Дневники: 1925–1930

скачать книгу бесплатно


Еще были Чарльстон, Тилтон [дом Кейнсов], «На маяк», Вита, поездки; летом преобладает ощущение купания в безбрежном теплом свежем воздухе – такого августа не было уже много лет; каталась на велосипеде; не засиживалась за работой, зато вдоволь надышалась чистым воздухом, пока ездила к реке или за холмы. Конец романа уже виден, но, как ни странно, ближе не становится. Пишу о Лили на лужайке, но не знаю, последняя ли это сцена с ней. Сомневаюсь я и в качестве текста, а уверена лишь в том, что, проветриваясь по утрам в течение часа под открытым небом, я обычно пишу с жаром и легкостью до 12:30, и выходит по две страницы.

5 сентября, воскресенье.

Итак, я закончу роман, то есть допишу его, по моим прогнозам, через 3 недели, начиная с сегодняшнего дня. Что может помешать? Сейчас я размышляю о концовке. Проблема в том, как свести Лили и мистера Рэмзи вместе и соединить их интересы. Я мечусь между разными идеями. Последняя глава, к которой я приступлю уже завтра, называется «В лодке»; хочу закончить тем, что Р. взбирается на скалу. Если так, то что делать с Лили и ее картиной? Посвятить ли последнюю страницу тому, как они с Кармайклом смотрят на картину и обсуждают характер Р.? Но тогда потеряется острота момента. А если вставить это между Р. и маяком, то получится, по-моему, ни к селу ни к городу. Может, писать в скобках в виде отступлений? Чтобы создать ощущение, будто читаешь две истории одновременно.

Полагаю, я найду какое-нибудь решение. А потом передо мной встанет вопрос качества текста. Думаю, повествование бежит слишком легко и быстро, поэтому роман может показаться довольно коротким. Но в то же время я считаю его более утонченным и человечным, чем «Комнату Джейкоба» и «Миссис Дэллоуэй». Изобилие идей в голове вдохновляет меня писать. Думаю, уже не надо доказывать – то, что я хочу сказать, должно быть сказано именно так и никак иначе. Как обычно, пока я дописываю книгу и доделываю персонажей, прорастает множество побочных сюжетных линий; целый рассказ может вырасти из одного какого-нибудь предложения, из фразы Клары Патер[494 - Клара Энн Патер (1841–1910) – младшая из двух сестер известного эссеиста Уолтера Патера, ставшая первым преподавателем классики и впоследствии вице-президентом Сомервиль-колледжа Оксфорда. После смерти брата в 1894 году сестры переехали в Кенсингтон, где Клара давала ВВ уроки греческого языка. Ее вопрос послужил отправной точкой («У булавок Слейтера нет острия») рассказа ВВ «Моменты бытия», впервые опубликованного в январском номере нью-йоркского журнала «Forum» 1928 года.], например: «Вы не находите, что у булавок Баркера нет острия?». Думаю, я бы могла расписать это, но меня останавливает безнадежное отсутствие драмы. Все это oratio obliqua[495 - В пер. с. лат.: «косвенная речь».]. Не все, конечно, – есть и прямая речь. Лирическая часть романа «На маяк» выстраивалась 10 лет, и она не сильно мешает тексту, как это обычно бывает. На сей раз мне кажется, будто все соединилось идеально, но я и представить себе не могу, что скажут критики. Сентиментально? По-викториански?

Потом я должна составить план моей книги о литературе для «Hogarth Press». Будет шесть глав. Почему бы не сгруппировать все идеи под какими-нибудь заголовками, например: Символизм; Бог; Природа; Сюжет; Диалог. Берем роман и смотрим, какие у него составные части. Выделяем их, называем и к каждой подбираем примеры книг, в которых соответствующая часть представлена наиболее ярко. Вероятно, получится подобрать примеры из разных эпох. Можно придумать теорию, которая объединит все главы. Но чувствую, что мне будет не очень интересно перечитывать ради этого книги. Скорее я хочу разобраться с накопившимися во мне идеями.

