Книга 2. Хладный холларг

– Говори быстрее, чего слышал, – одернул мальчишку Ир. Он не любил Малютку. Не знал, но чувствовал лукавость за ним.

Мальчик почесал грязную свалявшуюся копну волос, отер рукавом сопли, запузырившиеся в носу и сплюнул.

– Миикег ушел, – начал он. – Без каравана ушел. Воинов взял.

– По какому тракту.

– По Дубильному. К Чернолесью пошел. Еще…

– Дебы-то не оридонские, – раздался голос Мукомола. Он внимательно рассматривал камешки, переданные ему Малюткой. – Сделали уже.

Быстросчет взял один из дебов и воочию убедился, что соглашение между городами о начале производства своих денег стало действовать.

– Это что же, оридонцы и вправду ушли? – искренне удивился Ир.

Каум пожал плечами, не знаю, но сморщился, не верю.

– Слушаете ли? – недовольно проговорил Малютка. Все трое кивнули. – Тогда слушайте. Прибегал ко мне Пилли. Он с дальнего конца, с Шумного он. Так он мне сказал, что ночью врата открывались и в ларг прошли несколько на конях. Теперь стоят на подворье у Вислоухого, а кто это и чего это, Пилли не знает, но может узнать. – Малютка поднял кулачок и разогнул один палец. – Сын хлебника добегал до меня… встречались мы пробегом… обронил он, что отца его к себе холларг зовет. А такого никогда не было. И еще отец сказал, что всех хлебников скликают к холларгу. Совет, вроде как, будет. А Живот, что с Водяного конца, сказал, что к ним нагнали пасмасов из тех, что пришли с Приполья. Грязные, вонючие… при них инструмент. Стену строить будут. Говорят, окрест реки стена пойдет, а внутри стены пруд будет. – Малютка задумался. – Пукалка рассказывал, что дом веселости новый появился, а где, так это он может узнать, – и второй пальчик в его кулаке устремился в небо.

– Про веселье нам не надо, – загнул его палец обратно в ладошку Каум. – Пусть узнают, кто ночью пришел и тогда, – он снова вытянул второй палец, – веселье у вас будет.

Малютка хихикнул и кивнул.

– Побегу я, – прошептал он деловито и закашлялся густо и нехорошо.

После этого, все трое скоро занялись своими делами: Мукомол пошел на склад за товаром, а братья принялись ставить лавочку. Когда со всеми приготовлениями было покончено, а Мавуш занял свое место за прилавком, холкуны уселись в дальнем углу лавчонки и задумались.

По всему выходило, что Советы городов что-то замыслили. Кауму слабо виделись детали их помыслов, но он знал, они будут делать то, что надо делать. А когда такое знаешь, то очень сложно быть обманутым.

– Кто приехал, как думаешь, по ночи? – спросил Ир. Ему ничего не приходило на ум.

– Коли у Вислоухого встали, то не конублы. Там ремесленный олюд стоит.

– И чего же?

– В Илларге много ремесленного олюда, и коли это иноходцы, то из ремесленников они, так?

– Так.

– Чего им здесь делать, когда своего добра навалом?

– Про то и спрашиваю.

– Коли все так, то это те должны быть, которых у Илларга нет. Поразмыслим давай, чего в Илларге нет.

Они погрузились в раздумья. Выходило всего две сферы, в коих Илларг уступал самому главному городу, Куупларгу. В Илларге не было Оружейного конца и Конного конца. Не было еще и Тележного, но был Плотницкий, а при нем не составляло труда создать Тележный.

– Жаль, забыли спросить, на скольких конях пришли, – прикусил губу Ир.

– Не важно оно. Тут знать надо, откуда. Когда узнаем, то станет ясно. Коли из ларга, где есть Оружейный ряд – то оружейники, а где Конный – то по коням ремесленники или как они себя называть будут. – Каум встрепенулся: – Ладно про то, хватит. Гадать – не перегадаешь. Ты к Совету иди и узнай, чего там говорят.

