скачать книгу бесплатно
Дневники: 1925–1930
Вирджиния Вулф
Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.
Вирджиния Вулф
Дневники: 1925–1930
Предисловие переводчика
Разделение данного издания дневников Вирджинии Вулф на пять томов продиктовано в основном практическими соображениями, однако период, охваченный этой третьей книгой, то есть с 1925 по 1930 год, действительно был особенным в жизни писательницы. Это период, когда она достигла полноценной зрелости как писатель и в то же время заняла видное положение в мире литературы. Как следствие, Вирджиния стала более финансово независимой и социально смелой. Это, пожалуй, самые плодотворные и успешные годы ее жизни.
Третий том начинается с того, что Вирджиния редактирует и готовит «Обыкновенного читателя» и «Миссис Дэллоуэй» к публикации поздней весной 1925 года. Ее предыдущий роман «Комната Джейкоба», вышедший в конце 1922 года, имел определенный успех, но как романист Вирджиния все еще не была уверена в себе. Мнение Миддлтона Марри о том, что в последнем романе она зашла в тупик, являлось постоянным источником беспокойства, и Вирджиния с заметной тревогой ожидала выхода своих новых книг, в том числе «Миссис Дэллоуэй». Колебания настроения по мере выхода рецензий и получения отзывов от близких людей она фиксирует почти навязчиво, но, как позже замечает сама, «правда в том, что писать – это глубокое удовольствие, а быть прочитанным – поверхностное». И нет сомнений, что для нее это было именно так.
Но «быть прочитанным» принесло свои плоды в виде значительно возросшей репутации (то, что Вирджиния осторожно называла «славой»; состояние, которого она жаждала и одновременно опасалась). Читающая по обе стороны Атлантики публика признала, что Вулф – истинный и оригинальный творец, а также выдающийся и проницательный критик. И это, безусловно, успокоило ее и придало уверенности в том, что она может следовать своим собственным путем. Вирджиния едва сдерживала желание немедленно приступить к написанию романа «На маяк», идеи которого кипели в ее мозгу в течение многих месяцев.
Весной 1927 года, в застойный период между завершением романа «На маяк» и его публикацией в мае, Вирджиния начала развлекать себя идеей, которую она предварительно назвала «Невесты Джессами». Эта изменчивая концепция в конце концов трансформировалась посредством «Мотыльков» в роман «Волны», который она практически закончила к концу данного тома; но также ее идея воплотилась и в более легкой форме «Орландо» – романа, написанного с головокружительной скоростью между октябрем 1927-го и мартом 1928 года. Хотя более строгие критики, в том числе и сама Вирджиния, считали это произведение не более чем интеллектуальной забавой, оно привело в восторг огромное количество людей и продавалось значительно лучше любой из ее предыдущих книг. «Орландо», пожалуй, самая понятная из них и ближе всего к простым человеческим страстям.
«Орландо» вполне можно считать признанием в любви Вите Сэквилл-Уэст, которая в эти годы занимала важное место в сердце и воображении Вирджинии. Впервые они встретились в декабре 1922 года, но только в конце 1925 года их сдержанный интерес друг к другу (Вирджинии говорили, что Вита – ярко выраженная сапфистка, которая может положить на нее глаз) перерос во всепоглощающую страсть. Поначалу Вирджиния сдержанно рассказывает в дневнике о своих чувствах к Вите, о чем можно судить по частоте ее упоминания, но со временем первостепенная важность их романа становится очевидной. Этот период жизни Вирджинии вызывает большой интерес, но после публикации писем и дневников мало что можно добавить. И все же они раскрывают кажущийся парадокс: супружеская неверность Вирджинии примечательна тем, что она демонстрирует, насколько крепок был их с Леонардом брак. Ничто в письмах и дневниках периода их с Витой романа не проявляется так отчетливо, как привязанность Вирджинии к мужу, а его – к ней. Вита олицетворяла романтику, шампанское и блеск аристократии, которыми Вирджиния всегда была очарована, но с Леонардом она могла всецело положиться на доверительную привязанность и взаимное уважение, на близость и непринужденность, на стабильность повседневного счастья и комфорт, который она описывала как основу своей жизни. Любопытно, что если Леонарда и выводила из себя какая-то из пассий Вирджинии, то это не Вита, а грозная старая эгоистка Этель Смит. Вита ему действительно нравилась, а вот Этель раздражала Леонарда и одновременно надоедала ему.
Непосредственным поводом для этой более поздней дружбы, которая потребовала и поглотила много времени Вирджинии после их с Этель первой встречи в феврале 1930 года, была «Своя комната». Это небольшое, но убедительное феминистское эссе выросло из двух лекций, прочитанных студенческим обществам двух женских колледжей Кембриджа в октябре 1928 года, и было опубликовано год спустя. Этель Смит, ветеран борьбы за избирательные права женщин, убежденная, что ее провал как музыканта обусловлен предрассудками мужчин, разглядела в авторе «Своей комнаты» единомышленницу и поспешила с ней познакомиться. Изначально предвзятая, Этель сразу же влюбилась в Вирджинию, а та, очарованная и впечатленная энергией и духом старой суфражистки, не смогла ей сопротивляться. Однако в данном томе дневника читатели увидят лишь начало этих отношений.
Отношения Вирджинии с отдельными женщинами и ее интерес к женщинам в целом: к их особым качествам, к их частной и неизвестной жизни, к их недостаткам, к их борьбе и победам в патриархальном обществе, – стали предметом пристального внимания, и справедливо считается, что она внимательно исследовала женщин и одновременно рьяно защищала их права. Однако внимание, уделяемое феминистскому аспекту ее жизни и работы, порой грозит исказить суть, и кажется почти необходимым настаивать на том, что Вирджиния на самом деле не была фанатичной феминисткой. И даже дневник – непосредственная запись действительно интересовавших писательницу вещей – сравнительно мало посвящен вопросам феминизма.
Несмотря на то что Вирджиния по-прежнему чувствовала себя наиболее комфортно именно с близкими друзьями из «Блумсбери», она расширила круг своего общения и, всегда проявляя интерес к другим людям, пользовалась возможностями, которые давала ей растущая слава, чтобы наблюдать за выдающимися личностями или встречаться с ними, особенно с писателями, хотя от приглашения пообедать в компании премьер-министра она тоже не отказывалась. Ее впечатления, например от Томаса Харди и У.Б. Йейтса, от Макса Бирбома, Джорджа Мура и Герберта Уэллса, заполнили одни из самых ярких и интересных страниц данного тома. А ее литературный успех принес много материальных благ: к удобствам и комфорту дома 52 на Тависток-сквер и Монкс-хауса добавилось то, что она могла позволить себе не только красивую новую одежду (вечно волновавшая ее тема) и произведения искусства, но также подарки, вечеринки, подержанный автомобиль и поездки за границу. Леонард и Вирджиния были бережливы по натуре и привычке, и то, что им казалось расточительством, сегодня считалось бы довольно скромной жизнью. Однако годы вынужденной экономии прошли; Вулфы заслужили свободу распоряжаться своей жизнью без каких-либо жестких ограничений финансового характера.
Это действительно был период достижений, изобилия и удовольствий. Досады и уныние, болезни и тревоги, конечно, неизбежны, однако, если учесть склонность Вирджинии использовать дневник как отдушину, в целом данный том – это летопись благополучных лет; это записи женщины, которая счастлива в браке, не обделена дружбой, успешна в работе, обладает богатым воображением, обретает уверенность в собственных способностях к самовыражению и расширяет возможности применения своего таланта.
Аббревиатуры и сокращения
N&A – Nation & Athenaeum
NYHT – New York Herald Tribune
В. или ВВ – Вирджиния Вулф:
ВВ-Д-0 – Дневники: 1897–1909
ВВ-Д-I – «Дневники: 1915–1919»
ВВ-Д-II – «Дневники: 1920–1924»
ВВ-П-I – «Письма: 1888–1912»
ВВ-П-II – «Письма: 1912–1922»
ВВ-П-III – «Письма: 1923–1928»
ВВ-П-IV – «Письма: 1929–1931»
КБ-I – Квентин Белл «Биография Вирджинии Вулф. Том I:
Вирджиния Стивен, 1882–1912»
КБ-II – Квентин Белл «Биография Вирджинии Вулф. Том II:
Миссис Вулф, 1912–1941»
Л. или ЛВ – Леонард Вулф:
ЛВ-I – «Посев. Автобиография: 1880–1904»
ЛВ-III – «Новое начало. Автобиография: 1911–1918»
ЛВ-IV – «Вниз по склону. Автобиография: 1919–1939»
ЛВ-V – «Путь важнее цели. Автобиография: 1939–1969»
ЛПТ – Литературное приложение «Times»
РФ-П-II – Роджер Фрай «Письма: 1913–1934»
ЧП – Член парламента
1925
Вулфы вернулись в Лондон из Монкс-хауса 2 января. Вирджиния продолжила писать в тетради за 1924 год (Дневник XIII).
6 января, вторник.
Позорная правда заключается в том, что я пишу в старой тетради, так как не могу позволить себе оставить столько пустых страниц.
С каким размахом я начинала 1924 год! Сегодня Нелли[1 - Нелли Боксолл и ее подруга Лотти Хоуп пришли по рекомендации Роджера Фрая (см. Приложение 1) и начали работать у Вулфов кухаркой и горничной соответственно 1 февраля 1916 года. В 1924 году Нелли переехала вместе с Вулфами на Тависток-сквер в Блумсбери, а Лотти стала работать на Адриана Стивена (см. Приложение 1), который жил по соседству на Гордон-сквер.] в 165-й раз дала мне понять, что не намерена подчиняться диктату, а будет поступать так, как и любая другая на ее месте. Таковы плоды жизни в Блумсбери. В целом, я склонна верить ей на слово. Необходимость подстраиваться под ее причуды и давление «любых других» – это перебор, пускай она и хорошая кухарка, но также сварливая старая дева, надежная и честная, по большей части ласковая, добрая, хотя неисправимо суетливая, нервная, предъявляющая необоснованные претензии. Как бы то ни было, вопрос о прислуге меня уже не особо волнует.
