Случайность? Жасмин во мраке не цветет

– Что со мной? ЧТО СО МНОЙ? – вопил Денис. – Ужасный день! Вот что со мной! Сначала папа умер, потом эти двое хотели меня избить и бросить в лесу за то, что все девчонки в меня влюблены, а им никто не дает. Я чуть сам не умер, потом вы со своими плоскими шуточками, я не могу уже, меня это все достало! За что мне это? Отстаньте все от меня! Я хочу, чтобы все это закончилось, – кричал Денис, закрыв лицо руками.

– Вот ведь дитё великовозрастное… – только и смог сказать Валерий Никитич.

* * *

Света стояла в вагоне поезда и смотрела в окно, за которым почти ничего не было видно. Она думала об отце, вспоминала самые яркие моменты из своей жизни, она не могла осознать, что жизнь будет продолжаться, но уже без него. Без папы! Кто защитит ее от этой безумной страшной жизни?

– Титан уже горячий! – послышался добродушный голос.

Света обернулась и увидела разрумянившуюся щекастую женщину, к которой уже успела привязаться как к родной.

– Какой титан? – спросила Света, и в ее голове промелькнули Титаны из греческой мифологии, Титан – одно из интереснейших тел в Солнечной системе, а также химический элемент титан.

– Ну, титан, который с кипятком! – засмеялась спасительница. – Сейчас чай будем пить.

– Ой! Спасибо вам огромное! А… как вас зовут? Простите, – смущаясь, спросила Света.

– Меня? Вероника Ивановна. А тебя как?

– Света.

– Ну что, Света-светлячок, выпьешь со мной чаек? – Рифма получилась так себе, но Света улыбнулась: настолько по-доброму и по-домашнему это звучало.

– Спасибо вам большое. Вы так много для меня сделали.

– Ой, да ладно! – засмущалась проводница. – Я же вижу, ты вся продрогла тут в проходе стоять-то, мне не в тягость будет тебе чаю налить.

Вероника Ивановна улыбнулась и пошла за заваркой и сахаром.

Света опять погрузилась в воспоминания. Она как наяву видела отца, его улыбку, слышала его заразительный смех, за который можно отдать все, что есть на этом свете. А жизнь идет дальше. С отцом или без него, день за днем она будет продолжаться. Снег будет идти, деревья будут расти, придут весна и лето, а там и осень со следующей зимой, и время нельзя ни остановить, ни уж тем более повернуть вспять.

Хлопнула дверь одного из купе. Света увидела девушку примерно своего возраста. Весело смеясь, девушка вышла в коридор, а за ней – седой улыбающийся мужчина.

– Ой, папка, ну ты и смешной! – хохотала девушка.

Света резко отвернулась, слезы снова покатились у нее по щекам. Стало очень горько на душе, ведь она не раз так же балагурила со своим отцом.

– А вот и чай! – радостно сказала проводница, протягивая Свете стакан с фирменным железнодорожным подстаканником.

Света вынула из кармана бумажный платок и вытерла слезы.

– О, спасибо! – Этот чай был именно тем самым, что ей больше всего было сейчас необходимо. Чай и забота.

– И что это у нас глаза на мокром месте? – в шутку пожурила ее Вероника Ивановна. – Ну? Чего это ты разревелась?

– Да я просто тут вспомнила кое-что.

– Ну да, ты еще в метро что-то вспомнила, я видела, какая ты сидела грустная. Ну, выкладывай, что там у тебя случилось? Или обидел кто, пока я за чаем ходила? – подозрительно оглядываясь вокруг, будто ища глазами виновника, сказала Вероника Ивановна.

– Нет, нет! Что вы, никто не обидел, – затрещала Света. – Правда-правда! Просто воспоминания нахлынули.

– А что ж ты вспоминаешь грусть-то всякую? Не надо! Ты давай, вспомни что-нибудь хорошее, и сразу все пройдет.