К вечеру Малютка донес, что прибыли «вроде воины и не воины. Оружье при них есть, но неказисты»; Ир сообщил, что Миикег, старший сын Опикега – одного из богатейших конублов Илларга, главы Совета города, отбыл в Палларг.

– Краем уха слышал я это, а больше ничего, – сказал Ир. – Не пойму того, к чему на пустошь идти ему? От Палларга да Карларга саарарцы не оставили и хибарки на обочине. Теперь те места Белокостьем называют.

– То решение из Куупларга, – ответил ему Быстросчет. – Я слышал от Чадина Жнеца, что кто-то из прилипал Опикега исчез, а после его в Куупларге видели. Потом снова объявился он в Илларге. Не зря это. Не бывает такого зазря.

– Чего же Куупларгу в Белокостье надобно?

– Становище, а более ничего и быть не может. Оборвали Трапезный тракт Белокостьем. Ларгам же у Боорбрездских гор провизия нужна. Недаром оридонцы ушли. Прибрежную Холкунию и Пасмасию оторвали от Чернолесской. Порушили Прибрежье, поля повытоптали. Вспомни, у нас в Фийоларге запасов на зиму одну делали, а больше не могли – Комт претил этому. Вот и получается, что надобно ларгам в Белокостье становище поставить дабы Трапезный путь заработал. Не то голод будет. – Неожиданно Каум улыбнулся: – Все нам здесь. Можно уйти отсюда.

У Ира вытянулось лицо:

– Куда?

– Сперва к Бору пойдем, а после будем на Варогона охотиться, – Быстросчет снова улыбнулся и неожиданно позвал: – Мукомол.

– А? – заглянул к ним Мавуш.

– Уходим мы. Ты останешься здесь для вестей нам.

Мукомол на удивление легко воспринял эту новость и кивнул в ответ.

***

Вечером третьего дня пути небольшая телега, груженная всякой всячиной, подъехала к небольшой просеке, уходившей дальним концом вглубь Чернолесья. С телеги затрубили два небольших рожка. Их дребезжащие пищащие звуки разнеслись над округой двумя короткими и одним долгим отзвуком.

Телега продолжала свой путь, изредка разрывая предсумеречную тишину леса жужжанием рожков. Высокие свидиги угрюмо смотрели на пришельцев. Лес не любил телег, ибо на них вывозились смертельно пораненные топорами лесорубов и павшие деревья, чтобы уже никогда не возвратиться назад.

– Кто вы? – наконец, донеслось до телеги.

– Руг из Давларга, – ответили на призыв.

Из кустов вышли несколько пасмасов, одетых в шкуры и с топорами наперевес. Их длинные ручки скребли собой землю при ходьбе.

Телега была оставлена в стороне от колеи и надежно спрятана. Небольшой отряд из трех мужчин и лошади углубился в лес.

– Братец! – воскликнул Бор, когда ему сообщили о прибывших. Он обнял Каума. – А где же Ир?

– Этот уже со Сгулом повстречался и уведен куда-то, – отвечал Быстросчет, с любовью осматривая брата. Возмужал, оценивал его Каум, стал сильнее и суровее. Вон и борода уже в ладонь шириной. Быстросчет остался довольным.

– Сгул увел его в Большой донад, – сказал Бор. – Пойдем и мы.

В большом доме, раскинувшем свои легкие, сбитые из тонких веток, телеса было необычайно шумно. Много олюдей сидели, прижавшись плечами друг к другу и переговаривались каждый о своем. С появлением Каума разговоры стихли.

– Вот глаза наши и уши наши в ларгах, – представил его Бор. – Брат мной Каум из рода Поров по прозвищу Быстросчет. А где Весельчак?

– Не было его еще, – ответил ему кто-то. – Чего уходить-то надумал? Пусть говорит, – остановил этот же голос Бора, развернувшегося, чтобы идти к выходу. – Чего там в ларгах?

– Буду говорить, – сказал брату Быстросчет, – за тем и пришел.

– Я знаю тебя, – возникла из полутьмы громадная фигура. – Помнишь ли меня? Омкан я.

– Помню тебя, – улыбнулся ему Каум. – Можно ли говорить мне, а все слушали бы.

