Золото Партии

– 3%. И не спрашивай почему.

Зыбин не поблагодарил. Просто развернулся и пошёл к выходу.

На пороге остановился.

– Семён… а ты сам? Ты ведь тоже в списке на ликвидацию. Под номером 8. Ты думаешь, они тебя пощадят?

Волков усмехнулся.

– Я не надеюсь на пощаду. Я надеюсь на опережение. Я убью их первым.

Зыбин кивнул.

– Тогда удачи, товарищ заговорщик.

– Удачи, товарищ тень.

Дверь закрылась.

Волков подошёл к окну. Смотрел, как «Волга» увозит Зыбина в аэропорт. В никуда. В новую жизнь. Или – в последний путь.

Он достал из кармана маленький блокнот. Открыл. Зачеркнул имя:

Г.П. Зыбин – подключён. Статус: активен. Угроза: контролируемая.

Потом написал новое:

Следующий: банкир из Цюриха. Доктор Эмиль Райнер. Готовим «встречу». Код: „Берлин помнит“.

В самолёте, летящем на Запад, Зыбин смотрел в иллюминатор.

Облака были белыми. Чистыми. Как будто не знали, что внизу – страна, которую предают. И золото, которое украдут.

Он открыл портфель. Достал фотографию. Дочь. Улыбается. На фоне МГИМО.

Положил обратно.

Закрыл портфель.

И впервые за 40 лет – заплакал.

Глава 4. «Банкир из Цюриха»

Цюрих, Швейцария. 17 ноября 1989 года. 10:15 утра.

На фоне заснеженных Альп, за стеклянными витринами банка «Kredit & Vertrauen» («Кредит и Доверие»), где даже тишина звучала с акцентом, за массивным дубовым столом сидел доктор Эмиль Райнер – человек, который умел прятать миллиарды так, будто их никогда не существовало.

Ему было 58. Волосы – аккуратно зачёсаны, седина – как знак респектабельности. Костюм – от «Brioni», сшит вручную в Милане. На запястье – «Patek Philippe» с гравировкой: «За верность. 1961». На столе – чашка эспрессо, не тронутая. Рядом – папка с надписью: «Альтаир Лтд. – Счёт №0».

Он не курил. Не нервничал. Не смотрел на часы.

Он ждал.

Потому что знал – они придут.

Не сегодня. Не завтра. Но скоро.

Эмиль Райнер не был просто банкиром.

Он был архитектором теней.

Родился в Дрездене. Учился в Лейпциге. Работал в Берлине – до 1985 года. Там его знали под другим именем: «Майор Клаус Вебер», сотрудник финансового отдела Министерства государственной безопасности ГДР – Штази.

Его задача: легализация денег через западные банки. Откаты от торговли с СССР. Комиссии с поставок нефти. Конвертация в золото. И – самое главное – создание «чёрных сейфов» для высшего руководства ГДР и КГБ.

Он был гением. И предателем.

В 1985-м, когда в Штази начались чистки, он исчез. Взял с собой три чемодана документов, 2 миллиона немецких марок и список счетов на 470 миллионов долларов. Прилетел в Цюрих. Сдался швейцарской контрразведке. Получил убежище. Новый паспорт. Новую жизнь.

Но не свободу.

Потому что КГБ не отпускает своих.

Они нашли его через год. Не арестовали. Не убили. Предложили сделку.

– Ты будешь работать на нас. Ты откроешь счёт. Ты придумаешь схему. Ты обеспечишь неприкосновенность. И тогда… мы забудем про твою жену в Дрездене. Про дочь в Лейпциге. Про твоего брата, который до сих пор работает в архиве Штази.

Он согласился.

С тех пор он ждал. Год. Два. Пять.

А теперь – пришло время.

Телефон на столе зазвонил.

Один раз. Два. Три.

Он не спешил брать трубку. Знал: это не случайный звонок. Это – сигнал.

На четвёртом гудке – снял.

