Вторая Корона: Мир за завесой

– Неужели я повторяю судьбу отца? Всё действительно треснуло?

Он зашептал про «две макушки», про проклятую силу, не дающую изменить мир, но слова тонули в пьяном тумане. Единственным реальным оставалось чувство безысходной боли. За несколько дней обвалилось всё: работа, отношения, мечты о глобальном старте. Теперь Алекс сидел в полутьме с пустым бокалом и думал:

– Жизнь рухнула. Что дальше?

Сквозь пелену разочарования пробивалась мысль: «С дна есть лишь один путь – вверх». Но хватит ли сил подняться, если уже всё потеряно?

ГЛАВА 3. ПОПЫТКИ НИКА

Узкие лучи вечернего солнца пробивались сквозь тяжёлые портьеры в кабинете, где Фрэнк, влиятельный политик и бизнесмен, сидел за дубовым столом. В этот кабинет обычно приходили люди, стремившиеся угодить ему ради субсидий, должностей и связей. Но сейчас перед ним стоял собственный сын – Ник, скрестивший руки на груди в упрямом жесте. Фрэнк смотрел на него холодно и немного презрительно, а в воздухе витало напряжение, словно щёлкали незримые электрические разряды.

Фрэнк добился всего самостоятельно: в юности он прошёл огонь и воду, влез в политику, совершил деловые прорывы и сколотил состояние, чтобы ни в чём не нуждаться. Теперь, когда Ник достиг возраста, в котором молодёжь поступает в университеты, Фрэнк хотел «проложить» сыну путь.

– Я могу устроить тебя в один из лучших Университетов мира, – говорил он. – Ты даже не представляешь, сколько у меня капитала и связей. Тебе откроются любые двери!

Однако Ник смотрел на отца снизу вверх и не выказывал ни капли благодарности.

– Я не прошу твоей помощи, – бросил он сухо. – Не хочу быть обязанным ни тебе, ни твоим дружкам. Сам решу, куда поступать и как оплачивать учёбу.

Фрэнк сжал зубы:

– Ты говоришь, как наивный мальчишка. Мир уже принадлежит тем, кто не стесняется брать лучшее. Зачем тебе играть в гордость?

Ник поёжился, но в глазах вспыхнул гнев:

– А я не хочу пользоваться тем, что ты «выбил». У тебя своя дорога, у меня своя. Я сам распоряжусь собственной жизнью.

Фрэнк тяжело выдохнул и выпрямился. В этот момент он хотел сказать: «Ты ещё пожалеешь…», но лишь усмехнулся, видя, сколько шишек сын ещё набьёт. При этом он не забывал, что у Ника, как и у него самого, две макушки. Фрэнк знал: люди с такой особенностью часто добиваются невозможного, но чаще натыкаются на непреклонную «систему». Он надеялся направить Ника «на правильный путь», но сын явно не слушал.

Вскоре спор перешёл в скандал. Ник повышал голос, обвиняя отца в манипуляциях и уверенности, что деньги решают всё, а Фрэнк называл сына неблагодарным глупцом. В конце Ник хлопнул дверью, а встревоженный секретарь заглянул в коридор – возможно, чувствуя, что над этой семьёй сгущаются тучи. Ник уже знал, что уйдёт из роскошного дома и не возьмёт ни цента от отца.

Спустя неделю Ник собрал скромные вещи в старый рюкзак и уехал на поезде в город, где располагался «Fatser-Brian» – Университет среднего уровня, без особых регалий и громких имён. Он выбрал это место намеренно, наперекор Фрэнку, чтобы доказать: «Я сам себе хозяин». Родовые связи, финансовая помощь и влиятельные знакомства – всё это Ник отверг, желая остаться независимым.

Его уход сопровождался лишь тихим одобрением бабушки (матери Фрэнка), которая прошептала: «Мальчик, если чувствуешь, что так надо – иди». Фрэнк даже не вышел, возможно, надеясь, что сын одумается и вернётся.

Университет «Fatser-Brian» находился в провинциальном городке: несколько кирпичных корпусов, обшарпанные общежития, студенты, мечтающие уехать в мегаполис. Но именно здесь Ник почувствовал свободу от отцовской тени. Он снял крохотную комнатку у старого профессора, а чтобы платить за жильё и само обучение, устроился по вечерам в бар. Днём ходил на лекции по физике, электронике и математике, а возвращаясь ночью, успевал лишь ненадолго закрыть глаза, прежде чем утром снова бежать вУнивер.

