Дневники: 1925–1930

скачать книгу бесплатно


Вирджиния начинает новую тетрадь (Дневник XV). Титульный лист подписан:

Тависток-сквер 52

1926

8 февраля, понедельник.

Только что вернулась из Родмелла, чтобы воспользоваться очередным приливом сил. Думаю, я должна объяснить, почему пропустила почти целый месяц. Во-первых, грипп или краснуха; во-вторых, Вита; потом нежелание чем-либо заниматься, в том числе переплетом нового дневника, вплоть до прошлой недели. Но вот дело сделано, а я поглядываю на свой дневник и думаю о том, какая же, черт возьми, его ждет судьба. Он послужит основой для моих мемуаров. В 60 лет я должна буду сесть и написать их. В качестве набросков для будущего шедевра – я ведь ужасно капризный читатель дневников и никогда не знаю, что именно мне понадобится или взбредет в голову, – напишу о полученных по приезде письмах. 1) Оттолин пишет о том, какое замечательное у меня эссе «О болезни»[261 - Эссе ВВ «О болезни» вышло в январском номере журнала Т.С. Элиота «New Criterion».]. Она как раз лечится. 2) Длинное письмо с истерической лестью от миссис Кейлер, которая переводит «Комнату Джейкоба»[262 - Мари Киффер (а не Кейлер) и Клод Дравэн опубликовали свой перевод двух отрывков «Комнаты Джейкоба» в мартовском номере 1927 года парижского издания «La Revue nouvelle» и в «La Revue politique et littеraire» от 6 августа 1927 года.]. 3) Открытка, выставляющая отправительницу в невыгодном свете, от мисс Этель Пай[263 - Маргарет Этель Пай (1882–1960) – художница и скульптор, косвенно связанная с группой людей, которых ВВ называла «неоязычниками».], которая однажды встретила меня в омнибусе и теперь хочет сорвать маску с моего лица. 4) Письмо от «Harcourt Brace» с чеком от «Forum» за эссе «О болезни»[264 - Эссе ВВ «О болезни» было перепечатано (под названием «Болезнь: неизведанные глубины») в апрельском номере 1926 года нью-йоркского издания «Forum».]. 5) Письмо с предложением вступить в комитет Английской ассоциации[265 - ВВ была включена в состав генерального комитета Английской ассоциации (основанной в 1906 году для изучения и продвижения английского языка и литературы) 28 января 1926 года. Хотя нет никаких записей о том, что она когда-либо посещала собрания, ее имя постоянно появлялось в списках вплоть до 1934 года.]. 6) Вырезка из «Dial[266 - Ежемесячный литературный журнал, выходивший в Нью-Йорке с 1840 по 1929 г. В февральском номере «Dial» вышел позитивный и довольно подробный обзор первых шести книг серии «Hogarth Essays».]» о серии «Hogarth Essays». 7) Записка от Клайва с приглашением на ужин ради знакомства с его братом[267 - Имеется в виду Уильям Кори Белл (см. 19 апреля 1925 г.).]. Чувствую, я становлюсь важной. Это почта за три дня. Я немного устала от того, что слишком много думала о романе «На маяк». Никогда еще не писала так легко и не воображала так много. Марри[268 - Джон Миддлтон Марри (1889–1957) – второй муж Кэтрин Мэнсфилд, писатель, журналист, редактор, литературный критик, ведущее светило в том мире журналистики и пропаганды, который ВВ назвала «преисподней». Статья Марри под названием «Возрождение классики» вышла в «Adelphi» от 9 февраля 1926 года. В ней он пишет: «“Комната Джейкоба” миссис Вулф и “Бесплодная земля” мистера Элиота – книги, очевидно, одного порядка. Обе провальные… Через 10 лет никто не возьмет на себя труд (и немалый) прочесть хотя бы одно из этих произведений, если только в их авторах не произойдет каких-то революционных изменений – некоего освобождения и обретения настоящей спонтанности, – которые заставят потомков изучать пройденный писателями путь».] говорит, что через 10 лет никто не будет читать мои произведения… Ну да, сегодня вечером я получила новое издание «По морю прочь» от «Harcourt Brace», а эта книга вышла 11 лет назад.

23 февраля, вторник.

Вот прозвучал обычный звонок в дверь, и вошла Гвен [Равера], а я была довольно сонной и никчемной, чувствуя, что мне нечего ей дать, тогда как она может попросить что угодно. Я была права: она действительно запуталась в огненной сети, сети любовной, сети того – как там ее звали? – кто получил смертельные ожоги; у нее они более глубокие и болезненные, чем у него[269 - ВВ ссылается на древнегреческие и древнеримские мифы: Семела была сожжена огнем своего возлюбленного, бога Юпитера; любовники Венера и Марс были пойманы в сеть ревнивым мужем Вулканом и выставлены на посмешище созванным богам.]. Но как же плохо мы знаем других людей! Сеть Гвен лежит на мне, но не жжется. И я делаю ей небольшие бессмысленные одолжения, от которых никому не легче, а если не делаю, то чувствую угрызения совести. Из-за всего этого у меня нет особого желания писать, а мое состояние усугубляется тем, что 1) Нелли не хочет делать мармелад; 2) близится какое-то мероприятие; 3) из уважения к желанию Л. я не могу пойти на прощальную вечеринку Мортимера[270 - Рэймонд Мортимер собирался отправиться в Тегеран, чтобы присоединиться к Николсонам; Вита планировала вернуться в Англию 10 мая.]; 4) Дэди пригласил меня на чай, а я не пошла; 5) я забыла последний пункт – суть в общем дискомфорте; весна и похороны; желтые огни и белые цветы; красивые черно-желтые указательные знаки и т.д. Вита пишет плоские письма, а я скучаю по ней. Я скучаю по сиянию, лести и празднику. Я скучаю по ней, хотя, как мне кажется, не очень сильно. Но все равно скучаю и хочу, чтобы поскорее наступило 10 мая, а потом не хочу – такая вот у меня противоречивая натура, и, встречаясь лицом к лицу, я часто испытываю к людям отвращение.

Новая книга, словно ветер, расправила мои паруса. Речь о романе «На маяк». Думаю, в моих интересах подчеркнуть, что наконец, наконец-то, после борьбы с «Комнатой Джейкоба», после всей той агонии, сопровождавшей написание «Миссис Дэллоуэй», кроме концовки, я сейчас пишу так быстро и свободно, как никогда прежде за всю свою жизнь; пишу раз в двадцать быстрее, чем любой другой роман. Думаю, это и есть доказательство того, что я на правильном пути и что все, долгое время зревшее в моей голове, скоро принесет свои плоды. Забавно, что я теперь изобретаю теории о плодовитости и свободе, тогда как раньше ратовала за некую краткость, немногословность и старание. Как бы то ни было, утром всегда так, и я прикладываю чертовски много усилий, чтобы не забивать себе голову этим еще и после обеда. Я с головой погружена в роман и выныриваю наружу сама не своя, и не знаю, о чем говорить, когда мы гуляем по площади, что, разумеется, плохо. Хотя на книге это, возможно, скажется, положительно. Конечно, со мной такое не впервые: все мои романы были написаны подобным образом. Я чувствую, что могу теперь все отпустить, а под «всем» я имею в виду людей, тяжесть и путаницу в голове.

Еще я виделась с Литтоном, с Эдди и Мэри; забыла сказать, что я теперь сдержанна в общении и наслаждаюсь этим. Хотя после апатии ко мне, похоже, возвращается бодрость. Вот-вот начнется сезон книгопечатания. Несса спрашивает: «Почему бы тебе не бросить это?». Я отвечаю, что мне нравится. Но теперь сомневаюсь. А как же Рим и Сицилия? Вот Мэннинг-Сандерс[271 - Рут Мэннинг-Сандерс (1886–1988) – английская поэтесса и писательница, известная серией детских книг, для которых она собирала и пересказывала сказки со всего мира. Вторая брошюра ее стихов была выпущена издательством «Hogarth Press» в июне 1926 года.] точно не стоит усилий. Неужели я такой же фанатичный трудоголик, как мой отец? Отчасти, наверное, да, но мне это не нравится. Сегодня вечером у нас ужинают Фрэнсис Биррелл и Роза Маколей[272 - Дама Эмили Роза Маколей (1881–1958) – английская писательница, награжденная Орденом Британском империи.]. Ради этого я даже купила подставку для тостов и новое покрывало, чтобы прикрыть этот ужасный комод, который раздражает меня вот уже два года. Теперь я так довольна видом, что выхожу на улицу поглядеть, как он смотрится снаружи из окна.

24 февраля, среда.

Пишу второй день подряд, что большая редкость; Фрэнсис и Роза Маколей действительно приезжали вчера вечером – думаю, скоро я начну называть ее просто Розой. Фрэнсис не очень-то обрадовался встрече с ней; мои переживания, словно мелкие мошки, не дают мне покоя; звонила Гвен; я не слишком отзывчива, и ее это настораживает; я раскаиваюсь и перезваниваю. Теперь о Розе: поначалу она слишком болтливая, потом успокаивается; тощая как палка, воздушная и потрепанная. В ней была какая-то напускная интеллектуальность и налет показной литературности, но я думаю, что она просто переволновалась, а еще, несомненно, воспринимала нас любопытствующими чужаками. Как бы то ни было, в середине ужина погас свет; мы зажгли несколько свечей для стола, и я оставила их с Фрэнсисом поговорить с глазу на глаз в полумраке. В общем-то нет в ней ни капли глупости; я представляю Розу выступающей на каких-нибудь съездах; только она покрыта глазурью и довольно дешевой позолотой, но при всем при этом ее просят произносить речи на ужинах, высказываться в газетах и т.д.; она была на обеде в Лиге Наций, ужинала с Иоло Уильямсом[273 - Иоло Анейрин Уильямс (1890–1962) – английский писатель, журналист (литературный корреспондент «London Mercury» с 1920 по 1939 год) и политик Либеральной партии.], встречалась с Джеком Сквайром[274 - Сэр Джон Коллингс Сквайр (1884–1958) – писатель и поэт, наиболее известный как редактор литературного журнала «London Mercury» в послевоенный период, а также редактор и рецензент издания «New Statesman». У Сквайра был псевдоним «Solomon Eagle» (Eagle в пер. с англ. значит «орел»). Любопытно, что Дезмонд Маккарти, сменивший его на посту редактора, писал под псевдонимом «Affable Hawk» (в пер. с англ.: «Приветливый Ястреб»).], который отрастил усы и напоминает жезлоносца.

«Дайте-ка подумать: между Блумсбери и Чизиком[275 - Район на западе Лондона.] есть, по-моему, некоторое противостояние», – сказала она. Потом мы дали определение группе «Блумсбери». Она заявила, что ее цель – отстаивать здравый смысл. Она пишет статью о послевоенном Лондоне для американской газеты. Я уточнила, из Кембриджа ли она[276 - Роза Маколей училась в Сомервиль-колледже Оксфорда, но ее отец Джордж, был выпускником Кембриджа и последние 10 лет своей жизни читал там лекции по английскому языку. Ее статья «Новый Лондон с 1914 года» вышла в «New York Times» в мае 1926 года.]. Именно такие вещи заставляют в ней сомневаться. Зачем ей так нарочито и без нужды лезть на рожон? Рискну предположить, что все наши «ведущие леди-романистки» делают то, о чем их попросят, вот только я не совсем одна из них. Мне показалось, что мое самомнение сильно упало, а важность уменьшилась; это часть платы за встречи с новыми людьми, и она еще выше, когда ходишь к ним в гости. Во всяком случае, этих расходов удалось избежать; здесь, в незыблемом Блумсбери, люди, сами того не осознавая, склонны преувеличивать свою важность. Потом пришла Гвен. Мне нравится Фрэнсис, его смех и шальная энергия. Он викторианец. По правде говоря, мы много говорили, пока Л. был в подвале с электриком, о моем отце, который, по словам Фрэнсиса, оказал огромное влияние на XX век. «Он дал мне возможность вести достойную жизнь, – сказал Фрэнсис. – Он, сам того не осознавая, снес старую систему взглядов. Он так и не понял, что если Бога нет, то нет и морали. Выдающийся человек, который, хотя и не верил в Бога, был строже тех, кто верил».