– Доктор Райнер слушает.

Голос на другом конце был тихим. Мужским. С лёгким русским акцентом. Без эмоций. Как запись.

– «Берлин помнит».

Райнер замер.

Даже дыхание остановилось.

Эта фраза – не угроза. Это приговор. Кодовое слово, которое означало: «Мы знаем всё. Мы рядом. Ты в игре. Или ты – труп».

– Кто говорит? – спросил он, хотя знал ответ.

– Тот, кто прилетает сегодня в 16:30. Рейс из Будапешта. Имя в паспорте – Герхард Шмидт. Он будет у вас в 18:00. Будьте готовы. И… не опаздывайте.

Щёлк.

Связь оборвалась.

Райнер положил трубку. Медленно. Очень медленно.

Потом встал. Подошёл к сейфу за картиной Моне (поддельной – настоящую он продал в 1987-м, чтобы купить молчание швейцарского судьи). Набрал код. Открыл.

Внутри – не деньги. Не золото.

Папка.

Толстая. В красном переплёте. С надписью: «Красный Архив. Только в случае моей смерти».

Он достал её. Положил на стол. Раскрыл.

Внутри – фотографии. Документы. Расшифровки радиограмм. Списки. Имена.

Всё, что он вывез из ГДР.

Всё, что он спрятал – на случай, если КГБ решит его «зачистить».

Среди бумаг – лист с отпечатком пальца и подписью.

Генерал-полковник Г.П. Зыбин. Подтверждает: операция „Метроном“ завершена. Фонд „Альтаир“ – под контролем. Сумма: 1,2 млрд марок. Источник: поставки урана в Ирак, 1983–1985.

Райнер усмехнулся.

– Так вот почему тебя послали, Григорий Петрович… Ты не просто куратор. Ты – соучастник. И если я умру – этот архив уйдёт в ЦРУ, БНД и Интерпол. И ты повесишься на собственном галстуке.

Он закрыл папку. Вернул в сейф.

Потом подошёл к окну. Посмотрел на улицу. На прохожих. На снег. На мир, который казался таким чистым.

– Они думают, что я – их слуга, – прошептал он. – Но я – их страховка. Их адвокат дьявола. Их последняя ошибка.

Он вернулся к столу. Набрал номер.

– Фрау Мюллер? Это доктор Райнер. Да, отмените все встречи на сегодня. Кроме… особой. И подготовьте конференц-зал „Альпийский“. Да, тот, с двойными стенами. И… пусть у двери будет Петер. С „зонтиком“.

Он положил трубку.

Петер – бывший боец французского Иностранного легиона. Работал у Райнера с 1986 года. «Зонтик» – это «H&K MP5» в кейсе от зонта. На случай, если «гость» решит, что банкир – лишний свидетель.

18:07. Конференц-зал «Альпийский».

Дверь открылась без стука.

Вошёл Григорий Зыбин.

Без пальто. Без улыбки. С тем же чёрным портфелем.

Райнер встал. Протянул руку.

– Герр Шмидт? Добро пожаловать в Цюрих. Погода, как видите, не радует. Но у нас – всегда тепло. И тихо.

Зыбин не пожал руку.

– Мы не будем играть, доктор. Вы знаете, кто я. Я знаю, кто вы. И оба знаем, почему мы здесь.

Он положил портфель на стол. Щёлкнул замками. Открыл.

Внутри – не документы.

Слиток золота.

Маленький. Пробный. 1 кг. С клеймом Госбанка СССР.

– Первый образец. Из Свердловска. Остальное – в пути. 712 тонн. Через 72 часа – здесь. Ваша задача – переплавить. Пере сертифицировать. Положить на счёт №0. И забыть, что это было.

Райнер взял слиток. Взвесил в руке. Провёл пальцем по клейму.

– Красиво. Чисто. 999,9 пробы. Как слеза империи.

– Не романтизируйте, доктор. Это не слеза. Это – последний выстрел.