Иногда, бродя по коридорам, Ник ловил на себе любопытные взгляды однокурсников. Они казалось, что в нём таится какая-то скрытая энергия. Преподаватели отмечали его острый ум и самостоятельность мышления. Но сам Ник не ждал ни славы, ни компании друзей – он упорно шёл вперёд, словно хотел доказать и себе, и отцу, что способен на многое.

Отца старался не вспоминать, лишь изредка, в бессонные ночи, в голову приходили мысли: «Фрэнк хотел устроить меня в топовый Университет, но я отказался». В такие моменты Ник чувствовал укол гордости и смутную тоску. Как-никак, Фрэнк был отцом и видел в сыне потенциал, но Ник не хотел делать шаг к примирению, сосредотачиваясь на формулах, работе в баре и собственном достоинстве.

Так прошёл примерно год. Ник успел скопить немного денег, а его успеваемость оставалась одной из лучших, невзирая на двойную нагрузку. Эта юношеская пора закалила его: он привык к вечной усталости и скромности в быту, но чувствовал себя по-настоящему живым в своей борьбе.

На втором курсе Ник серьёзнее занялся электроникой, особенно магнитными полями и генерацией токов. Из учебной программы он выбрал несколько спецкурсов по альтернативной энергетике. Однокурсники считали это скучной темой, но Ник видел в сухих схемах будущее:

– Если правильно управлять полями, можно создавать недорогую или почти бесплатную энергию для всех.

Вечерами, когда находилось немного свободного времени, он возился с простыми макетами. Профессор Мартин, у которого Ник снимал жильё, иногда заходил и говорил:

– Парень, у тебя задатки крупного учёного. Но не боишься, что тут, в глуши, мало возможностей?

Ник смеясь отвечал:

– Мало, верно. Но, может, именно отсюда и произойдёт что-то важное.

Случались и тяжёлые периоды: университет то сокращал стипендии, то урезали часы в баре. Ник учился жить буквально на копейки: разогревал позавчерашнюю еду, носил подержанные вещи, пил самый дешёвый кофе. Но гордость не позволяла просить денег у отца или других. Со стороны могло показаться, что он обрёк себя на лишения из-за юношеской обиды, но сам Ник чувствовал силу в этой самостоятельности.

Фрэнк несколько раз пытался связаться с сыном – через общих знакомых или напрямую. Ник упрямо не откликался. Он знал: отец мог дать любые средства или устроить зарубежную стажировку, но Ник называл это подкупом, разрушающим свободу. Пару раз Ник даже отвечал на звонок, но, услышав голос отца, холодно говорил «Не нуждаюсь» и вешал трубку. Фрэнк понимал, что сын выбрал путь непреклонной самостоятельности, и не настаивал.

К концу второго курса Ник практически довёл свою успеваемость до максимума. В группе ходили разговоры, что «он способен на всё, если захочет». Однако он не искал похвалы, а лишь поглощал знания, предчувствуя грядущий прорыв.

На третьем курсе жизнь Ника начала меняться. Во-первых, университет признал его успехи и декан предложил ему небольшую стипендию за исследования в области энергетики, что слегка облегчило финансовые заботы. Во-вторых, бар, где он работал, закрылся, и Ник нашёл место развозчика пиццы. Как ни удивительно, это оказалась более удобная работа: крутить руль и одновременно прокручивать в голове идеи о магнитных полях.

Несмотря на все бытовые препятствия, мысли Ника всё больше захватывала мечта о создании нового типа генератора, способного выдавать почти дармовую электроэнергию. Профессор Мартин время от времени ворчал:

– Молодость и благородные порывы… Если ты действительно дашь миру нечто революционное, будь осторожен. Мир не так прост.

Ник усмехался:

– Ну и пусть. Если я сделаю открытие, все только спасибо скажут.

Между тем Фрэнк, теряя связь с сыном, всё же держал «уши» при университете, узнавая, что Ник не только не впал в нищету, но и активно развивается. Глубоко внутри Фрэнк гордился, что сын не пропадает зря, но тревожился – он не по наслышке знал историю людей с двумя макушками: чем сильнее они стремятся менять мир, тем сильнее «система» может их сломать. Но Фрэнк тоже понимал, что вмешиваться открыто бесполезно: Ник не принял бы опеки.