– Вот в том-то и дело, что я вспомнила хорошее, – с грустью ответила Света.

– А что же ты тогда плачешь?

– Плачу?.. Плачу потому, что хорошего больше никогда не будет.

– Как так? Такого не бывает! – четко сказала Вероника Ивановна. – Ты и представить себе не можешь, сколько всего хорошего еще у тебя будет, столько всего впереди! Ты мне поверь, я тридцать лет туда-сюда по всей стране мотаюсь, столько всего повидала.

Света посмотрела на проводницу и вдруг обмякла.

– Папы больше нет, – тихо сказала она. – Его просто больше нет.

Глава 13

Денис плакал как ребенок на плече совершенно незнакомого человека, поздно вечером, на трассе, рядом с мрачным лесом.

Он понимал всю странность происходящего, но остановиться не мог. Здесь и сейчас именно этот человек оказался тем единственным, на чьем плече можно выплакаться. Валерий Никитич, дядя Валера, по-отечески похлопывал его по спине.

– Ладно, ладно, иногда, чем в себе держать, лучше наружу выплеснуть. Тонкая ты натура. А где тонко, там и рвется. А жизнь она такая… полосатая… Сегодня хоть в петлю лезь, а завтра все и наладится!

Денис не понимал, как может все наладиться, но постепенно слезы приносили успокоение, и ему вдруг стало неловко за свою истерику.

– Да, наладится, – всхлипнул он и поднял взъерошенную голову. – Спасибо вам.

– Да что там… Ты как? Получше?

– Да, да! Все хорошо, – вытирая слезы, ответил он. – Вы уж меня простите за срыв, просто я уже не мог терпеть, вдруг сразу все навалилось и…

– Ладно тебе! Я ж все понимаю… И ты меня за шутку про дерево прости. У меня бывает. Ляпну сам не знаю что.

– Все нормально.

– Ну, тогда поехали!

Валерий Никитич завел машину и тронулся с места, краем глаза поглядывая на парня, а то мало ли что опять учудит.

Денис тем временем успокоился, смотрел в окно на падающий снег. Он чувствовал облегчение и вместе с тем еще и опустошение. Ему было стыдно: Валерий Никитич, хороший дядька, обстоятельный, делал вид, что ничего такого не случилось, хотя Денис, рыдая, успел ему наговорить немало глупостей.

– Парень, а все же можно с тобой поговорить? – осторожно спросил Валерий Никитич.

– О чем?

– Да ты не бойся, в душу лезть не буду. Ты вроде хороший парень, может, запутался в жизни, бывает. У меня тоже всяко было, и горя хлебнул, но я помочь тебе хочу. С отцом-то у тебя что?

«Догадливый попался», – подумал Денис. Злиться на настырность водителя сил уже не было, и он все рассказал как есть.

– Да, дела… – вздохнул Валерий Никитич. – Я вот тоже отца потерял, правда, очень давно, тебя тогда на свете не было. Я вот что тебе скажу, когда отца теряешь, сначала кажется, что тебя как кутенка в воду бросили и либо тони, либо плыви. И тонуть неохота, и плавать не умеешь. А потом ничего, я выплыл. И ты выплывешь.

– Вы любили своего отца? – тихо спросил парень.

– Конечно. Как отца не любить? – удивился Валерий Никитич. – Хоть и толку-то от папаши было мало, он был необразованный работяга. Да ладно бы работал. Три дня на заводе вкалывает – и в запой! Тогда, в советское время, так просто не уволишь, даже если запойный. Вот он и ходил на работу под настроение. Я в школе завидовал тем, у кого отцы непьющие. Мне за моего стыдно было, я для себя решил, вот вырасту – ни капли, даже по праздникам. Вот потому и шофером стал, что у меня всегда оправдание – мне нельзя, я за рулем. Ты думаешь, почему я в Новый год работаю? А чтобы за стол не садиться. А то начнется: шампанское, то да се… Свекор начнет уговаривать, ну его… Вот и смотри: пусть отец у меня был так себе, а я благодаря ему сознательным человеком вырос. Он мне не смог показать, как надо жить, зато я понял, как не надо.