Потом я хочу написать серию статей, чтобы заработать денег (ведь по новому соглашению мы будем делить все мои доходы сверх двухсот фунтов), но это я оставлю на волю случая, в зависимости от того, какие мне попадутся книги. Кстати, последние несколько дней я ужасно довольна. Не совсем понимаю почему. Возможно, причина отчасти в состоянии моего рассудка. Чарльстон и Тилтон на какое-то время выбили меня из колеи; Несса и ее дети; Мейнард и его ковры. Мои подарки и отведенная мне роль казались очень скромными, чего не скажешь о чувстве вины – имей я чуть больше самоконтроля, и к этому времени у нас уже был бы двенадцатилетний мальчик или десятилетняя девочка; такие мысли всегда выбивают меня из колеи по утрам. Тогда я сказала себе, что не ценю и порчу все, что у меня есть. Именно после этого я решила выжать максимум из своих возможностей: я могу зарабатывать деньги и покупать ковры; могу получать массу удовольствия от жизни, если буду осмотрительной. Без сомнения, это рационализация состояния, в котором я на самом деле сейчас не нахожусь. Думаю, я очень везучая. Миссис Эллисон[496 - Элси Эллисон была женой Д.М. Эллисона (см. 25 сентября 1927 г.).] говорит, что хотела бы походить на меня. Мэри говорит, что я единственная женщина, которую она любит. Нелли превосходно готовит. Еще я невероятно счастлива, когда гуляю по склонам. В Чарльстоне мне не хочется разговаривать с Эдди. Люблю иметь пространство, где можно разложить свои мысли по полочкам. К удивлению Л., я всегда могу неожиданно поделиться с ним всеми своими мыслями. Мы как-то очень беспристрастно, свободно и гармонично общаемся. Мне совершенно не хочется торопить время и уезжать отсюда. Здесь я никуда не тороплюсь и не спешу возвращаться в Лондон. Хочется съездить в Сифорд[497 - Город на южном побережье Англии в Восточном Сассексе.] и вернуться пешком через холмы; посмотреть дом в Восточном Чилтингтоне[498 - Деревня и гражданский приход в округе Льюис в Восточном Сассексе.]; вдохнуть побольше воздуха, впитать побольше света, увидеть побольше серых лощин, золотистых пшеничных полей и сверкающей вспаханной земли, над которой мелькают чайки. И нет, я не хочу, чтобы кто-то приходил и мешал мне. Я очень занята. Здесь я сформулировала для себя мораль: просто наслаждайся тем, что тебе действительно нравится и не дразни себя недостижимым. Ох, но ведь у Нессы есть дети, а у Мейнарда ковры. Я могла бы поехать к Этель и погостить у нее. Мои собственные желания всегда достаточно определенны, чтобы вести меня тем или иным путем, а главная радость в жизни – следовать за этими огоньками; сейчас я окружена одними овцами. Видит бог, я мечтаю о том, чтобы мы купили террасу и разбили вокруг коттеджа сад, но это ничуть не умаляет моего счастья[499 - Вулфы построили специальный «домик» (который ВВ использовала в качестве кабинета) у стены, примыкающей к церковному двору. Из него открывался вид на широкую долину Уз через прилегающую к ним полосу землю, переходящую в поле. ЛВ уже некоторое время пытался купить эту «террасу» и по возможности остальную часть поля; в 1928 году ему удалось (см. 8 августа 1928 г.).].