Так Ник продолжал идти своим путём, каждый день выкладываясь на учёбе и работе, постепенно подбираясь к грани, где обычные амбиции уже становятся чем-то большим, поднимаясь до опасного уровня противостояния с миром. И пока никто – ни отец, ни сам Ник – не знал, к чему это приведёт.

И именно в этот переходный момент, когда Ник ощущал себя почти непобедимым и парил на волне юношеского энтузиазма, судьба завела его в местную научную библиотеку. Там он впервые встретил Аделин. Она сидела за тяжёлым дубовым столом, изучала медицинские справочники и что-то записывала в ежедневнике. Чёрные волосы, стройная утонченная фигура и жёсткий взгляд сразу привлекли его внимание. Проходя мимо, Ник непроизвольно задержал на ней взгляд – и вдруг ощутил, как внутри вспыхивает любопытный импульс. Возможно, именно здесь начиналась история, которая повлечёт за собой новые грозовые тучи.

Ник робко проговорил – привет мое имя Ник, – А я Аделин, очень приятно познакомится!

Аделин не была студенткой этого университета. По её словам, раньше она служила в военном медкорпусе при одном из военных конфликтов. Теперь же искала материалы по травматологии и реабилитации. В тот вечер они разговорились и Ник раскрыл свои мечты: он обмолвился, что хочет «прорыва» в энергетике. Аделин усмехнулась:

– Прорыв? Звучит громко. И как же ты собираешься это провернуть без поддержки?

Ник почувствовал в её голосе нотку иронии, но быстро понял, что Аделин вовсе не насмехается, а скорее заинтригована. Они проговорили в читальном зале до закрытия. Аделин подкупила его своей прямотой, а она в нём оценила жёсткую искренность. Сказала:

– Мир не поменяется сам. Люди боятся больших перемен. Если хочешь менять, готовься отражать удары.

Они обменялись телефонами и уже на следующий день пошли вместе на ужин в недорогую закусочную. За тарелкой лапши выяснилось, что оба – «безкомпромисные» личности. Аделин, хоть и была старше Ника на пару лет, рассказала о том, как во время службы видела, что крупные корпорации наживаются и на войне, и на медобеспечении.

– Такая уж наша планета, – констатировала она.

Ник возражал:

– Я не верю, что мы обречены. Нужно ломать старые модели.

Аделин вдруг широко улыбнулась:

– Ладно, посмотрим, насколько ты крепок.

Ник ощутил резкую волну симпатии: эта женщина не боялась радикальных решений. Ему стало казаться, что она поймёт его лучше, чем кто-либо. С каждой встречей Ник убеждался, что нашёл в Аделин «родственную душу» по части упрямства. Между ними вспыхнула физическая страсть, хотя она выглядела скорее конфликтом двух сильных характеров, чем нежной романтикой.

Параллельно Ник продолжал учёбу: писал диплом по прикладной энергетике и проводил небольшие опыты в лаборатории университета. Иногда он делился с Аделин своими мыслями об индукционных контурах генератора, но она спрашивала:

– А как на этом заработать миллионы?

Ник отмахивался:

– Да не нужны мне миллионы. Хочу дать людям бесплатную энергию.

Тогда в её взгляде появлялись недоумение и раздражение, словно она считала его утопистом.

Через пару месяцев Ник и Аделин стали жить вместе. Она почти переехала в его тесную комнатушку – и хотя условия были убогими, её это не смущало. Им нравилось говорить о высоких материях: Ник о схемах магнитных полей, а Аделин – о политических интригах, мешающих прогрессу. Однако Ник заметил, что Аделин часто пытается им руководить:

– Давай найдём инвесторов! Давай знакомиться с влиятельными людьми!

Он ворчал:

– Ненавижу влиятельных, они все как мой отец!

Естественно, в разговорах всплыло имя Фрэнка. Аделин быстро смекнула, что отец Ника – крупная политическая фигура, человек богатый и неглупый. Но Ник отзывался о нём с холодной неприязнью. Про две макушки и осторожность отца он не рассказывал. Аделин лишь решила про себя: «Окей, пока что пусть это не мешает нашим планам». Она также увидела, что Ник упрям, как осёл, и никакие предложения Фрэнка он не примет. В глазах Аделин это выглядело слабостью: для неё цель оправдывала средства.

Вскоре между ними стали чаще вспыхивать ссоры. Аделин напирала:

– Если хотим воплотить твою идею с генератором, надо искать финансирование. Нельзя вечно торчать в захолустье, играясь со схемами!