– Выслушаем, – закричали со всех сторон, – говори.

– Говори хорошее только, – буркнул ему Омкан. – О плохом не говори. Опосля со мной да со Сгулом переговоришь.

Каум кивнул. Он рассказал о том, что виделось ему в городах, а затем начал врать о том, чего в них никогда не было и не будет.

– Хорошо говорил, – подошел к нему Сгул, когда холкун закончил. – Радостно мне от таких новостей. – За ним возвышался Омкан. – У нас для тебя не хуже новости есть.

Вчетвером, прихватив Ира, завязавшего беседу со знакомым, они вышли вон, спустились по веревочной лестнице к подножию леса и прошли вглубь. Через некоторое время Сгул взобрался на мек. Все последовали за ним.

На меке помещался небольшой домик. У входа их встретили два угрюмых воина в неподходящих месту доспехах и две девушки-пасмаски.

– Как он, Лоова? – спросил Сгул.

– Во власти богов, – ответила ему девушка с мокрым от слез лицом.

Пришедшие вошли в донад.

Каум не сразу разглядел обстановку, а когда глаза его привыкли к полутьме, то сразу же остановились на большом теле, которое лежало в дальнем углу домика.

– Боги вернулись во Владию, – проговорил еле слышно с благоговейным придыханием Сгул. – Не подходи! – приказал он Иру и тот отшатнулся.

– Кто это? Я не знаю таких. Не олюдь, и не брезд, – прищурился Каум.

– Это он! Он вернулся. Это людомар!

***

– Из Холмогорья дошло нам это пророчество. Тогда, когда еще беллеры правили Владией, появилось оно. Будто бы Владию охватят великие беды и мор. Долго будет такое и окончится лишь тогда, когда Чернолесье породит сына, который явится через преграду и следы его пройдут из одной части Синих равнин в другую. Никто не сможет его остановить.

– Почему же ты думаешь, что это он.

– Холмогорье донесло, что людомар по прозвищу Маэрх появился из-за становища оридонцев у Боорбогских гор. Они гнались за ним, но он прошел всю нашу землю из одного конца в другой и никто не смог его остановить.

Каум задумался. Все это время он неотрывно смотрел на черный силуэт лежащего тела.

– Где нашли его?

– В предгорьях Доувенских гор. Гнали омкан-хуута и наткнулись на него. Он уже был лежащим. Таким, как сейчас был. Но боги охранили его. Когда он откроет глаза, тогда придет нам спасение от саарарян и оридонян, и от Комта.

Если бы так просто, едва не сказал Каум, но прикусил язык. Ни пророчество, ни тело не произвели на него должного впечатления. Зато Ир был поражен и еще долго говорил со Сгулом.

Они расселись вокруг тела.

– Он должен слышать все, что мы задумываем. Быть осведомленным, чтобы потом знать все, – сказал Омкан, объясняя, для чего они остались здесь.

– Я пришел, чтобы сказать вам: время пришло, – начал Каум, невольно косясь на молчаливое тело людомара. – То, о чем говорил я перед воинами – не вся правда. Не все хорошо в ларгах. Я, брат мой Ир и Мавуш по прозвищу Мукомол побывали в трех и услышали почти обо всех ларгах Холкунии и Пасмасии: и Чернолесской, и Прибрежной. Те, которые не разорены, не разграблены и не порушены – они исчезают, ибо жители покидают их. Голод пришел в те земли. Все эти несчастные устремляются к Чернолесской Холкунии. Они просят и молят своих однородцев о помощи, но не приходит помощь к ним, потому что оставили оридонцы после себя владетеля еще более жестокого, чем были сами.

Лесовики переглянулись.

– Брат, – остановил Каума Ир, – не с того начал ты. Расскажи про Комта им.

Каум нахмурился. То, что он узнал в эту зиму, многое изменило в нем, и на все он стал смотреть по-другому нежели раньше.

Боги свели его со странным холкуном, более походившим на бродягу, хотя и жил он в доме и имел много родни. Окружающие почитали его за сумасшедшего. Звали холкуна Сои. Происходил он из древнего холларгского рода Маларов, а потому за речи его еретические не следовало ему наказание.

