Малая война. Диверсанты Западного фронта

Вячеслав Иванович Боярский

Малая война. Диверсанты Западного фронта

© Боярский В.И., 2025

© ООО «Издательство Родина», 2025

От автора

Подвиг закономерен. По сути, он – итог всей предыдущей жизни конкретного человека. А вот награда случайна и субъективна. Многим участникам войны известны люди, блестяще проявившие себя на поле брани. Но ордена и медали их обошли. Для них навсегда остается наградой лишь благодарная память потомков. К сожалению, не всех мы знаем и можем назвать по именам.

К пятидесятилетию Великой Победы стали создавать Книги памяти, старались назвать всех погибших поименно. Но вот кампания завершилась, а списки оказались неполными. Неужели имена сотен тысяч без вести пропавших мы так никогда и не назовем? Разве это справедливо?

Эта документальная повесть посвящается уже известным и тем безвестным героям, которые ушли на задание и не вернулись. Тем, от кого осталась в архиве А. К. Спрогиса, командира войсковой части 9903, лишь строчка в школьной тетрадке в косую линейку (таких сейчас и не выпускают), где галочкой помечено, кому перед выходом на задание были выданы сапоги или теплое белье…

В советское время автор написал об этом документальную повесть. Она готовилась к изданию в Риге. Набор рассыпали без объяснения причин.

Еще жив был Артур Карлович Спрогис. Мы встречались, беседовали. В личном архиве Спрогиса сохранились многие интересные документы, карты, списки личного состава войсковой части 9903, отчеты о проделанной за линией фронта работе. Записки, рапорты, накладные, чертежи самодельных взрывных устройств, учетные тетради. Все в полном беспорядке. Но когда он получал письма от бывших подчиненных, бойцов войсковой части 9903, с просьбой подтвердить, что в такое-то время имярек находился в диверсионно-разведывательной школе, выходил на задания во вражеский тыл, Артур Карлович доставал свои папки, листал бумаги и садился писать ответ.

Данные о разведчиках и диверсантах войсковой части 9903 скупы, обрывочны, и до сего дня доступ к архивам части ограничен. Переменный состав курсантов диверсионной школы менялся быстро. Личные документы перед выходом на задание сдавали. С собой ничего брать было нельзя. Сотни людей из-за линии фронта возвращались спустя очень продолжительное время. Их подолгу проверяли в особых отделах. Если человек попадал в госпиталь, после излечения его могли отправить в действующую часть. Непригодных для дальнейшей службы отправляли прямиком в тыл.

Мало кто представляет, что значит перейти линию фронта во время боевых действий. И неважно, идешь ты с нашей стороны в немецкий тыл или возвращаешься с немецкой стороны к своим. Каждый шаг сопряжен со смертельной опасностью.

Из 2862 человек личного состава войсковой части 9903 (данные общей численности на 14 августа 1942 года) – погиб 951. В их числе: замучены в гестапо – 12; повешены, расстреляны, сожжены заживо – 18; погибли при десантировании или переходе линии фронта – 12; погибли при минировании шоссейных и железных дорог – 7. Остальные погибли в ходе различных боевых столкновений. 348 солдат и офицеров части пропали без вести[1].

Герои – образец для подражания. Не случайно уже во время войны и сразу после нее о бойцах и командирах диверсионно-разведывательных групп партизанской части 9903 появилось множество газетно-журнальных публикаций и книг. В тридцать сборников включены воспоминания ветеранов части. Они же выступили авторами семнадцати книг. Еще тридцать три книги выпустили в свет журналисты и писатели. А вот обобщенного материла об этой, ставшей легендарной, воинской части так и не появилось.

Особое место в этом ряду занимает книга «Военные партизаны» (Летопись партизанских действий части особого назначения 9903. Издана в 2006 году), автором которой являлся бывший председатель Совета ветеранов войсковой части 9903 Д. М. Дмитриев. В ней представлен обобщенный материал, собранный более чем за тридцать лет ветеранами и энтузиастами группы «Поиск». Отдельные фрагменты рукописи приведены в данной книге. Это также касается и воспоминаний самого Д. М. Дмитриева о действиях военных партизан в Белоруссии, участником которых он был[2].