Вчера вечером мы ужинали в новом особняке Мэри[2 - Вирджиния Вулф (здесь и далее В. или ВВ) ужинала у Мэри Хатчинсон (см. Приложение 1) и ее мужа Сент-Джона. В 1924 году Хатчинсоны переехали из Ривер-хауса в Хаммерсмите на Принц-Альберт-роуд 3 в Риджентс-парке. У них было двое детей: Барбара (1911–1989) и Джереми (1915–2017).] на Альберт-роуд 3. Люблю, когда новый год начинается с теплых дружеских встреч, и это был превосходный ужин. К тому же я увидела их милых детей, мальчика и девочку; у девочки прекрасный женский взгляд; она отзывчивая, смущенная и немного диковатая, как и все девчонки. (Я хочу начать описывать свой собственный пол.) Что я имела в виду? Чрезвычайную юность, наверное, и все же, вероятно, женственность, ощущение которой никогда меня не покидает. Сейчас я начинаю сочинять новую историю, хотя я теперь все время что-то придумываю. Короткие сценки, например про Старика (образ Л.С.[3 - Сэр Лесли Стивен (1832–1904) – историк, писатель, критик, отец ВВ. Вирджиния уже упоминала образ Старика (см. ВВ-Д-II, 17 октября 1924 г.), который перерастет в задумку романа «На маяк».]), профессора, специалиста по Мильтону[4 - Джон Мильтон (1608–1674) – английский поэт, политический деятель и мыслитель, автор политических памфлетов и религиозных трактатов. Образ «профессора Брайели, специалиста по Мильтону» вошел в роман «Миссис Дэллоуэй».], а теперь про то, как меня отвлекает болтовня женщин. Что ж, вернемся к реальной жизни. Где мы сейчас?
Сегодня утром я писала заметку о елизаветинских пьесах[5 - Статья ВВ «Заметки к пьесам елизаветинской эпохи» вышла в ЛПТ от 5 марта 1925 года.], ради которой читала пьесы весь прошлый год. Потом обнаружила, что у моих часов отвалилась минутная стрелка (я заметила это во время разговора с Литтоном[6 - Литтон Стрэйчи, см. Приложение 1.] о Ричардсоне[7 - Сэмюэл Ричардсон (1689–1761) – английский писатель-сентименталист.] вчера вечером), спустилась в типографию уточнить время и увидела, что Ангус[8 - Ангус Генри Дэвидсон (1900–?) – выпускник Магдален-колледжа Кембриджа, писавший художественную критику для «Nation & Athenaeum» (здесь и далее N&A). Он пришел работать в «Hogarth Press» в декабре 1924 года в качестве преемника Д.Х.В. Райландса (см. 8 апреля 1925 г.) и оставался там до конца 1927 года.] и Леонард составляют смету на печать для «Simpkin[9 - Simpkin, Marshall, Hamilton Kent & Co» – фирма, основанная в 1819 году и занимавшаяся оптовой книготорговлей; крупнейший дистрибьютор книг в свое время. Компания обанкротилась в 1954 году.]». Задержалась и посмеялась с ними. Л.[10 - Здесь и далее Л. или ЛВ – Леонард Вулф (1880–1969) – политический теоретик, писатель, издатель, муж ВВ. Офис «Nation», где работал ЛВ, находился на Грейт-Джеймс-стрит 38.] отправился в офис после того, как мы прогулялись с собакой вокруг площади. Я зашла домой и набрала страницу книги Нэнси[11 - Нэнси Кунард (1896–1965) – экстравагантная, капризная британская писательница, наследница и политическая активистка; дочь леди Кунард. Ее поэма «Параллакс» как раз готовилась к публикации издательством «Hogarth Press» в апреле 1925 года.]. Потом отнесла часы на починку в «Ingersoll[12 - Американская часовая компания, основанная в 1890 году.]». Выгуляла собаку. Вернулась. Это был суровый пасмурный зимний день; там, где нет фонарей, тротуар выглядел чернильно-черным. Никогда мне не описать все прожитые дни. Никак не могу настроиться, но, возможно, если перечитаю написанное, то все же пойму, что я хотела сказать.
В Родмелле сплошная непогода и наводнение; именно так. Разлилась река. Семь дней из десяти лил дождь. У меня почти не было возможности прогуляться. Л. обрезал деревья, что потребовало героических усилий. Мой героизм был исключительно литературным. Я редактировала «Миссис Дэллоуэй», то есть занималась самой скучной частью писательской работы, самой обременительной и тоскливой. Хуже всего начало (как обычно), где одному только аэроплану уделено несколько страниц, и это надоедает. Л. прочел книгу и считает ее лучшей из всего мною написанного. Но разве он не обязан так думать? И все же я с ним согласна. Он считает ее более целостной, чем «Комната Джейкоба», но говорит, что читается труднее из-за отсутствия очевидной связи между двумя темами.
Так или иначе, роман отправлен в «Clark[13 - Имеется в виду типография издательства «R. & R. Clark of Edinburgh».]», а на следующей неделе уже приедут гранки[14 - Набор оттисков напечатанного материала на больших листах бумаги без разделения на отдельные страницы для проверки и правки.]. Это для издательства «Harcourt Brace[15 - Нью-йоркское издательство «Harcourt, Brace, & Co», публиковавшее ВВ в Америке.]», в котором книгу взяли не глядя и подняли мой гонорар до 15%.
В Родмелле я почти ничего не видела, так как была вынуждена все время сидеть за печатной машинкой.
Ангус провел с нами Рождество – очень спокойный, внимательный, бескорыстный, сознательный молодой человек с очаровательным чувством юмора; невзрачный, по словам Литтона, и пассивный. Но я все равно о нем хорошего мнения.
18 марта, среда.
Эти последние страницы относятся к «Обыкновенному читателю» и были написаны[16 - Дневниковая запись следует за одностраничным, сильно переработанным черновиком заключительного абзаца (о сэре Томасе Брауне) статьи «Елизаветинский сундук», вошедшей в сборник «Обыкновенный читатель». Он был опубликован 23 апреля 1925 года.], когда я лежала в постели с гриппом. И вот, наконец, отправив сегодня последние правки, я сделала новый дневник и заканчиваю этот с тысячей извинений и зловещим предчувствием при виде всех оставшихся пустых страниц.
Далее Вирджиния начинает новую тетрадь (Дневник XIV). Титульный лист подписан:
Тависток-сквер 52
18 марта, среда.
За позор я уже, думаю, извинилась; между чаем и ужином просматриваю две книги, которые идут в печать; грипп и отвращение к перу[17 - «Параллакс» Нэнси Кунард и «Поэмы и басни» Роберта Тревельяна были напечатаны вручную в «Hogarth Press» и опубликованы в апреле 1925 года. ВВ, вероятно, заразилась гриппом от ЛВ, который заболел 11–13 марта.].
В данный момент (у меня семь с половиной минут до ужина) я хочу отметить, что прошлое прекрасно, поскольку человек не осознает своих эмоций, когда испытывает их. Они раскрываются позже, поэтому у нас нет целостного ощущения настоящего – только прошлого. Это поразило меня на платформе в Рединге, когда я наблюдала, как Несса целовала на прощание Квентина[18 - Квентин Клодиан Стивен Белл (1910–1996) – историк искусства и писатель. Вслед за своим старшим братом Джулианом Квентин поступил в школу Лейтон Парк недалеко от Рединга в графстве Беркшир; это был его второй семестр.]; он был смущен и немного взволнован. Я это запомню и дополню, когда отделаюсь от воспоминаний о спуске с платформы, о поиске автобуса и т.д. Вот так, я думаю, мы и зацикливаемся на прошлом.
Мы решили навестить детей в школе – молодых людей, я бы сказала. Джулиан[19 - Джулиан Хьюард Белл (1908–1937) – английский поэт, сын Клайва и Ванессы Белл. Погиб во время гражданской войны в Испании.] был заперт в «клетке» и в качестве наказания от мистера Элиота[20 - Некий Т.К. Элиот (?–1969), преподаватель французского.] раскатывал покрытие теннисного корта. (Тут я придумала историю о человеке, который мечтал купить поле; это желание поддерживало в нем жизнь; купив его, он умер.) Подошел мистер Годдард[21 - Скотт Годдард (1895–1965) – преподаватель музыки, а позже музыкальный критик.], и Джулиан крикнул: «Я тут до пяти», – как будто они оба студенты. В этом не было ничего школьного. Но как же ужасно быть мистером Годдардом и выходить в такой ненастный день (шел снег) на улицу, чтобы поприветствовать бегунов. Добежав до финиша, они тут же повалились на землю, и их накрыли пледами и куртками. На последнем круге они уже еле волочили ноги. Джулиан и Квентин проявили крайний цинизм и сказали, что никакого удовольствия в этом нет, но так надо. Перо царапает бумагу.
В четверг, 26 марта, Вулфы отправились с вокзала Виктория, по маршруту Ньюхейвен – Дьепп через Ла-Манш, в Париж, а затем ночным поездом добрались до Марселя и Кассиса, где остановились в отеле “Cendrillon”. Они вернулись в Лондон 7 апреля.
8 апреля, среда.
