. В это время из-за отеля выбежала Дженни.

– Помоги, – позвал её Элоиз.

Они с трудом затащили Джимми на заднее сиденье «Фиата» и уже минутой позже мчались по рощице к шоссе. На полной скорости проехали по пустынным улицам посёлка. Дальше шоссе, утопая в ночном мраке, лентой струилось по полосе лесного массива, за которым должен был быть город. Джимми застонал.

Элоиз, притормозив, заехал в густые заросли кустарника и включил в салоне свет. Джимми болезненно сощурился. Элоиз обыскал его: пистолет, документы и деньги забрал себе и, низко наклонившись над Джимми, похлопал его по щекам.

– Ты слышишь меня?

Джимми еле заметно кивнул.

– Кто вы такие, зачем вы нас преследуете? – Элоиз схватил Джимми за ворот и притянул к себе. – На кого вы работаете? Отвечай!

– Я…я не знаю, – с трудом выдавил Джимми.

Элоиз вдруг заметил, что порезал руку. «Наверное, осколками пепельницы!» – произнесла Дженни. И, достав из пакета рубашку, разорвала её надвое, стала перевязывать.

– Я на самом деле не знаю, – было видно, что Джимми тяжело говорить. – Сначала приказы поступали из Центра… следить за вами… а вчера… захватить или уничтожить…

– Кому это нужно?

– Понятия не имею… но только не Центру, приказ поступил со стороны.

– Ты знаешь что-нибудь о моем брате?

– О репортёре?

– Да.

– Я его не убивал! – Джимми весь поджался, слизывая запёкшуюся кровь с разбитых губ. – Мне рассказывали… его хотели взять около Песчаных Трущоб и по неосторожности прихлопнули… но… но, об этом наше начальство не в курсе… даже для Центра он… просто пропал, – в глазах Джимми побежали кровавые пятна. – Никто не знает… кроме комиссара… нашего.

– Значит, Тонни мёртв?

Джимми не ответил, его вновь сковало бессилие, и он потерял сознание.

Дженни, вздрагивая всем телом, беззвучно рыдала. «Ладно меня, но, зачем девчонку-то втянули в эту охоту?» – подумал Элоиз.

– Сволочи! – сквозь зубы выдавил он. – Дженни, надо идти. На этой машине дальше ехать нельзя.

Они выбрались на шоссе. Дженни, ёжась, прильнула к Элоизу. Дождь редко накрапывал, с листвы, из придорожных обочин веяло утренней свежестью.

– Как жаль, что Тонни больше нет! – точно в пустоту проговорил Элоиз.

Дженни всхлипнула.

***

Молчаливость шофёра пришлась кстати. Общение Элоиза с ним обошлось одной сигаретой, да и ту тот попросил лишь взглядом. Дженни совсем вымоталась. От усталости так и не смогла заснуть.

Рефрижератор, мягко оседая, раскачивался в стороны. Дженни, положив голову Элоизу на плечо, отстранённо смотрела на дорогу. Элоиз, улавливая запах её волос, признался себе, что за эти два дня чертовски привязался к Дженни. Даже где-то в глубине души затаил нечто большее, чем простая привязанность. Ему захотелось запросто рассказать ей о своих чувствах, но сдерживала память о брате. Элоиз не был уверен в том, что Дженни смогла бы правильно понять его: Тонни пока ещё не успел уйти из её жизни, да и сам Элоиз не верил в его смерть. Или не хотел верить. Как бы то ни было, он ловил себя на мысли, что делает всё это только ради брата и… Дженни. Дженни, которую, до прибытия Элоиза в город, буквально затравили, загнали в тупик безволия и страха. И важно было не то, на кого работали те люди, а то, каковы были методы их работы. А методы они использовали далеко не гуманные. Неудивительно, что круг существования Дженни замкнулся на работе, собственной квартире и секте «Святого», в которой её понимали все, и не понимал никто.

«Что и говорить, – в душе Элоиза стала зарождаться слепая ненависть, – спецслужбы могут быть изысканны в своей садистской извращённости».

Шоссе пошло под уклон, пробираясь между холмами. Теперь весь город можно было охватить одним взглядом. Он лежал внизу на плоской и круглой, точно сковорода, равнине. Утренний туман, прихватив вслед за собой с улиц и широких проспектов угар нового дня, висел над городом. «Город под колпаком», – с безразличием отметил Элоиз.

Вскоре въехали в пригород.

Элоиз бегло осматривал кафе, попадающиеся на пути. Выбрал «летнее» в небольшом, аккуратном парке.