Ник кипел:

– Не позволю кому-то купить мой труд и сделать из него товар!

– А как иначе? – бросала она в ответ.

Иногда они ругались так, что Аделин хлопала дверью и уходила, а Ник винил себя за грубость. Но переступить через свои принципы не мог.

Одновременно он защитил диплом в «Fats-Brian» с отличием. Декан хвалил его:

– Ник, вы смело смотрите на будущее энергетики. Может, пойти в аспирантуру? Или податься на грант?

Ник раздумывал: аспирантура – вариант, но стоит ли ему застревать в «среднем» Универе? Может, судьба сама укажет дорогу в более серьёзную лабораторию? Он чувствовал, что пришла пора идти дальше, и при минимальных ресурсах собирался собирать более сложную модель генератора. Аделин поддерживала:

– Ладно, только не забудь включить меня в процесс. Я могу обеспечить «силовое прикрытие».

Она намекала на связи из своего военного прошлого, но Ник по-прежнему избегал «больших игроков», так что дистанция между ними лишь росла.

После выпуска Ник устроился стажёром-лаборантом в маленькую исследовательскую фирму, которая занималась водородным топливом и солнечными панелями. Ему показалось, что там будет проще продолжать собственные разработки – пусть не на государственном уровне, зато в среде инноваций. Правда, он оставался обычным сотрудником с ограниченным доступом к оборудованию.

Услышав о его выборе, Аделин удивилась:

– Ты снова сознательно выбрал «середнячок»? Разве не хочешь рвануть в мегаполис и пробивать двери крупных корпораций?

– Я лучше спокойно доработаю детали здесь, вдали от лишних глаз, – отвечал Ник, не желая слышать о корпорациях.

Аделин качала головой.

На фоне этого их личные отношения раскачивались, как корабль в шторм. Однажды Ник обнаружил, что Аделин копалась в его ноутбуке, и между ними вспыхнул громкий скандал. Она огрызнулась:

– Да ты жёлторотый идеалист, тебе надо подсказать путь! Иначе тебя никто не услышит!

Ник возмутился:

– Не дам собой командовать!

Аделин обозвала его «упрямым мальчишкой, который боится реальности». Подобные ссоры случались всё чаще.

К тому же Ник морально выдыхался. Днём на работе его загружали рутиной (анализ датчиков, тестирование панелей), а ночью он корпел над схемами индукционных катушек, забывая о еде и сне. Вместо близости с Аделин он часами сидел за столом. Она, взбешённая «дурацкими схемами», всё больше ревновала к его работе.

В то же время Фрэнк оставался в тени, изредка намекая через общих знакомых, что может помочь Нику попасть в «серьёзный университет». Тот лишь злился, когда узнавал про такие «приветики», и бросал трубку:

– Пусть видит, что я сам без него справлюсь!

Но где-то глубоко Ник чувствовал горечь – может, он напрасно отталкивает отца. Всё же гордость и страх «продажности» брали верх.

К середине года напряжение с Аделин достигло критической точки. Они только и делали, что обменивались взаимными уколами. Она напоминала, что у него «нет серьёзных перспектив» без денег и покровительства, а он кричал, что не пойдёт на поводу у инвесторов. Периодически они расходились на несколько дней, но вспышки страсти опять сводили их вместе. Ник не понимал, любит ли он её по-настоящему или просто не хочет проиграть в этой битве характеров.

Как-то раз Аделин, вывихнувшись в особенной ярости, сказала:

– Знаешь, а твой отец прав. Тебе бы в серьёзный университет, к серьёзным людям, а не прятаться под покровом «гордости».

Ник едва не вышвырнул её вещи за дверь:

– Убирайся! И не вздумай говорить про моего отца, если ничего не понимаешь!

Она хлопнула дверью и исчезла на неделю.

Без неё в квартире стало тихо, и Ник даже почувствовал облегчение, полностью уйдя в работу. Но через семь дней Аделин вернулась, словно ничего не случилось, заявив, что ей «надо было проверить кое-что через свои связи». Ник смотрел на неё сжав кулаки, разрываясь между желанием прогнать и слабостью перед её уверенностью. В итоге они помирились – но того романтического блеска уже не было. Всё больше походило на борьбу характеров, нежели на любовь.

В фирме у Ника тоже всё шло непросто. Его ум ценили, но сопротивление «общим стандартам» не нравилось начальству. Ник всё ещё пытался продвигать идеи более масштабного генератора. Коллеги порой перешёптывались:

– Ну и мечтатель… Думает, обойдёт весь мировой рынок энергетики.