Только что вернулась из Кассиса[22 - Город и коммуна на юго-востоке Франции.]. Во время путешествия я частенько думала о том, как запишу здесь некоторые из своих бесчисленных ежедневных впечатлений. Но что же происходит по возвращении? Мы переодеваемся и ныряем в поток, а я одержима глупой идеей, что у меня нет времени садиться и писать или что нужно заниматься чем-то серьезным. Даже сейчас я лихорадочно колеблюсь, половину времени размышляя, но надо остановиться и выгулять Гризель [собаку]; я должна разобраться с американскими книгами[23 - Статья ВВ «Американская проза» вышла в нью-йоркском журнале «Saturday Review of Literature» от 1 августа 1925 года.]; правда в том, что мне необходимо попытаться выделить полчаса в день на ведение дневника. Дав ему и имя и место, я, возможно, приду к мысли – таков уж разум человека, – что это обязанность, которой нельзя пренебрегать ради других дел.
Я нахожусь под впечатлением, сложным, от возвращения домой с юга Франции в эту просторную мрачную мирную уединенность Лондона (так, по крайней мере, казалось прошлой ночью), полностью уничтоженную несчастным случаем, свидетелем которого я стала сегодня утром, и женщиной, прижатой автомобилем к ограде и еле слышно стонавшей «ой-ой-ой». Весь день мне мерещился ее голос. Я не побежала на помощь; к ней бросились все пекари и продавцы цветов. Меня не покидает жуткое ощущение жестокости и дикости мира; эта женщина шла в своем коричневом пальто по тротуару – и вдруг, как в кино, огромная красная машина переворачивается и приземляется прямо на нее, и слышится только «ой-ой-ой». Я как раз направлялась посмотреть новое жилье Нессы и на площади встретила Дункана, но поскольку он не видел аварии, то и моих чувств не мог представить себе ни в малейшей степени, да и Несса тоже, хотя она вспомнила несчастный случай, который произошел с Анжеликой[24 - Анжелика Ванесса Белл (1918–2012) – младший ребенок Ванессы, писательница и художница, впоследствии жена Дэвида Гарнетта – любовника Дункана Гранта. История несчастного случая с Анжеликой была описана ранее в дневнике (см. ВВ-Д-II, 5 апреля 1924 г.).] прошлой весной, и пыталась сравнить их. Но я заверила ее, что это всего-навсего случайная незнакомка в коричневом пальто, и мы достаточно спокойно осмотрели дом[25 - О Ванессе Белл и Дункане Гранте см. в Приложении 1. «Новое жилье» Ванессы находилось в доме 37 по Гордон-сквер.].
Со времени моей последней записи, а прошло несколько месяцев, умер Жак Равера[26 - Жак Пьер Поль Равера (1885–1925) – французский художник, получивший образование в Бедалесе (школа в Хэмпшире), Сорбонне и Эммануэль-колледже Кембриджа; один из группы друзей, которых ВВ называла «неоязычниками». В 1911 году он женился на одной из соратниц – Гвендолен Мэри Дарвин (1885–1957). Супруги Равера жили в Вансе на юго-востоке Франции. Все больше страдая от рассеянного склероза, Жак диктовал свои письма жене. Примерно за месяц до смерти Жака, случившейся 7 марта 1925 года, ВВ отправила ему предварительные гранки «Миссис Дэллоуэй», и он ответил: «Этого оказалось почти достаточно, чтобы мне захотелось пожить еще немного ради таких писем и таких книг… Я польщен, а вы знаете, насколько это важное для человека ощущение, и горд, и доволен…».], страстно желавший смерти; он прислал мне письмо о «Миссис Дэллоуэй», и это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Неужели я и правда, наконец, чего-то добилась? Ну, конечно, это не идет ни в какое сравнение с Прустом[27 - Валентин Луи Жорж Эжен Марсель Пруст (1871–1922) – французский писатель, романист и поэт, представитель модернизма в литературе.], в которого я сейчас погружена. Особенность Пруста в том, что он сочетает в себе предельную чувствительность с предельным упорством. Ему нужны все до последнего оттенки окраса бабочек. Он прочен как кетгут[28 - Саморассасывающийся хирургический шовный материал из высушенных и скрученных кишок рогатого скота; кроме того, его используют для струн музыкальных инструментов.] и мимолетен как жизнь бабочки. Думаю, он будет и влиять на меня, и выводить из себя каждым своим предложением. Как я сказала, Жак умер, и меня тут же начали захлестывать чувства. Я узнала об этом здесь в компании Клайва [Белла, см. Приложение 1], Би Хоу[29 - Некая Беатрис Изабель Хоу (1900–?), позже миссис Марк Лаббок, – автор книги «Фея, запрыгнувшая мне на колени» (1927). Дункан Грант написал ее портрет в 1926 году.], Джулии Стрэйчи[30 - Джулия Фрэнсис Стрэйчи (1901–1979) – падчерица Рэй; единственный ребенок Оливера Стрэйчи и его первой жены Руби Майер, с которой он развелся в 1908 году. Воспитанная в основном в домах благонамеренных родственников и в Бедалесе, она в 1924 году делила квартиру в Челси с другой молодой женщиной и пыталась зарабатывать на жизнь. Ей предстояло стать необычной, но не очень плодотворной писательницей.] и Дэди[31 - Джордж Хамфри Вулферстан («Дэди») Райландс (1902–1999) – театральный режиссер, выпускник Итона и Кингс-колледжа Кембриджа. На первом курсе он сыграл роль Электры в постановке трилогии «Орестея» Эсхила; Райландс был энергичным и талантливым участником многих театральных постановок университета. Став членом общества «Апостолов», он привлек внимание как Мейнарда Кейнса, так и Литтона Стрэйчи. Всю вторую половину 1924 года Дэди проработал в издательстве «Hogarth Press», а затем уехал в Кембридж писать диссертацию. Его поэма «Шерсть и тафта», посвященная ВВ, была выпущена издательством Вулфов декабре 1925 года.]. Но я больше не чувствую необходимости снимать шляпу перед смертью. Предпочитаю выходить из комнаты на полуслове, с незаконченной случайной фразой на устах. Вот какое впечатление произвела на меня смерть Жака – никаких прощаний и покорности, а просто шаг в темноту. Хотя для нее [вдовы] это ужасный кошмар. Мне лишь остается вести себя с ней естественно, но это, я полагаю, очень важно. Все чаще и чаще я повторяю слова Монтеня[32 - Мишель де Монтень (1533–1592) – французский писатель и философ. См. «Монтень» из сборника «Обыкновенный читатель»: «Впрочем, хватит о смерти: жизнь – вот что главное» (в пер. Н.И. Рейнгольд). ВВ написала Гвен Равера в тот же день (см. ВВ-П-III, № 1547).]: «Жизнь – вот что главное».
Я жду, чтобы понять, какую форму в итоге приобретет в моей голове Кассис. Там есть скалы. После завтрака мы обычно ходили посидеть на камнях и погреться на солнце. Л., как правило, сидел без шляпы и что-то писал на коленках. Однажды утром он нашел морского ежа – они красные, с шипами, которые слегка подрагивают. После обеда мы ходили гулять по холмам и в лес, где однажды услышали шум машин и обнаружили неподалеку дорогу на Ла-Сьота[33 - Французский портовый город на Лазурном берегу.]. Повсюду были камни и крутые тропинки, а еще очень жарко. Как-то раз мы услышали громкий звук, похожий на птичье щебетанье, и я сразу подумала о лягушках. На лугах распустились неухоженные красные тюльпаны; все поля там напоминали небольшие угловатые ступеньки холма, разлинованные и окаймленные виноградными лозами; то тут, то там виднелись побеги фруктовых деревьев в красных, розовых и даже пурпурных бутонах. Дома тоже угловатые, белые, желтые и голубые, с плотно закрытыми ставнями; вокруг них – ровные дорожки и кое-где ряды левкоев[34 - Левкой, или Маттиола, – род однолетних и многолетних травянистых растений семейства Крестоцветные.]; повсюду – бесподобная чистота и завершенность. В Ла-Сьота огромные оранжевые корабли плавают по голубым водам в маленьких бухтах. Все эти бухты правильной круглой формы и окружены отштукатуренными бледными домами, очень высокими, облупленными и залатанными, со ставнями; возле одних виднеются горшки и клумбы с зеленью, возле других сушится белье; на каком-то крыльце сидела старуха и смотрела вдаль. На каменистом и голом, словно пустыня, холме сушились сети; на улицах играли дети, прогуливались и сплетничали девицы в выгоревших ярких платках и хлопчатобумажных платьях, мужчины убирали лишнюю землю с главной площади, чтобы вымостить ее камнем. Отель «Cendrillon[35 - В пер. с фр.: «Золушка».]» – это белое здание с красной плиткой на полу, рассчитанное человек на восемь. Там были мисс Тугуд, мисс Бетси Робертс, мистер Гурни, мистер Фрэнсис и, наконец, мистер Хью Андерсон[36 - Хью Скелтон Андерсон (1900–1925) – выпускник Нью-колледжа Оксфорда, умерший от менингита 15 июля 1925 года. Позже ВВ упоминает его еще один раз (см. 19 июля 1925 г.).] и мистер Гарроу Томлин[37 - Джордж Гарроу Томлин (1898–1931) – старший брат Стивена Томлина (см. 27 марта 1926 г.). Остальные гости отеля не идентифицированы.]. Все они заслуживают описания на несколько страниц. Да и атмосфера отеля навеяла множество идей, – такая холодная, безразличная, внешне любезная и порождающая очень странные взаимоотношения, как будто человеческая природа сведена к своего роду кодексу, который специально изобретен для подобных ситуаций, когда совершенно незнакомые люди собираются в одном месте и предъявляют права как члены одного племени. На самом деле мы постоянно общались, но в душу к нам никто не лез. А еще мы с Л. были даже слишком счастливы; как говорится, умереть сейчас…[38 - Вероятно, это отсылка к пьесе Уильяма Шекспира «Отелло» (акт II, сцена 1): «Умереть сейчас я счел бы высшим счастьем…» (в пер. М. Лозинского).] Никто не скажет обо мне, что я не знала истинного счастья, хотя мало кто может ткнуть пальцем в конкретный момент или объяснить, что именно их осчастливило. Даже я сама, время от времени купаясь в счастье, могу лишь сказать: «Это все, чего я хочу». Ничего лучшего мне было не придумать, и я не без суеверия испытывала те же, наверное, чувства, что и боги, которые, придумав счастье, должно быть, завидуют ему. Хотя это не так, если счастье случайно свалилось вам на голову.