Более двадцати лет автор собирал материал об этой части, встречался с ветеранами, обращался к архивным источникам. Опубликовал несколько историко-документальных очерков. Вроде бы всего этого и достаточно, чтобы попытаться изложить все собранное. Но и спустя восемьдесять лет после войны еще осталось в истории части достаточно много белых пятен. Поэтому автор и определил для себя жанр этой книги как историко-документальное исследование, в котором последнее слово, увы, еще не сказано.

У времени свои законы. Все меньше и меньше остается в живых свидетелей – участников событий. Но самое несправедливое: не названы сотни и тысячи имен защитников Отечества, а многие просто забыты. Утешаю себя слабой надеждой, что как только будут произнесены и станут известны ранее не звучавшие фамилии, появятся и новые сведения.

«Эту спецработу я знаю…»

Из дневника А. К. Спрогиса[3].

«1941 г. Воскресенье, 22 июня

Война. Нахожусь в лагерях Академии под Москвой. Был митинг. К вечеру несколько слушателей вызвали, они уехали. По всей вероятности, на фронт. Настроение у меня какое-то странное: будем воевать – значит, все пойдет кутерьмой. Надоели все эти строго-подтянутые порядки Академии, но, с другой стороны, когда начинаю думать: сколько жизней будет загублено, сколько народных материальных ценностей, созданных, собранных по рублю, по копейке, пойдет в воздух, – становится больно.

Очень хочется знать, кто на кого напал? (Спрогис, как и все, знает, кто напал. Сказали. Но одно дело – сказали. А другое: как же на самом деле? Для него это пока вопрос открытый. – Прим. авт.) Если мы, то будет более выгодное положение, значит, все у нас подготовлено, можно тогда рассчитывать, что сразу будет успех. Если немец, то черт знает, как дела вначале подвинутся. Если так, то он мог напасть, только уверенный в несомненном превосходстве своем, и, видно, у него здорово все подготовлено. Мне кажется, что напали мы, хотя газеты стараются доказать, что агрессор – немец. Ну и правильно делают. Английская проститутка обещает нас поддержать. Неплохо и вполне логично: если немец победит нас, то уж с Англией потом разделается. Но особенно англичанам не верю, будут помогать понемногу, но только так, чтобы мы и немец истощались. Если у нас будет успех, то как бы англичане не изменили ориентацию.

Что победим, не сомневаюсь, но, возможно, дорого это будет стоить.

25 июня 1941 года

…Образован Западный фронт. Командующим Западного фронта назначен генерал армии Д. Г. Павлов. Член Военного совета корпусной комиссар А. Ф. Фоминых, начальник штаба В. Е. Климовских…Старые мои знакомые.

26 июня 1941 г.

В течение нескольких дней слушателей все время вызывали группами и отправляли в Управление. Уже два дня с преподавательницей по языку Дубининой занимаюсь один. Все товарищи по группе уехали, но меня почему-то не вызывают. Есть еще несколько человек вроде меня, не вызванных. Они волнуются, я спокоен, знаю – моя очередь подойдет. Война нешуточная. Вопрос решается или в Европе, а то и на всем земном шарике. Советская власть или фашизм. У советского строя очень много шансов, но и фашизм на что-то рассчитывает. По правде сказать, для меня не совсем ясно, на что рассчитывает фашизм. Национальный вопрос у него решен отвратительно, опирается только на то, что многие не хотят расставаться с частной собственностью…

Интересно, какую агитацию фашизм может применить, что обещает в случае успеха близким и не очень близким ему слоям населения? Прямо не знаю… Ну, если он опирается на террор, то это, возможно, только до того момента, пока имеется успех.

Сегодня вызвали, наконец, меня. Был в Управлении. Получил предписание выехать в составе группы полковника Свирина в Минск.

О порядках в Управлении впечатление неважное. Бестолковщина. Из лагеря спешил, точно скипидаром подмазанный, а в Управлении около трех часов без толку по коридорам шлялся. То же самое и другие товарищи.

Говорил с начальником отдела по нашей работе Патрахальцевым[4]. Оставил неважное впечатление, все спихивает с себя, говорит – на фронте получите. Не знаю, какой он в работе. Мне кажется, что там ничего не будет.