Ник слышал эти реплики, но не реагировал – внутри лишь крепло упрямое желание доказать обратное.

Однако с каждым днём он сильнее уставал. Казалось, его зажимали со всех сторон. С одной стороны, Аделин со своими планами «крупного бизнеса», с другой – отец, который хоть и без слов, но постоянно предлагал помощь, а сам Ник считал это «ядовитым подарком». И между ними оставалась его собственная мечта и теоретические выкладки, которые он берёг в уме, стараясь избежать чьего-либо контроля.

Скоро Ник оказался перед выбором: фирма предложила ему более стабильную должность, но для этого требовалось подписать контракт о неразглашении, где все открытия, сделанные сотрудниками, становились собственностью компании. Получалось, что если он доведёт свою катушку до реального образца, права окажутся у работодателя. Для Ника это звучало как предательство своих идеалов. Он метался, не зная, выбрать ли наконец стабильную зарплату (которой ему явно не хватало) или остаться с независимостью.

Когда он рассказал об этом Аделин, она посоветовала:

– Подпиши. Если начнёшь качать права, останешься без работы, а значит, снова окажешься в нищете.

Ник чувствовал, как внутри всё клокочет. Он не хотел признавать, что нуждается в её поддержке, но понимал, что совет звучит логично.

В тот же вечер ему позвонил Фрэнк, причём лично. Ник поначалу собирался не отвечать, но в итоге взял трубку. Услышал давно знакомый, слегка охрипший голос:

– Слышал, тебе хотят «связать руки» в этой фирме? Если нужна альтернатива, у меня есть контакт в одном научном университете…

Ник ощутил, как в груди вспыхивает неприязнь. Снова отец «вмешивается»… Он быстро ответил:

– Я уже взрослый и разберусь без твоих университетов.

– Ты и так упираешься, – проговорил Фрэнк. – Хоть предупреждаю: крупные игроки не любят, когда у них что-то отбирают.

Ник не захотел слушать дальше и бросил трубку.

Внутри осталось мерзкое ощущение, будто отец действительно желал помочь, но Ник видел в этом лишь попытку показать власть. В памяти всплывали и отцовские рассказы, что у «двухмакушечных» часто происходят «необъяснимые» вещи, когда они слишком далеко продвигаются. Ник считал это выдумкой, хотя иногда по ночам в квартире мигала лампочка или мелькала за окном странная тень, и он чувствовал мгновенный холодок. «Ерунда, просто паранойя», – твердил себе.

На работе Ник в итоге отказался от неразглашения. Руководство приняло это холодно:

– Тогда извини, мы не можем держать тебя на высокой должности.

Его понизили, урезав оклад. Аделин вспылила:

– Значит, ты окончательно решил похоронить своё будущее?

Ник захлопнул дверь:

– Я все равно не свободу.

В этот же период ссоры с Аделин стали безостановочными. Каждый вечер они скандалили, доходило до рукоприкладств. Она кричала:

– Ты упускаешь все шансы, отталкиваешь всех!

– А я не желаю плясать под чужую дудку! – орал Ник.

Редкие «перемирия», полные бурной страсти, уже не склеивали разбитые осколки. Всё шло к расставанию, хотя никто из них не решался радикально рвать связь.

Глубоко в душе Ник понимал, что прошлый конфликт с отцом и страстная жажда свободы довели его до того, что он стал отвергать любые способы «встроиться» в систему. Аделин же верила, что надо «играть по правилам» ради успеха. Теперь они ежедневно буксовали в скандалах. Иногда Ник уходил из квартиры на целую ночь, то в ярости, то в отчаянии, твёрдо проговаривая про себя:

– Не подчинюсь ни отцу, ни корпорациям, ни этой женщине…

В университете, куда он изредка заглядывал за советом, некоторые считали, что Ник «скатился» в бунтарство и апатию. Но он не прекращал возиться со схемами генератора, тайком чертил «продвинутый» вариант магнитной ловушки, якобы дающей электричество с фантастической эффективностью. Он оставался один, без денег и союзников: гордость не позволяла ему менять взгляды, или же он искренне верил, что сумеет прорваться.