19 апреля, воскресенье.
Мы уже пообедали; сегодня первый по-летнему теплый вечер, а настроение писать покинуло меня, не успев посетить. Однако мои священные полчаса еще не истекли. Но если подумать, то я лучше почитаю дневник, чем буду писать о том, как отшлифовала кусок про мистера Ринга Ларднера[39 - Ринггольд (Ринг) Уилмер Ларднер (1885–1933) – американский писатель, фельетонист, спортивный обозреватель, автор коротких рассказов и повестей. ВВ обсуждала его работы в своем эссе «Американская проза» (см. 8 апреля 1925 г.).]. Этим летом я собираюсь заработать на писательстве ?300 и построить в Родмелле ванну с горячей водой. Но тьфу-тьфу – книги еще даже не вышли, а я уже волнуюсь, и будущее мое не определено. Что касается прогнозов – лишь «Миссис Дэллоуэй», вероятно, будет иметь успех (в «Harcourt» ее называют «замечательной») и разойдется двумя тысячами экземпляров. Но я сомневаюсь и скорее ожидаю медленного тихого роста славы, как это чудесным образом произошло после публикации «Комнаты Джейкоба». Мое положение рецензентки укрепляется, хотя еще не продано ни одного экземпляра [«Обыкновенного читателя»]. Но я не очень-то переживаю – если только чуть-чуть; мне, как всегда, хочется погрузиться в свои новые рассказы[40 - В этот период ВВ написала несколько рассказов, связанных с «социальным сознанием, сознанием человека в платье и т.д.» (см. 27 апреля 1925 г.), семь из которых были выпущены в виде сборника «Вечеринка миссис Дэллоуэй» (1973) под редакцией Стеллы Макникол. Рукописи и машинописные версии этих рассказов сейчас находятся в коллекции Бергов.], но чтобы в глаза не отсвечивало зазеркалье, то есть Тодд[41 - Дороти Тодд (1883–1966) стала редактором британского «Vogue» в 1922 году; ее идея заключалась в том, что журнал должен не только быть самым авторитетным изданием в области высокой моды, но и стимулировать искусство в целом, и с этой целью она искала и активно привлекала к работе авангардистов из Франции и Англии. Эта политика, хотя и привела к созданию очень сложной и живой продукции, не принесла коммерческого успеха, которого требовали американские владельцы; контракт с ней был расторгнут в 1926 году.], то есть Коулфакс[42 - Леди Сивилла Софи Джулия Коулфакс (1874–1950) – английская светская львица, декоратор интерьеров и «коллекционер интересных людей», которых она и ее муж сэр Артур развлекали в своем доме Аргайл-хаус в Челси.] и др.
Как-то вечером приходил Литтон. Мне показалось, что он на закате жизни; у него очаровательная прямота духа, которой, как мне кажется, никто больше не владеет в таком совершенстве. Критичность разума у него тоже весьма существенна. Христом он, к своему разочарованию, заниматься не будет, ибо становится все более и более требовательным к материалу; говорит, что Христос не существовал, а был лишь плодом воображения; и так много уже известно, что собрать все это в одну книгу просто невозможно. А еще, похоже, отношения с Филиппом Ричи[43 - Достопочтенный Филипп Чарльз Томсон Ричи (1899–1927) – старший сын 1-го барона Ричи Дандийского. В 1924 году он закончил Оксфорд, стал барристером, а также новой любовью Литтона Стрэйчи.] идут на спад. Мы говорили о старых содомитах и их непривлекательности для молодых людей. Моя революция против содомии, как я и надеялась, разошлась по миру. Я немного тронута тем, что кажется их раскаянием и стремлением оправдать свои недостатки. Но если я не могу сформулировать мысль и лишь время от времени спорю с полковником Клайва, какой от меня толк?[44 - Смысл не до конца ясен. В большинстве случаев под «полковником Клайва» подразумевается его старший брат подполковник Уильям Кори Белл (1875–1961), ЧП от юнионистов в Девайзесе (город в Уилтшире) в 1918–1923 гг., чьи взгляды на содомию были, вероятно, более категоричными, чем у Вирджинии. Однако Клайв Белл недавно опубликовал статью под названием «Теория полковника» (N&A от 7 марта 1925 года), в которой обсуждалась книга Эйлмера Мода «Толстой об искусстве» и упоминался Толстой как «отставной полковник – или он был лейтенантом?». Трудно понять, какого именно полковника имела в виду ВВ, но она, вероятно, критиковала не мужскую гомосексуальность саму по себе, а своих современников, способствующих существованию системы поощрений, ориентированной на мужчин.] Бледная звезда Содомита светила слишком долго. Джулиан категорически с этим согласен. Страстную пятницу[45 - Великая пятница – пятница Страстной недели, которая посвящена воспоминанию осуждения на смерть, крестных страданий и смерть Иисуса Христа.] мы провели в Родмелле[46 - Вулфы отправились на машине в Сассекс с Клайвом Беллом и Дунканом Грантом и пробыли в Родмелле с Великого четверга по Пасхальный понедельник, 9–13 апреля.]; стояла июньская погода, и как же прекрасны были волнистые холмы; ах, но как же быстро я все забываю; какие, например, полутона, вероятно, неотличимые друг от друга, между чистыми цветами. Но это размышления для рассказа.
Вчера мы ходили на выставку Макса[47 - Макс Бирбом (1872–1956) – английский писатель, художник-карикатурист, книжный иллюстратор. 18 апреля Вулфы ходили на открытие выставки новых карикатур Бирбома в Лестерских галереях – музей, существовавший в Лондоне с 1902 по 1977 г. Выставка включала серию «Старый и молодой Я», а также огромное количество политических карикатур.] с милым, потрепанным стариной-Ангусом, который кажется мне старшим братом, хотя он на 20 лет моложе. Мы вернулись к чаю (по мере того, как я пишу, на все это опускается тень прошлого – оно становится грустным, красивым, незабываемым) и съели много булочек, а потом обсудили Мерфи[48 - Бернадетт Мерфи пришла работать секретарем в «Hogarth Press» 4 февраля 1925 года.]. Увы, у нее вспыльчивый характер! Она невоспитанная дворняжка, лишенная обаяния; богемная прохвостка, внешне чем-то напоминающая ирландское рагу; полагаю, надолго она тут не задержится. А вот Ангус, несмотря на всю простоту, ведет себя как настоящий джентльмен; не настаивает и признает недостатки. Леонарду придется вырвать зуб в четверг. Я чувствую какую-то скрытую обиду: подозреваю, что она мысленно ведет им счет.
Сегодня вечером в наш подвал заходили Марджори[49 - Марджори Томсон (около 1900–1931) была студенткой Лондонской школы экономикой. Она жила с Сирилом Джудом – госслужащим из Министерства труда. Он был женат и имел трех детей, но Марджори использовала его фамилию и якобы собиралась за Джуда замуж. Она проработала в «Hogarth Press» с января 1923 по февраль 1925 года.] и ее Том[50 - Томас Хамфри Маршалл (1893–1981) – английский экономист и социолог; старший брат Фрэнсис Маршалл (см. 30 апреля 1926 г.). Его семья жила на Брунсвик-сквер и была знакома со Стивенами. Желая работать в Министерстве иностранных дел, он поехал учиться в Германию, когда началась война, и провел там четыре года интерном. Позже он закончил Тринити-колледж Кембриджа и стал преподавать в Лондонской школе экономики.], оба счастливые, по словам Л., и действительно, я считаю, что она должна наслаждаться всеми своими привилегиями: деньгами, едой, безопасностью, штабелями молодых людей и своим верным Томом, возможностью носить облегающие платья, поздними завтраками и вниманием. К тому же она милое надежное создание, и если бы я хотела кого-то видеть, то осмелюсь предположить, что это была бы она.
Все, чего мы хотим сейчас, так это ни с кем не видеться. Завтра я куплю новое платье. Здесь я замечаю, что становлюсь нервной и дерганой, а совесть велит читать мистера Ринга Ларднера, чтобы заработать свои 50 гиней[51 - Гинея – английская, затем британская золотая монета, имевшая хождение с 1663 по 1813 г., когда была заменена совереном. До перехода в 1971 году на десятичную денежную систему одна гинея равнялась фунту с шиллингом.].
20 апреля, понедельник.