Каум привлек Сои тем, что показал ему свои записи. Путевые заметки поразили Сои, который, как оказалось, ни разу не покидал Илларг.

Всю свою жизнь этот странный олюдь провел в темном подвале холларгских палат. Там, где грудами лежали таблички и фолианты, написанные много зим тому назад. Странное знание вынес он из этого подвала. О нем и поведал Каум своим слушателям.

– Комт не спаситель Владии, – заговорил Быстросчет. – Комт предал боора Глыбыра в Деснице Владыки. Потому Длинномеч и проиграл битву. Нас приучили, что Комт правит Владией. Как и всегда было, брезды правят Владией. Так приучили нас. Но нет, неправда это. Владией правят оридонцы. – Возглас удивления вырвался у слушателей. – Я знаю имя владыки Владии. Его зовут Цур.

– Не может такого быть! – воскликнул Омкан. – Оридонцы – войско лишь при бооре.

– Это он при них слуга, – сказал Ир. – Трудно переиначить свою память, – продолжал он, – но правда то.

– Зачем же оболгали Глыбыра? – спросил Сгул.

– Глыбыр и поныне дерется у Меч-горы, что у Эсдоларга. Он настоящий владыка Владии, а не Комт. Ежели владяне прознают про предательство Комта, то восстанут, как восстали бы, прознав, что оридоняне правят ими. Потому и поставлен Комт – брезд из народа брездов, коему мы согласны подчиняться. Потому и оболган Глыбыр.

– Чего же это? За всем эти оридонцы стоят? Главные они, получается? Всем нашим бедам начало они? – наконец, дошло до Омкана.

Каум кивнул и продолжил:

– До прошлой зимы такое было, а после нее изменилось все. Я не знаю, почему… – Он вдруг умолк и внимательно посмотрел на людомара. – Возможно, и впрямь, пророчество это. Знают о нем оридонцы. Но только в прошлую зиму Цур увел свои войска от Боорбогских гор, а крепости там отдал ларгам.

– Я как узнал об этом, – вставил Ир, заметив, что брат собирается с мыслями, – подумал, как же такое могло быть? Как же это Комт позволил такому быть, чтобы ларги стояли у двери его крепости? Но ежели понять, что Комт такой же прислужник оридонянам, как и Советы ларгов, тогда и понятно все…

– Сои сказал мне, – заговорил Каум, – что Цур и Совет Куупларга порешили Владию оставить не Комту – ибо стар он, а хол-конублам Холкунии Чернолесской. Все они ныне в Совете Куупларга сидят. Им оставили Владию. – Он умолк, но по лицам слушателей понял, что они не уловили смысла: – Конублы – вот имя нового владыки Холкунии и Пасмасии. Нет помощи страждущим и причина этого в том, что не приносят босяки дохода. Нет у них дебов, чтобы оплатить хлеб и воду, нет даже и какого-либо скарба, чтобы отдать за ночлег. Чернолесские ларги закрывают перед ними свои врата и не пускают их. Я видел и слышал о тысячах костей, которые белеют у стен ларгов. То мертвецы от голода лежат. Не раз доносили мне об этом.

Комт плох, но он не конубл. Он жизнь не отмеряет дебами. Он воин, а потому запрещал ларгам отказывать страждущим в ночлеге. Похлебкой поили таких ларги. То была воля Комта, но теперь он им не указ. Урезали его власть оридоняне. А теперь он в Прибрежье пошел, вроде как, бить саарарцев.

Саарарцы же возводят укрепления в низовьях Поющей и Желтой реки. Они знают о возмездии, которое ожидает их за то, что землю холкунскую испоганили. Но не знают они того, что холкуны нынче не те, каких они привыкли видеть.

Разошлись от споров пояса на животах хол-конублов. Не могут уговориться они о том, как поступать теперь, когда нет никого над ними. Грызутся промеж собой, ибо на кону для них не только власть, а и доходы их стоят. Когда последним торговцы готовы жертвовать, то дебы ни за что не потеряют. За стенами ларгов резня происходит не реже раза в большую луну. Холкуны и пасмасы – те, что попроще, живут все в страхе и в уповании на богов.

