скачать книгу бесплатно
– Раз слам берешь, может, и перышками торгуешь? – предположил Дерзкий.
– Для хороших людей найдется всё, – улыбнулся хозяин лавки и достал из ящика конторки связку отмычек, которые преступники именовали перьями. – С тебя ещё пять рублей.
Дерзкий кинул синенькую бумажку и, попрощавшись, снова вышел на Обводный и не спеша отправился обратно на Коломенскую.
* * *
Заняв в трактире тот же столик, за которым сидел утром, Дерзкий принялся наблюдать за домом. Сперва в парадную вошли четверо переодетых агентов сыскной, потом из неё вывели под конвоем кухарку в аленьком платочке и дворника. Следом за ними выскочил франтоватый молодой человек и, свистнув извозчику, велел отвезти на Большую Морскую.
Ещё через полчаса из парадной вышли четверо агентов и разбрелись в разные стороны. Чуть погодя подъехала черная карета, в которую городовые погрузили носилки с трупом. И только после этого дом покинул пристав.
– Квартиру, дверь и ворота во двор опечатать, – приказал он околоточному и строевым шагом отправился в участок.
Когда на колокольне собора пробило четыре, в трактире нарисовался Оська. Погулял он на славу, о чем свидетельствовал подбитый глаз. Дерзкого Хвастун узнал не сразу:
– А чего ты вырядился? Жениться, что ли, собрался?
– Садись.
– Эй, услужающий, ну-ка водки, живо, – приказал Оська, удивленный тем, что его подельник, как и утром, попивает чай.
– Приятеля твоего, Прокопия, в участок забрали, – сообщил Дерзкий.
Оська захихикал.
– И кухарку тоже. В доме теперь никого. Самое время туда опять заглянуть.
– Вместе пойдем?
– Нет, я один. Ты на шухере постоишь. Если вдруг опасность увидишь – дворника выпустят или полицейские вдруг вернутся, начнешь громко петь. Я тогда через черный ход уйду.
Оська налил себе рюмку и выпил:
– Пошли.
Дворником Дерзкий переоделся неспроста. На оборванца, открывающего запечатанную полицией дверь, могли бы обратить внимание прохожие и сообщить городовому. А дворник на то и дворник, чтобы двери открывать. Хоть и запечатанные. И хотя отмычки Дерзкий держал впервые в жизни, с замком в парадную справился быстро, да и с дверью в квартиру проблем не возникло. Увиденное в бывшей столовой неприятно его поразило – витрины были варварски разбиты. А это означало, что заклады забрали не полицейские, а воры. И Дерзкий даже знал их имена – Ефросинья и Иннокентий.
Но где искать воришек? На всякий случай он обшарил кухню, вскрыл сундучок с личными вещами кухарки, но медальона так и не нашел. Кто его забрал? Полицейские или воры?
И только портрет отца висел на прежнем месте. Дерзкий сходил на кухню, взял там поварской нож и, вернувшись в столовую, вырезал портрет из рамы. Аккуратно свернув в трубочку, он засунул его в карман дворницкого фартука. Подобрав с пола бланки ломбардных квитанций – авось пригодятся, он вышел из квартиры и, спустившись вниз, сделал знак стоявшему на шухере Оське следовать за ним. Дойдя до Лиговки, Дерзкий зашел в один из её многочисленных трактиров. Хвастун заскочил следом. На этой раз Дерзкий заказал водки и себе.
– Ну что, заклады забрал? – спросил Оська.
– Нет их там.
– Полицейские унесли?
– Нет, воры. Ефросинья и Иннокентий. Знаешь таких?
Хвастун пожал плечами. В Петербурге и в его окрестностях промышляли тысячи мазуриков, со всеми не перезнакомишься.
– Тогда сегодня ты ночуешь в съезжем доме Московской части, – огорошил Оську Дерзкий.
– Что я там забыл?
– Друга своего Прокопия. Узнай у него, как нашли труп, какие ценности из квартиры вынесли…
– Так он и скажет…
– А ты его шкаликом угости.
– А где я его возьму? Винной лавки в кутузке нет, – снова захихикал Оська.
– С собой принесешь. Возле съезжего дома притворишься мертвецки пьяным, обыскивать тебя не станут.
– А что я такого натворю, чтобы меня в кутузку забрали?
– Ничего. Ты разве забыл, что я теперь дворник? Скажу, что ты на улице буянил и господин городовой распорядился тебя сюда доставить. Документы у тебя в порядке, завтра с утра отпустят.
– Ну ладно. Раз надо – сделаем. Только сперва надо выпить. И брюхо набить.
* * *
Ломбарды Ямской слободы обходил агент, переодетый извозчиком. Все звали его Ефимычем. К ростовщику Сарайкину он пришел, когда на улице стемнело и хозяин запирал ставни.
– Здорово, Ефимыч, – поприветствовал тот сыщика. – Опять что-то ищешь?
– На вот список, погляди. – Агент сунул ростовщику бумагу.
Сарайкин пробежался глазами сверху вниз:
– Нет, ничего такого не видал. Ты ж меня знаешь, Ефимыч, я краденого не беру.
Сыщик был уверен в обратном, но пока ещё ни разу ничего доказать не смог.
– А знаешь, у кого эти вещички украли?
– Мне без разницы.
– У Чванова, у коллеги твоего. А перед этим зарезали его, словно скотину. Чтобы грабить не мешал. И тебя зарежут, если помогать мне не станешь.