Счастье – это иметь маленькую ниточку, на которую будут нанизываться вещи. Например, пойти к портнихе на Джадд-стрит или, скорее, подумать о платье, которое я бы могла заказать у нее, и представить, что оно уже сшито, – это и есть ниточка, которую как будто опускаешь в сундук с сокровищами, а достаешь с уже нанизанным жемчугом. Бедняжка Мерфи в смятении из-за вспыльчивости и резкости Леонарда – оба эти эпитета он, разумеется, отрицает. У нее нет ни драгоценной ниточки, ни сокровищницы; для нее вещи не нанизываются и не соединяются в очаровательные бусы, которые и есть счастье. А вот мои дни, скорее всего, будут наполнены им. Мне нравится эта лондонская жизнь в начале лета – прогулки по улицам и площадям, – а потом, если мои книги (забываю рассказать про памфлет[52 - Памфлет ЛВ «Страх и политика: дебаты в зоопарке» был выпущен издательством «Hogarth Press» в июле 1925 года.] Л.) будут иметь успех, если мы сможем начать ремонт в Монкс-хаусе, и установить для Нелли радио, и поселить Скитсов [неизвестные] в коттедже Шанкса[53 - Эдвард Ричард Бакстон Шанкс (1892–1953) – английский писатель и поэт, выпускник Тринити-колледжа Кембриджа, первый лауреат (1919) Готорнденской литературной премии за сборник стихов «Королева Китая». В 1919–1922 гг. он работал помощником редактора журнала Д.К. Сквайра «London Mercury». В 1921 году Шанкс и его жена заняли коттедж «Charnes», отделенный от Монкс-хауса лишь церковной дорожкой (см. ВВ-Д-II). Его брак оказался неудачным, и в 1926 году Шанкс женился снова.], и если, если, если… Что будет, так это интенсивное удовольствие, периодически сменяемое глубоким унынием. Плохие отзывы, не стоящие внимания, а потом вдруг восхитительный взрыв аплодисментов. Но на самом деле мне лишь хочется отдать ?3 за пару сапог на резиновой подошве и гулять в них за городом по воскресеньям.
Если говорить о моем нынешнем душевном состоянии, есть только одна вещь, которая не подлежит обсуждению, – я наконец-то нашла свою нефтяную скважину, но не могу писать достаточно быстро, чтобы заставить ее бить ключом. Сейчас во мне бурлят по меньшей мере шесть рассказов, и теперь я чувствую, что готова облечь свои мысли в слова. Есть еще, конечно, множество препятствий, но я никогда прежде не чувствовала такого напора и спешки. Я верю, что могу писать быстрее, если писать значит выплескивать фразы на бумагу, а потом печатать их и перепечатывать – переделывать; писательский процесс сейчас напоминает скорее широкие мазки кистью, а пустое пространство я заполню потом. Неужели я могу стать интересной – не скажу великой, но известной – писательницей? Странно, но при всем моем тщеславии я до сих пор не очень-то верила в свои романы и не считала, что смогу в них выразить себя.
27 апреля, понедельник.
«Обыкновенный читатель» вышел в четверг[54 - Издательство «Hogarth Press» выпустило сборник ВВ «Обыкновенный читатель» 23 апреля тиражом в 1250 экземпляров.]; сегодня уже понедельник, а я до сих пор не получила ни одного отзыва, ни в частном порядке, ни в прессе; это как бросить камень в пруд и увидеть, что воды сомкнулись над ним без малейшей ряби. Но я вполне довольна и волнуюсь меньше, чем когда бы то ни было, а пишу лишь для того, чтобы потом не забыть о чудесном прогрессе в написании своих книг. Я сидела в студии «Vogue», то есть у Бэков[55 - Морис Адамс Бэк (1886–1960) и его партнерша Хелен Макгрегор являлись в то время ведущими фотографами журнала «Vogue». Их студия была построена в 1861 году как пристройка к задней части дома 29 по Уэльбек-стрит Томасом Вулнером. Бэк и Макгрегор фотографировали ВВ в 1924 году, и один из снимков появился в майском номере «Vogue» того же года. Портрет с нынешней съемки должен был появиться в майском номере 1926 года.], в их логове, которое мистер Вулнер[56 - Томас Вулнер (1825–1892) – английский поэт и скульптор-прерафаэлит. В 1860-х он просил разрешения сделать бюст Джулии Джексон, матери ВВ, к которой питал «нечто большее, чем художественное восхищение», и которой предложил руку и сердце; обе просьбы были отклонены (см. Лесли Стивен «Книга мавзолея» (1977) под редакцией Алана Белла).] построил себе для работы, и, возможно, именно там он думал о моей матери, мечтая, полагаю, на ней жениться. Сейчас мне кажется, что у людей множественная структура сознания, и я бы хотела исследовать сознание на вечеринке, сознание человека в платье и т.д. Мир моды Бэков, в котором миссис Гарленд[57 - Мадж Гарленд (1898–1990) – влиятельная фигура в британской модной индустрии. В 1925 году она работала модным редактором журнала «Vogue» под началом Дороти Тодд.] руководила процессом, – это, несомненно, целостный мир, объединяющий и защищающий людей от таких, как я, от чужаков. Эта множественная структура очень сложна (мне явно трудно подбирать слова), но мысленно я постоянно возвращаюсь к ней. Сознание на вечеринке, например, или сознание Сивиллы[58 - Возможно, имеются в виду Сивиллы – в античной культуре прорицательницы, экстатически предрекавшие будущее, зачастую бедствия.]. Его нельзя расколоть. Это нечто подлинное. Его надо сохранять целостным. И все же я не до конца понимаю, что хочу сказать*. Кстати, я собиралась написать Грейвсу[59 - Роберт Грейвс (1895–1985) – поэт, романист и литературный критик, который сразу после школы пошел в армию в 1914 году, а после войны поступил в Оксфорд. В 1918 году он женился на 18-летней Нэнси, дочери художника Уильяма Николсона. Информация о предках и образе жизни Грейвса, кратко изложенная здесь ВВ, подробно освещена в его автобиографии «Прощай, все это» (1929). Всего Вулфы опубликовали шесть книг Грейвса.], а потом забыла.
В пятницу, в 16:30, только представьте себе, стоит у двери, вытаращив глаза, мужчина в синей рубашке, без шляпы, с копной взъерошенных волос. «Миссис Вулф?» Я, опасаясь и подозревая, что это какой-то гений из «Nation», решивший излить душу, отвела его в подвал, где он сказал: «Я Грейвс». «Я Грейвс». Все уставились на него. Казалось, он несся по воздуху со скоростью 60 миль в час [? 96,5 км/ч] и вдруг ненадолго приземлился. Потом он поднялся наверх, а я, несмотря на всю свою хитрость, не догадалась заблаговременно вскипятить чайник. Бедный юноша – сплошной протест и позерство. Он как грубая копия Шелли[60 - Перси Биш Шелли (1792–1822) – английский писатель, поэт и эссеист, муж Мэри Шелли, автора книги «Франкенштейн, или Современный Прометей».], за исключением перекошенного носа и невнятных черт лица. Но осознание гениальности плохо сказывается на людях. Он задержался до 19:15 (мы собирались на «Цезаря и Клеопатру» – странную риторически-романтическую пьесу раннего Шоу[61 - Джордж Бернард Шоу (1856–1950) – выдающийся драматург и романист, лауреат Нобелевской премии по литературе (1925) и один из наиболее известных ирландских литературных деятелей. Его пьеса «Цезарь и Клеопатра», впервые поставленная в 1899 году, шла в Кингсвей-холле с Седриком Хардвиком и Гвен Франкон Дэвис в главных ролях. Вулфы ходили на спектакль в четверг вечером 23 апреля, то есть ВВ ошиблась, сказав, что визит Грейвса был в пятницу.]) и был наконец вынужден попрощаться, после того как описал нам свой образ жизни столь увлеченно, что и слова не вставишь. Он готовит, его жена убирает; четверо детей учатся в начальной школе; жители деревни снабжают их овощами; они обвенчались в церкви; его жена называет себя Нэнси Николсон[62 - Энни (Нэнси) Мэри Прайд Николсон (1899–1977) – художница и дизайнер тканей.], не хочет ехать в Гарсингтон и говорит, что заслужила дом просто так; на реке; в деревне с квадратной церковной башней; рядом, но не возле железной дороги – все это, понятное дело, он ей обеспечил. Называющая себя Нэнси Николсон делит друзей на овец и коз. Все это звучало для нас по-молодежному, особенно когда Грейвс вдруг выдал, что происходит из семьи настоятеля церкви, епископа, фон Ранке[63 - Леопольд фон Ранке (1795–1886) – официальный историограф Пруссии, который разработал методологию современно историографии, «отец научной истории». Мать Роберта Грейвса была его внучатой племянницей.] и т.д. и т.п., только с одной целью: сказать, что презирает родственников. И все же, все же он милый простодушный пустоголовый молодой человек, но почему в наше время мы должны что-то кому-то доказывать? Ведь можно же было когда-то жить спокойно, без протестов. Возможно, я пыталась расположить его, так как это моя слабость. Л. был непреклонен. Потом нам предложили билет на кубковый матч, чтобы продолжить общение. Грейвс приехал в Лондон после шести лет отсутствия; в поездах его всегда укачивает; он гордится своей чувствительностью. Нет, я не думаю, что он напишет великие стихи. «Ну а вы что пишете?» Чувствительные тоже нужны; недоразвитые, запинающиеся заики, которые, возможно, облагородят свой собственный участок в Оксфордшире[64 - Церемониальное неметропольное графство на юге Англии.].
А в воскресенье у нас была первая прогулка – в Эппинг[65 - Небольшой торговый город в районе Эппинг-Форест в графстве Эссекс. Об этой прогулке ЛВ в своих записях отметил: «Поехали на поезде в Лоутон, прогулялись по Эппинг-Форесту, Хай-Бич и Чингфорду, а вернулись на автобусе».].
* Я имела в виду второе «Я».
29 апреля, среда.