– Счастливо, – сказал шофёр, высаживая их.

– Ты хороший парень. Не знаю почему, но ты отличный парень! – ответил ему Элоиз.

Два дня за ними охотились, как за дичью. И все эти два дня в толпе, за окнами, за стенами мелькали и мерещились только безликие рожи преследователей. Но это утро, словно смыло вчерашнюю грязь. Хотелось верить каждому встречному. Дженни, взяв Элоиза под руку, улыбалась. Они вошли в кафе и сели за крайний столик. Посетителей было мало, только мужчина, старичок и девушка с восточными чертами лица. Все они зашли перекусить в кафе, прежде чем заняться повседневными проблемами. Но, уже минутой позже за соседний столик уселись двое парней.

Дженни помрачнела.

– Что случилось, девочка?

– Те двое, кажется, наблюдают за нами.

Элоиз осторожно взглянул на них, но парни лишь молча жевали свой завтрак.

– Что ты, Дженни, – сказал он. – Ты утомилась, отсюда и мнительность. Потерпи, осталось совсем немного. Выберемся из города, там уже будет гораздо легче добраться до моря. Так что, держись! – Элоиз ободряюще улыбнулся ей. Почти так же, как улыбнулся в тот субботний вечер, прощаясь с Эдди Гаубе. Но теперь его сердце окатило нежностью и тревогой.

Закончив завтракать, вышли из кафе. Парни посмотрели им вслед, но остались сидеть на своих местах, невозмутимо пережёвывая пищу. Дженни и Элоиз шли по улице, надеясь найти укромное местечко, хотя бы для кратковременного отдыха.

– Прямо в том здании я работала пять лет назад.

Элоиз посмотрел на два тридцатиэтажных корпуса, возвышающихся над соседними домами.

– Что это?

– Агентство журналов мод. Одно из ведущих в стране.

Элоиз уже думал о своём, а Дженни все продолжала рассказывать:

– Смешно вспоминать.

– О чём?

– О ком, Элоиз, – поправила она его. – В нашем отделе работала Клара – любимые виски. Это мы её так называли между собой. В обеденный перерыв все разбредались по кафе и своим делам, а она тащилась на крышу, в лифтовую будку, запиралась в ней и пила любимые виски. Представляешь, пила неразбавленные виски, как ковбой, – Дженни тихо засмеялась и добавила с лёгкой грустью: – А затем я переехала в ваш город…

– Ты говоришь, лифтовая будка на крыше? – Элоиз остановился.

– Да.

– И в ней никто не бывает?

– Да. Разве что техник в начале месяца осматривает моторы. То есть, ты… ты хочешь сказать, что мы сможем укрыться в ней?

– Конечно, не укрыться, а переждать. По крайней мере, ты побудешь там, пока я не определюсь с рейсами в южном направлении.

До начала рабочего дня ещё оставалось время, поэтому в холле не было привычной толкотни и шума. Элоиз и Дженни поднялись в лифте на последний этаж. По узким ступеням взошли ещё на пол-этажа выше к лифтовой будке. Бетонный пол в комнате был чисто выметен. Стул, два электроблока, подсоединённые к моторам с вращающимися колёсами, одно окно и рядом с ним выход на широкую плоскую крышу. Дженни села на стул. Элоиз – около неё на пол. Опустил лицо в скрещённые на коленях руки.

(…Лифтовая будка, растворяясь, теряла форму. Стены стали прозрачными, и на светлый день обрушилось высокое небо. Дженни исчезла, и Элоиз остался наедине со звенящей пустотой бетонной комнаты…)

***

Элоиз проснулся. От неудобной позы вступило в поясницу. Он поднялся, отряхивая брюки. Дженни спала, положив голову на пакет с одеждой. Элоиз вышел из будки, осторожно прикрыв за собой дверь. Этажи здания уже наполнял суетливый шум. Лифт то и дело поднимал и опускал десятки служащих и посетителей.

Элоиз пробрался сквозь толчею холла к выходу, мимолётом расспрашивая встречных по поводу вокзалов. Надо было ехать на другой конец города, довольно далеко. Выйдя из агентства, направился вдоль улицы, высматривая такси. Совсем неожиданно из плотной суеты дорожного транспорта вынырнул автомобиль. Элоиз остановил его. Тут же нашлось ещё трое попутчиков. Машина юрко стала протискиваться среди неуклюжих автобусов и после получасового подобного трюкачества остановилась у двухэтажного особняка.

– Приехали, – обернувшись, сказал шофёр.