– А если я откажусь?

Зыбин посмотрел на него. Холодно. Без злобы. Как хирург перед операцией.

– Тогда я скажу два слова вашей жене в Дрездене. И три – вашей дочери в Лейпциге. Они узнают, кто их бросил. И почему.

Райнер усмехнулся.

– А если я скажу… что у меня есть архив? С вашей подписью? С вашим отпечатком? С доказательствами, что вы лично курировали поставки урана в Ирак? Что вы брали откаты? Что вы – вор в законе, прикрывающийся звёздами на погонах?

Зыбин не дрогнул.

– Тогда я скажу ещё два слова: «Берлин помнит». И вы вспомните, что было с теми, кто угрожал Штази. Даже в Швейцарии. Даже в 1989 году.

Тишина.

Тяжёлая. Как слиток на столе.

Потом Райнер медленно положил золото обратно в портфель.

– Хорошо. Я сделаю всё, как надо. Переплавка – на заводе в Арозе. Под моим контролем. Сертификаты – новые. Счёт – активирован. Доступ – по двухфакторному коду. Первый – у вас. Второй – у меня.

– Где ключ?

– В надёжном месте. Если я умру – он уйдёт в ЦРУ. Вместе с архивом.

– Тогда не умирайте, доктор. По крайней мере – пока золото не ляжет на счёт.

Зыбин закрыл портфель. Встал.

– Машины прибудут завтра ночью. Через Австрию. Под видом гуманитарного груза ООН. Вас ждут в 02:00 на складе №7, улица Фюрстенланд. Приезжайте один. Без охраны. Без записей. Без совести.

Он направился к двери.

На пороге остановился.

– И доктор… спасибо, что не стали пить кофе. Он был бы… не очень вкусным.

Дверь закрылась.

Райнер сел. Достал платок. Вытер ладони. Потные.

Потом нажал кнопку на столе.

– Фрау Мюллер? Принесите мне коньяк. «Реми Мартин Louis XIII». И… вызовите Петера. Пусть проверит мой автомобиль. Особенно – тормоза.

Он откинулся в кресле.

Посмотрел на потолок.

– Так… кто кого переиграл, Григорий Петрович? Вы – меня? Или я – вас?

Он улыбнулся.

– Нет. Ни вы. Ни я.

Золото играет само.

И оно только начинает.

За окном снова пошёл снег.

Белый. Чистый. Бесчувственный.

Как будто не знал, что внизу – люди, которые продают империи, чтобы купить собственное будущее.

Глава 5. «Грузовик №7»

Свердловск. Военный склад №3 Министерства финансов СССР. 19 ноября 1989 года. 03:47 ночи.

Мороз кусал лицо, как голодный пёс. Ветер выл между бетонных блоков хранилища, словно знал – сегодня здесь начнётся предательство эпохи. На воротах – табличка: «Объект особой важности. Вход посторонним воспрещён». Под ней – свежая надпись мелом: «Сегодня возьмём не только оборудование…»

У погрузочной рампы стоял «МАЗ-5432» – седьмой по счёту. Серый. Грязный. С ржавчиной на крыльях и потёртой наклейкой: «Олимпийский проект – 1980. Груз: спортивное оборудование. Доставка: Москва, Лужники».

Никто не смеялся. Никто не удивлялся. Все знали – это ложь. Но ложь, за которую можно умереть.

В кабине – двое.

Старший лейтенант Константин Петров – водитель. Бывший десантник. Участник Афгана. Ранен в спину. Медаль «За отвагу». Жена – в роддоме. Ребёнок – должен родиться завтра. Ему обещали: «Доставишь – получишь квартиру в Москве и 50 тысяч рублей. И безопасность для семьи». Он согласился. Не из жадности. Из отчаяния.

Рядовой Артём Соловьёв – охранник. Молчаливый. Без биографии. В документах – сирота из Кемерово. На самом деле – выпускник спецшколы КГБ под Минском. Его задача – следить. Не за дорогой. За Петровым.