Спешу (Мур[66 - Джордж Огастес Мур (1852–1933) – ирландский поэт, прозаик, драматург и критик (не путать с философом Джорджем Эдвардом Муром). ВВ, вероятно, читала сборник мемуаров Мура «Приветствую и прощаюсь», а ее рецензия под названием «Джордж Мур» вышла в журнале «Vogue» в начале июня 1925 года.] ждет), но должна зафиксировать факт длительного, эмоционального, довольно трепетного и волнительного визита Тома прошлым вечером; он сообщил нам о своем освобождении («Но я еще не подал заявление об увольнении») от банка; какое-то ниспосланное небесами назначение обеспечило его «четырьмя пятыми от нынешней зарплаты» и определенными «социальными гарантиями», которые вступят в силу в октябре следующего года – идет ли речь о леди Ротермир (которая стала «очень милой») или о четвертом издании журнала, он не уточнил. А еще у него есть на примете дом недалеко от Слоун-сквер, арендная плата всего ?58, и Том мечтает начать жизнь с чистого листа, о чем он в одиночестве думал все свое свободное время на протяжении последних нескольких недель[67 - «Небеса ниспослали» Тому (Т.С. Элиоту, см. Приложение 1) через несколько доброжелательных посредников назначение в редакционный совет издательства «Faber & Gwyer» (позже «Faber & Faber»); Элиот занял эту должность в ноябре 1925 года и работал в издательстве до конца своей жизни. Литературный ежеквартальный журнал «Criterion», созданный и редактируемый Элиотом с 1922 года, финансировался леди Ротермир (1874–1937) – женой владельца газет Гарольда Хармсворта, 1-го виконта Ротермира (см. 16 июня 1929 г.). Теперь же издательство Faber & Gwyer» взяло на себя ответственность (сначала частично, а затем полностью) за журнал, и он продолжил выходить под названиями «New Criterion», затем «Monthly Criterion» и снова «Criterion», вплоть до роспуска редакции в 1939 году. Элиоты собирались переехать в дом 57 по Честер-Террас, недалеко от Слоун-сквер.]. Он проанализировал свою жизнь и увидел, что его отношение к миру, особенно к Вивьен[68 - Вивьен Хейвуд Элиот (1888–1947) – первая жена Т.С. Элиота, за которого она вышла замуж в 1915 году, будучи привлекательной и энергичной девушкой. Она страдала психическим расстройством, и это отразилось на ее внешности. Брак оказался неудачным и был расторгнут в 1933 году.], стало скромнее, податливее, человечнее. Этот добрый, чувствительный, благородный человек обвиняет себя в том, что он типичный американский муж, а наедине (Л. ушел за почтой) рассказал, что исключительно по моему совету Вивьен ничего толком не делает по дому с июня прошлого года, только пишет! Затем он выступил в защиту того, чтобы не писать, и, углубившись в психологию жены, назвал это уловкой с ее стороны. Потом он, предупредив нас, что ему приходится тщательно выбирать выражения, спросил Л.: «Знаете ли вы что-нибудь о психоанализе?». Л. с присущей ему ответственностью ответил утвердительно, и тогда он поведал нам странную историю о том, как доктор Мартин заставил Вивьен задуматься о ее детском страхе одиночества, и теперь она не спускает с него, с Тома, глаз. Последние три месяца он сидел и мурлыкал у Вивьен в комнате, бедное бледное создание, а если ему приходилось отлучаться, то по возращении он обнаруживал ее в полуобморочном состоянии[69 - Очерки Вивьен Элиот, писавшей под псевдонимами Фейрон Моррис и Фанни Марлоу, выходили в каждом ежеквартальном номере журнала «Criterion» с октября 1924 по июль 1925 года. Доктор Мартин был врачом из Фрайбурга и психоаналитиком-любителем, которым восхищалась леди Оттолин Моррелл (см. Приложение 1). 22 мая 1924 года Т.С. Элиот прислал ВВ письмо с хвалебным отзывом о докторе Мартине, который очень помог Вивьен и «фактически добился кардинального прогресса в лечении ее тяжелой болезни»; 10 июля 1925 года Элиот написал ЛВ, что хочет рассмотреть возможность подать на доктора Мартина в суд, если это не повлечет за собой необходимости ехать в Германию.].
«Завтрашний день будет ужасен», – сказал Элиот, поясняя это тем, что он отсутствует дома уже три часа, с 20 до 23. Мы посоветовали другого врача. Но что именно поможет вылечить этот маленький нервный застенчивый комочек: врачи, здравый смысл, отдых, путешествие или какой-нибудь неизвестный радикальный метод, – одному богу известно. Элиот сказал, что у нее абстрактный, а у него исторический склад ума. В итоге я ощутила странное волнение от его визита и искреннего рассказа; каким-то образом это затронуло не только мое тщеславие, но и чувство человеческого достоинства. Симпатия и привязанность к нам, доверие Леонарду и то, что Элиот держался столь непринужденно, каким-то подсознательным образом, как он говорил, но не в разговоре, а мне лично, заставили меня похлопать его по плечу; не ахти какая забота, но это максимум, на что я была способна.
А теперь я немного волнуюсь по поводу «Обыкновенного читателя»; ни слова о нем ни от одной души; возможно, завтра будет рецензия в ЛПТ. Однако чувства мои явно поверхностны; за внешним волнением скрывается существенное спокойствие.
1 мая, пятница.
Это, как говорится, заметка на будущее. «Обыкновенный читатель» вышел 8 дней назад, а до сих пор нет ни одной рецензии, и никто не написал мне, не обсудил со мной книгу и вообще никак не дал понять, что знает о ее существовании, кроме Мейнарда, Лидии и Дункана. Клайв совершенно онемел; у Мортимера грипп и ему не до отзывов[70 - О Мейнарде Кейнсе, Лидии Лопуховой, Рэймонде Мортимере см. в Приложении 1.]; Нэнси [Кунард] видела, как он читал ее, но умолчала о его мнении; все указывает на отсутствие интереса и полный провал. Я только что миновала стадию надежды и страха, а теперь вижу, что мое разочарование уплывает вдаль, словно старая бутылка с запиской, а я готова к новым приключениям. Не стоит удивляться, если то же самое случится с «Миссис Дэллоуэй». Но мне надо написать Гвен[71 - ВВ действительно написала Гвен Равера (мм. ВВ-П-III, № 1550).].
4 мая, понедельник.
Вот температурная кривая книги. Мы ездили в Кембридж, и Голди[72 - Голсуорси (Голди) Лавс Дикинсон (1862–1932) – выпускник Кингс-колледжа Кембриджа, член общества «Апостолов»; политолог и философ, преподаватель, писатель. Во время войны он активно работал над созданием Лиги Наций и в 1917 году вместе с другими единомышленниками опубликовал «Предложения по предотвращению будущих войн». В 1920 году он уволился с должности лектора по политологии.] сказал, что считает меня лучшим из ныне живущих критиков; парализованный человек, Хейворд[73 - Джон Деви Хейворд (1905–1965) – английский редактор, критик и библиофил. В 1925 году он заканчивал обучение в Кембридже и уже страдал от мышечной дистрофии.], в своей резкой неловкой манере спросил: «Кто написал ту необычайно хорошую статью о елизаветинцах, которая вышла два или три месяца назад в ЛПТ?». Я указала пальцем на себя. Итак, в «Country Life[74 - Иллюстрированный еженедельник, посвященный английской загородной жизни, архитектуре и декору. В номере от 2 мая 1925 года вышла анонимная рецензия под названием «Что читает “Обыкновенный читатель”?».]» появилась одна насмешливая рецензия, ужасно слабая и невнятная, пытающаяся объяснить, что такое «Обыкновенный читатель», а другая, говорит Ангус, вышла в «Star[75 - Лондонская вечерняя газета, издававшаяся с 1788 по 1960 г. В номере от 1 мая 1925 года вышла рецензия Горация Торогуда; о дизайне обложки он написал, что «так плохо ее можно было сделать только нарочно».]» и высмеивает обложку Нессы. Исходя из этого, я прогнозирую массу критики в том ключе, что я пишу невразумительно и странно; быть может, некоторый энтузиазм; медленные продажи и укрепление репутации. О да, репутация закрепится. Вот только у меня болит голова, и я не могу пойти с Ангусом на концерт, а Леонард устраивает Рэндаллу прощальный ужин[76 - 3 мая 1925 года Джон Рэндалл праздновал пятидесятилетие своей работы корректором в издании N&A; окончательно он вышел на пенсию в январе 1926 года, когда ЛВ от имени всех коллег подарил ему барометр.], и какое же это облегчение – посидеть в тишине (избавление от обязательств – высшее счастье), и я бы хотела описать Пернель[77 - Джоан Пернель Стрэйчи (1876–1951) – четвертая из пяти сестер Литтона, языковед, преподавательница французского языка, директриса Ньюнем-колледжа Кембриджа.], Кембридж, Брейтуэйт[78 - Ричард Беван Брейтуэйт (1900–1990) – философ-моралист, выпускник Кингс-колледжа, член общества «Апостолов» и интеллектуального круга Мейнарда Кейнса в Кембридже.] и Хейворда с постскриптумом о Томсоне[79 - Джордж Деруэнт Томсон (1903–1987) – британский историк, филолог-классик (эллинист) профессор греческого языка Бирмингемского университета; выпускник Кингс-колледжа Кембриджа, член общества «Апостолов».]. Прекрасное место, полное, как и все сейчас, дуновений прошлого. Проходя мимо дома Дарвинов, я заметила ивы[80 - Пока ЛВ ужинал со своими братьями-апостолами, ВВ отправилась на ужин с директрисой Ньюнем-колледжа Пернель; по пути она проходила мимо Ньюнем-Грейнджа, дома Дарвинов у реки. Томсона и Брейтуэйта ВВ, вероятно, видела на следующий день, поскольку с одним из них ЛВ завтракал, а с другим обедал.]; с растущей материнской нежностью, которая сейчас приходит ко мне, я там думала о себе; о Руперте[81 - Руперт Брук (1887–1915) – английский поэт, известный своими идеалистическими военными сонетами, написанными в период Первой мировой войны. В 1915 году он вошел в состав Средиземноморских экспедиционных сил, чтобы принять участие в Дарданелльской кампании. В апреле того же года Руперт умер от сепсиса на французском плавучем госпитале в Эгейском море.]; потом пошла в Ньюнем и воодушевила миссис Палмер[82 - Хелен Элизабет Палмер (1887–1954), овдовевшая сестра давнего поклонника ВВ Уолтера Лэмба (см. ВВ-Д-I, ВВ-Д-II, преподавала в Ньюнем-колледже.] разговорами о том, что Пернель выходит замуж за архиепископа.