Элоиз выглянул в окно, но ни вокзала, ни транспортных касс поблизости не увидел.

– Я же говорю, приехали.

Рядом сидящий попутчик сжал Элоизу локоть и ткнул его дулом револьвера в бок.

– Так тебе будет спокойнее. Давай, выкатывайся! – сказал он.

Все четверо угрюмо смотрели на Элоиза.

– Видишь тот двухэтажный домик? Тебя в нём ждут, – прошепелявил лысый с кривым носом, вытаскивая из внутреннего кармана пиджака Элоиза пистолет. – А где второй и документы Джимми?

– Я их выбросил.

– Ладно, иди, а мы тебя с тыла прикроем.

Элоиз неспеша выбрался из автомобиля, обдумывая своё положение, но ничего подходящего в голову не приходило. Подошёл к двери. Обернулся. Лысый одобряюще закивал. Элоиз позвонил, через некоторое время его впустили и провели через приёмный зал в кабинет. В кресле, играя с рыбками через стекло аквариума, сидел Патрик Энтони. Он внимательно посмотрел на вошедшего Элоиза.

– Присаживайтесь, пожалуйста. Насколько я понимаю, передо мной господин Кляйн?

Элоиз промолчал. Патрик, продолжая развлекаться с рыбками, сказал:

– Хорошо. Первое впечатление о вас благоприятное. Болтливость – это грех. Меня вы можете звать просто – комиссар. – Оставив своё развлечение, он повернулся к Элоизу: – Буду краток. Завтра вас и Дженни Маркет отправят к Песчаным Трущобам, ваша задача обследовать их, составив общее описание и приблизительную схему помещений. Если все обойдётся благополучно, то вам будет хорошо заплачено.

– А разве есть какой-нибудь риск? – мрачно спросил Элоиз.

– А вы никогда не задумывались над тем, господин Кляйн, почему за вами гоняется целая система спецслужб? Неужели, вы думаете, что всё так просто? На этих Трущобах уже многие сломали себе зубы и только из-за того, что каждый, кто лез в них, назад не возвращался. Я же не хочу и не могу рисковать своими людьми. Они мне более дороги, чем полиции её сотрудники. В конце концов, выбор пал на вас: вы не первый встречный, но вы сами по себе. У вас личная цель? Вот и хорошо. Сыграете на себя и чуть-чуть на нас, и в накладе не останетесь.

– Можно хотя бы узнать, что находится в Песчаных Трущобах?

– Лаборатория профессора Дворецки с массой медицинских преступлений, сделанных им. Если мы успеем раньше полиции и всяко-разных спецслужб добраться до профессора, то сможем на этом деле хорошо заработать. Всё это я вам говорю для того, чтобы вы были заинтересованы в предприятии. Назовём так нашу игру.

Патрик Энтони встал. Прошёлся по кабинету.

– В противном случае выбора у вас не будет. Прямо сейчас вы с моими людьми отправитесь за Дженни Маркет. Уж не знаю, где вы её спрятали, – он улыбнулся одними глазами. – Затем, остаток дня проведёте, отдыхая, а завтра в путь.

В кабинет вошёл лысый.

– Следуйте указаниям этого парня, – комиссар кивнул в сторону Элоиза, – не забывая оберегать его точно зеницу ока.

Такси, по-прежнему, стояло у дверей особняка. Когда сели в автомобиль, лысый иронично хлопнул Элоиза по плечу:

– Теперь нам, дружище, работать вместе.

Таксист, криво усмехнувшись, спросил:

– Куда ехать?

– Агентство Журналов Мод, – глухо проговорил Элоиз.

***

В лифтовой будке никого не оказалось. Только сейчас Элоиз понял, что перепутал здания. Лысый угрожающе ткнул его в бок дулом пистолета:

– Эй, парень, в чем дело?

Элоиз хладнокровно приготовился к худшему: «Будь, что будет. Может, Дженни удастся скрыться. Зря я их привёл сюда».

– Значит, так! Вы двое, проверьте в соседнем здании, быстро! – рявкнул лысый. – Сволочь! – и со всей силы ударил Элоиза по лицу. Тот рухнул на пол, подниматься не стал, сидел, облокотившись на стену, и, утирая рукавом кровь, зло смотрел на лысого и таксиста.

– Ха! Вон она, – ткнув рукой в окно, воскликнул таксист.

– Ох, идиоты, – прошипел лысый и выскочил через дверь на крышу. Вскоре заглянул в будку. – Тащи его сюда!