«Он любил причитать», – заявил Л. по возвращении. Р.М. сказала, что ее родители всегда называли его «беднягой Лесли Стивеном», ведь он потерял веру. К тому же они считали его очень благородным и обаятельным. Гвен сказала, что ее отец и дяди испытывали к нему огромное уважение. А к моей матери у них были сильные романтические чувства[277 - Отец Гвен и четверо его братьев были сыновьями Чарльза Дарвина.].

«Потому что она была очень красивой», – сказала я, гордясь тем, что дала это понять Р.М., и почувствовала себя довольно странно, осознав, как много от моих родителей в романе «На маяк» и что люди при прочтении наверняка узнают в героях «беднягу Лесли Стивена» и миссис Стивен[278 - Джулия Принцеп Стивен, урожденная Джексон (1846–1895), – известная своей красотой и филантропией вторая жена Лесли Стивена, мать Вирджинии, Ванессы, Адриана и Тоби.]. Потом мы говорили о том, как разбираться в людях. Р.М. заявила, что она всегда понимает, чем ей нравится тот или иной человек. Гвен, вероятно, устала и говорила путанно, но, быть может, у нее просто изменились взгляды, и их пока трудно сформулировать. Как бы то ни было, Леонард назвал ее «почти слабоумной». Они выясняли, кто лучше разбирается в живописи и литературе. Р.М. довольно хорошо показала себя в споре, утверждая, что книга – вещь субъективная; она нападает на авторитетных литераторов. Но в живописи люди якобы разбираются лучше, поскольку это искусство ближе к ремеслу. Затем она рассказала (что наводит меня на мысль, будто она не против стать для нас просто Розой) свой сон о том, как она живет с нами в коттедже в Суррее, в доме XV века из старого дерева и со свечным освещением. В каком-то смысле у нее самые прекрасные глаза из всех нас, выдающихся писательниц; утонченность, ясность ума, терпение и скромность. Ее голос и манера поведения заставляют нервничать.

27 февраля, суббота.

Думаю, я положу начало новой традиции в этом дневнике и буду начинать каждый день с новой страницы – так я пишу серьезную литературу. Конечно, у меня есть возможность не экономить здесь листы. Что же касается души – почему я решила оставить ее в стороне? Не помню. А правда в том, что о душе нельзя писать прямо. Если на нее смотреть, она исчезает, но стоит взглянуть на потолок, на Гризель [собаку], на зверей в зоопарке, выставленных задешево на обозрение гуляющим в Риджентс-парке[279 - Один и королевских парков Лондона, разбитый в 1811 году между Вестминстером и Камденом. Речь идет о тех животных, которых публика могла видеть из парка через ограду, не платя за вход в зоопарк.], и душа возвращается на свое место. Вот и сегодня днем тоже. Уставившись на зубра и отвечая Л. невпопад, я сказала, что буду писать, но что я собиралась написать?

Книга миссис Вебб[280 - Беатриса (1858–1943) и ее муж Сидни Джеймс Вебб (1859–1947) – социальные реформаторы, столпы Фабианского общества, основатели Лондонской школы экономики и еженедельника «New Statesman». Книга Беатрисы «Мое ученичество», состоящая из выдержек из ее дневника с 1868 года до момента замужества в 1892 году и связующих, пояснительных отрывков, вышла в начале 1926 года.] заставила меня призадуматься о том, что бы я могла рассказать о своей жизни. Сегодня утром у меня опять немного разболелась голова, и я читала фрагменты из 1923 года[281 - ВВ перечитывала свой собственный дневник за 1923 год.], наслаждаясь глотком восхитительной тишины. Но в ее жизни были цели, молитвы, принципы. В моей их нет. Сплошная возбудимость и вечные поиски. Огромное удовлетворение; почти всегда наслаждение от процесса, но постоянные перепады настроения. Думаю, мне почти никогда не бывает скучно. Иногда я немного выдыхаюсь, но у меня есть проверенная способность к восстановлению, которую я сейчас наблюдаю раз в пятидесятый. Мне по-прежнему приходится внимательно следить за своим состоянием, но я, по словам Л., наслаждаюсь эпикурейским[282 - Эпикурейство – философское учение, исходящее из идей Эпикура. Согласно ему, высшим благом считается наслаждение жизнью, которое подразумевает отсутствие физической боли и тревог, а также избавление от страха перед смертью и богами.] образом жизни: пробую по чуть-чуть и закрываю глаза, чтобы прочувствовать вкус. Я наслаждаюсь почти всем. Однако есть во мне какой-то неугомонный исследователь. Почему в жизни нет открытий? Чего-то, что можно добыть своими руками и сказать: «Вот оно!». Моя депрессия – это истощение сил; я ищу, ищу, ищу, но все не то. А что – то? Неужели я умру, так и не найдя то самое? Идя вчера вечером по Рассел-сквер [площадь в Блумсбери], я увидела в небе горы, большие облака, и луну, взошедшую над Персией, и у меня возникло невероятно сильное чувство, будто это и есть «то самое», и дело не только в красоте. Я говорю о самодостаточности, удовлетворении, достижении. Ощущение собственной странности, пока я брожу по земле, тоже есть; бесконечная странность положения человека; бежишь себе в спешке по Рассел-сквер, а над головой – луна и горы-облака. Кто я? Что я? И так далее. Все эти вопросы постоянно крутятся у меня в голове, а потом я натыкаюсь на что-нибудь конкретное, на письмо или человека, и возвращаюсь к людям посвежевшая, обновленная. Так и живу. Но я, как мне кажется, довольно часто натыкаюсь на «то самое» и тогда чувствую себя совершенно спокойной.

Это ли то, что я собиралась написать? Ни в малейшей степени. Я думала о своем характере, а не о Вселенной. И еще об обществе – о нем меня заставил задуматься ужин с лордом Бернерсом у Клайва[283 - ВВ ужинала с Клайвом Беллом 25 февраля. Лорд Бернерс подробно рассказывает обо всем, что упоминает ВВ, в своей автобиографической книге «Первое детство» (1934).]. Я хотела рассказать о том, как в определенные моменты вижу свои слова насквозь; как презираю себя и мечтаю оказаться на обратной стороне Луны, то есть за чтением в одиночестве. Сколько же всего происходит с человеком между супом и десертом! Я хочу, отчасти как писатель, найти для своих впечатлений какую-то незыблемую основу. Лорду Б. я заявила: «В писательстве нужно делать лишь одно: выплескивать содержимое своего разума». Клайв с Рэймондом рассмеялись и сказали: «Именно этим ты и занимаешься». Но я не хочу ограничивать себя. Отнюдь. В моих книгах очень много структуры и сочинительства. Однако основная цель именно такова, и мне это не нравится.

Лорд Б., коренастый решительный сообразительный человек, проанализировал свою нестабильность. Его отец был морским капитаном и ни в коем случае не хотел, чтобы сын стал длинноволосым художником. А его мать говорила: «Мой маленький мальчик так хорошо играет… Вы бы слышали, как он играет», – но все равно заставляла сына заниматься охотой и верховой ездой. Таким образом, его музыкальность, как он сам говорит, притеснялась. Его талант цеплялся (кажется, так он выразился) как ползучее растение за край обрыва. Однажды лорд Б. просто ради развлечения написал два марша. Стравинский[284 - Игорь Федорович Стравинский (1882–1971) – русский композитор.] увидел их и счел хорошими, и тогда они были опубликованы. Именно так его признали серьезным музыкантом, хотя у него было лишь 4 урока контрапункта[285 - Одновременное сочетание двух или более самостоятельных мелодических голосов.] с Тови[286 - Сэр Дональд Фрэнсис Тови (1875–1940) – английский музыковед, композитор, пианист, дирижер и педагог. С 1914 года он преподавал в Эдинбургском университете.]. Лорд Б. обладал выдающимися способностями. Он мог писать неплохие вещи. И вдруг, в прошлом году, он потерял всякое удовольствие от процесса. Он познакомился с художником и поинтересовался, как тот пишет картины; купил кисти из свиной щетины и холст, скопировал итальянскую картину, и, по словам Клайва, получилось просто блестяще, мастерски. Он сказал, что у него есть художественные способности, но они, как и все остальные, ни к чему не приведут.

О чем мы говорили? О Томе [Элиоте] и Ситуэллах, об Эдди Марше[287 - Эдвард Говард Марш (1872–1953) – британский переводчик, меценат, госслужащий, личный секретарь Уинстона Черчилля. Он был известным покровителем художников и поэтов, а также редактором пяти томов «Георгианской поэзии» (серия антологий, в которой представлены произведения английской поэтической школы, сформировавшейся в первые годы правления короля Георга V).] и леди Коулфакс, и я чувствовала, что мы можем бесконечно обсуждать их, но все это не имеет особого значения. Разумеется, он пригласил меня на ужин, но я из-за головной боли теперь отказываюсь.

3 марта, среда.

У меня тогда немного разболелась голова; эти постоянные боли выматывают. Закреплять флаг на мачте в шторм – именно так я описала работу над романом в письме Вите[288 - См. ВВ-П-III, № 1622.]. Впечатления от моего визита к Герберту[289 - Альберт Герберт Сидни Вулф (1879–1950) – старший брат Леонарда, биржевой брокер.] и Фреде[290 - Альфреда (Фреда) Мейджор – жена Герберта. Вулфы ездили к ним в деревню Кукхем-Дин в воскресенье 28 февраля.] в Кукхем сильны; очень запоминающийся день. Из их окон видно лысую макушку старого мистера Уоткинса[291 - Неизвестно, о ком или о чем идет речь. Возможно, ВВ имеет в виду какую-то статую.], склонившегося над Темзой; два переплетенных деревянных сваи в реке, которые я приняла за журавлей; и какие-то холмы за Марлоу[292 - Город в районе Марлоу на юге английского графства Бакингемшир.]. Они отвезли нас на холмы, и там было странно тихо, светло, пусто и много нераспустившихся цветов. Мы видели дом времен королевы Анны[293 - Анна Стюарт (1665–1714) – королева Англии, Шотландии и Ирландии с 1702 года.] под названием – забыла; такой высокий и отдаленный, с газоном у переднего входа, с широкими аллеями, просторными окнами и женщиной. Что ж, никто не получает большего удовольствия от этих достопримечательностей, чем я; вот только волна удовольствия проходит и оставляет после себя какую-то печаль; красота постепенно стирается из памяти и исчезает, а на Тависток-сквер я ничего подобного не вижу. Да и в духовном плане это было очень интересно. Мне показалось, будто я обнаружила во Фреде настоящего человека, настолько простого и приспособленного к окружающей среде, что почти несклонного к рефлексии. Она ближе к людям, чем я; она находит путь в их сердца, а я не умею. Ее бедра манят мужчин. Но одни впечатления, как обычно, сменяются другими: потерей маленькой перламутровой броши, покупкой за 16 шиллингов шляпки, которая мне совсем не нравится и завтрашним походом на чай к Этель [Сэндс]. Но в чем же я пойду? Недостаток собственной красоты меня сегодня угнетает. Как долго просуществуют старые представления о красоте? Я думаю о людях, которых когда-то знала. Красивы ли они по сегодняшним меркам? Этот вопрос остается без ответа.