Клайв и Мэри приехали вчера в самый разгар солнечного дня. Мы сидели на жерновах (у одной овцы хвост как колокольная веревка, у остальных коротковаты). Уэллс. Харди. Мейнард. С. Ричардсон. Кристабель едет на месяц в Грецию с Лесли Джоуитт[500 - Лесли Стюарт Джоуитт (1889–1970) – жена политика Уильяма Джоуитта, 1-го графа. Кристабель Макнатен (см. 27 июня 1925 г.) и Лесли Джоуитт служили украшением интеллигентного общества творческих людей, в который входили Клайв Белл и Мэри Хатчинсон. Последняя нравилась пожилым холостякам-художникам Генри Тонксу, Уилсону Стэру и их близкому другу Джорджу Огастесу Муру.]. Метафоры Мопассана[501 - Ги де Мопассан (1850–1893) – крупнейший французский новеллист и поэт.]. «Опросник[502 - В августе и сентябре 1926 года в N&A печатался «Опросник по религиозным убеждениям», возникший из статьи ЛВ «Рационализм и религия», опубликованной 12 июня.]». Гарем Литтона; скука у них; Кэррингтон[503 - Дора Кэррингтон, см. Приложение 1.] – повариха, которая не выходит на работу по воскресеньям. Обсуждали, умен Эдди или нет. Тонкс[504 - Генри Тонкс (1862–1937) – английский художник-импрессионист и врач-хирург.], Стэр[505 - Филипп Уилсон Стэр (1860–1942) – английский художник.] и Мур. Клайв настаивает, что Тонкс влюблен в Мэри; она сдержанна. Вот о чем мы говорили. Потом я поехала с ними в Лэй [?], прогулялась под солнцем по холму за Эшемом и позволила сильному ветру дуть в безумные паруса моей старой ветряной мельницы, которая до сих пор приносит мне массу удовольствия. Я забыла, о чем думала во время прогулки; полагаю, вообще не думала, а вся трепетала от мысли, что нравлюсь Мэри, от своего успеха и т.д. Дома слушали музыку; у меня новый стол за 15 шиллингов; разговор с Л.; ощущение огромного счастья и легкости. Пошла посмотреть на звезды, но не смогла добиться нужного чувства восхищения (иногда это получается легко), потому что Л. сказал: «Иди домой. На улице слишком холодно».

13 сентября, понедельник.