– Ты в порядке? – спросил Соловьёв, глядя на Петрова, который тер лоб в перчатке.

– Да. Просто… жена звонила. Схватки начались. Я… не рядом.

– Ты будешь рядом – через 48 часов. Если всё пройдёт гладко.

– А если нет?

Соловьёв посмотрел на него. Холодно.

– Тогда ты будешь рядом… в гробу. И твоя жена – тоже.

Петров сглотнул. Повернул ключ зажигания.

Двигатель заревел – как раненый зверь.

Погрузка шла быстро. Без слов. Без света. Только фонари на касках.

Из ворот хранилища выкатили металлические контейнеры – стандартные, серые, с маркировкой: «Тренажёры „Спортмастер-80“. Вес: 1200 кг. Хрупкое!»

Внутри – слитки золота.

По 12,5 кг каждый. Уложены в три слоя. Запаяны в свинцовую фольгу. Обложены пенопластом. Чтобы не звенели. Чтобы не чувствовали веса. Чтобы не вызывали подозрений.

Контейнеров – два. По тонне в каждом.

Грузовик №7 принял их без скрипа. Подвеска – специально усилена. Топливные баки – заполнены до отказа. Карта – только одна: Свердловск → Челябинск → Орск → граница с Казахстаном → далее – по инструкции.

На выходе – последний контроль.

Подполковник Карпов (из Главы 2) подошёл к кабине. Постучал в окно.

– Ну что, герои? Готовы везти «спортивную славу СССР»?

– Так точно, товарищ подполковник! – бодро ответил Петров.

Карпов протянул ему конверт.

– Вот маршрут. Вот коды связи. Вот номер телефона на случай ЧП. И… вот это.

Он положил на колени Петрова пистолет «Макаров» и две обоймы.

– На всякий случай. Если кто-то попытается остановить – стреляйте на поражение. Если груз окажется под угрозой – уничтожьте его. Вместе с собой. Взрывчатка – под сиденьем. Достаточно, чтобы разнести грузовик на атомы.

Петров побледнел.

– То есть… если что – я должен…

– Умереть, – закончил за него Соловьёв. – Как герой. Как патриот. Как никто.

Карпов хлопнул по капоту.

– Вперёд, товарищи! За Родину! За Олимпиаду!

Он отступил. Ворота открылись.

Грузовик тронулся.

Через 37 километров. Лесная дорога. Никого. Ни машин. Ни постов. Только снег и тишина.

Петров включил радио. Шёл «Москва FM». Передавали песню Аллы Пугачёвой. Он хотел услышать что-то живое. Что-то настоящее.

– Выключи, – сказал Соловьёв. – Связь только по «Соловью». Помнишь?

– Да… помню.

Петров выключил.

Молчание давило, как груз в кузове.

– Слушай… – начал он. – А если мы… просто исчезнем? С этим золотом? Уедем куда-нибудь… в Америку? В Аргентину? Мы же с тобой – никто. Нас не найдут.

Соловьёв медленно повернул голову.

– Ты серьёзно?

– Я… я просто подумал. Две тонны золота – это миллионы. Мы могли бы…

– Ты знаешь, что будет, если ты попробуешь? – перебил Соловьёв. – Тебя найдут. Через день. Через неделю. Через год. Тебя найдут. И убьют. Медленно. А твою жену – первой. Чтобы ты смотрел. А потом – ребёнка. Чтобы ты понял, за что умираешь.

Петров сжал руль.

– Ты… ты ведь не человек. Ты – машина.

– Я – страх, – ответил Соловьёв. – Тот самый, что держит тебя на дороге. Не забывай это.

Он открыл планшет. Проверил координаты.

– Следующая точка – Челябинск. 06:00. Приём груза – на складе №12. Там – смена экипажа. Вы с женой получите квартиру. Я – следующее задание.

– А если… я не хочу квартиру? – прошептал Петров. – Я хочу жить.