В воскресенье вечером Рэймонд устроил костюмированную вечеринку. Меня немного сморило от снотворного, и я задремала, когда к дому № 6 как раз подъезжали экипажи[294 - Рэймонд Мортимер жил на Эндсли-плейс 6, между Гордон- и Тависток-сквер.]. Но я позавидовала им и поняла, что в общем-то пропустила величайшее зрелище сезона, особенно когда Рэймонд позвонил по поводу моего подарка, экземпляра «Старого Кенсингтона[295 - Книга леди Энн Теккерей Ричи (см. 25 июля 1926 г.), опубликованная 1873 году.]», и рассказал, как прекрасно выглядела Нэнси [Кунард]. К счастью, на чай приходил Лукас, который заявил, что, по его сведениям, вечеринка оказалась ужасно скучной и там было не протолкнуться; это меня утешило. Лукас – Питер, как я должна называть его, – пришел по дружбе, которую, полагаю, немного стимулировала моя похвала в адрес его романа[296 - Первый роман Ф.Л. Лукаса (см. 14 июня 1925 г.) «Река течет» был выпущен издательством «Hogarth Press» в октябре 1926 года. Написанный в форме дневника, он, согласно рецензии в ЛПТ от 14 октября 1926 года, выдает «неопытность, которая не была столь очевидна в критике автора», но проливает «небезынтересный свет на Кембридж».]. Он костлявый розовощекий маленький аскетичный священник, такой цельный, здравомыслящий и простой, что его невозможно не уважать, хотя в вопросах литературы мы расходимся во мнениях. Он говорит, что Том и прочие выбросили интеллект на ветер и отказались от души, а настоящими поэтами считает Хаусмана и Де Ла Мара[297 - Уолтер Джон Де Ла Мар (1873–1956) – английский поэт, писатель и романист, наиболее известный работами в жанрах фантастики и детской литературы.]. Я говорю, что поэзия умерла, а Том и прочие пытаются ее воскресить. Ситуэллы, по его словам, просто хотят славы. Они аристократы, отвечаю я, и считают критику дерзостью выскочек из челяди. Он говорит, что в их произведениях в любом случае нет ничего хорошего. А что насчет этого любителя Де Ла Мара, спрашиваю я. Самый очаровательный из мужчин. Ну допустим. С учетом того, что у Питера нет никакой связности, он вечно гоняется за странными существами – золотыми рыбками в мисках, как я их называю. Да, но мы ведь не можем все быть великими поэтами-философами, отвечает он. Во всяком случае, Том не любитель, говорю я. Том читал лекции, и, как мне кажется, не произвел хорошего впечатления в Кембридже[298 - Т.С. Элиот прочел восемь лекций на тему «Метафизическая поэзия XVII века» в Тринити-колледже с 26 января по 9 марта 1926 года. (Они были опубликованы в виде книги только в 1990-х.) По словам Лукаса, лекции Элиота, который ему не нравился, произвели на Кембридж ужасное впечатление.]. Наедине он рассказывает молодым людям, как в Париже готовят рыбу; опять эта его застенчивость, я полагаю. Однако Питер, на мой взгляд, слишком категоричен в суждениях; в их основе – начитанность и еще тяга к эстетике. У него невыдающийся ум; он не был и никогда не будет личностью, а это, на мой взгляд, самое главное в критике и в любом другом виде писательства, ведь все мы субъективны настолько, насколько это вообще возможно. Но главное – личность.

9 марта, вторник.

Потом я была на двух вечеринках: чай у Этель и ужин у Мэри.

У Этель была ужасная жуткая духота. Я болтала в ярком свете, словно на сцене.

– Ну что, – спросила Оттолин, – как поживаешь? Выглядишь просто замечательно, как будто никогда и не болела.

(Зачем она это говорит? Чтобы вызвать жалость к себе, конечно.)

– Не могу сказать, что мне лучше.

Сама же она была одета как 18-летняя девушка; платье из жоржета томатного цвета, отороченное мехом.

Этель говорит, хихикая:

– Какая милая шляпка.

А я в своей старой фетровой шляпе вся продрогла, пока шла вместе с Дэди сквозь снег.

«Что ж, – говорю я себе, – все равно доведу дело до конца: займу свое место, сяду будто на трон и сперва заговорю о самодовольном юнце Ли Эштоне[299 - Артур Ли Болланд Эштон (1897–1983) – британский историк искусства, сотрудник, а с 1945 года директор Музея Виктории и Альберта.]: “Гляньте, что сегодня написали в “Times” на передовице”» (они цитируют меня и Джойса[300 - Джеймс Джойс (1882–1941) – ирландский писатель и поэт, представитель модернизма.], чтобы продемонстрировать хорошую прозу в сравнении с «Королевой Викторией»[301 - На передовице ЛПТ от 4 марта 1926 года, в статье под названием «Английская проза», обсуждался «Оксфордский сборник английской прозы» (1925) под редакцией Артура Квиллер-Коуча. Цитаты, которые упоминает ВВ, были взяты из ее собственной «Миссис Дэллоуэй», из «Улисса» Джеймса Джойса и из «Королевы Виктории» Литтона Стрэйчи – единственного, кто был представлен в сборнике.]).

– Мне бы очень хотелось узнать, действительно ли вы считаете, что этот очаровательный человек так уж хорошо пишет.

Потом Этель нас отвлекла; в разговоре о Перси Лаббоке[302 - Перси Лаббок (1879–1965) – историк, эссеист, биограф и критик, выпускник Кингс-колледжа Кембриджа.] Оттолин спросила:

– А русские более страстные, чем мы?

– Нет, – ответила я, – уж точно не по сравнению со мной. Меня попросили привести пример. Когда я принимаю приглашения Оттолин, Леонард постоянно говорит: «Я думаю о тебе хуже некуда». Внезапно вспоминаю, что меня пригласила именно Оттолин. «Будь у мистера Лаббока дочь, он бы нашел, о чем писать», – ужасно эгоистичная жестокость со стороны Оттолин, так что я отправилась домой, держа Дэди за руку; обсуждая с ним стипендиатов, которых объявят в субботу (Питер считает, что Дэди ничего не получит[303 - Питер Лукас оказался прав: Дэди Райландс получил стипендию Кингс-колледжа Кембриджа только в марте 1927 года.]); оскорбляя Челси и Оттолин; причитая, как же низко я пала.

Что касается вечеринки у Мэри, то там, если не считать обычного стеснения по поводу пудры и румян, туфель и чулок, я была счастлива благодаря главенству темы литературы. Она помогает нам оставаться милыми и здравомыслящими – я имею в виду Джорджа Мура[304 - Джордж Огастес Мур (см. 29 апреля 1925 г.) был другом Хатчинсонов, а ВВ, по-видимому, встретилась с ним впервые. Взгляды Мура на Томаса Харди и Энн Бронте, о которых далее идет речь, подробно изложены в его книге «Беседы на Эбери-стрит» (1924).] и себя.

У него розовое глуповатое лицо; голубые глаза, похожие на твердые камешки; копна белоснежных волос; худые слабые руки; покатые плечи; большой живот; хорошо подогнанный и выглаженный фиолетовый костюм; и, на мой взгляд, идеальные манеры. То есть он говорит без заискивания или давления на собеседника и принимает меня такой, какая я есть; да и ко всем остальным у него тот же подход. Несмотря на свой возраст, он по-прежнему непоколебим, непобедим, бодр и проницателен. А что насчет Харди и Генри Джеймса[305 - Генри Джеймс (1843–1916) – американский писатель, постоянно живший в Англии почти 40 лет, а за год до смерти принявший британское подданство.]?

– Я довольно скромный человек, но, признаться, считаю, что “Эстер Уотерс[306 - Роман Джорджа Огастеса Мура, опубликованный в 1894 году.]” лучше “Тэсс[307 - «Тэсс из рода д’Эрбервиллей: чистая женщина, правдиво изображенная» – роман (1891) Томаса Харди.]”. Но что тут скажешь об этом человеке? Он не умеет писать. Он не может рассказать историю. Вся суть художественной литературы в том, чтобы рассказывать. Потом он заставляет женщину признаваться. Но как именно? От третьего лица! А ведь эта сцена должна быть трогательной и сильной. Представьте, как бы ее написал Толстой[308 - Лев Николаевич Толстой (1828–1910) – один из наиболее известных русских писателей и мыслителей. Далее в тексте упоминается его роман «Война и мир».]!

– Но “Война и мир”, – сказал Джек [Хатчинсон], – это величайший роман. Я сразу вспоминаю сцену, в которой Наташа приклеивает усы, а Ростов, впервые обратив на Соню внимание, влюбляется.

– Нет, мой добрый друг, нет в этом ничего особенного. Самое обыкновенное наблюдение. Ну, мой добрый друг, – сказал он мне, замешкавшись на мгновение, прежде чем так обратиться, – а вычто думаете о Харди?Вам нечего добавить. Художественная – худшая часть английской литературы. Сравните ее с французской, с русской. Генри Джеймс написал несколько прелестных рассказов, прежде чем изобрел свой жаргон. Но они о богатых людях. Нельзя писать о богачах, потому что, – вроде бы сказал он, – у них нет инстинктов. Но Генри Джеймса, похоже, вообще интересовали только описания мраморных балюстрад. Ни в одном из его персонажей нет страсти. А вот Энн Бронте[309 - Энн Бронте (1820–1849) – английская писательница и поэтесса, младшая из трех сестер; автор двух романов и ряда стихотворений.] была величайшей из всех Бронте; Конрад[310 - Джозеф Конрад (1857–1924) – английский писатель польского происхождения, мастер морского романа.] не умел писать и т.д.

Но все уже в прошлом.

20 марта, суббота.

Вчера я спрашивала себя, что будет со всеми этими дневниками. Если я умру, что с ними сделает Лео? Сжигать он не захочет, но и опубликовать не сможет. Думаю, ему надо составить из них одну книгу, а остальное сжечь. Рискну предположить, что на небольшой сборник хватит, особенно если разобрать все каракули и собрать фрагменты воедино. Бог с ними.

Это все из-за легкой меланхолии, которая иногда наваливается на меня и заставляет думать, будто я уродливая старуха. Повторяю одно и то же. И все-таки мне кажется, что только сейчас я начала излагать свои мысли как настоящая писательница.

Вчера вечером ужинала с Клайвом, чтобы познакомиться с лордом Айвором Спенсером-Черчиллем[311 - Лорд Айвор Чарльз Спенсер-Черчилль (1898–1956) – младший сын 9-го герцога Мальборо и его первой жены Консуэло Вандербильт. Незаинтересованный в государственных делах, он посвятил свою жизнь изучению искусства и коллекционированию французской импрессионистской и постимпрессионистской живописи.] – элегантным, утонченным юношей, похожим на комара; очень гладким и гибким; с полупрозрачным лицом-бутоном и ногами газели; в белом жилете с модными бриллиантовыми пуговицами; и с типичным для всех американцев желанием понять психоанализ. Именно он и заставил меня задуматься о своем возрасте. Я допустила ужасную оплошность еще в начале вечера, сказав, будто мне нравится картина, которая мне не нравится, а потом поняла, что ошиблась и имела в виду совсем другую. Если бы я чаще слушала интуицию, ничего подобного бы не произошло. По какой-то необъяснимой причине эта ситуация немного испортила мне вечер. Лорд очень оригинально все подмечал и анализировал – умный мальчик. Меня впечатлила сообразительность мужчин и их способность быстро и уверенно переходить с темы на тему туда-обратно; никаких осечек, все четко. Пришел Адриан Бишоп[312 - Герберт Фрэнк (Адриан) Бишоп (1898–1942) – ирландец, выпускник Итона и Кингс-колледжа Кембриджа, где он проявил себя как ученый, юморист и актер. После учебы он жил за границей, в Вене, Персии, Германии и Италии, где писал и преподавал до 1935 года.], румяный лягушонок; потом я начала собираться домой, и Клайв с присущей ему проницательностью и лаской, но не вполне уместно извинился за то, что мне не удалось вдоволь наговориться; я ответила какую-то ерунду и была немного расстроена из-за этого. В остальном вечер меня позабавил, и я, как ребенок, хотела остаться и подискутировать. Правда, тема спора вышла за пределы моей компетентности: как, если Эйнштейн[313 - Альберт Эйнштейн (1879–1955) – физик-теоретик, автор теории относительности, лауреат Нобелевской премии по физике (1921), общественный деятель-гуманист.] прав, мы сможем предсказывать жизнь наперед?! Гадалки теперь умеют точно читать мысли людей, по словам лорда Айвора, который, кстати, не читал ни Генри Джеймса, ни ВВ; ему примерно 23 года, и сегодня утром он послушно явился в типографию, чтобы купить полное собрание моих сочинений. Ни один интеллектуал так бы не поступил. Они слишком озабочены спасением своих душ, эти аристократы; вот, например, лорд Бернерс на днях посылал за Пикоком[314 - Томас Лав Пикок (1785–1866) – английский писатель-сатирик и поэт.] по моей рекомендации.