Какое блаженство заканчивать дело, стенаю я. Это похоже на длительный, довольно болезненный и в то же время естественный волнительный процесс, который ужасно хочется оставить позади. О, какое облегчение просыпаться и думать, что все кончено, – облегчение и разочарование, я бы сказала. Речь о романе «На маяк». Меня злит тот факт, что на прошлой неделе пришлось потратить 4 дня на то, чтобы добить статью о де Квинси, которая завалялась с июня; пришлось даже отказаться от ?30 за эссе об Уилле Кэсер[506 - Уилла Сиберт Кэсер (1873–1947) – американская писательница, удостоенная Пулитцеровской премии (1923). Никаких статей о ней ВВ не выпускала.]; надеюсь, через неделю я завяжу с этой убыточной беллетристикой и успею вникнуть в Уиллу до возвращения в Лондон. Таким образом, к октябрю я планирую заработать ?70 из своих годовых двухсот. (Жадность моя безмерна, поскольку мне нужны свободные ?50 на персидские ковры, горшки, стулья и т.д.). Будь проклят [Брюс] Ричмонд, будь проклята «Times», будь прокляты моя медлительность и мои нервы. Но я все равно займусь Кобденом-Сандерсоном[507 - Томас Джеймс Кобден-Сандерсон (1840–1922) – английский художник, типограф и переплетчик. Рецензия ВВ (под названием «Космос») на «Дневники Томаса Джеймса Кобдена-Сандерсона: 1897–1922» вышла в N&A от 9 октября 1926 года.] и миссис Хеманс[508 - Фелиция Доротея Хеманс (1793–1835) – английская поэтесса. Никаких статей о ней ВВ не выпускала.] и что-нибудь напишу о них. Теперь о книге [«На маяк»]. Закончив «Поездку в Индию» Морган чувствовал, что «это полный провал». Я же чувствую… Что? Немного выдохлась за последнюю неделю или две от постоянного писательства. Но в то же время есть слабое чувство триумфа. Если мои ощущения верны, то это самый большой текст, написанный моим методом, который, я уверена, выдержал проверку. Я имею в виду, что мне удалось докопаться до более глубоких чувств своих персонажей. Одному Богу известно пока, каков результат. У меня лишь разрозненные впечатления от процесса. Странно, что меня до сих преследует проклятая критика Джанет Кейс[509 - Джанет Элизабет Кейс (1863–1937) – историк античности, преподавательница греческого языка и защитница прав женщин, пацифистка. С 1902 года Джанет в течение нескольких лет преподавала греческий язык ВВ и стала ее близкой подругой. Джанет жила со своей сестрой Эмфи в Хампстеде, но из-за слабого здоровья ей пришлось переехать в деревню.], которая сказала, что «это все наносное… техника (про «Миссис Дэллоуэй»), а вот у “Обыкновенного читателя” есть нечто сущностное». Но когда ты весь в напряжении, то тебя легко задевает любая муха – чаще всего какой-нибудь слепень. У Мюир[510 - Эдвин Мюир (1887–1959) – поэт, литературный критик и переводчик. ЛВ печатал его стихи в издательстве «Hogarth Press» в 1925 и 1926 годах, а также нанял Мюира в качестве рецензента N&A, где впервые была опубликована серия его статей, посвященных современным писателям; позже Вулфы выпустили их в виде книги под названием «Переход: эссе о современной литературе». Длинное эссе Мюира о ВВ вышло в N&A от 17 апреля 1926 года.] умная похвала, но недостаточно сильная, чтобы приободрить, когда я работаю, то есть когда мне не хватает идей. А еще этот последний фрагмент, в лодке, очень трудный, потому что материала не так много, как в сцене с Лили на лужайке; приходится писать прямолинейно и более напористо. Я замечаю, что использую символизм, но прихожу в ужас от сентиментальности. Может, все дело в теме? Но я сомневаюсь, что темы могут быть хорошими или плохими сами по себе. Они лишь дают тебе возможность продемонстрировать мастерство – вот и все. А еще я колеблюсь, ехать ли к Этель Сэндс; покупать платье или нет. К тому же я удивительно счастлива в деревне, и если бы я не испытывала неприязни к дефисам, то написала бы через дефис «состояние души», дабы подчеркнуть, что деревня – это само по себе особое состояние.

Вчера мы прогулялись с Ангусом по холмам в сторону Фалмера[511 - Деревня и гражданский приход в округе Льюис в Восточном Сассексе.]. После стольких лет мы открыли для себя один из самых красивых, уединенных и удивительных районов в этих краях – он даже прекраснее, чем холм Сифорд-Тилтон, по которому мы гуляли под палящим солнцем в прошлый четверг. Лучи били прямо в голову, а бедный щенок пыхтел, высунув язык. Лидия и Мейнард пришли на чай.

15 сентября, среда.

Время от времени я буду снова использовать форму заметок.

Душевное состояние

Проснулась около трех часов ночи. О, опять начинается – ужас – как будто волна боли захлестывает сердце – оно вот-вот выскочит из груди. Я несчастна, ужасно несчастна! Боже, лучше бы я умерла. Пауза. Но чем вызваны эти чувства? Пытаюсь понять, откуда взялась волна. Размышляю. Ванесса. Дети. Неудача. Да, вот в чем дело. Неудача, полный провал. (Волна поднимается.) О, они еще и смеялись над моим выбором зеленой краски! Волна разбивается. Лучше бы я умерла! Надеюсь, мне осталось жить всего несколько лет. Я не могу больше терпеть этот кошмар (волна накрывает меня с головой).

Это повторяется несколько раз, с различными проявлениями ужаса. Затем, на пике кризиса, боль, вместо того чтобы достигнуть максимума, вдруг становится довольно расплывчатой. Я дремлю. Вздрагиваю и просыпаюсь. Следующая волна! Иррациональная боль, чувство неудачи; обычно это связано с чем-то конкретным, например, с моим выбором зеленой краски, или с покупкой нового платья, или с приглашением Дэди на выходные; одно накладывается на другое.