Соловьёв не ответил.

Он достал из кармана фотографию.

Положил на торпедо.

На фото – жена Петрова. В больничной палате. С огромным животом. Улыбается.

– Она красивая, – сказал Соловьёв. – Жаль, если её лицо… испортят.

Петров схватил фото. Сжал в кулаке.

– Сволочь…

– Реалист, – поправил Соловьёв. – И твой единственный друг в этой поездке.

05:58. Подъезд к Челябинску. Склад №12. Полуразрушенный цех бывшего тракторного завода.

Грузовик въехал во двор. Ворота закрылись за ним.

Навстречу вышли трое. В комбинезонах. Без опознавательных знаков.

– Приём груза, – сказал один. – Передайте документы.

Петров протянул папку.

– Где смена? – спросил он.

– Подождёте в комнате отдыха. Кофе. Бутерброды. Санитарная обработка.

– А… моя жена? Она рожает… я должен…

– Вам позвонят, – отрезал мужчина. – После передачи груза.

Они открыли задние двери. Начали разгружать контейнеры.

Соловьёв вышел первым. Петров – следом.

Но когда он ступил на асфальт – что-то щёлкнуло в голове.

Он видел этих людей раньше.

Не здесь. Не сейчас.

В Афганистане.

Один из них – тот, что слева – был дезертиром. Его расстреляли у горы Хости. Петров лично стоял в расчётной группе. Он помнит его лицо. Шрам над бровью. Кривой зуб.

Этот человек должен быть мёртв.

Петров замер.

– Эй! – крикнул он. – Ты… ты же…

Человек обернулся. Увидел Петрова. Глаза – вспыхнули.

– Лейтенант…? – прошептал он. – Ты… жив?

Соловьёв мгновенно выхватил пистолет.

– Назад! В машину!

Но было поздно.

Человек с кривым зубом рванул из-за спины автомат.

– Это он! Тот, кто нас сдал! Кто отправил на расстрел!

Выстрел.

Петров бросился в сторону.

Пуля попала в плечо Соловьёва.

Тот упал, но успел выстрелить дважды. В голову. В грудь.

Человек с кривым зубом рухнул.

Остальные двое – тоже схватились за оружие.

Завязалась перестрелка.

Петров, истекая кровью, дополз до кабины. Схватил «Макарова». Выстрелил наугад.

Один нападавший – убит.

Второй – скрылся за углом.

Соловьёв, хрипя, полз к грузовику.

– Петров… взрывчатка… активируй…

– Ты… со мной? – прохрипел Петров.

– Нет… ты… один…

Соловьёв упал. Мёртв.

Петров с трудом добрался до рычага под сиденьем. Потянул.

Щёлк.

Таймер – 3 минуты.

Он выскочил из кабины. Побежал, шатаясь, к воротам.

За спиной – крики. Выстрелы. Погоня.

Он добежал до ворот. Открыл.

Выбежал на дорогу.

Обернулся.

Грузовик №7 стоял посреди двора.

Таймер – 00:47… 00:46… 00:45…

Он побежал дальше.

00:10… 00:09… 00:08…

БАХ!

Взрывная волна сбила его с ног.

Огонь. Дым. Крики.

Он лежал в снегу. Смотрел, как горит грузовик. Как растекается по земле расплавленное золото.

Он засмеялся. Сквозь кровь. Сквозь слёзы.

– Вот и… Олимпиада… – прохрипел он.

Потом потерял сознание.

07:15. Лес. 3 км от склада.

Его нашли люди Волкова.

Жив. Но еле дышит.

Привезли в подпольный госпиталь под Екатеринбургом.

Волков прилетел лично.

– Что случилось? – спросил он, глядя на окровавленного Петрова.

– Они… свои… из Афгана… хотели украсть… Соловьёв… мёртв… я… взорвал…

Волков кивнул.

– Молодец. Ты спас операцию.