Кроме этого, у нас ужинала Би Хоу, а в один из теплых прелестных дней мы ездили к Филиппу[315 - Филипп Сидни Вулф (1889–1965) – младший из пяти братьев ЛВ, служивший вместе с Сесилом, следующим по возрасту, в Королевском гусарском полку во время Первой мировой войны. Филипп был ранен, а его брат убит одним и тем же снарядом в битве при Камбре в ноябре 1917 года. Филипп вернулся из Индии, куда уехал в марте, и занял пост управляющего имением (Уоддесдон) Джеймса де Ротшильда, который был женат на кузине Вулфов.], увидев и дом, и лошадей, и башни-перечницы в Уоддесдоне, и мне понравилась Бэбс[316 - Марджори («Бэбс») Лоундс – жена Филиппа Вулфа с 1922 года.], но, как говорит Эдди, который приезжал на чай в воскресенье, это, «уверяю вас», все мое воображение. Если узнать ее поближе, она наверняка окажется очень скучной. Он знает десятки таких, как она. Но кто не скучен? По словам Эдди, только «блумсберийцы».

Потом была Сивилла Коулфакс, которая быстро смирилась с тем, что я к ней больше ни ногой; дешевого чая можно выпить и здесь, что она с благодарностью и делает. Она в привычной ей манере, безрадостно сухо, описывала свою поездку в Америку; никакого анализа – просто отчет. Чарли Чаплин[317 - Чарльз Спенсер Чаплин (1889–1977) – американский и английский актер, кинорежиссер, сценарист, композитор, продюсер и монтажер, универсальный мастер кинематографа, создатель одного из самых знаменитых образов мирового кино – образа бродяги Чарли.] – этакая смесь утонченности и обыденности. Но почему? Примеров нет, из чего я делаю вывод, что она лишь за кем-то повторяет, возможно, за Эсме Говардом[318 - Эсме Говард (1863–1939) – британский дипломат, посол Великобритании в США.], Кулиджем[319 - Джон Калвин Кулидж-младший (1872–1933) – 30-й президент США от республиканцев.], Дугласом Фэрбенксом[320 - Дуглас Элтон Томас Ульман Фэрбенкс-старший (1883–1939) – американский актер; одна из крупнейших звезд эпохи немого кино; основатель и первый президент Американской академии киноискусства.] или итальянским мальчишкой-водителем. Как хорошая домохозяйка, которой она, собственно, и является, леди Коулфакс готовит Питера[321 - Питер Энтони Коулфакс (1903–1979) – один из двух сыновей леди Коулфакс.] к тяжелой жизни, стряпая ему завтрак к девяти утра на Уолл-стрит[322 - Небольшая узкая улица в нижней части Манхэттена в Нью-Йорке.]. В ней есть нотка жесткого профессионализма, совершенно не смягченная великолепием Аргайл-хауса.

24 марта, среда.

– Сегодня я напишу заявление на увольнение, – сказал Л., готовя кофе.

– Где именно? – спросила я.

– В «Nation».

Дело сделано, и впереди еще только шесть месяцев работы. Я чувствую себя на 10 лет моложе; опять гора с плеч и абсолютная свобода. В любом случае я не могу притворяться, будто потери существенны. То была временная работа, подработка, сначала забавная, потом надоевшая, а вчера вечером, после обычного спора о литературных статьях, верстке и т.д. с Мейнардом и Хьюбертом[323 - Хьюберт Дуглас Хендерсон (1890–1952) – выпускник Оксфорда, преподаватель экономики в Кембридже, редактор реформированной газеты «Nation & Athenaeum». В 1915 году он женился на Фейт Багеналь (см. 11 мая 1926 г.).], Л. принял решение уволиться. Никаких разногласий у нас не возникло. Как ни странно, когда мы пили чай с Нессой, она натолкнула меня на ту же мысль. Фил Ноэль-Бейкер сказал ей, будто считает Л. лучшим из ныне живущих писателей и ему жаль, что подобные люди тратят так много времени на «Nation» и издательство. Я уже начала было спрашивать, не думает ли она, что мы может бросить все это, когда вошел Л. и внес свою лепту в данный вопрос. Он ужинал с Клайвом, так что обсуждение отложили до сегодняшнего утра; решение было принято в десять и озвучено Шефу к одиннадцати; теперь, слава богу, нет больше никаких начальников и, надеюсь, не будет до конца наших дней[324 - Мейнард Кейнс («Шеф») и Хьюберт Хендерсон отговорили ЛВ от намерения уйти с поста литературного редактора N&A – эту должность он занял в конце апреля 1923 года и оставил лишь в конце 1930 года.].

Ситуация, по-видимому, такова: Л. будет зарабатывать ?300, а я – ?200, но мне, честно говоря, кажется, что нам хватит; кстати, заниматься правками и гранками, поиском авторов и налаживанием связей можно и в другом месте, если понадобится. Я ужасно рада чувству освобождения. Перестраивать жизнь раз в три-четыре года – вот мой рецепт счастья. Нужно постоянно менять курс, чтобы ветер был попутным. Но благоразумная жизнь, как отметил Л., прямо противоположна этому. Нужно держаться за свое место. Но зачем, если гарантированы ?400 и нет детей, подражать чиновникам или наслаждаться безопасной жизнью моллюска в раковине. Полагаю, теперь мы будем обсуждать издательство. Стоит ли нам отказаться и от него тоже – бросить все? Не такой уж простой вопрос, но и не такой насущный. Иногда мне хочется бросить. Ведь это, если рассуждать эгоистично, пошло бы мне на пользу и дало бы шанс писать самостоятельно, и я уже сомневаюсь, что «Heinemann[325 - Лондонское издательство, основанное Уильямом Генри Хайнеманном (1863–1920) – английским издателем еврейского происхождения.]» или «Cape[326 - «Jonathan Cape» – издательство, основанное в 1921 году Гербертом Джонатаном Кейпом (1879–1960), который возглавлял его до конца своей жизни.]» меня запугают. Это может быть весело, и даже очень. С такими темпами настанет время, когда нам не от чего будет отказываться, и тогда, чтобы добиться эффекта перемен, придется смириться. Мы мечтаем путешествовать по миру. В любом случае мой очередной прогноз таков: в следующем году мы будем богаче без «Nation», чем с ней.

Мне, пожалуй, нравится чувствовать, что я должна зарабатывать деньги, но категорически не нравится работать в офисе и занимать какой-либо руководящий пост. Мне не нравится быть на зарплате у других людей. Это, конечно, одна из причин, по которой я люблю писать для нашего издательства. Но свобода, полагаю, становится очередным фетишем. Эти бессвязные размышления я нацарапала в божественный, хотя и ветреный день; собираюсь почитать «Анну Каренину» [Толстого], а потом поужинать в трактире с Розой Маколей – не самое веселое развлечение, но, пожалуй, неплохой опыт.

Сегодня утром, когда Л. разговаривал с Мейнардом, в комнату вошла Лидия, чтобы показать мужу свои туфли-зебры, которые стоили 5 фунтов и 8,5 шиллингов; по словам Л., они были из кожи ящерицы. Любопытно, как подобные моменты разрушают формальность обстановки и меняют атмосферу.

27 марта, суббота.

Продолжение: не знаю, зачем мне рассказывать историю «Nation», ведь она не играет большой роли в нашей жизни. Однако Леонард встретил Фила Бейкера, который сказал, что он легко заработает ?300, если захочет, на должности лектора в школе экономики[327 - Лондонская школа экономики и политических наук, основанная в 1895 году с целью «улучшения общества» Сидни и Беатрисой Вебб (см. 27 февраля 1926 г.). Один из самых престижных университетов мира.]. Тем же вечером Л. рассказал мне об этой возможности, а затем мы, несмотря на ветер, отправились ужинать с Розой Маколей в «пивную», как я ошибочно назвала заведение. Там был десяток второсортных писателей во второсортной одежде: Линды[328 - Роберт Уилсон Линд (1879–1949) – ирландский писатель, журналист и литературный эссеист, с 1912 года редактор газеты «Daily News» и постоянный автор нескольких еженедельных журналов. Сильвия Линд (1888–1952) – его жена; поэтесса, эссеистка и писательница.], Гоулды[329 - Джеральд Гоулд (1885–1936) – английский писатель, журналист и рецензент, эссеист и поэт. Барбара Бодичон Айртон-Гулд (1886–1950) – его жена; суфражистка и лейбористка; ЧП с 1945 по 1950 г. В 1920-х она была сотрудницей издания «Daily Herald».], О’Донован[330 - Джеральд О’Донован (1871–1942) – ирландский писатель. Сначала он был католическим священником в графстве Голуэй, затем ушел в отставку, путешествовал, женился, публиковал романы и встретил Розу Маколей, когда они оба работали в Министерстве информации в конце войны. Их последующий тайный роман продолжался до самой его смерти.] – нет, не стану я в порыве лицемерной гуманности причислять к ним и Вулфов. Л., кстати, надел свой красно-коричневый твидовый костюм. Потом началась болтовня-трескотня, словно ощипанные куры кудахтали на старом дворе. Дело в том, что у нас не было общих интересов, за исключением литературы, и, хотя я люблю часами говорить о ней с Дезмондом или Литтоном, когда дело доходит до клевания зерен с этими активными жилистыми птицами, у меня встает ком в горле. Что вы думаете о Готорнденской премии[331 - Британская литературная премия, основанная в 1919 году.]? Почему Мейсфилд[332 - Джон Мейсфилд (1878–1967) – английский поэт, писатель и журналист.] не так хорош, как Чосер[333 - Джеффри Чосер (1345–1400) – средневековый английский поэт.]? Или почему Джерхарди[334 - Уильям Александр Джерхарди (1895–1977) – английский писатель, родившийся в Петербурге, прославившийся романом «Полиглоты» о Гражданской войне в России и монографией о творчестве Чехова.] не так хорош, как Чехов[335 - Антон Павлович Чехов (1860–1904) – русский писатель, драматург, публицист, врач.]? Как мне обсуждать подобные темы с Джеральдом Гоулдом? Он запоем читает одни только романы, а три года назад взял отпуск и гордился тем, что не открывал ничего, кроме Чехова; чтобы все понять о романе, ему якобы достаточно первой главы. Сильвии, Джеральды, Роберты и Розы – все они звонко переговаривались за столом. Дородная женщина по фамилии Гоулд в течение вечера становилась все более и более пунцовой. Не расслышав, я переспросила: «Боже правый?», – когда мистер О’Донован сказал «побережье справа». Расположившись на низком диванчике в прохладной, подземной, наполненной весельем и здравомыслием комнате Розы, я беседовала с культурным молодым человеком, который оказался Роджером Хинксом[336 - Роджер Пакман Хинкс (1903–1963) – выпускник Вестминстерской школы и Тринити-колледжа Кембриджа. Он провел год в Британской школе в Риме, а в 1926 году был назначен помощником хранителя отдела греческих и римских древностей Британского музея (главного историко-археологического музея Англии и одного из крупнейших музеев мира).], сотрудником Британского музея, умеренным эстетом, этакой разновидностью Ли Эштона, но, слава богу, не второсортным журналистом. Весь вечер я твердила себе: «Слава богу, что я выбралась из этого, из “Nation”, и что я больше не в одной обойме с Розой, Робертом и Сильвией». Эти тонкокожие люди такие «милые», «добрые», респектабельные, умные и осведомленные.