Известие об ужасной смерти коллеги произвело на Сарайкина громадное впечатление. Трясущимися руками он стал открывать лавку:
– Погоди, Ефимыч, я, кажется, вспомнил. Как раз сегодня принесли.
Войдя, зажёг керосиновую лампу, затем открыл одну из витрин и достал из неё икону Смоленской Божией Матери в серебряном окладе.
– Она?
– Похоже, да! Кто её сдал?
– Фроська-крючочница. Я-то ещё удивился: почему ко мне пришла? Завсегда же к Чванову бегала. Объяснила, что выпить надо позарез, а на Коломенскую идти далеко.
– Где Фроська живет?
– В Долгушах угол снимает. Только там её сейчас нет. В трактире она на Воронежской. Завсегда Фроська там, когда у неё деньги на кармане. Пока всё не пропьет, не уходит.
– А про остальные вещи, – Ефимыч потряс списком, – что-нибудь знаешь?
– Клянусь Богом, ничего.
Сыщик, пристально посмотрев ростовщику в глаза, убедился, что тот не врет: потрясенный убийством Чванова, Сарайкин непременно бы поделился сведениями, если бы они у него были.
– Я в сыскную за подмогой. А ты пока никому про Фроську ни слова. Икону я заберу.
– Конечно, конечно.
Поймав пролетку, Ефимыч уже через полчаса поднимался по лестнице на третий этаж здания, в котором некогда размещалась канцелярия обер-полицмейстера. Но семь лет назад её переселили на Гороховую. А здание на Большой Морской отдали новому подразделению – сыскной полиции.
Яблочков, бывший сегодня в отделении за главного, все ещё находился в кабинете. Выслушав доклад Ефимыча и осмотрев икону, он отдал приказ подчиненным выдвигаться, и кавалькада пролеток полетела по сонным летним улицам на Обводный.
Трактир оказался забит под завязку, из-за табачного дыма дышать там было нечем.
– Сыскная полиция, проверка документов, – громко крикнул Яблочков, войдя на секунду вовнутрь.
Проверку, чтобы не задохнуться в табачном дыму, устроили на улице, благо вечер был теплым. Среди посетителей трактира выявили двух беспаспортных и трех нищих, не имевших права проживать в столице.
– А где Фроська-крючочница? – спросил Яблочков у последнего вышедшего из кабака. – Говорят, с вами пила?
– На полу лежит, встать не может.
Пришлось заходить. Фроську в чувство привести не удалось. Два полицейских надзирателя подхватили её за плечи и поволокли домой, чтобы устроить там обыск.
Кешка уже спал. Его разбудили. Он с ужасом смотрел на ничего не понимающую мать и на мужчин, которые её привели.
– Что у них из имущества? – спросил Яблочков у хозяйки Натальи Ивановой.
– Какое у нищебродов имущество, скажете тоже… Только сундук.
– Ключ от него где?
– У мамки на шее, – со скорбным вздохом сообщил Кешка.
– Что в сундуке?
– Не знаю, – соврал Кешка. – Мамка сегодня туда сама что-то клала, без меня.
Яблочков сдернул ключ с шеи Фроськи, подошел, скинул полено, служившее Кешке подушкой, и открыл сундук. Наталья, заглянув в него, охнула:
– Ну и ну!
Кешка тоже изобразил удивление:
– Откуда это?
– Ты разве не знаешь? – с подозрением спросил его Яблочков.
– Нет. Она без меня сегодня по помойкам ходила. Вернулась с набитыми мешками. А что в них, не показала.
И горько заплакал.
Никаких причин арестовывать его не было. И Яблочков оставил мальчика на попечение Натальи и её мужа. Фроську же распорядился доставить в съезжий дом Адмиралтейской части и посадить в камеру для задержанных.
– Как же ты без мамки теперь будешь? – погладила Наталья рыдавшего Кешку, когда полицейские удалились.
– Как-нибудь проживу. За угол у нас вперед уплачено, а на пожрать я завсегда тряпок насобираю. А там гляди и мамку выпустят.
– Нет, не выпустят. В Сибирь её отправят. И тебя вместе с ней.
– Но она ничего не сделала! Подумаешь, икону продала. Остальное-то, считай, вернула.
– Так она ведь не только ограбила, ещё и убила…
– Нет, неправда, – закричал Кешка. – Чванов мертвый был, когда мы вошли…
– Значит, и ты с Фроськой был, – поняла Наталья. – А почему полицейским соврал?
– Потому что в тюрьму не хочу. Что я там забыл? Ой! А вы меня не выдадите?
– Ну, если отдашь четыре рубля, что у мамки выудил…
– Два, – твердо сказал Кешка.
– Ладно, – сжалилась жена портного.
– Завтра принесу. Я их вне дома спрятал, чтобы мамка не отобрала…
– А ты, я смотрю, паренек-то умный. Далеко пойдешь, если не остановят…
– Тетя Наталья, тетя Наталья, а как мне мамку от каторги спасти?
– Не знаю… Были бы вы богачи… У богачей-то особые защитники имеются, аблакатами звать. На суде кого хошь запутают, белое за черное выдадут, а кошку за собаку. Потому-то на каторгах только наш брат-бедняк и сидит. А богачам за убийство заместо каторги орден вручают.
– А что если обратиться к ним, аблакатам? У меня ещё рупь восемьдесят остался.
– Ну что ж, попробуй, – усмехнулась Наталья. – Спи давай, утро вечера мудренее.
* * *