Встретил Альфреда. Так его звали в Испании[5]. Теперь он Щелоков. Он как-то стал более активен, более поворотлив, чем был в Испании. Там у него этих качеств было недостаточно. Кажется, можно рассчитывать, что будет лучше работать, чем этот Патрахальцев. Но кто знает, возможно, что мое мнение о Патрахальцеве неверное, это только первое впечатление. Хотелось, чтобы оно было бы все-таки другим, он ведь будет в центре руководить этим делом, и от его руководства очень много зависит, во всяком случае постановка всей работы.

Но бестолковщина в Управлении необычайная, начальник АХО, полковник… забыл фамилию… Не хотят выдавать людям личное оружие. Безобразие. Нужно же хоть какие-то формальности соблюдать. Мне оружие не требуется, я уже два дня назад получил свои револьверы со склада, имею даже два.

Нас отправляют без всяких документов, с одной препроводительной, все, говорят, на месте получите. Знаю эти дела. Зашел к начальнику отдела кадров к полковнику Кондрат… (фамилия неразборчиво. – Прим. авт.) объясниться. Сказал ему, что эти дела мне известны. Если этот вопрос не выяснят, в качестве кого я и другие, кто вместе со мной, едут и что там должны делать, то я пойду сейчас к замнаркома. Подействовало. Вопрос уточнили, даже каждому маленький документ дали. (В удостоверении, выданном на имя майора Спрогиса Артура Карловича, было указано, что он является особо уполномоченным представителем Военного Совета Западного фронта. – Прим. авт.)

Сегодня нет поезда. Поедем завтра.

Москва. 27 июня

Позвонил по телефону Самаре (товарищ А. К. Спрогиса. – Прим. авт.) на завод. Вот парень, прискочил на пару минут, попрощаться. Славный парень. Сообщил нерадостные вещи: Минск разбомбили. Наша авиация слаба. Отступаем… Нет оснований ему не верить, он не паникер, но верить не хочется. Ладно, я ведь должен сегодня уехать и завтра буду в Минске. Только Самара уехал, приехали из Управления, сообщили, что через 20 минут летит самолет, на котором я должен отправиться.

У меня все готово. Мчимся по городу с предельной скоростью, игнорируя правила уличного движения. Шоферу такая бешеная гонка нравится, я молчу. Если опоздаю на самолет, будет больше неприятностей, чем если свернем себе шею в этой гонке. На аэродром приехали через 15 минут, а там ждал два часа. Так у нас часто бывает. Перед вылетом выяснилось, что направление переменилось, едем не в Минск, а в Могилев, где, говорят, находится уже штаб фронта.

В Могилев прибыл через три часа, но от Могилевского аэродрома до штаба фронта, который находился в 15 км, пока организовали машины и т.д., понадобилось четыре часа. Получается неважно. Москва – Могилев – 3 часа, Могилевский аэропорт – штаб фронта (расстояние 15–17 км) – 4 часа.

Прибыли мы группой 7 человек. Возглавляет группу полковник Свирин[6], я, капитан Азаров, старший лейтенант Коваленко, Мегера, Банов, Матусевич[7].

С наступлением сумерек прибыли в лес, где расположился штаб фронта. Нашли разведотдел и там приютились. Интересуемся обстановкой. Оказывается, дела неважные. Как разведотделу, так и оперативному отделу обстановка неясна. Связь со всеми армиями потеряна. Получают отдельные отрывочные и случайные сведения, чем отделы и живут. Минск немецкой авиацией разрушен, говорят, дотла. Наверно, это не так. Всегда преувеличивают. Но все же бомбили, похоже, сильно. Наши, видимо, Минск бросили, но и противник его еще не занял.

Впечатление такое, что воюем плохо. Наши часто отступают, если не сказать – бегут. Нет связи, а также и управления.

Разведотдел полковника Блохина[8] расположился как-то убого. Он составляет какие-то сводки из каких-то разрозненных сведений. Впечатление очень неважное. Все что-то делают, но в то же время настоящей работы не видно.

Весь состав разведотдела полуголодный. Никто не ужинал и как будто ужинать не будем – нечего. Вся наша группа только завтракала, и то на скорую руку, обедать не пришлось, но и ужинать не придется. Я молчу, молчат и мои спутники. Можно, конечно, день или даже два не покушать, но как-то странно, что уже на 3–4 день войны в штабе фронта такая растерянность и неорганизованность. Не могут организовать более-менее нормальное питание.