Таксист грубо поднял Элоиза за шиворот и вытолкал его из комнаты.

Увидев Дженни, стоящую на самом краю крыши соседнего здания, у Элоиза замерло сердце. Двое мужчин застыли перед ней, не решаясь, что-либо предпринять.

– Эй ты, дура! – крикнул лысый. – Заканчивай так шутить! Твой парень у нас, смотри, вот он! – ткнул пистолетом в спину Элоиза. – Ну же, скажи ей что-нибудь!

Элоиз прохрипел:

– Не делай этого.

– Громче! – приказал лысый.

Элоиз, не отводя глаз от Дженни, крикнул:

– Дженни! Не делай этого!

Люди комиссара двинулись вперёд.

– Не-е-ет! – Дженни испуганно вскинула руки и отшатнулась всем телом назад.

– Ты с ума сошла! – лысый метался по краю крыши. – Стойте, кретины!

Но, Дженни уже теряла равновесие.

В глазах Элоиза окружающее вдруг стало терять ясные очертания, становиться бесформенным, точно растворяясь, уплывая куда-то. Через мгновение, придя в себя, он увидел на соседней тридцатиэтажке лишь неподвижные фигуры мужчин, устремлённые к пустоте, в которой только что находилась Дженни. Мозг Элоиза словно прожгло раскалённым металлом, точно пронзило молнией, вызывая из самых низменных глубин его души слепую – звериную ярость:

«Дженни!»

Не помня себя, он ударил таксиста, вырывая из его рук пистолет. Затем, словно сквозь пелену, наблюдал: как тот падал, простреленный навылет; как, пятясь, свалился с крыши лысый с залитым кровью лицом; как корчились в предсмертной агонии люди комиссара, не успевшие укрыться за лифтовой будкой соседнего здания.

Пистолет щёлкнул вхолостую, вывалился из безвольно опущенной руки. По щекам Элоиза текли слезы. Он, облокотившись на край крыши, посмотрел вниз: вокруг тел Дженни и лысого собиралась толпа. Издалека, разрывая горячий воздух, приближался вой полицейских сирен. Элоиз вяло стянул с себя окровавленный пиджак, отбросил его в сторону и, пошатываясь, пошёл к лифтовой будке.

«Дженни, как же так?!» – шептали его губы.

Спустился вниз, пробрался сквозь толпу к телу Дженни и стоял над ним, не утирая слез.

Когда полицейские стали разгонять любопытных, побрёл прочь, так и не сказав Дженни всего того, что хотел ей сказать.

Глава 6

Шеф и полковник Рабила шли по бесконечному гулкому коридору. Лампы за матовыми стёклами плафонов тускло светились на десятиметровой дистанции друг от друга. Под клинику был оборудован самый нижний из подземных этажей: сплошные указатели на жёлтых стенах и тёмные боковые проходы. Полковнику казалось, будто бы его затягивает в «чёрную дыру», из которой нет выхода.

Хотелось идти дальше и дальше, и становилось жутко.

Проработав столько лет в Центре, Рабила, так и не смог привыкнуть к его подземкам. Несмотря на их современный дизайн, всё равно создавалось впечатление, что строился Центр во времена мрачного средневековья под непосредственным руководством суровой Инквизиции. Возможно, что так оно и было, если предположить, что Инквизиция существует по сей день, лишь изменив своё нарицательное имя на более мирское и привлекательное. Скажем – Корпус Президента. Такое название вполне съедобно для толпы и позволяет организованной структуре быть более гибкой и соответствовать современности.

Рабила неоднократно ловил себя на подобных мыслях. И его удивляло то, что он ощущал в них крамолу. Откуда в его душе возникали страх и подозрительность, он понятия не имел. С недавних пор появление подобных домыслов он стал приписывать маразму своего преклонного возраста и усталости, которая с каждым годом становилась все более ощутимой. В свои неполные пятьдесят Рабила из прожитых лет старался помнить только хорошее. Даже свою первую жену, женщину алчную и беспринципную, проститутку по профессии и по сути своей, которую он, будучи простым сотрудником частного сыскного агентства, подобрал на улице в семнадцатилетнем возрасте, и которая захапала после развода с ним львиную долю капитала, завещанного ему почившими родителями, Рабила вспоминал с горькой улыбкой на губах, без злобы и отвращения. Он искренне жалел её всегда, понимая, что она глубоко несчастлива в своём извращённом подходе к жизни. Что как бы не складывалась её судьба, всё равно этой женщине было суждено закончить жизненный путь на мусорной свалке за городской чертой. Он в этом не сомневался и тогда, и сейчас, хотя и пребывал в полном неведении о том, как она прожила все эти годы.