Наконец, наблюдая за своим состоянием так бесстрастно, как только могу, я говорю: «Возьми себя в руки. Хватит!». Я рассуждаю. Перебираю в голове счастливых людей и несчастных. Готовлю себя к тому, что надо собраться с силами, отбиться, вырваться. Я будто ослепла и иду на ощупь. Чувствую, как рушатся преграды. Говорю себе, что это не важно. Ничто не имеет значения. Я деревенею и выпрямляюсь; снова засыпаю и просыпаюсь, чувствуя приближение очередной волны; вижу, как начинает светать, и думаю, спасут ли меня дневной свет и завтрак; затем слышу шаги Л. в коридоре и имитирую как для себя, так и для него абсолютную жизнерадостность, а к концу завтрака становлюсь в целом бодрой. Всем ли знакомо подобное состояние? Почему я так плохо себя контролирую? Это не заслуживает ни похвалы, ни любви. Это причина многих моих потерь и страданий.

28 сентября, вторник.

Я планировала ежедневно описывать свое душевное состояние. Но оно всегда исчезало (типично) и в то же время возвращалось достаточно часто, чтобы считаться важным. Сегодня вечером льет дождь; у нас затишье в связи с отъездом Нелли. Поэтому я попытаюсь, пока пальцы не замерзли, а мысли не устремились к камину, записать здесь все, что смогу вспомнить.

Сильная депрессия. Должна признаться, она одолевала меня несколько раз, начиная с 6 сентября (или около того). Как же странно, что я не могу разобраться в причинах, – то есть она возникает не из-за чего-то определенного, а на ровном месте. «Ничего там нет» – именно эта фраза пришла мне на ум, когда я сидела за столом в гостиной. Очень любопытно; к тому же поймала себе на мысли, что впервые за много лет я бездельничаю, не будучи больной. Мы гуляли, а в хорошую жаркую погоду совершали дальние вылазки. Я писала последние страницы романа «На маяк» (предварительная версия закончена 16 сентября). Как-то так вышло, что я перестала читать. Охоту на зайцев пропустила. Однажды вечером мне в руки попала книга Джеффри Скотта об архитектуре[512 - Имеется в виду книга «Архитектура гуманизма: исследование истории вкуса».], и во мне вспыхнула искра движущей силы. Это важный урок: никогда не прекращать использовать свой мозг. Так я и сделала. По причине моей бесхозяйственности я осталась без гостей и почти без писем; изо дня в день стояла жара; нарастало ощущение пустоты, и тогда я начала подозревать, что моя книга тоже пуста; а где-то там, за холмом, жужжала, цвела и пахла Несса; а однажды вечером у нас случился долгий спор. Начала его Вита, которая явилась вместе с Планком[513 - Джордж Вулф Планк (1883–1965) – квакер из Филадельфии, приехавший в Англию в мае 1914 года, оставшийся и принявший британское гражданство в 1926 года. Скромный, но искусный иллюстратор и гравер по дереву, он регулярно делал обложки для «Vogue». Именно он разработал обложку для поэмы Виты «Земля», вышедшей в сентябре 1926 года.], а Л. (я так считаю) испортил встречу, нахмурившись после моих слов о том, что он недоволен приходом гостей. Л. замолчал и сидел с кислой миной. Он отрицал, что был зол, но признал, что моя привычка приписывать ему и другим людям чувства часто вызывает такой эффект. Я увидела себя со стороны и почувствовала, как мой блеск, гениальность, обаяние, красота (и т.д. – все то, в чем я была уверена столько лет) тают и исчезают. По правде говоря, я всего лишь пожилая неряшливая суетливая уродливая некомпетентная женщина, тщеславная, болтливая и никчемная. Это было отчетливо и доходчиво. Потом он заявил, что в последнее время наши отношения в целом не так уж безоблачны. Проанализировав свое душевное состояние, я призналась, что была раздражена, во-первых, необходимостью уделять много внимания собакам (Гризель страдает от жары[514 - Гризель – сука фокстерьера, которую Вулфы завели летом 1922 года, – заболела экземой и была усыплена 4 декабря 1926 года.]); во-вторых, уверенностью Л., что мы можем позволить себе нанять садовника на полный рабочий день, построить или даже купить ему коттедж и приобрести террасу под сад. Я сказала, что мы в таком случае свяжем себя обязательствами приезжать сюда и не сможем путешествовать, а жизнь только и будет крутиться вокруг Монкс-хауса. Я заявила, что это, конечно, не для меня и что я не хочу тратить такие деньги на сады, когда мы не можем позволить себе ковры, кровати или хорошие стулья. Думаю, Л. обиделся, а я пожалела о своих словах, но все же сказала их не со злостью, а в интересах свободы. Слишком много женщин держат язык за зубами и втайне осуждают свое бескорыстие, а это портит отношения. Потом атмосфера в доме заметно улучшилась, на выходные приехал Томми [Томлин], а меня снова захлестнула работа, но напряжение оказалось настолько сильным, что я, как выяснилось, даже не заметила погружение в пучину уныния.