29 июня

Могилев. Штаб Западного фронта, опушка леса. Полковник Свирин назначает меня своим заместителем. Мы являемся отдельной группой от Генштаба РККА при штабе фронта. Обязанности заместителя меня не радуют и не печалят. По этой спецработе я знаю больше Свирина, но на его место не претендую. Мне хочется поработать непосредственно на фронте самостоятельно, а эти возможности сейчас у меня будут, а ему как возглавляющему группу придется иметь дело с учреждениями штаба фронта. От этой работы меня тошнит. Не очень приятное дело. Весь остальной состав с нашей работой совершенно незнаком, и люди чувствуют себя очень неуверенно. Никто с ними не беседовал, не инструктировал.

Полковник Свирин собрал группу и в течение 10 минут поставил задачи. Видно, работник он неплохой, имеет опыт работы с нашим Управлением и как человек симпатичный, только на этой работе, похоже, никогда не трудился. Но это неважно, обстановка подскажет, а вот за отдельных ребят я беспокоюсь. Как бы не захромали на обе ноги…

Был совместно со Свириным у начальника штаба фронта генерал-майора Климовских: принял приветливо и все необходимое для работы обещал дать, только чтобы сами заготовили требование.

Но ждать приема пришлось больше 3-х часов. В штаб приехали Ворошилов и Шапошников[9]. Ворошилов эти три часа, которые я ждал, находился от меня в 15–20 шагах – за столом под деревом – и в течение всего времени выслушивал то начальника штаба, то командующего фронтом Павлова[10], то говорил им что-то, энергично жестикулируя руками.

Шапошников больше изучал карту, за столом мало говорил, как видно, больше прислушивался. Павлов, проходя мимо, остановился, спросил меня, почему я здесь, потом узнал, поздоровался, но по делу говорить ему некогда было, сказал, что потом. Мужик, все-таки располагающий к себе своей простотой… (А. К. Спрогис познакомился с командующим фронтом Г. Д. Павловым в Испании, где тот командовал танковой бригадой. Не раз встречались на Хараме и в Валенсии, в кабинете у Берзина[11] в Мадриде. – Прим. авт.)

30 июня

Застряли в штабных канцелярских дебрях. Никак не получить необходимое оружие и снаряжение для работы. Чтобы получить легковые машины, пришлось ехать самому больше 300 км в тыл. Встретил генерал-майора Клича. Узнал меня, по-приятельски поговорили. Он начальник артиллерии Западного фронта. Распорядился снабдить меня всем необходимым оружием. Но оказалось, что одного его приказа мало. Нужным оружием штаб фронта не располагает. Получил только часть необходимого оружия. Со снаряжением и продовольствием вопрос обстоит лучше. Получил все, что нужно. На складах продовольствие имеется, а питание работников штаба организовано отвратительно. Чтобы позавтракать, нужно идти около 3-х км на другую сторону леса, там становиться в очередь… В очередях стоят лейтенанты, капитаны, майоры, довольно много полковников. Изредка, смотришь, появляются и одинокие генералы, но редко. Видно, генералов снабжают все-таки более-менее нормально. Но по отношению к основной массе работников штаба фронта питание поставлено отвратительно.

На завтрак потерял два часа, но на обед получилось хуже. Когда пришли во время обеда на место расположения кухни, то оказалось, что одну кухню (вернее, две) раздали, сейчас должна прийти другая, стали ждать. Народа собралось много. А кухни все нет. Народ ждет, ведь на самом деле: раз не позавтракали, второй раз не пообедали – это можно раз, другой, но если это уже 3–4 дня подряд, то уже хочешь не хочешь, а ждать будешь. Прилег под кустом и уснул. Разбудили через полтора часа, оказалось, что кухня пришла, но только первое – гороховый суп, второго нет, причины неизвестны. Ну, и то хорошо, а то уже двое суток горячей пищи не было.

Не хватает посуды, пока я кушал, в очередь за моей тарелкой встал один капитан. Утром с чаем то же самое, кружек не было, пили из тарелок и консервных банок.

В другом отношении войны почти здесь не чувствуется, за эти дни бомбили всего пару раз, да и то не близко.

Вчера собрал все необходимое имущество и сегодня в 3 часа утра выехал в штаб 13-й армии. Он должен быть в Тетерине. Поехал через Могилев, где ночуют подобранные Свириным через ЦК Белоруссии четыре члена партии для нашей работы. Двух нашел, поговорил и от них отказался, не подойдут… а двое куда-то исчезли, ушли.