– А… жена? – прошептал Петров. – Ребёнок?

Волков наклонился. Положил руку на плечо.

– Твоя жена родила. Мальчик. 3 кг 200. Здоров. Квартира – уже оформлена. Деньги – на счету. Ты – герой.

Петров закрыл глаза. Улыбнулся.

– Спасибо…

Волков встал. Вышел в коридор.

– Убить его через 24 часа. Тихо. Инъекция. Пусть умрёт с мыслью о сыне.

– А отчёт? – спросил помощник.

– Напишем: «Героически погиб при исполнении, спасая груз от бандитов». Орден – посмертно. Вдове – пенсия. Ребёнку – бесплатное образование.

– А золото?

– Потеряно. 2 тонны. Мелочь. Главное – проверили систему. Теперь знаем – свои опаснее чужих.

Он посмотрел в окно.

– Грузовик №8 – готов?

– Так точно. Выходит, через 6 часов. Маршрут – изменён. Экипаж – новый. Охрана – усиленная.

– Хорошо. И… добавьте в инструкцию: «Любой, кто узнает в участниках операции своих из прошлого – ликвидируется на месте. Без доклада».

Он повернулся.

– Операция продолжается.

В палате Петров спал. Ему снился сын. И жена. И белый песок пляжа в Сочи. Где они никогда не были.

Он не знал, что через 18 часов умрёт.

Он не знал, что его ребёнок получит фамилию другого человека.

Он не знал, что его имя сотрут из всех баз данных.

Но он знал одно: он сделал это ради них.

Ради тех, кто выживет.

Глава 6. «Тень на Стене»

Москва. Прокуратура СССР. Улица Большая Дмитровка. 22 ноября 1989 года. 11:03.

В кабинете №417, на четвёртом этаже старого дореволюционного здания с потрескавшимися фресками на потолке и скрипучими половицами, царил полумрак. Зимнее солнце едва пробивалось сквозь грязные стёкла, оставляя на стенах длинные, как пальцы мертвеца, тени.

За столом, заваленным папками, сидел младший следователь прокуратуры – Артём Владимирович Соколов. Ему – 27. Окончил юрфак МГУ с красным дипломом. Идеалист. Верит в закон. В справедливость. В то, что «партия не ошибается». Ещё.

Он проверял ежеквартальные отчёты Госснаба по расходам на «спортивную инфраструктуру». Рутина. Скучно. Но – обязательно. Особенно после Олимпиады-80: тогда столько воровали, что до сих пор ловят «олимпийских крыс».

Но сегодня… что-то не так.

Он перечитал строку в третий раз.

«МАЗ-5432, гос. № Т777МО. Перевозка: спортивное оборудование „Спортмастер-80“. Маршрут: Свердловск → Челябинск. Вес груза: 2400 кг. Дата: 19.11.1989. Подпись: ст. лейтенант К.В. Петров.»

Всё нормально. Кроме одного.

Оборудование «Спортмастер-80» не производилось с 1983 года.

Артём нахмурился. Открыл справочник. Перелистал. Проверил архивы Минспорта. Да. Ликвидировано. Проект закрыт. Завод – перепрофилирован.

– Странно… – пробормотал он.

Потом – ещё одна деталь.

Вес.

2400 кг. Это – ровно 2 тонны. Никаких граммов. Никаких «плюс-минус». Как будто… взвешивали не оборудование, а металл.

Он открыл карточку водителя – Константин Петров.

Старший лейтенант. Афганистан. Ранен. Награждён. Женат. Прописка: Свердловск, ул. Ленина, д. 17, кв. 44.

Артём набрал номер справочной Свердловска. Через 10 минут – ответ:

– Товарищ следователь, по указанному адресу проживает Тамара Петрова, вдова. Муж погиб 19 ноября 1989 года. При исполнении. Орден Красной Звезды – посмертно. Ребёнок – мальчик, рождён 19 ноября. Отец – не указан в свидетельстве.