Наш вчерашний вечер у Нессы едва ли можно считать одним из лучших. Л. и Адриан были молчаливы и саркастичны; старик Сикерт[337 - Уолтер Ричард Сикерт (1860–1942) – великий английский художник переходного периода между импрессионизмом и модернизмом, отличавшийся эксцентричным характером. После смерти второй жены в 1920 году Сикерт страдал от депрессии и жил один в студии на Фицрой-стрит 15. Однако в 1924 году его избрали членом Королевской Академии художеств, чему Сикерт был очень рад, и в 1926 году он собирался жениться в третий раз.] довольно беззуб и неподвижен; мне пришлось болтать, но вышло не очень хорошо; да и Несса с Дунканом не объединяют и не организовывают своих гостей; так что я вернулась домой в приступе ущемленного тщеславия, но не сильном, ведь я хотя бы старалась, пускай и недостаточно, а Л. нет. На следующий день он уехал рано утром в Родмелл, где у работников «Philcox[338 - «Philcox Bros Ltd» – строительная фирма, основанная в 1919 году и занимавшаяся перепланировкой Монкс-хауса. В то время их офис находился на Хай-стрит 155 в Льюисе.]» самый разгар ремонта и прокладки канализации, так что мне некогда было расправлять крылья, а пришлось напрячься и закончить довольно затянувшуюся сцену ужина [«На маяк»]; я как раз поймала вдохновение, когда вошел Ангус и сообщил, что звонит Эдди и спрашивает, не пойду ли я с ним на Римского-Корсакова[339 - Николай Андреевич Римский-Корсаков (1844–1908) – русский композитор, педагог, дирижер, общественный деятель, музыкальный критик, член «Могучей кучки». Концертное исполнение его оперы «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» должно было состояться в Королевском оперном театре Ковент-Гарден 30 марта.] во вторник. Я согласилась и, более того, пригласила его на ужин. Потом меня охватили сомнения; я пожалела о своем обещании; не могла успокоиться; внезапно встряхнулась как ретривер; взглянула фактам в лицо; отправила Эдди телеграмму и письмо со словами «не могу приехать – отменяю договоренность» и задумалась о том, где провести день. Выбрала Гринвич, добралась туда в час дня; все прошло гладко; выкурила сигарету на набережной; смотрела, как из дымки выплывают корабли: один, второй, третий; обожала все это, даже собачонку смотрителей; увидела серые здания Рена[340 - Кристофер Рен (1632–1723) – английский архитектор и математик, который перестроил центр Лондона после Великого пожара 1666 года.], выходящие окнами на реку; потом был еще один корабль, серо-оранжевый, с женщиной на палубе; потом в госпиталь; сначала в музей, где я увидела перо и посуду сэра Джона Франклина[341 - Джон Франклин (1786–1847) – английский мореплаватель, исследователь Арктики. Реликвии его последней экспедиции были выставлены в Военно-морском музее, который в 1926 году располагался в Королевском военно-морском колледже (бывшем госпитале).] (чтобы распознать в экспонате ложку, требуется богатое воображение). Я играла со своим воображением, наблюдала за ним и чуть не разрыдалась при виде пальто, в котором Нельсон[342 - Горацио Нельсон (1758–1805) – командующий британским флотом, смертельно раненый в Трафальгарском морском сражении (Трафальгар – мыс на испанском берегу). Вещи Нельсона были выставлены в том же музее, в Расписном зале.] был у Трафальгара, с медалями, которые он прикрывал рукой (чтобы матросы не узнали), когда его, умирающего, несли вниз. Там была и его маленькая пушистая косичка из золотисто-седых волос, перевязанная черной лентой, и длинные белые чулки, один из которых очень грязный, и белые бриджи с золотыми пряжками, и его шарф – все это, я полагаю, они сняли, пока он лежал при смерти. «Поцелуй меня, Харди[343 - Сэр Томас Мастермен Харди (1769–1839) – вице-адмирал Королевского ВМФ Великобритании. «Поцелуй меня, Харди», «Слава Богу, я выполнил свой долг», «Якорь, якорь» (сражение проходило во время шторма) – последние, по разным версиям, слова адмирала Нельсона.]», «Якорь, якорь», – прочла я, когда только пришла, и, клянусь, будто перенеслась туда, в день Победы, так что в моем случае чары, похоже, сработали. Потом начался мелкий дождь, но я все равно отправилась в парк, который был весь неровный, пересеченный многочисленными дорожками; затем поехала домой на двухэтажном автобусе и вернулась к чаю. Пришла Молли [Маккарти] (теплый верный медвежонок), которую я очень люблю, если судить по неуклонному росту на протяжении трех-четырех недель желания увидеть ее, кульминацией чего стало мое приглашение, а ведь я редко кого-то зову. Саксон принес дневник своего прадеда[344 - Саксон (см. Приложение 1) хотел сделать из дневника своего прадеда (см. 20 мая 1926 г.) книгу и опубликовать ее в «Hogarth Press», но этого так и не произошло.], который, как он считает, понравится мне так же, как и ему; почитаю перед сном и лягу. Нельзя сказать, что я воспряла духом, но стало лучше. Конечно, я буду вспоминать выплывающие из дымки корабли (тут позвонил Томлин[345 - Стивен (Томми) Томлин (1901–1937) – младший сын судьи Высокого суда Томаса Томлина. Стивен бросил изучение права в Оксфорде, чтобы стать скульптором. Человек исключительного обаяния, юмора и сочувствия, он подружился с Банни Гарнеттом и с его друзьями из Блумсбери (см. автобиографию Дэвида Гарнетта «Знакомые лица»). ВВ познакомилась с ним в 1924 году и написала: «Есть, например, маленькое существо, напоминающее дрозда, по фамилии Томлин, и он хочет вылепить меня» (см. ВВ-Д-II, 21 декабря 1924 г.).], но мы не увидимся; одиночество – моя невеста, и сегодня вечером ее обесчестят Клайв с Мэри) и пальто Нельсона еще долго после того, как забуду, насколько глупо и неловко я чувствовала себя у Нессы в пятницу.

9 апреля, пятница.

Жизнь была очень добра к Лифам[346 - Вулфы пили чай с Лифами в здании Сассекс-Плейс в Риджентс-парке. Уолтер Лиф (1852–1927) – английский банкир; выпускник Кембриджа, член общества «Апостолов». В 1894 году он женился на Шарлотте (Лотте) Мэри (1867–1937) – второй дочери Джона Эддингтона Саймондса и сестре Мадж Воган (см. 27 ноября 1925 г.). Чарльз и Кэтрин (Китти), выпускница Ньюнем-колледжа Кембриджа, – дети Уолтера и Шарлотты Лиф.]. Я бы даже сказала, что она у них идеальна. Зачем тогда вся эта суета вокруг жизни? Она может породить старика Уолтера, болтуна и пухляка; старушку Лотту, статную и приятную; маленькую Китти, настолько хорошенькую и милую, насколько это вообще возможно; и красавчика Чарльза, такого любящего и нежного. Окунитесь с головой в жизнь Уолтера, и вы увидите лишь достаток и благополучие. Сын целует его и говорит: «Благослови тебя господь, отец». Посмеиваясь, он откидывается на подушки. Берет миндальное печенье. Рассказывает истории. Лотта мурлычет в своем черном бархатном платье. И только я лишена этого глубокого естественного счастья. Именно так я всегда себя чувствую, по крайней мере в последнее время, – и именно этого мне ужасно не хватает. Конечно, у меня случаются приступы счастья, но это не то. Вот почему я больше всего завидую добродушию, семейной жизни и вовлеченности в поток жизни. Действительно, если отбросить преувеличения, это прекрасная форма существования. И тысячи людей живут именно так – без падений. Но почему же не все мы? Старики и молодежь соглашаются жить вместе и остаются адекватными, и не тупеют, и не скупятся, и даже не стесняются своих эмоций. Возможно, это поверхностное впечатление о мнимой гармоничности незнакомых людей. Возможно, я бы поменяла свою точку зрения, если бы виделась с ними чаще. Возможно, писатели так не живут. Но бесполезно оспаривать свое впечатление, которое к тому же очень сильно. А еще я все время думаю: «Они жалеют меня. Им интересно, ради чего я живу». Потом я отбрасываю эти мысли и заставляю себя заговорить с Китти. А еще я знаю, что все наши с Леонардом достижения: издательство и книги, – ничего не значат для Лотты, Уолтера и Чарльза и почти ничего не значат для Китти. У ворот стоит автомобиль Чарльза. Совершенно счастливые, они едут в Беркхамстед[347 - Город в графстве Хартфордшир, к северо-западу от Лондона.]; это занимает час, так что они уже там. Весенняя ночь и т.д.

11 апреля, воскресенье.

Не могу читать миссис Вебб, поскольку вот-вот придет С. Томлин. Еще я хотела продолжить рассказ о Лифах, но уже почти забыла свое впечатление о них. Я снова погрузилась в собственную личность. Как это происходит? Я имею в виду внезапные смены перспективы. Возможно, моя жизнь, когда я пишу сочиняя, необычайно осознанна и очень ярка для меня, а чай с Лифами разрушает ее быстрее, чем встречи с другими людьми, ведь внутри себя я слышу: «Вот это – жизнь, и только это». Но когда я попадаю в совершенно отдельный мир, где Уолтер шутит, то понимаю, что все это существует независимо от того, существую ли я, и поражаюсь. Какими бы сильными они ни были, эти впечатления быстро проходят, оставляя после себя осадок идей, которые я обсужу с Л., возможно, по пути в Юэрн-Минстер[348 - Деревня и гражданский приход в графстве Дорсет.]. Идеи о естественном счастье: как его разрушает наш образ жизни.

Жизнь миссис Вебб заставляет меня сравнивать ее с моей собственной. Разница в том, что она пытается соотнести весь свой опыт с историей. Она очень рациональна и последовательна. Она всегда думала о своей жизни и смысле мироздания; это началось у нее в четыре года. Она изучает себя как феномен. Поэтому ее автобиография кажется частью истории XIX века. Она – продукт науки и отсутствия веры в Бога; она – явление Духа Времени[349 - ВВ читала книгу Беатрисы Вебб «Мое ученичество» и, судя по всему, ссылается на третью главу «Выбор ремесла: религия человечества».]. Во всяком случае, она так считает и старается этому соответствовать, что весьма любопытно. У нее необузданный поток мыслей. В отличие от позера Уолтера Рэлея[350 - Сэр Уолтер Александр Рэлей (1861–1922) – ученый, поэт и писатель, профессор английской литературы в Оксфорде, а также наиболее влиятельная фигура в интеллектуальном развитии Литтона Стрэйчи до его поступления в Кембридж. Рецензия ВВ (под названием «Уолтер Рэлей») на двухтомник «Письма сэра Уолтера Рэлея» (1926) под редакцией леди Рэлей вышла в майском номере «Vogue» 1926 года.], ее гораздо больше интересуют факты и правда, чем то, что шокирует людей и что не должен говорить профессор. Похоже, Томлин не придет, а Л. в Стейнсе[351 - Исполняя сыновий долг, ЛВ заехал вместе с матерью к своему брату Гарольду в Стейнсе, а затем отвез ее к другому брату, Гарольду, в Кукхем.], так что я попробую немного почитать.

Во вторник 13 апреля Вулфы отправились на поезде в город Бландфорд в Дорсете и на автомобиле добрались до гостиницы Тальбот-Инн в Юэрн-Минстере, где провели пять ночей. На обратном пути 18 апреля они доехали на автобусе до Борнмута[352 - Город в графстве Дорсет, популярный среди англичан курорт на берегу Ла-Манша.], а оттуда на поезде вернулись домой через вокзал Ватерлоо.

18 апреля, воскресенье.

(Это написано)

Это написано, но, очевидно, не всерьез, а для того, чтобы опробовать перо, я полагаю. А сегодня уже 30 апреля [пятница], последний день дождливого ветреного месяца, если не считать внезапной летней жары на Пасху, когда мы открыли все двери и впустили тепло внутрь; солнце, я полагаю, светит всегда, но часто за облаками. Я ничего не рассказала об Юэрн-Минстере. А мне теперь интересно, что я запомнила. Крэнборн-Чейз[353 - Район в центральной части южной Англии, расположенный на границе графств Дорсет, Хэмпшир и Уилтшир.]: низкорослые вековые деревья, редкие, не сгруппированные дополнительными посадками; анемоны, синие колокольчики, фиалки – все бледные, разрозненные, блеклые, безжизненные, ибо солнца почти нет. Затем долина Блэкмор: огромный воздушный купол над распростертыми внизу полями; солнце то светит, то исчезает; короткие проливные дожди, словно струящаяся с неба вуаль; возвышающиеся холмы, очень сильно изрезанные (если так можно сказать) выступами, так что они кажутся ребристыми и шершавыми; потом надпись в церкви «искал покой и нашел его» и вопрос «кто же писал такие высокопарные эпитафии?»; удивительная чистота деревни Юэрн, ее счастье и благополучие заставляли меня задавать вопросы, вместо того чтобы отпускать колкости, как нам того хотелось. Но это нормально, так и должно быть; потом чай со сливками, а еще я помню горячие ванны; мое новое кожаное пальто; Шафтсбери[354 - Город и гражданский приход в графстве Дорсет.], такой низкий и куда менее величественный, чем я себе представляла; поездку в Борнмут, и собаку, и даму за скалой, и вид на Свонедж[355 - Прибрежный город и гражданский приход в графстве Дорсет.], и возвращение домой.