Идет дождь, грязь. Еду в штаб 13-й армии в Тетерин. Я на легковой, сзади идет грузовая. Несколько раз застреваем в грязи, но общими усилиями вылезли. Со мной помощник старший лейтенант Коваленко и еще 3 человека специалиста и старший лейтенант (бывший слушатель академии, направляется для работы в отделе разведки в штабе 13-й армии). Я его просто подвожу по пути. И куда только штаб армии залез в такую грязь, к нему ни подойти, ни подъехать.

Штаб армии расположился на опушке леса. Зашел в оперативный отдел и разведотдел. Полная неразбериха и бестолковщина. Обстановку знают плохо, где корпуса и дивизии, совершенно не знают, связи нет совершенно. Что-то невероятное, разве так можно воевать?! Полнейшая растерянность. Говорили, что штаб армии, т.е. они, были в окружении и с трудом вырвались. Нет начальника разведотдела армии. Его не то убили, не то потерялся, когда выходили из окружения. Кажется, вернее последнее. Говорил с командующим армии генералом (забыл фамилию). Спрашивает обстановку, так как не знает ни соседей, ни расстановку своих войск.

Здесь мне делать нечего, и через полчаса уехал по направлению фронта. Выбрался около Толочина на шоссе Москва – Минск и поехал в направлении Борисова. По дороге говорили, что Борисов еще наш, но км в 12 от него на дороге встретил корпусного командира. Оказывается, он командует корпусом, который «оседлал» шоссе. Говорит, что хорошо дерутся наши курсантские части. Борисов уже сдали, но главное – не успели взорвать железнодорожный мост, хотя подготовлено для этого было все.

Жаловался, что ему придали танковую дивизию, но она действует по своему усмотрению и ему не подчиняется. Кроме того, для прибывшей Московской Пролетарской дивизии план действия был разработан еще в тылу, и она, прибыв, начала сразу действовать по этому плану, не согласуясь с обстановкой. Какая-то дикость получается, говорит корпусной командир, который удерживает фронт на этом участке. Похоже, что-то не ладится в Управлении.

Вернулся в Толочино. Там заградотряд. С командиром договорился о питании на некоторое время моих людей. За это время я уже успел подобрать группу в 14 человек.

3 июля 1941 г

Толочино (шоссе Москва – Минск). Группа уже готова. Сегодня хочу перебросить. Я выехал на легковой машине вперед, а мой помощник старший лейтенант Коваленко с людьми на грузовой машине за мной. День стоящий, чтобы в своей жизни я его отметил. Дело в следующем. Подъехал к передней линии, до последних цепей осталось километра полтора. Хотел найти командира полка или начальника штаба этого участка, чтобы договориться на месте, где у немцев реже войска, чтобы с наступлением темноты перейти фронт.

Я свернул у шоссейной дороги у дер… (Так в тексте. – Прим. авт.) В это время произошел воздушный бой над нами. Группа истребителей в течение 2–3 минут сбила 9 бомбардировщиков. Обстановка неясная. По знакам на крыльях трудно определить, чьи бомбардировщики: немецкие или наши. Три сбитых бомбардировщика упали от нас в 3–4 км в поле. Когда они падали, из них выпрыгнули четыре парашютиста. Решил, что если немцы, то нужно их захватить и не дать уйти в лес, который находился в стороне фронта в 1,5–2 км. Из наших войск никого здесь не было, но в машине у меня легкий пулемет и, кроме шофера, еще один красноармеец, так что достаточно. Дороги нет, ехал по вспаханному полю, целине, на что ушло минут 10–15. Пока подъехал к первому ближнему сбитому самолету, парашютисты успели уже куда-то уйти. Подбежал к самолету, а на земле горят отдельные куски. Установил, самолеты наши. Очень обидно. Сразу не стало наших 9 самолетов, а их вообще так мало здесь на фронте. Летчиков искать не стал, они скрылись. Наверно, потому, что не были уверены, что на своей стороне.

К горящей машине следующего за мной красноармейца (Винницкий) с пулеметом и шофера (Кабалкин Владимир) не допустил, повернул их обратно под предлогом, что у машины взрываются патроны. Сказал, что немецкий самолет, соврал. Пусть хоть они не знают.