Аделин, видя его упрямство, стала ночевать у знакомых, оставляя его одного в холодной комнате. Ник начинал пить по вечерам (не до запоев, но заметно), чтобы как-то заглушить стресс. Пепельница зарастала окурками, комнаты тонули в бардаке. Ссоры изматывали обоих. И уже приближался миг, когда Аделин скажет «Прощай» и уйдёт окончательно, а Ник останется на перепутье. Но пока всё это тянулось мучительно, как перетянутый канат.

Ник сидел за старым столом, заваленным бумагами: схемы будущего генератора, наброски плат, расчёты полей. Всё было в хаосе, и не только на столе – в голове у него тоже всё скручивалось. За окном тянуло ветром, промозглый город стонал во тьме. А рядом Аделин уже собирала чемодан, говоря, что уходит «окончательно».

Самое странное, Ник не чувствовал привычной волны гнева. Обычно при громких ссорах они разбрасывали вещи, кричали и снова мирились. А теперь напряжение пробило потолок, и Аделин без звука бросала одежду в чемодан. Ник был слишком измучен, чтобы хоть что-то возразить. Он поднял взгляд на лист расчётов и попробовал остановить её:

– Ты уверена, что надо вот так… резко? Мы ведь…

Аделин, не оборачиваясь:

– Что «мы»? Я устала от твоих идей о бесплатной энергии. Люди не меняются. Даже если у тебя получится гениальное устройство, его продадут за копейки и будут торговать втридорога. А ты слишком гордый, чтобы признать, что без инвесторов не обойтись. Сколько можно?

Ник только сжал губы. Ещё недавно он восхищался её решимостью, а теперь эта решимость оборачивалась враждебной силой, диктующей выгоду. Аделин надела куртку и напоследок бросила взгляд:

– Я не вернусь. Может, и любила тебя, но твоя зацикленность на «спасении планеты» – это детский бред. Прощай.

Дверь захлопнулась. Ник остался в полной тишине. Несколько минут он прислушивался к пустоте за стенами, потом потянулся к бутылке виски. Острый запах алкоголя заставил его съежить лицо. «Всё, – пронеслось в голове, – конец…» И внутри, растекаясь, пульсировала пустота, не столько из-за ухода Аделин, сколько от осознания, что его жизнь летит в пропасть.

Назавтра Ник не пошёл на работу. Он сидел в своей заваленной бумагами комнате, где повсюду лежали обрывки схем, проводов и чертежей катушек. Глаза болели от недосыпа, а организм – от спиртного. Он чувствовал себя проигравшим: личная жизнь рухнула, проект буксует, а поиски инвесторов вели к жёстким условиям, убивающим идею «бесплатной энергии».

Часы текли, а Ник по-прежнему сидел, обхватив голову руками. В полусне ему мерещился Фрэнк, твердивший: «Я предупреждал, система ломает упрямых…» Ник вскакивал и пил из горла, стремясь забыть эти слова. Согласиться, что отец прав? Нет, это значило бы пойти на его правила и поддержку.

Телефон звонком оповещал, что коллеги разыскивают его, соседи жаловались на громкую музыку. Ник не отвечал. За окном жизнь текла своим ходом, а внутри расползалась пропасть. Промчались сутки, заполненные выпивкой, короткими вспышками самосожаления и тоски. Пару раз кто-то громко стучался – возможно, из лаборатории или доставка. Ник не выходил, ходил кругами между осколков собственных планов. Усталость сковывала разум, а в глубине всплывали образы Аделин, и детства, мысли о том, что «два вихра на голове» вечно толкают его на грань, где нет никакого спасения.

Под вечер пошёл ливень, барабанивший по подоконнику. Ник ощутил, что не может больше оставаться в четырёх стенах. Он выскользнул на улицу, надев пропахшую виски ветровку, с горстью мелочи в кармане и пустотой в душе. Бредя по лужам, он понимал, что всё рушится. Глубоко внутри мерцала мысль: «Может, уехать к отцу? Или гордость не даст?»

Вдруг он увидел уличное кафе с тусклыми гирляндами, оттуда пахло кофе. Ник, дрожа от холода, решился зайти хоть немного согреться.

Внутри царила тишина: бармен что-то читал, а за одним из столиков сидела девушка. Ник тяжело опустился на стул, хотел заказать что-то покрепче, но бармен нахмурился:

– Алкоголь уже не продаём. Могу дать кофе или чай.

Ник раздражённо фыркнул, но согласился на кофе. Чёрная жидкость в чашке казалась отражением его собственного мрака.

– Извините, вы в порядке? – донёсся негромкий голос с соседнего стола.