Ничего не могу закончить; миссис Асквит[83 - Эмма Маргарет (Марго) Асквит (1864–1945) – светская львица, писательница, вторая жена Герберта Генри Асквита. Как женщина недисциплинированного ума, необузданной откровенности, большой жизненной силы и ярких эмоций, она была обузой для политики, но оказывала стимулирующее влияние на общество. Рецензия ВВ (под названием «Цыганка или гувернантка?») на ее книгу «Места и люди» вышла в N&A от 16 мая 1925 года.] застряла как ком в горле; буду читать Мура до ужина и после него, пока не придет Леонард. Нет, я не хочу слушать Баха[84 - Иоганн Себастьян Бах (1685–1750) – немецкий композитор, органист, педагог.], так что, отдав билеты Ангусу, я обеспечила ему компанию в лице очаровательного молодого человека.
С Пернель было намного проще, чем раньше. Мы сидели у ее камина и сплетничали о смерти Кейт[85 - Кэтрин Стивен (1856–1924) – библиотекарь, а затем директриса Ньюнем-колледжа Кембриджа. Выйдя на пенсию, она жила на Розари-Гарденс 4 в Южном Кенсингтоне. См. ВВ-Д-II, 19 февраля 1924 г.: «…а там на полке в ряд стояли все ее дневники с 1 января 1877 года. … в свой последний день она намерена сказать служанке: “Принеси мои дневники, которые ты найдешь в шкафу, а теперь брось их в огонь”». ], которая еще за неделю до своего ухода гуляла с собакой; которая была совершенно замкнутой и напоминала скелет, мертвеца, ходившего с саркомой; никаких врачей. Никаких упоминаний и 58, кажется, сожженных коричневых дневников.
9 мая, суббота.
Только что вернулась из театра «Chiswick[86 - «Chiswick Empire» – снесенный в 1959 году театр, находившийся возле парка Тернем-Грин в лондонском предместье Чизик. Кембриджская любительская драматическая труппа представила 9 мая пьесы Еврипида «Елена» и «Циклоп» в версиях Д.Т. Шеппарда, который выступил с вступительным словом «Еврипид и комедия».]», где вместе с Лидией и Бертой Рак[87 - Эми Роберта (Берта, Салли) Рак (1878–1978) – плодовитая валлийская писательница, выпустившая больше 90 любовных романов. С 1909 до 1918 года, когда ее муж сменил фамилию и она стала Эми Оливер, ее звали миссис Оливер Онион. В своем письме Квентину Беллу Берта Рак ошибочно вспоминает, что они с ВВ и Лидией ходили на пьесу Аристофана «Лягушки» (см. КБ-II). Кроме того, ВВ убивает «Берту Рук» в «Комнате Джейкоба».] смотрела греческую пьесу; прекрасный весенний день, все деревья по пути через парк зацвели; это мимолетное путешествие напомнило мне прогулку с Нессой, Клайвом и Тоби[88 - Джулиан Тоби Стивен (1880–1906) – брат Ванессы Белл и Вирджинии Вулф, умерший от брюшного тифа, которым он заразился в Греции.], с которым мы в один голос назвали Гайд-парк «урбанистическим».
Что касается «Обыкновенного читателя», то в ЛПТ было почти две колонки рассудительных и разумных похвал – ни то ни се – такова моя судьба в «Times». А Голди пишет, что, по его мнению, «это лучшая критика на английском языке – юмористическая, остроумная, глубокая»[89 - Рецензия Г.Л. Дикинсона «Миссис Вулф как критик» вышла в ЛПТ от 7 мая 1925 года, а ВВ цитирует его письмо от той же даты.]. Мои критики ударяются в крайности или называют меня посредственной – такая вот судьба. И то же самое ждет скоро «Миссис Дэллоуэй».
Я измучилась и вымоталась сидеть рядом с моржихой Салли Онион, которая распаляется при виде танцующих молодых людей. Прошлой ночью у нас был скудный ужин с Сэнгерами[90 - Чарльз Перси Сэнгер (1871–1930) – барристер, друг и современник Бертрана Рассела и Роберта Тревельяна в Тринити-колледже Кембриджа, член общества «Апостолов». Анна Доротея (Дора) Сэнгер (1865–1955) – его жена. Она была высокодуховной женщиной и активным филантропом, страдала от тяжелого артрита. ВВ считала ее черствой.], чей посредственный комфорт и вкус меня огорчают; ох, немного эстетики в жизни им бы не помешало, как сказала бы Берта Рак – бесстыдная женщина, которую поселили в непристойном доме в Южном Кенсингтоне; она напоминает всадницу в бледном батисте с гвоздикой, а еще у нее выраженные передние зубы с красным гребнем десны на них. Малышка Лидия мне понравилась; как работает ее разум? Она словно парящий жаворонок, ведомый каким-то великим инстинктом; полагаю, у нее прекрасная натура, обретающая форму в руках Мейнарда.
Вчера вечером у нас были Морган[91 - Эдвард Морган Форстер, см. Приложение 1.] и Брейс[92 - Дональд Клиффорд Брейс (1881–1955) – американский издатель и основатель «Harcourt, Brace, & Co.».]; Морган умолял Леонарда приехать в гости; я хотела добавить, что его прооперировали из-за перелома кости запястья, но сейчас…
14 мая, четверг.
Первый день лета, распускаются листья, и Тависток-сквер почти вся в зелени. Ох, как, должно быть, хорошо за городом, где некоторые из моих друзей к тому же читают сейчас «Миссис Дэллоуэй»[93 - Роман «Миссис Дэллоуэй» был выпущен издательством «Hogarth Press» 14 мая 1925 года.].
Я планировала больше писать о судьбе своих книг. «Обыкновенного читателя» мало покупают, зато много хвалят. Мне было очень приятно открыть сегодня утром «Manchester Guardian[94 - Ежедневная леволиберальная газета в Великобритании, основанная в Манчестере в 1882 году. В 1959 году она сменила название на «Guardian» и выходит по сей день.]» и почитать мистера Фоссетта[95 - Хью И’Энсон Фоссетт (1895–1965) – английский писатель, литературный критик и биограф, поэт и религиозный автор. Его рецензия (под названием «Мастерство Вирджинии Вулф») вышла «Manchester Guardian» от 14 мая 1925 года.] о мастерстве ВВ – о сочетании блеска и честности с глубиной и эксцентричностью. Вот если бы так написали в «Times», но они мямлят, словно люди, говорящие с набитым ртом. Я ведь рассказывала, что в «Times» мне посвятили почти две невнятные колонки? Но вот что странно: я, признаться, совсем не нервничаю из-за «Миссис Дэллоуэй». С чего бы это? Если честно, мне впервые скучно при мысли о том, как много придется говорить о своих книгах летом. Правда в том, что писать – это глубокое удовольствие, а быть прочитанным – поверхностное. Сегодня я вся на взводе от желания отбросить журналистику и приступить к роману «На маяк». Он будет довольно коротким; нужно полностью раскрыть характер отца и матери, Сент-Айвс, детство и все обычные темы, которые я обычно пытаюсь вместить: жизнь, смерть и т.д. Но в центре будет отец, сидящий в лодке и декламирующий «Поодиночке гибнем мы в клубящихся пучинах тьмы»[96 - Цитата из стихотворения Уильяма Купера «Смытый за борт» (в пер. Г. Кружкова).]. Однако надо повременить. Сначала я должна написать несколько маленьких рассказов, а «На маяк» пускай настаивается и занимает мысли между чаем и ужином, пока не будет готов к написанию.