Пошли обратно к машине, которая находилась метрах в 250–300. Не успел дойти до машины, как вдруг над головой начали визжать пули. Со стороны шоссе, с высоты по нам открыли огонь два пулемета. Удивительно, что такое? Лег за первым попавшимся бугром и переполз в небольшую канавку. Шофер Кабалкин и красноармеец Винницкий сделали то же самое. Стрельба прекратилась, но только встал из канавы, как заработали опять пулеметы (оба), и пули прямо стали ложиться справа и слева. Положение серьезное. Это не случайный обстрел. Хорошо, что расстояние большое от нас до пулеметов, метров 1000 с лишним. Начинаю разбираться. Стреляют с высоты, которая около шоссе. На шоссе видны несколько бронемашин. А на высоте два танка. Подползаю к машине, где находится мой бинокль. С биноклем начинаю изучать обстановку. Да, танки не наши, бронемашины тоже. Стреляют по нам из пулеметов танки.

Наконец, разобрался. Немец сделал прорыв по шоссе со своими бронечастями. Там, на высоте, где 20 минут назад были наши части, сейчас немец. В этот момент услышал взрыв. Взорвался мост на шоссе, через который я минут 25 назад проезжал. Наши отступили, а я под носом у немца. Надо, пока не поздно, убираться. Приказал шоферу подползти и забраться в машину с той стороны, с которой немцу не видно. Сам сделал то же самое с красноармейцем. Немцы, похоже, не заметили, что мы в машине. Потому что машина находилась немного в низменности. Шоферу велел дать полный газ. Нужно было уйти от пулеметного обстрела. Кроме того, с минуты на минуту можно было ожидать, что немцы начнут со своими танками двигаться, а местность совершенно открытая, деваться некуда. С пулеметом против танка не попрешь.

Шофер дал газ, машина сразу рванулась вперед, вниз в лощину. Но доехать не удалось. Первый снаряд, выпущенный немцами, пробил оба стекла машины, но даже не взорвался, следующие два ударили впереди машины, но потом еще один ударил по мотору. Не успела машина остановиться, как еще один снаряд прошел около ног шофера. Стреляли оба танка и довольно точно, но это благодаря тому, что стояли на месте, да и расстояние небольшое.

Выскочив из машины, залег в небольшой канаве. Стрельба прекратилась. Приказал Кабалкину проверить машину. Если танки начнут двигаться, тогда стрельба не будет такой точной, и мы сумеем уехать. Шофер доложил, что разбит мотор и коробка скоростей. Досадно. Проверил сам. Верно. Забираем из машины все вооружение. Принимаю решение быстро уходить отсюда. Только начали отход, как застрочили опять оба пулемета. Но если пушки стреляли хорошо (3–4 выстрела разбили машину), то пулеметная стрельба у немца отвратительная. Нас три человека бежали (перебежками) по открытому полю около 300–400 метров. Стреляли два пулемета, пули здорово свистели вокруг нас, но все же я добежал до ржи и залег. Смотрю, Кабалкин и Винницкий находятся от посевов ржи метрах в 100–120, лежат и не поднимаются. Кричу – в чем дело? Оказывается, что ввиду того, что пули ложатся около них, они боятся подняться. Приказываю по одному делать перебежки. Исполняют. Оба благополучно добираются до меня. Как только добежали до ржи, пулеметы перестали стрелять, так как нас больше не видно.

Оцениваю местность. По ржи можно будет пройти метров 500–600 до луга, потом метров 400–500 опять открытое место, а там дальше мокрый луг с кустарником. Если туда доберемся, то все в порядке.

Вдоль шоссе идет сильная артиллерийская стрельба. Видно, как наши отходят. Мы находимся как раз посередине. Вдруг появляются три немецких самолета. Один из них начинает кружиться над нами и начинает обстреливать. После первого налета, пока он сделал разворот, я спешно маскируюсь во ржи, но, видно, недостаточно. Самолет заходит еще раз и с высоты 200–300 метров опять стреляет. Высота очень низкая. Я схватил легкий пулемет и дал очередь по самолету, но безрезультатно. При третьем заходе мы уже успели нарвать ржи и накрыть себя. Так замаскировались, что он нас потерял. Стрелять по нему не стал, так как у пулемета был только один диск с патронами, второй Винницкий потерял во время перебежки.