Если я хочу избежать этого в будущем, то рекомендую, во-первых, непрерывную мозговую деятельность, чтение и планирование; во-вторых, систематическое приглашение в дом гостей (это возможно, если Нелли покорна и в хорошем настроении); в-третьих, повышенную мобильность. В следующем году я, возможно, организую себе поездку к Этель Сэндс. Имея собственную машину, я буду более мобильной.

Но всегда возникает вопрос, а хочу ли я избежать уныния. Отчасти оно является результатом уединения и представляет интерес с точки зрения психологии, чего не хватает обычному состоянию работы и счастья. Прошедшие 9 недель дали возможность погрузиться в глубины сознания, что немного опасно, но очень интересно. Весь остальной год приходится обуздывать и контролировать (рискну сказать, успешно) эту странную непостижимую душу. Когда она берет верх, хотя ты напуган, истощен и мрачен, это, говорю я, ужасно странное ощущение. В нем есть некая острота, которая кажется мне очень важной. Ты как будто спускаешься в колодец, но любая сказанная в лицо правда – и ты падаешь вниз. Там, на дне, я не могу ни писать, ни читать, но продолжаю существовать. Я есть. Тогда я спрашиваю себя: кто я? И получаю более честный, хотя и менее лестный ответ, чем на поверхности, где меня хвалят сильнее, чем следует. Но похвалы пройдут, а я останусь один на один с этим странным состоянием до конца жизни. Я рада, что нахожу его таким интересным, хотя и крайне неприятным. К тому же я могу приложить усилия и быть куда более внимательной к чувствам Л., чтобы лучше поддерживать наш обычный уровень близости и легкости общения – уровень, который, по-моему, ни одна другая пара, так долго состоящая в браке, не достигает и не удерживает.

30 сентября, четверг.

Хотелось бы добавить несколько замечаний о мистической стороне этого одиночества – о том, что остаешься наедине не с самим с собой, а с чем-то вселенским. Именно это пугает и возбуждает, когда оказываешься в глубоком унынии, депрессии или скуке, что бы это ни было. Видишь проплывающий вдалеке плавник. Какой образ поможет мне передать то, что я имею в виду? Думаю, такого не существует. Самое интересное, что в своих мыслях и чувствах я никогда прежде не сталкивалась ни с чем подобным. Если судить трезво, жизнь – очень странная штука; в ней заключена суть реальности. Я часто испытывала это в детстве; помню, как не могла переступить через лужу, потому что думала: как странно – кто я? И все в таком роде. Но писательством я ничего не достигаю. Все, чего мне хочется, – передать свое странное состояние ума. Рискну предположить, что это может послужить толчком к написанию еще одной книги*. В настоящее время мой разум совершенно пуст и свободен от идей. Хочу понаблюдать и понять, как зарождается идея. Хочу проследить весь процесс.