А потом наступил кошмар: Нелли решила уйти; я была тверда и в то же время опустошена. Во вторник она остановила меня на лестнице и сказала: «Мэм, пожалуйста, позвольте извиниться?». В этот раз мы были настолько решительны и убеждены в ее намерениях, что я написала целых 6 писем. Однако, поварихи не явились, а я так погрузилась в «вопрос прислуги», что была ужасно рада, когда Нелли решила остаться. Отныне я клянусь больше никогда и ни за что ей не верить. «Я слишком люблю вас, чтобы быть счастливой с кем-то еще», – сказала она. Это, пожалуй, лучший комплимент, который я когда-либо получала. Но мысли мои беспорядочны. Все дело в одежде. Кстати, вот что унизительно для меня – идти по Риджент-стрит, Бонд-стрит и т.д. и быть одетой явно хуже, чем другие люди.

Вчера я закончила первую часть романа «На маяк», а сегодня начала вторую. Пока не могу разобраться – это самый трудный и абстрактный кусок, – мне надо показать пустой дом, отсутствие персонажей, течение времени, все обезличенное и невыразительное, не за что зацепиться; что ж, я с наскока написала две страницы. Глупость это или гениальность? Почему я так легко управляюсь со словами и чувствую себя способной делать все что хочется? Понемногу перечитывая текст, я чувствую в нем одухотворенность, правда, хочется его сократить, но немного. Сравниваю свою нынешнюю лихую скорость с мучительно долгими и тяжелыми сражениями, которые я вела с «Миссис Дэллоуэй» (кроме концовки). И это не выдумка, а самый что ни на есть факт. К тому же я обрела некоторую славу. Мы много времени тратим на обсуждение «Nation». Вернулся Мейнард, одетый в легкое пальто; он говорит, что собирается баллотироваться на должность провоста[356 - Эквивалент проректора в российских вузах. Место провоста Кингс-колледжа освободилось в связи со смертью 7 апреля сэра Уолтера Дарнфорда. В итоге эту должность получил А.И. Брук, профессор богословия.] Кингс-колледжа. Мы отвечаем, что Лидия одобрит. Он называет это средним возрастом и респектабельностью. Я испытываю к нему некоторую симпатию. «Из-за его седины», – поясняю я Клайву. Клайв вернулся; Несса уезжает[357 - Клайв вернулся из Парижа, а Несса собиралась отправиться в Венецию вместе с Дунканом Грантом и Ангусом Дэвидсоном.], а я беспокоюсь о своей одежде и о том, как Роджер вчера вечером расстроил меня, сказав, что Несса за спиной обсуждает недостатки моего характера. Затем (в доме Ральфа с его новой пассией[358 - Фрэнсис Кэтрин Маршалл (1900–2004) – английская писательница, выпускница Бедалеса (школа в Хэмпшире) и Ньюнем-колледжа Кембриджа; жена Ральфа Партриджа после смерти Кэррингтон в 1932 году. В 1926 году Фрэнсис работала в книжном магазине «Birrell & Garnett». В течение недели Ральф жил с ней на Гордон-сквер 41, а на выходные возвращался в Хэм-Спрей-хаус, к Литтону Стрэйчи и жене.]) Инес[359 - Инес Дженкинс, урожденная Фергюсон (1895–?), – выпускница Оксфорда, генеральный секретарь Национальной федерации женских институтов (1919–1929). В конце войны у нее был роман с Оливером Стрэйчи, а в 1923 году Инес вышла замуж за другого человека.], весьма похожая на Вивьен [Элиот], встречается со мной взглядом, у нее зеленоватые глаза и очки в розовой оправе, и говорит: «Мне надо сказать вам две вещи», – а потом сообщает, что восхищается мной. Проглотив это (с сомнением), я слышу: «У вас когда-нибудь был роман с Оливером?». Смысл таков: она невзлюбила меня из-за ревности. Я отрицала, что когда-либо целовалась с ним, да и сам он никогда не смотрел в мою сторону. Она не верит. И это длится уже много лет – странная сцена, срежиссированная Оливером*, и вот наконец-то она осмелилась спросить. Я призвала на помощь Л. и, кажется, убедила ее.

* Оливер отрицал, что приложил к этому руку, и назвал все выдумкой с ее стороны, предлогом для интимной беседы со мной. «Таких женщин очень много», – сказала Роза Маколей, сидя в своем кресле, изящная и тощая, словно мумифицированная кошка (это написано 12 августа).

5 мая, среда.

Было бы интересно вести подробный отчет о Забастовке[360 - Всеобщая забастовка, длившаяся 10 дней, с 4 по 13 мая. В конце июня 1925 года владельцы шахт объявили о намерении сократить заработную плату шахтеров и увеличить рабочее время с семи до восьми часов. В случае несогласия с требованиями предприниматели обещали в ночь на 1 августа объявить локаут. Правительство посчитало необходимым вмешаться в конфликт и 31 июля приняло решение предоставить шахтовладельцам крупную субсидию, что позволило поддерживать заработную плату на прежнем уровне до конца апреля 1926 года. В середине апреля владельцы шахт заявили о готовности прибегнуть к локауту 1 мая, если шахтеры не согласятся на порайонное заключение договоров о заработной плате, введение 8-часового рабочего дня и снижение заработной платы. 30 апреля правительство объявило о введении в стране чрезвычайного положения с 1 мая, что ставило вне закона любые забастовки и позволяло властям в случае необходимости использовать войска. Но 1 мая конференция исполкомов профсоюзов приняла решение о проведении общенациональной забастовки в поддержку шахтеров.]. Сейчас, например, без четверти два; бурый туман; никто ничего не строит; моросит дождь. Первым делом с утра мы подходим к окну и наблюдаем за движением на Саутгемптон-роу[361 - Крупная улица в центре Лондона.]. Оно безостановочно. Все на велосипедах; машины набиты людьми до отказа. Автобусов нет. Ни плакатов, ни газет. Мужчины работают на дороге; вода, газ и электричество разрешены, но в 11 часов отключили свет. Я сидела в типографии, вглядываясь в бурый туман, пока Л. писал статью для «Daily Herald[362 - Британская ежедневная газета, выходившая в Лондоне с 1912 по 1964 г. Никаких статей авторства ЛВ в это время не выходило.]». Из «British Gazette[363 - Правительственная газета, выходившая в период забастовки под руководством Уинстона Черчилля.]» на велосипеде приехал весьма революционный на вид молодой человек. Л. собирался дать им комментарий. Все было по-военному и держалось в строжайшей тайне. Потом вошел Клайв – дверь оказалась не заперта. Он предлагает себя в помощь правительству. Мейнард взволнован и хочет, чтобы издательство «Hogarth Press» выпустило листовку «Nation»[364 - Издание N&A не выходило до 15 мая, однако специальный номер, посвященный забастовке и состоявший из «симпозиума мнений» Мейнарда Кейнса, Гилберта Мюррея, Рэмзи Мюира и др., был подготовлен к публикации, но так и не выпущен (см. N&A от 15 мая, а также ВВ-П-III, № 1635).]. Все это утомительно, уныло и очень напоминает ожидание поезда на платформе. Ходят слухи, что в час отключат газ, – вранье, разумеется. Не знаешь, что делать. Да и погода сегодня соответствующая: туман, дождь, холод. Голос, довольно заурядный и официальный, хотя никакого другого нет, желает нам доброго утра в 10 часов. Это голос Британии, на которой мы не может ответить. Голос банален и сообщает нам лишь о том, что принц Уэльский[365 - Эдуард VIII (1894–1972) – король Великобритании, Ирландии и Британских заморских доминионов, император Индии на протяжении десяти месяцев: с 20 января по 11 декабря 1936 года. Принцем Уэльским он был с 6 мая 1910 года по 20 января 1936 года, а после отречения от престола стал герцогом Виндзорским.] возвращается [из Франции] и что происходящее на улицах Лондона беспрецедентно.

6 мая, четверг.

(Любопытная особенность Забастовки в том, что трудно помнить день недели.) Все без изменений, но мы по какой-то причине, из-за погоды или по привычке, веселее обычного, меньше обращаем внимание на ситуацию и периодически думаем о других вещах. Такси сегодня не работает. Продаются различные газеты-листовки[366 - Имеется в виду усеченная версия газеты, где все важные новости изложены тезисно.]. Никто ничему не верит. Клайв ужинает в Мэйфэйре[367 - Квартал в центральном Лондоне, к востоку от Гайд-парка.], и все поддерживают бастующих; я иду к Харрисону [дантисту], и он кричит мне: «Это красная тряпка[368 - Имеется в виду красный флаг – символ революционной борьбы, левого движения, социализма и коммунизма.] против британского флага, миссис Вулф!» – а потом рассказывает, как Томас[369 - Джеймс Генри Томас (1874–1949) – железнодорожник, профсоюзный деятель и лейбористский политик, вовлеченный в скандал из-за утечки бюджетных денег.] получил ?100 000. Фрэнки ужинает в ресторане и говорит, что у всех проправительственное настроение. Приходит Боб [Тревельян] и рассказывает, что Черчилль[370 - Сэр Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль (1874–1965) – государственный и политический деятель, премьер-министр Великобритании в 1940–1945 и 1951–1955 гг., военнослужащий запаса, журналист, писатель, художник, почетный член Британской академии и лауреат Нобелевской премии по литературе (1953). В 1926 году он занимал пост Канцлера казначейства Великобритании.] за мир, но Болдуин[371 - Стэнли Болдуин (1867–1947) – британский политик-консерватор, трижды премьер-министр Великобритании в 1923–1924, 1924–1929 и 1935–1937 гг.] и с места не сдвинется. Клайв утверждает, что Черчилль выступает за бомбы со слезоточивым газом, борьбу не на жизнь, а на смерть, и что именно он стоит за всем в происходящем. Так мы и живем, запертые в своих клетках. Я замечаю, как часто наши разговоры заканчиваются словами «ну, я не знаю». По словам Л., это подвешенное состояние ума вызвано отсутствием газет. Похоже, обе стороны в тупике и ситуация может оставаться такой неделями. О чем сейчас все молятся, так это о чуде, о Короле, божестве или каком-нибудь беспристрастном человеке, который скажет «миритесь и не деритесь», чего мы все, собственно, и хотим.