Вчера был день бесконечной болтовни – с Дезмондом[97 - Дезмонд Маккарти, см. Приложение 1.] после доктора Лейса[98 - Норман Маклин Лейс (1875–1944) – британский африканист, критик империализма и колониализма. Вулфы издали его книгу «Кения» с предисловием Гилберта Мюррея.], с лордом Оливье[99 - Сидни Холдейн Оливье, 1-й барон Оливье (1859–1943) – британский государственный деятель, колониальный администратор и фабианский социалист. В итоге издательство «Hogarth Press» выпустило четыре его книги.] после Дезмонда, с Джеймсом[100 - Джеймс Стрэйчи, см. Приложение 1.] и Дэди в завершение, а у Л. в это время было множество, я забыла сколько, переговоров по поводу издательства и в придачу комитетов. Лига Наций процветает (Иннес[101 - Кэтлин Иннес (1883–1967) – британская квакерша, писательница, пацифистка и педагог. В данном случае ВВ имеет в виду ее книгу «История Лиги Наций для молодежи», выпущенная издательством «Hogarth Press» в апреле 1925 года.], я имею в виду). Но я хотела описать милого старину Дезмонда, которого я была рада снова увидеть; он протянул мне обе руки, а я усадила его в кресло, и мы проговорили до семи вечера. Он довольно изможденный и постаревший, смутно, я полагаю, чувствующий, что в свои 45 лет у него нет особых достижений, кроме детей, которых он обожает: пишущего Микки[102 - Майкл Дезмонд Маккарти (1907–1973) – старший сын Молли и Дезмонда; фермер.] и Дермода[103 - Дермод де ла Шеваллери Маккарти (1911–1986) – младший сын Молли и Дезмонда; педиатр; автор ряда исследований распространенных нарушений в детском возрасте и роста у детей из неблагополучных семей.] с Рэйчел[104 - Рэйчел Маккарти (1909–1982) – дочь Молли и Дезмонда, вышедшая замуж за лорда Дэвида (Гаскойн-Сесила) и выпустившая роман.], играющих на флейте и фортепиано. Все отношения Дезмонда с людьми очень плодотворны, но, как сам он сказал о Хаусмане[105 - Альфред Эдвард Хаусман (1859–1936) – один из самых популярных поэтов-эдвардианцев, профессор латыни в Кембридже с 1911 по 1936 г. Прежде чем стать академиком и публиковать стихи, он 10 лет проработал в патентном бюро.], «боже, не дайте ему бросить зерновую биржу[106 - Биржа, на которой торгуют зерном. Это можно интерпретировать как способ Дезмонда выразить свою надежду на то, что его сын Майкл, мечтавший стать фермером, займется чем-то более полезным и прибыльным, например культивацией и продажей пшеницы, а не будет страдать от финансовых и этических проблем и переживаний, став писателем.] и заняться литературой!». В течение пяти лет я слушала его размышления о пятидесяти разных статьях, о множество старых бумаг, пылящихся в ящиках, а теперь – о Джеффри Скотте[107 - Джеффри Скотт (1884–1929) – английский ученый и поэт, известный как историк архитектуры, автор книги «Архитектура гуманизма» (1914). Закончив Оксфорд, он работал в Италии помощником Бернарда Беренсона, архитектором и дипломатом.], которого повысили, чтобы тот написал о Донне[108 - Джон Донн (1572–1631) – английский поэт и проповедник, настоятель лондонского собора Святого Павла, крупнейший представитель литературы английского барокко. Джеффри Скотт никогда не писал о Донне, а к намерениям Дезмонда в этом отношении ВВ апеллирует 21 мая 1912 года: «… мы взялись за историю жизни Донна. Поскольку огромная часть истории Англии так или иначе становится доступной, книга произведет фурор» (см. ВВ-П-I, № 617). Эссе Дезмонда о Донне было переиздано в его книге «Критика (1932) – «подборка из подборки, сделанной для меня на основе многолетней литературной журналистики». ВВ просмотрела статьи Дезмонда (см. 15 мая и 1 июня 1925 г., а также ВВ-П-III, № 1553), чтобы побудить его сделать из них книгу, но ее усилия не принесли плодов.]; Дезмонд собирался сделать это еще в 1912 году. Помню, как он давал обещание на Брунсвик-сквер. А я говорила, что мне не терпится подержать книгу в руках и прочесть ее от корки до корки, и Дезмонд был очень тронут, поскольку одних только детей недостаточно; каждый мечтает сделать что-то исключительно своими руками, а 5 ящиков пыльных бумаг изрядно потрепались и сгнили за 45 лет. А еще он с энтузиазмом хвалил «Обыкновенного читателя» и собирается выпустить рецензию[109 - Рецензия «Приветливого Ястреба» (Дезмонда), в которой он назвал «Обыкновенного читателя» «самой необычной книгой», вышла «New Statesman» от 30 мая 1925 года.]. Так мы и болтали обо всем подряд: о Вернон Ли[110 - Псевдоним английской писательницы Вайолет Пейджет (1856–1935), которая, родившись во Франции и живя в основном во Флоренции, выпустила более тридцати томов исторических произведений, путевых очерков и художественных произведений, включая новаторские «Исследования XVIII века в Италии». ВВ, вероятно, познакомилась с ней во Флоренции в 1909 году. Две рецензии ВВ на ее книги («Сентиментальный путешественник», «Искусство и жизнь») выходили в ЛПТ в 1908–1909 гг.] с ее дешевыми вычурными кольцами, идиоматическим итальянским и злобными взглядами, из-за которых она не осмеливается писать мемуары; о спускавшейся по ступенькам театра Лилли Лэнгтри[111 - Лилли Лэнгтри, урожденная Эмили Шарлотта ле Бретон (1853–1929), – британская актриса и «светская львица», известная своими романами, в том числе с принцем Уэльским.] и о ее маячащей сзади дочери[112 - Жанна Мари Лэнгтри Малькольм (1881–1964) – незаконнорожденная дочь Лилли Лэнгтри и Людвига Александр Баттенберга, первого немецкого принца из дома Баттенберг.] – «красота, поразившая в самое сердце»; а еще о Логане[113 - Логан Пирсолл Смит (1865–1946) – британский эссеист и критик американского происхождения, выпускник Гарварда и Оксфорда, известный своими афоризмами и эпиграммами.] и Оттолин[114 - Леди Оттолин Моррелл, см. Приложение 1. В 1925 году она подумывала о переезде из Гарсингтона в Челси, а Логан винил ее в разводе сестры с Расселом, с которым у Оттолин когда-то был долгий и бурный роман.], о рецидиве рака Элис[115 - Элис Рассел, урожденная Пирсолл Смит (1867–1950), – сестра Логана и первая жена Бертрана Рассела. После развода Элис жила вместе с братом на Сент-Леонардс-Террас в Челси, а Бертран Рассел со своей новой женой Дорой – неподалеку, на Сидни-стрит.] – «самой несчастной на свете женщины». У Логана под боком новая миссис[116 - Дора Рассел, урожденная Блэк (1894–1986), – британская писательница, феминистка и социалистка, вторая жена Бертрана Рассела.] Бертран Рассел[117 - Бертран (Берти) Артур Уильям Рассел, 3-й граф Рассел (1872–1970) – философ, логик, математик и общественный деятель, известный своими работами в защиту пацифизма, атеизма, а также либерализма и левых политических движений. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1950).], так что соседство с Оттолин его просто добьет, однако он, как дурачок, ничего толком не пояснял, а только жаловался, что Оттолин разрушит деревенский покой Челси, что, разумеется, ее возмущает. Во всем этом Дезмонд выступает в роли платежеспособного посредника, добротой и здравым смыслом которого просто пользуются. Что еще мы обсуждали? Быть может, Елизаветинцев? Феникса; огромный рот и маленькое тело бедняжки Рэй Литвин[118 - Рэйчел Литвин (1890–1977) – актриса, которая позже стала художницей. В воскресенье 10 мая Вулфы ходили на спектакль, поставленный обществом «Феникс» в театре «Adelphi», по пьесе Томаса Отуэя «Сирота». Рэй Литвин играла главную роль – Монимию, сироту.]; потом вернулся Л., а я как раз успела прогуляться по площади перед званым ужином; и Дэди, и Джеймс, оба были очень веселы и приветливы, а к Дэди я, кстати, очень привязалась – такой он чувствительный и нежный, а в один прекрасный день он возьмет себя в руки и станет менее зыбким. Время шло, и он действительно все более серьезно и взволнованно говорил о своей диссертации[119 - Диссертация Дэди Райландса была в итоге напечатана издательством «Hogarth Press» в мае 1928 года в качестве первой части его книги «Слова и поэзия».], о том, как поэты используют слова и фиксируются на каком-нибудь одном, наполняя смыслами и символами. Вот только эти ученые хотят понять книги через их написание, а не через прочтение.
В следующий раз надо не забыть написать об одежде, если, конечно, будет желание. Моя любовь к вещам очень волнует меня, но только это не любовь, а нечто такое, в чем я еще хочу разобраться.
15 мая, пятница.
Две негативные рецензии на «Миссис Дэллоуэй» («Western Mail[120 - Британская ежедневная газета-таблоид, выходящая с 1869 года. Рецензия на «Миссис Дэллоуэй» вышла в номере от 14 мая 1925 года. Рецензент написал, что книга «не очень-то его заинтересовала», но предположил, что «читатели с чрезвычайно гибким умом могут счесть историю последовательной».]» и «Scotsman[121 - Шотландская ежедневная газета-таблоид, выходящая с 1817 года. В своей рецензии, также от 14 мая, критик предупредил, что «никому, кроме психически здоровых людей, этот роман читать нельзя», и заключил: «Можно, конечно, сказать, что такова жизнь, но искусство ли это?!».]»); невразумительно, не искусство и т.д., а еще пришло письмо от молодого человека из Эрлс-Корта[122 - Район Кенсингтона в Западном Лондоне.]. «На этот раз у вас получилось – вы ухватили жизнь и уместили ее в книгу…» Пожалуйста, простите мой порыв, но дальнейшее цитирование излишне, да и это писать не стоило, если бы только не шум в голове. Но чем он вызван? Внезапной жарой, полагаю, и ритмом жизни. Нельзя мне смотреть на свои фотографии. А еще я обедала с Дезмондом и читала журналистику этого старого доброго Филина. Дело в том, что его статьи не бьют в цель. А вот мы с Литтоном, может, и не умнее, и не пишем лучше, но в нас есть напор, который делает статьи цельными. И все же у Дезмонда есть интересные мысли, которые можно оставить, да и сам он становится очень щепетильным и иррациональным, когда думает об этом, а мне важно, чтобы он был доволен. Итак, мы пообедали в гриль-баре «Connaught Rooms[123 - Ресторан, который находился на Грейт-Квин-стрит, как и офис издания «New Statesman», литературным редактором которого был Дезмонд Маккарти.]», где другие люди ведут деловые переговоры, выпили бутылку вина и покопались в грязном белье, как он это называет. Дома я обнаружила, что из «Vogue» прислали еще фотографии: одна нужна для «T.P.», вторая для «Morning Post»[124 - Из «Vogue» прислали снимки, сделанные Бэк и Макгрегор (см. 27 апреля 1925 г.). Фотографий ВВ не было ни в «T.P.’s Weekly» (малоизвестное издание), ни в «Morning Post».]. «Обыкновенный читатель» продается по 2–3 экземпляра в день.
В этом Лондоне предзакатных тонов мы собираемся на спектакль. Но журналистика – это, конечно, зло. Как почитаю ее, так не могу писать. Нет времени – надо переодеться, а об одежде я напишу на днях.
17 мая, воскресенье.