От второго брака с женщиной покладистой и тихой у полковника остался сын. И на этот раз Рабилу бросила жена, прожив с ним в мире и согласии без малого тридцать лет. Как оказалось, она страдала от постоянных разлук с мужем, когда тот уезжал в длительные командировки. Полковник же, скрывая от неё специфические особенности своей работы, допускал непозволительную ошибку. Эту женщину волновали только семейные проблемы. Она долгое время с трепетной любовью созидала домашний очаг, без устали заботясь о комфорте и уюте в их двухэтажном доме. И Рабиле это нравилось. Но он молчал о своих чувствах, и молчал вообще, будучи врождённо неразговорчивым. Со стороны же казалось, что Рабила умышленно занял позицию постороннего наблюдателя за собственным счастьем в личной жизни. И, в конце концов, произошло то, что должно было произойти уже давно. Как только сыну исполнилось двадцать лет, эта женщина со слезами на глазах заявила полковнику: «Ты молчишь всю жизнь! Я ничего не знаю о тебе. Ты ни разу не признался в любви ко мне, и я всё время была одна и в радости, и в горе. Как вышло так, что мы поженились – одному Богу известно! Теперь же, когда сын повзрослел и не нуждается в нашей опеке, я ухожу от тебя! И меня абсолютно не интересует, какого чёрта ты так часто и подолгу пропадаешь в командировках, и командировки ли это, вообще! Прощай!»

Она ушла, не позволив Рабиле вставить хотя бы слово в своё оправдание. Она уехала в родительский дом, который где-то на северо-востоке страны пустовал долгие годы. И тогда полковник с удивлением для себя обнаружил, что ни разу там не был, никогда не виделся с родителями своей супруги и ничего не знает о её жизни до замужества. Именно тогда он назвал себя «большой свиньёй» и попытался вернуть жену. Но было уже поздно. О своём патологическом безразличии и столь же беспробудном свинстве по отношению к близким теперь ему довелось услышать из уст собственной супруги. Он так и уехал от неё ни с чем.

А через некоторое время полковник понял, что остался совершенно один. Его сын, узнав о разводе родителей, сразу же перебрался в общежитие студенческого городка к своим друзьям – сокурсникам. С тех пор Рабила виделся с ним не больше одного раза в месяц.

Сын не питал к нему родственных чувств, ибо с детства привык воспринимать своего отца как нечто изредка появляющееся в его жизни. И более того, являлся убеждённым пацифистом, считая, что за то дерьмо, в котором по уши увязло общество, должны нести ответственность правительство и военные. Поэтому, его в буквальном смысле мутило от отца, и он рад был бы совершенно забыть о нём. Но отсутствие собственных денег заставляло его каждую последнюю субботу месяца приходить в родительский дом.

Рабила же, боясь потерять то последнее, что осталось у него от семейной жизни, давал ему деньги. Их короткие встречи постоянно заканчивались скандалами, которые провоцировал сын. Он буквально с порога принимался осыпать упрёками отца, обвиняя его во всех смертных грехах. Как правило, его доводов хватало максимум на полчаса. Затем, он посылал Рабилу в задницу, клянясь в том, что лучше сожрёт кактус, и это ему будет приятнее, чем общение со своими родными. И уходил, не забывая прихватить с гостиного стола отцовские деньги.

В очередной раз, проглотив горькую обиду, полковник прощал возлюбленное чадо, и изо дня в день ожидал новой встречи с ним. Он надеялся, что со временем всё изменится к лучшему. Но этого не происходило. Тогда Рабила смирился со своей участью. Он стал пересылать деньги почтой, избегая новых встреч с сыном, тем самым, не желая усугублять с ним конфликт. Супруга же отреагировала на такое поведение своего мужа длинным письмом, в котором самыми приличными словами были междометия. Читая его, полковник пару раз утёр со щеки горькую слезу разочарования, но, тем не менее, в итоге обвинил себя в происходящем.

После тяжких раздумий в течение ночи он пришёл к выводу, что только работа способна излечить его от душевной травмы. Утром следующего дня Рабила явился к шефу и стал ходатайствовать о поручении ему нового дела. К своему великому удивлению, он сразу же получил на руки досье под грифом «Совершенно секретно». Оно содержало информацию о профессоре Дворецки. И с тех пор Рабила увяз в этом досье по самую макушку. Дело оказалось столь же сложным и неприятным, как и его семейная жизнь.