Только что вернулась с прогулки по Стрэнду [центральная улица Лондона]. Разумеется, всюду грузовики, полные пожилых мужчин и девушек, которые едут стоя как пассажиры в старых вагонах третьего класса. Дети копошатся. Они собирают куски старой деревянной брусчатки. Кажется, что жизнь кипит и все заняты делом. Магазины открыты, но пусты. Над всем царит какая-то странная бледная неестественная атмосфера – большая активность, но никакой нормальной жизни. Думаю, со временем мы станем более независимыми и стойкими. Я участвую в покупке платья вместе с Тодд и в ужасе вздрагиваю при мысли о непомерной задаче, которую я на себя взвалила, – пойти к рекомендованной портнихе, но не одной, а с той самой Тодд, из-за чего у меня в жилах стынет кровь. Хотя, возможно, это подстегивает меня сильнее, чем Забастовка. Это (положение дел) немного похоже на ранее утро, когда ты не спал всю ночь. Дела сегодня лучше. Мы продали несколько книг. Боб встал в пять утра, чтобы избежать толпы, и ехал на велосипеде от холма Лейт-Хилл. Час спустя он проколол шину, встретил своего портного, который помог ему с починкой, продолжил путь, чуть не погиб в толпе на подъезде к Лондону и с тех пор бродит по городу, из Челси в Блумсбери, собирая сплетни и бессвязно бормоча об эссе Дезмонда и собственной поэзии. У него в заначке есть еще два произведения, которые «должны быть опубликованы». Он ненасытен и похож на обезьяну, но обладает каким-то грубоватым сельским шармом и напоминает собаку, которую дразнят. Он жаловался на то, как его дразнил Логан. Клайв заходит обсудить сводки – да, больше всего это похоже на дом, в котором кто-то смертельно болен; друзья проведывают; ждешь новостей от врача. Приходил поэт Кеннелл[372 - Сэр Питер Кортни Кеннелл (1905–1993) – английский биограф, историк литературы, редактор, эссеист, поэт и критик, ставший протеже Эдварда Марша и Ситуэллов. В 1925 году он был отчислен из Баллиол-колледжа Оксфорда, а после встречи с Вулфами действительно получил работу рецензента у Дезмонда Маккарти в «New Statesman».], худощавый парень, нервный, заунывный, довольно симпатичный; он ищет работу и решил податься к Вулфам, которые, полагаю, считаются авторитетами в данном вопросе. Мы посоветовали обратиться к Дезмонду. Через час он ушел… Тут меня прервал Клайв. Он ходил с Мэри по магазинам Вест-Энда [западная часть центра Лондона]. Ему нечего было рассказать об этом. В семь часов они с Л. включили радио, но ничего особенного не услышали. Рассказ о ситуации на улицах, о том, как люди «добираются на работу» – стандартная фраза; о том, что завтра будет холодно и ветрено (сегодня промозгло) и что в Палате общин идут жаркие дебаты…

Среди толпы людей на Кингсуэй[373 - Улица в центре Лондона.] были старик Притчард[374 - Уильям Берчелл Притчард (?–1940) был старшим партнером фирмы солиситоров «Dollman & Pritchard», занимавшей первые два этажа дома Вулфов на Тависток-сквер 52. «Старая мисс Притчард» – его сестра, исполнявшая обязанности старшего клерка.], беззубый, с возрастом отощавший, доброжелательный, потрепавший Л. по плечу и сказавший, что «готовился пристрелить его», а также старая мисс Притчард, столь же хрупкая, розовощекая, потрепанная.

– Как долго это продлится, миссис Вулф?

– Недели четыре.

– О боже!

И они пошли дальше, через мост в Кеннингтон[375 - Район в южной части Лондона.], я полагаю; потом был старый потрепанный клерк, которому предстояло пройти пешком еще 5 миль. Мисс Талбот шла несколько часов, миссис Браун – два часа[376 - Роуз Талбот (позже миссис Шрагер) и миссис Браун работали клерками в офисе «Dollman & Pritchard».]. Но все они приходят и суетятся как обычно. Притчард не берет денег с бедняков, как мне кажется, и называет себя тори[377 - Старое название члена консервативной партии в Англии.].

Еще мы боремся за то, чтобы выгуливать собак на площади. Нам говорят, что нельзя, а в теннис играть можно. Л. готов воевать и выводит пекинеса на площадь. Мы не получаем новостей из-за границы, и отправить туда ничего не можем. Посылок нет. Молоко, овощи и т.д. подорожали на несколько пенсов. Карин купила четыре огромных куска мяса.

Сейчас прохладный светлый вечер; очень тихо, только мелодия шарманки вдалеке. Кирпичи как лежали у стройки, так и лежат. Виола Три[378 - Виола Три (1884–1938) – актриса, певица, драматург и писательница; старшая из трех дочерей великого актера сэра Герберта Бирбома Три. Ожидаемый успех ее мемуаров «Воздушные замки. История моих певческих дней», выпущенных издательством «Hogarth Press» в апреле 1926 года, не случился из-за всеобщей забастовки.] собирается помочь нам сколотить состояние. Она ужинала здесь в понедельник вечером, накануне забастовки.

7 мая, пятница.

Никаких изменений. «Лондон вызывает Британские острова. Всем доброе утро». И так каждый день в 10 часов. Единственная новость в том, что архиепископы ведут переговоры и просят всех молиться за благоприятный исход дела. Идет ли речь о действиях, мы не знаем. Мы вообще ничего не знаем. Миссис Картрайт пришла пешком из Хампстеда. У них с Л. был жаркий спор: она против рабочих, ибо не понимает, зачем их поддерживать, и видит, как мужчины на улицах бездельничают, вместо того чтобы работать. Сегодня все мы почти ничего не делали. Холодный и сырой день с мимолетными мгновениями солнечного света. Все договоренности остаются без изменений. Девушка пришла из Шордича[379 - Район в Ист-Энде Лондона.], чтобы сшить чехлы для стульев, но пешая прогулка ей даже понравилась. Из «Times[380 - Имеется в виду спонсировавшийся газетным издательством книжный клуб «Times», который представлял собой несколько читальных залов в центре Лондона (Уигмор-стрит 42), где подписчики могли брать, читать и покупать книги.]» поступил запрос на 25 книг Виолы. Вопрос в том, выпускать ли «Nation». Леонард ходил в офис, а я – в Британский музей, где царили спокойствие, благородство и строгость. Там везде начертаны имена великих людей, а мы все будто крохотные мыши, тихонько и скрупулезно грызущие свои крохи. Мне нравится эта пыльная книжная атмосфера. Большинство читателей, похоже, воротят носы и взгляды. Но все же они любят свою жизнь и, полагаю, верят в важность книг; они проверяют, сравнивают и читают другие книги, и так будет всегда. Последний раз я читала там лет пятнадцать назад. Пришла домой и обнаружила Л., вернувшегося из офиса с Хьюбертом [Хендерсоном], который, что называется, «остался на чашечку чая», а в действительности задержался на час-полтора ради обсуждения Забастовки. Вот его прогноз: если дело не решится к понедельнику, то затянется на 5 недель. Зарплату сегодня не выплатили. Леонард говорит, что это его волнует больше, чем война, а Хьюберт рассказывал нам о своем путешествии по Германии и о том, какими животными были немцы в 1912 году[381 - Для поддержания порядка во время короткой, но ожесточенной забастовки угольщиков в Рурском регионе Германии в марте 1912 года использовались войска. Против отдельных бастующих было выдвинуто более 1500 обвинений, и значительная часть из них привела к тюремным срокам. Реакция усилилась, и в течение всего оставшегося года немецкие власти выступали против так называемого «красно-золотого интернационала» социалистов и евреев, а также проводили политику, враждебную организованной рабочей силе и, в частности, праву на пикетирование.]. Он считает, что скоро могут отключить газ и электричество; он был на собрании журналистов, где все выступали против трудящихся (то есть против всеобщей забастовки) и пророчили победу правительства. Л. говорит, что если государство победит и разгромит профсоюзы, то он посвятит свою жизнь труду, а если архиепископ добьется успеха, то примет крещение. А теперь – на ужин с Клайвом в «Commercio».

9 мая, воскресенье.

Новостей о забастовке нет. Диктор только что велел нам сегодня молиться. Вчера вечером мы с Л. поссорились. Мне в нем не нравится буйнопомешанный, а ему во мне – иррациональный христианин. Я напишу об этом позже – о чувствах по поводу Забастовки, – а сейчас хочу проверить свою теорию о том, что если вылить чувства на бумагу, то можно обрести успокоение. Я опрометчиво отказалась пообедать с Ноэль-Бейкерами, которые увезли Л. на своей машине. Минут десять назад я внезапно пожалела об этом. Как бы мне хотелось поболтать, посмотреть их дом и помериться умами. Сейчас разумнее всего было бы сделать что-то себе в удовольствие – то, чем я бы не смогла заняться, если бы поехала с ними. На ум пришло только сделать запись в дневнике и прогуляться по площади. Непонятно почему, но у меня есть комплекс по поводу моей одежды. Когда меня куда-то зовут, я первым делом думаю: «Но у меня же нет подходящего наряда». Тодд так и не прислала мне адрес ателье, а я, возможно, разозлила ее своим отказом вместе пообедать. Однако Вирджиния, которая отказывается, – очень инстинктивная и потому сильная личность. Рефлексия и общительность проявляются позже. Тогда возникает конфликт.

Вчера вечером в эфире был Болдуин; он спекулирует на религиозности и пытается вложить в свои слова все, будто говорит в последний раз. «Верьте в меня. Вы избрали меня 18 месяцев назад. Чем я подорвал к себе ваше доверие? Неужели вы не верите, что я смогу добиться справедливости для обеих сторон?» Как ни поразительно слышать голос премьер-министра, потомка Питта[382 - Уильям Питт-младший (1759–1806) – второй сын Уильяма Питта-старшего. На протяжении в общей сложности почти 20 лет он был премьер-министром Великобритании.] и Чатама[383 - Уильям Питт-старший, 1-й граф Чатам (1708–1778) – британский государственный деятель, закончивший свою карьеру премьер-министром Великобритании.], я все же не могу найти в себе должное количество благоговения. Я представляю сгорбленного атланта, несущего на плечах весь мир. И вдруг его самоуверенность становится нелепой. Она превращается в манию величия. Я не доверяю ни одному человеку, как бы громко он ни вопил о своей религиозности.

10 мая, понедельник.

Ссора с Л. разрешилась в типографии. О, как же все спорят и перебивают друг друга! Пока я пишу, Л. разговаривает по телефону с Хьюбертом. Мы готовим петицию[384 - Петиция с призывом к правительству «немедленно возобновить переговоры в соответствии с предложениями архиепископа…». ЛВ взял на себя организацию сбора подписей писателей и художников, c чем ему помогла группа активных молодых людей с велосипедами (см. ЛВ-IV).]. Вчера вечером, как нам показалось, ситуация явно улучшилась. Архиепископ[385 - Рэндалл Томас Дэвидсон (1848–1930) – 96-й архиепископ Кентерберийский. 9 мая по радио транслировали проповедь, в которой он цитировал Послание к Ефесянам (4:1): «…коль вы призваны Богом, так живите достойно, в согласии с вашим высоким призванием…».] и Грей[386 - Эдвард Грей, 1-й виконт Фаллодона (1862–1933) – либеральный государственный деятель и первое лицо британской внешней политики во время Первой мировой войны. Его речь также транслировали по радио в воскресенье вечером; в ней он призывал общественность помочь правительству, чтобы переговоры велись свободно, а не под давлением.] оба были настроены на примирение, так что мы легли спать счастливыми. Сегодня опять тупик, но есть всевозможные глубинные изменения, о которых мы получаем самые противоречивые сведения. Дорогой старина Фрэнки рассказал (у камина в книжном магазине) о переговорах между Асквитом и Редингом[387 - Руфус Дэниел Айзекс, 1-й маркиз Рединг (1860–1935) – британский юрист и государственный деятель. Он как раз только вернулся из Индии, где был генерал-губернатором.], настроивших второго враждебным по отношению к мужчинам [рабочим?]. Позже через Клайва и Дезмонда пришла информация, что Асквит был в Уорфе[388 - У Г.Г. Асквита (см. 5 июня 1925 г.), по-прежнему лидера Либеральной партии, был дом (Уорф) на Темзе в деревне Саттон-Кортни, недалеко от Оксфорда.], в 60 милях от лорда Рединга. Леди Уимборн[389 - Леди Уимборн, урожденная Элис Гросвенор (1880–1948), – жена Айвора Черчилля Геста (1-го виконта Уимборна). Подробный рассказ об ее участии в закулисных переговорах можно найти в третьей главе «Всеобщая забастовка» книги Осберта Ситуэлла «Смех в соседней комнате» (четвертый том его автобиографии «Левая рука, правая рука»).] устроила вечеринку, на которой встретились Томас и Болдуин. Сегодняшняя встреча таинственным образом отменена. Иначе проблема с забастовкой была бы урегулирована. Сегодня утром я отнесла в Палату общин статью Л., чтобы уже днем она легла в основу выступления Хью Далтона[390 - Эдвард Хью Джон Нил Далтон (1887–1962) – экономист и политик-лейборист, выпускник Итона и Кингс-колледжа Кембриджа; в 1926 году он был ЧП от Пекхэма. Независимо от того, получил ли Далтон статью ЛВ вовремя, его единственное заявление перед Палатой общин 10 мая было следующим: «Заявление главы государственной церкви». Это восклицание он адресовал Уинстону Черчиллю, который пытался объяснить, почему мнение архиепископа Кентерберийского и других ведущих церковных деятелей о том, как урегулировать забастовку, не было опубликовано в правительственной «British Gazette».]. Вся эта шумиха с полицией и мраморными статуями вызывает смутное недовольство. Но правительство обеспечило меня автобусами в оба конца и даже не закидало камнями. Серебристо-малиновый караул на Уайтхолл[391 - Улица в центре Лондона; нарицательное обозначение британского правительства.]; Кенотаф; мужчины снимают возле него шляпы. Дома я обнаружила заговорщиков, Тома Маршалла и Л. После обеда – в книжный магазин [«Birrell & Garnett»], где слушала сплетни «не для телефонного разговора»; в Лондонскую библиотеку, где встретила Гуча[392 - Джордж Пибоди Гуч (1873–1968) – английский историк, политик и журналист; редактор журнала «Contemporary Review», для которого ЛВ регулярно писал в 1920–1922 гг.] – высокого бледного упрямца, приветливого и долговязого, – и Молли, всю в пыли, прилежно изучавшую «Dublin Review[393 - Католический журнал, выходивший в 1836–1969 гг. Молли Маккарти собирала материалы для своего сборника очерков «Борьба с Фитцджеральдом и другие статьи» (1930).]» за 1840 год; прогулялась до дома; Клайв опроверг сплетни; Джеймс пытается заставить Сент-Лоу[394 - Джон Сент-Лоу Стрэйчи (1860–1927) – двоюродный брат Джеймса и Литтона, влиятельный владелец и редактор юнионистского еженедельника «Spectator» с 1898 по 1925 г.] подписать [петицию]; потом звонит Мейнард и дает указания печатать «Nation» по образцу «New Statesman»; я согласилась, а Л. нет; затем обед; автомобильная авария; сейчас полдесятого, а телефон не перестает звонить.