Сегодня я опять была подавлена из-за того, что Вита не приехала (и в то же время испытала облегчение); пришлось держать стремянку для Л. в саду, когда мне хотелось писать или мерить платье Нессы; немного переживала, что оно не очень удачное.

Но я откладываю проблему одежды в долгий ящик по следующим причинам. У меня есть дешевая повседневная одежда и хорошее платье от мисс Брук; к тому же мне легче переносить ограничения, когда нужно писать и быть расторопнее, чтобы зарабатывать; держу пари, что смогу обеспечить себе дополнительные ?50 в год на свои причуды. Я больше не позволю пальто за ?3 сводить меня с ума по ночам, перестану бояться обедать вне дома из-за того, что «мне нечего надеть». Более широкий и смелый подход – вот что мне нужно. Тут я подхожу к вопросу о порядке и т.д., как запасливая хозяйка. Скоро, уже на следующей неделе, у меня не останется времени на уныние и самоанализ. Только и буду слышать: «Когда я могу прийти и увидеться с вами?». Бетти Поттер[515 - Элизабет Майнерцхаген (1892–1948) – амбициозная, но не очень успешная актриса; одна из пяти сестер Бобо Мэйр (см. 12 февраля 1927 г.). Их мать была одной из девяти сестер Поттер (другая – Беатриса Вебб). Бетти Поттер – сценическое имя Элизабет. Несколько лет назад ВВ пыталась помочь Бетти, когда у той были мысли о суициде (см. ВВ-П-II, № 1235).] уже интересуется.

Теперь мне надо поразмыслить над своей книгой критики.

* Возможно, «Волны» или «Мотыльки» (октябрь, 1929)

Вулфы вернулись в Лондон 4 октября; в дневнике Вирджинии нет никаких записей вплоть до 30 октября.

30 октября, суббота.

Только и буду слышать: «Когда я могу прийти и увидеться с вами?» – буквально сбывшееся пророчество, хотя и сделанное в унынии и одиночестве в Родмелле. Понедельник – Оззи Дикинсон[516 - Освальд Иден Дикинсон (1868–1954) – младший из двух братьев Вайолет, работавший барристером, а в 1912 году ставший секретарем Совета по контролю психических расстройств и умственной отсталости при Министерстве внутренних дел. Он жил с сестрой.], среда – леди Коулфакс, четверг – Морган, встреча с Абелем Шевалье[517 - Абель Шевалье (1868–1933) – французский критик английской литературы. 4 ноября он читал в Кингс-колледже на Стрэнде лекцию на тему «Некоторые тенденции современного французского романа», а председательствовал там Э.М. Форстер. Согласно записям ЛВ, в тот же день они «ужинали с Гербертом Уэллсом, Арнольдом Беннеттом и Бернардом Шоу».], ужин с Уэллсом ради встречи с Арнольдом Беннеттом; с пятницы по понедельник – Лонг-Барн. Неделя пролетает, ускользает как песок сквозь пальцы; гнев, страдание, радость, уныние, эйфория смешиваются друг с другом; я, как обычно, поле битвы эмоций; попеременно думаю о покупке стульев и одежды; отчаянно ищу способ внесения правок в роман «На маяк»; ссорюсь с Нелли (которая сегодня должна была успеть на дневной поезд, потому что я соврала насчет телефона) и так далее. Морис Бэринг и Ситуэллы присылают мне свои книги[518 - Помимо романа «К» Морис Бэринг подарил ВВ следующие свои книги: «Стеклодув и другие истории» (1910), «Панч и Джуди и другие эссе» (1924), «Дафна Адин» (1926), «Кошачья колыбель» (1926). 2 октября Осберт Ситуэлл прислал ВВ свою книгу «Перед обстрелом» (1926) с подписью «Дорогой Вирджинии от автора с трепетом». Сачеверелл Ситуэлл подарил ВВ свою книгу «Все лето за день: автобиографическая фантазия» (1926).]; Леонард работает в поте лица и теперь занимается тем, что называет «перепиской»; дела издательства идут, но немного со скрипом; миссис Картрайт ушла с моими очками – «я нахожу содомитов такими же скучными, как и обычных мужчин», – и сейчас, должно быть, готовит мою книгу к печати. Все эти вещи сменяют друг друга в поле моего внимания. Между делом я думаю (отмечаю это, ибо слежу за тем, как рождается новый роман) об одинокой женщине, размышляющей над книгой идей о жизни. Эта весьма расплывчатая мысль приходила мне на ум раз или два – она обыгрывает мое настроение в Родмелле. Это будет попытка найти нечто мистическое или духовное – то, что существует вне нас.