Артём отложил трубку.

Сердце забилось быстрее.

– Погиб… 19 ноября… в день перевозки…

Он открыл картотеку КГБ – доступ у него был ограниченный, но для «внутренних проверок» – разрешён. Нашёл дело Петрова. Последняя запись:

«Ликвидирован при задержании бандгруппы, покушавшейся на груз особой важности. Проявил мужество. Рекомендован к награде.»

Но… нет акта вскрытия. Нет фотографий места происшествия. Нет протокола опознания. Только подпись начальника управления – генерал-майор А.С. Долгов.

Имя… знакомое.

Артём вспомнил. Долгов – в списках на ликвидацию из Главы 1. Пункт №2.

Он встал. Подошёл к окну. Посмотрел на улицу.

– Что за чёрт…

13:17. Кафе «Синяя птица» на Тверской. Обеденный перерыв.

Артём сидел за столиком в углу. Перед ним – кофе и бутерброд. Но он не ел. Он писал в блокноте:

Аномалия 1: оборудование не существует.

Аномалия 2: вес – ровно 2 тонны.

Аномалия 3: водитель – погиб в день перевозки. Без следствия.

Аномалия 4: подпись Долгова – он в «чёрном списке».

Гипотеза: перевозка – прикрытие. Груз – не оборудование. Что? Золото? Оружие? Деньги?

– Ты всегда так нервно строчишь, когда думаешь? – раздался голос.

Артём вздрогнул.

Рядом стоял старший следователь – Максим Борисович Рыжов. 45 лет. Циник. Выпивоха. Но – умный. И… опасный.

– Максим Борисович… я просто… проверяю отчёты.

– По спортивному оборудованию? – усмехнулся Рыжов, садясь напротив. – Ты, Артём, слишком умный для этой работы. И слишком честный. Это опасно.

– Я просто…

– Ты копаешь, где не надо. Грузовик. Петров. Долгов. Ты думаешь, ты первый? Был такой… в 86-м. Тоже копал. Про «оборудование для Чернобыля». Знаешь, где он сейчас?

– Где?

– В архиве. Под номером «Самоубийство. Повесился в гараже». Жена – в психушке. Дочь – в детдоме.

Артём побледнел.

– Вы… вы меня пугаете?

– Нет. Я тебя спасаю. Потому что ты мне нравишься. Потому что ты – как я был в 27. А потом я понял: в этой системе правда – не награда. Это приговор.

Он наклонился ближе.

– Забудь про грузовик. Забудь про Петрова. Забудь про Долгова. Иначе… ты станешь следующим в архиве. Под номером «несчастный случай». Или «инфаркт». Или «пьяный на рельсах».

– Но… это же незаконно!

Рыжов засмеялся. Горько.

– Закон? Ты ещё веришь в закон? Послушай, мальчик… закон – это то, что пишут после того, как всё уже украли, убили и спрятали. А до этого – есть только правила. И первое правило: не трогай то, что трогать не велено.

Он встал.

– Я тебя предупредил. Больше не буду. Следующий, кто с тобой заговорит – будет не я. А те, кто не спрашивает. И не предупреждает.

Он бросил деньги за кофе и ушёл.

Артём сидел. Дрожал. Не от страха. От ярости.

– Нет… – прошептал он. – Я не остановлюсь.

19:30. Квартира Артёма. Улица Профсоюзная. 5-й этаж. Однушка. Книги. Плакаты. Фото родителей. Тихо. Уютно.

Он вернулся домой. Запер дверь. Поставил чайник. Раскрыл блокнот. Решил составить запрос в Госбанк – по движению драгметаллов.

Но когда подошёл к столу – замер.

На стене, над его рабочим местом, где висел календарь с видами Москвы, кто-то нарисовал углём.

Тень.

Просто силуэт. Человека. С пистолетом. Направленным… на стул, за которым сидел Артём.

Рядом – записка. Приколота канцелярской кнопкой.