11 мая, вторник.

Я могу писать – этот дневник привык к вопиющим издевательствам, – пока жду… Тут меня несколько раз прерывали (с 12:30 до 15:00); мы с Джеральдом Бренаном мучительно долго сочиняли письмо мистеру Голсуорси[395 - Джон Голсуорси (1867–1933) – английский прозаик и драматург, автор цикла «Сага о Форсайтах», лауреат Нобелевской премии по литературе (1932). С 1918 года и до самой смерти он жил в Хампстеде. Согласно ЛВ (см. ЛВ-IV), Голсуорси был единственным, кто отказался подписать его петицию.]. Спорить об архиепископе Кентерберийском с Джеком Сквайром в полночь кажется теперь нормальным, но не таким интересным, часто повторяю я, как писать «На маяк» или статью о де Квинси[396 - Томас де Квинси (1785–1859) – английский писатель, эссеист, автор знаменитой автобиографической книги «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум» (1822) о его склонности к наркотикам и алкоголю. Статья ВВ о де Квинси под названием «Страстная проза» вышла в ЛПТ от 16 сентября 1926 года.]. Думаю, это самообман – думать, что годы спустя подробности происходящего будут кому-то интересны. В конце концов, от войны остались бесплодные воспоминания. Но никогда не знаешь наверняка, а ожидание и писательство снижают тревогу посредством выплескивания на бумагу всех этих бесчисленных деталей и мыслей о них. Сквайр не хочет «вставать на колени». Коленопреклонению место в церкви. Церковь не имеет никакой связи с народом. События складываются так, что работники типографии «Nation» отказываются от статьи Л., в которой он говорит, что забастовка законна и конституционна. Полагаю, это происки загнанного правительства[397 - 6 мая сэр Джон Саймон, либеральный ЧП и бывший генеральный прокурор, заявил в Палате общин, что решение Генерального совета Британского конгресса тред-юнионов (профсоюзного центра) о проведении всеобщей забастовки было незаконным. Специальный выпуск N&A о забастовке, подготовленный в публикации, был отозван; он вышел в очень усеченном виде только 15 мая.]. Мистер Болдуин посетил зоопарк[398 - Хотя Риджентс-парк был под контролем правительства и закрыт, зоопарк продолжал работать, и в воскресенье днем его посетил премьер-министр.]. В середине обеда приехала очаровательная миссис Булли[399 - Маргарет Хаттерсли Булли (1882–1960) арендовала жилье в Блумсбери на Тавинтон-стрит 19, возле книжного магазина «Birrell & Garnett». Находясь под сильным влиянием Роджера Фрая, она написала несколько книг об искусстве.], безуспешно посетившая Конуэя[400 - Уильям Мартин Конуэй, 1-й барон Конуэй из Аллингтона (1856–1937) – альпинист, арт-критик, историк искусства, коллекционер и политик-консерватор.]. Сент-Лоу подписал петицию, а еще Роза Маколей и Литтон. Сегодня вечером назовут имена, и тогда, возможно, на нас снизойдет тишина. Ральф и Джеральд – наши разведчики. Но телефон разрывается; звонят самые неожиданные люди, например, Брейс и Кан[401 - Ричард Фердинанд Кан, барон Кан Хампстедский (1905–1989) – английский экономист, известный как член кембриджского кружка Кейнса, в том числе благодаря концепции «макроэкономического мультипликатора», сформулированной в 1931 году и послужившей основой для мультипликатора инвестиций Кейнса.]; женщина привезла новый чехол для дивана. Вчера Ральф и Фрэнсис Маршалл попали в аварию[402 - Днем 10 мая товарный поезд врезался в заднюю часть остановившегося в городе Бишопс-Стортфорд пассажирского поезда, который следовал по маршруту Кембридж-Лондон. В итоге два вагона сошли с рельсов, один человек погиб, а другой получил перелом ноги.]. Ей чуть не выбило зубы. Один человек погиб, у другого сломана нога – результат управления поездами без сигналов, усилиями пылких оптимистов-старшекурсников. Приходил Биллинг[403 - По-видимому, один из основателей «Billing & Sons Ltd» – издательства, выпустившего в апреле 1926 года книгу Филиппа Ноэля-Бейкера «Разоружение».] – он готов напечатать что угодно, ибо все его люди вернулись и нуждаются в работе. Таким образом, поскольку бедняга Макдермотт[404 - Мистер Макдермотт был владельцем небольшого независимого издательства «Prompt Press», находившегося по соседству с Вулфами в Ричмонде. Он консультировал ЛВ по поводу открытия «Hogarth Press» и в 1921 году напечатал книгу ВВ «Понедельник ли, вторник» – настолько плохо, что Вулфы к нему больше не обращались.] умер еще в январе, возможно, именно они будут печатать «Nation». Если подумать, почти весь наш шрифт занят, так что делать это у нас точно не вариант. Позвонить ли мне Джеймсу? На мальчика из библиотеки «Days[405 - Библиотека, располагавшаяся в районе Мэйфэйр по адресу Маунт-стрит 90 и в основном посвященная художественной литературе. ВВ записалась в нее в 1915 году.]» напали задиры и сбросили его с велосипеда; к счастью, шесть книг [Виолы] Три, за которыми он заезжал, не пострадали. Они продаются вяло. Их редко заказывают. Миссис Картрайт приехала на ржавом велосипеде Фейт[406 - Фейт Марион Джейн Хендерсон (1889–1979) – старшая сестра Николаса Багеналя (см. 10 сентября 1928 г.), выпускница Ньюнем-колледжа Кембриджа, жена кембриджского профессора экономики Хьюберта Хендерсона, редактора N&A.].

12 мая, среда.

Забастовка окончена (звонят в колокола).

Проблема была улажена примерно в 13:15 – вернее, в это время в радиоэфире прозвучало сообщение. В час дня я была на Тоттенхэм-Корт-роуд и услышала, как в мегафон «Bartholomew & Fletcher[407 - Фирма «Bartholomew & Fletcher», офисы которой находились на Тоттенхэм-Корт-роуд 217–219, занималась изготовлением, обивкой и декорированием мебели.]» объявили, что лидеры БКТ[408 - Британский конгресс тред-юнионов – профсоюзный центр Великобритании. 12 мая Генеральный совет БКТ принял решение прекратить всеобщую забастовку и возобновить переговоры с правительством, но поручил аффилированным профсоюзам выпустить инструкции для своих членов.] находятся на Даунинг-стрит. Придя домой, я обнаружила, что ни Л., ни Нелли этого не слышали; через 5 минут то же самое объявили по радио. Нам велели быть наготове и ждать важных новостей. Потом заиграло фортепиано. Затем диктор невероятно помпезно и мрачно, произнося по слову в минуту, зачитал: «Сообщение с Даунинг-стрит 10. Лидеры БКТ согласились прекратить забастовку». Л. немедленно бросился звонить в офис; Нелли – сообщить клерку Притчарда, а я – миссис Картрайт (однако Нелли меня опередила); потом мы закончили обед; я позвонила Клайву – он предложил нам выпить вечером. Сегодня утром я видела 5–6 бронеавтомобилей, медленно ехавших по Оксфорд-стрит; в каждом сидели по два солдата в жестяных касках, а третий целился из пушки, словно готовясь стрелять. Но в одной из машин я также заметила полицейского, который курил сигарету. Подобных зрелищ, рискну предположить, я больше никогда не увижу, да и не хотелось бы. У отеля уже (сейчас 14:10) появились рабочие с водосточными трубами. Кроме того, Гризель отвоевала себе право выгуливаться на площади.

13 мая, четверг.

Думаю, при перечитывании дневника я буду пропускать все страницы, посвященные Забастовке. «Ох уж эта скучная старая глава», – скажу я. Волнение по поводу того, что важно, а что нет, всегда недолговечно. И все же сегодня тоска – Л. как и я, угрюм, – ведь забастовка продолжается; ни один железнодорожник не вернулся на работу; теперь мстительность овладела нашими рабочими. Правительство молчит. Видимо, БКТ согласился на условия, которые шахтеры сейчас отвергают. В любом случае на то, чтобы запустить механизм Англии, уйдет неделя. Поезда встали по всей стране. Кажется очевидным, что лейбористов опять обведут вокруг пальца и, возможно, лишат права на забастовки в будущем. Типография «Nation» до сих пор не работает. Короче говоря, напряжение спало, мы все ссоримся, спорим и злословим[409 - Общего возобновления работы после решения Генерального совета БКТ прекратить забастовку не произошло. Кабинет министров отказался возобновить переговоры о зарплате шахтеров, пока все бастующие не вернутся на работу; шахтеры отказались участвовать в переговорах с правительством; БКТ выпустил меморандум, в котором говорилось, что он больше не поддерживает шахтеров; шахтеры отвергли меморандум. Железнодорожные профсоюзы решили продолжать забастовку до тех пор, пока работодатели не предоставят удовлетворительных гарантий относительно условий труда; железнодорожные компании посчитали, что их работники нарушили соглашения, и настаивали на заключении новых.]. Такова человеческая натура, а я не люблю ее, если только она не промаринована искусством. Вчера вечером мы ужинали с бастующими и заглянули к Клайву. Там было много разговоров об искусстве. К нам присоединилась добрая зануда Джанет Воган[410 - Джанет Мария Воган (1899–1993) – дочь Мадж (см. 27 ноября 1925 г.), физиолог и ученый. В 1926 году она заканчивала свое медицинское образование и активно участвовала в сборе подписей под петицией ЛВ.], напомнившая мне Эмму[411 - Эмма («Жаба») Воган (1874–1960) – двоюродная сестра ВВ, младший ребенок Аделины (тети ВВ) и Генри Хелфорда Вогана; тетя Джанет.]. Я ходила к своей портнихе, мисс Брук, и мне это показалось самых спокойным, дружелюбным и даже приятным занятием. У меня страсть к красивым вещам и предметам, которую я не удовлетворяла с тех пор, как умерла Салли Янг[412 - Миссис Янг шила более роскошные (не повседневные) платья для ВВ и ее сестер, когда те были юными леди и жили в Кенсингтоне.]. Это смелый шаг, но теперь я свободна от беспокойства по поводу одежды, ее стоимости и необходимости выставлять себя напоказ на Оксфорд-стрит.

20 мая, четверг.