Еще мы ездили в Кембридж на выходные и останавливались в «Bull[519 - Некогда находившийся на Трампингтон-стрит отель (теперь от него остался только фасад), в котором Вулфы останавливались 23–24 октября, когда после ужина с Мейнардом Кейнсом ЛВ читал доклад в Кембриджском обществе еретиков.]»; тема отеля очень интересна. Многие люди из Маклсфилда [город в Чешире] говорили об автомобилях. Матери казались мне жалкими и стыдливо смотрели на своих сыновей, словно стесняясь возраста. Передо мной открылась целая жизнь: отец, мать, сын, дочь. Вино пьет только отец. Огромный мужчина, как бы символизирующий могущество, сидит в кресле. «Папочка, тебе будет в нем ужасно неудобно», – говорит девочка, которая и сама немалых размеров. Мать, сущая тростинка, сидит с закрытыми глазами; я часами представляла себе характеры горничных. Запомню ли я хоть что-нибудь из этого?

Потом Госс[520 - Сэр Эдмунд Уильям Госс (1849–1928) – английский писатель, поэт и критик.] представил Виту в «Royal[521 - Королевское литературное общество – престижная литературная организация.]». Я никогда прежде не видела, чтобы вся иерархия литераторов была выставлена на всеобщее обозрение. Эдмунд Госс – главный атрибут этого мероприятия, а уже потом – ряды за рядами старых пышных вдов, чьи мужья были профессорами, специалистами по насекомым и, несомненно, заслуженными преподавателями; все эти люди, попивавшие чай и представлявшие разные слои пригородного общества, пропитанного литературой, были, по словам милой Виты, «полыми людьми»[522 - Во второй половине дня 27 октября Вита Сэквилл-Уэст прочла лекцию в Королевском литературном обществе на тему «Некоторые тенденции современной английской поэзии. Свое выступление она закончила строками из стихотворения Т.С. Элиота «Полые люди».]. Свое обращение она зачитала печальным, угрюмым тоном школьницы; ее живое лицо зажиточной женщины, выделявшееся из-под черной шляпы в конце прокуренной мрачной комнаты, выглядело очень аристократично и напоминало музейную картину за стеклом. Перед ней заискивал маленький щеголеватый бакалейщик Госс, который постоянно поворачивался к ней, чтобы сказать очередной комплимент или критику в адрес большевиков своим ироничным голосом, который, казалось, все сильнее отталкивал от него и сгущал атмосферу респектабельности в зале с роскошными красными портьерами. Там были Вита, слишком невинная, чтобы все это замечать, Гедалла[523 - Филипп Гедалла (1889–1948) – английский барристер, популярный в свое время историк, писатель-путешественник и биограф.] и Дринкуотер[524 - Джон Дринкуотер (1882–1937) – английский поэт и драматург.]. Я не жалею о своем дичайшем и наиглупейшем высказывании, даже если оно хоть немного подпортило эту помпезность. Но нет нужды уточнять, что ни одно мое слово не возымело никакого эффекта. Госс еще переживет нас всех. Как у него это получается? И все же он со своей ироничностью и придирчивостью казался каким-то неловким. Внезапно появилось нечто вроде черного коврика – оказалось, это леди Госс[525 - Эллен Госс, урожденная Эппс (1850–1929), – художница.]