– А вы часто отца вспоминаете?

– Ну да, он добрый был, особенно когда трезвый. Мы с ним в деревню ездили, на озере рыбачили. – Лицо Валерия Никитича засветилось изнутри. – Помню, как будто это вчера было, а не сорок лет назад.

– Везет вам, – выдохнул Денис.

– Это как?

– Вы любите своего отца, хоть он был алкоголик, а я…

– А ты? Отца не любишь, что ли?

– Я… я… ненавижу его, – неожиданно для себя выпалил Денис.

– Вот еще номер! – удивился Валерий Никитич. – Это еще за что? По тебе видно, что твой-то папаша образованный. Может, он себе в чем отказывал, чтобы ты такой умный вырос. Твой-то, небось, под забором не валялся.

– Ненавижу… ненавижу его… – Денис снова сорвался и зарыдал. – Почему просто так взял и умер, просто взял и ушел, бросил меня. А как мне дальше жить? Что мне дальше делать? Кто мне поможет?

Рекс, который лежал на полу тише воды ниже травы, вдруг тихо зарычал – Денис осекся.

– Слышь, интеллигент, я такие разговоры не уважаю, – нахмурился водитель. – Да и собачка моя, как видишь, тоже. Он что, назло тебе умер? Он жизнь как смог прожил. Сколько смог, столько по земле и проходил. Ты уже не маленький. Пора самому себе помогать и матери быть опорой. Тебе одному плохо? А ей каково, как думаешь? Ты себе вопросы задавай, а не на других обижайся…

Денис поначалу и правда по-детски обиделся, но потом понял, как глупо он выглядит со своими слезами и нервными срывами. Ему стало стыдно, он вспомнил о матери и сестре. А ведь и правда, им-то сейчас тоже тяжело.

– Мне это не очень нравится, – сказал Денис.

– Что не нравится? – удивился Валерий Никитич.

– Я понял, о чем вы говорите, – тихо, будто про себя, прошептал Денис.

– Что ж не понять, проще некуда. Смотри в себя, а думай о других.

Парень осторожно посмотрел на шофера.

– Ну что, легче стало? – спросил тот.

– Да, стало, – рассеянно сказал Денис.

– Да ты не бойся, – рассмеялся Валерий Никитич. – Смотришь на меня, как на какое-то чудище. Думаешь, я так вот не барахтался? Да я, может, и побольше твоего дров наломал. А потом понял, что к чему. Что так, побрякушки, а что настоящее. Пока молодой, смотришь на побрякушки, а потом начинаешь глядеть в себя и понимаешь, где мишура, а где настоящее.

– Да, точно! – воодушевился Денис. До сегодняшнего дня его ничего не интересовало, кроме дискотек, модных брендов, ярких девчонок, но все это вдруг потеряло свою ценность. Грубый, косноязычный водитель с обветренным лицом оказался философом и психологом в одном лице.

– Жизнь – это как трасса. Есть пункт А и есть пункт Б, но главное, не куда ты едешь, а как ты по этой дороге проедешь. А вот и твой поворот на Старолюбовку, – сказал Валерий Никитич, кивнув на указатель.

* * *

– Ну, деточка! Поплачь, если надо, – успокаивала Свету проводница. – Все наладится, вот увидишь.

– И как, интересно, все наладится?

– Пройдет, отболит. Но шрам останется.

– Вы не понимаете, мне не столько больно, мне… мне почему-то страшно стало жить без него. Уж лучше бы мне было больно, уж с болью я бы справилась.

– Ну это как сказать, – покачала головой Вероника Ивановна. – А почему ты считаешь, что его больше нет?