Пока Каум говорил, брови Сгула и Омкана все ниже сходились над переносицами. Они переглядывались промеж собой и кривили губы.

– Приполье, что у ларгов, как то и прежде бывало, завалено древесиной, а болота никто и не думал убирать. Пока осада продолжалась, то было разумно, но когда ее уж долго нет, и в Приполье все то же самое осталось – болото – страх напал на меня, ибо и без особой мудрости понятно стало, что меж будущими снегами Кугун снизойдет на Синие Равнины дабы снимать свой урожай, – Быстросчет замолчал, переводя дух. Перед его глазами стояли образы, увиденные в городах: умершие от голода у стен, коих вывозили из города и сваливали большими кучами у мест, где скоро должны были появиться ямы; бездушные глаза исхудавших от голода беженцев, часть которых рыла подле гор из трупов глубокие братские могилы. На этом фоне резко контрастировала жизнь конублов, веселившихся в своих дворцах, часто занимавших целые улицы. Они безмерно разбогатели на перепродаже хлеба и воды. Они травили друг друга в погоне за еще большей прибылью и не могли договориться по важным для Синих Равнин вопросам, когда их предложения не сходились друг с другом на несколько дебов.

– Я видел, как матери убивают детей, – заговорил вдруг Ир. – Я видел, как они отдают их в услужение, но оно не лучше рабства. Мой отец рассказывал мне, что когда-то немыслимо было увидеть ребенка одного, без родителей. То были времена, которые нынче прозвали ужасающим игом боора Глыбыра. Я бывал и там, где детей любят, как любят взрослых. От этого разврата меня тошнило. Мои кулаки сжимались. Мне хотелось убить…

– Хватит об этом, – прервал его Каум. – Не о том речь поведу. – Он снова посмотрел на молчаливо лежащее тело и отчего-то проникся благодарностью к нему. Надежда лежала перед ним, понял он. Пусть такая, но надежда. – Пришел я к вам за тем, что прознал, ларгам удалось сговориться. – В полутьме произошло шевеление Сгула и Омкана. Их лица стали напряженнее. – Куупларг снова стал главным ларгом. Не знаю я про то, отчего он им стал, но это так. – Неожиданно Быстросчет замолк. – Не с того начал я, – сказал он. – Вот с чего надобно. Холкуния с Пасмасией была поделена оридонцами надвое. Поглядите…

– Погоди, – остановил его Сгул. – Гирида! – позвал он и, когда девушка заглянула к ним, попросил: – Принеси рочиропсов для вида нам. – Когда Гирида принесла и уложила перед ними целую кучу черных кристаллов в глиняной чаше, которые, впрочем, давали мало тепла и света, Сгул разрешил Кауму продолжить.

– У-у, – замычал Омкан, когда увидел, что Каум вытаскивает из-за пазухи воловью шкуру и разворачивает ее. – Карта!

– Да. Но она плоха, ибо оридонцы пожгли все карты, какие были в ларгах и взяли с собой всех, кто знал пути и земли, но я нашел холкуна, который может делать карты. Хотя бы он и слеп, но сын его помощником нам будет. Он ожидает в Илларге. Поедет с нами.

– Наконец же, – радостно гыкнул Омкан, – поход.

– Да…

– Быстросчет, ты говорил о чем-то, что требовало света, – напомнил Сгул. Его было сложно сбить с мысли.

– Так и есть, – спохватился Каум и развернул карту. – Карта плоха. Вот этот круг – Владия, а здесь вот твердыни саарарские и оридонские. Названия их и сами земли, – все сделано по словам старика, коего нашел я. Но нам достаточно и этого. – Все склонились над небольшой картой. – Это Великие воды. У них Прибрежье саарарское. Чуть выше – Холкунское Прибрежье…

– Прибрежная Холкуния? – уточнил Сгул.

– Кто как зовет, – кивнул Каум. – Оно простерлось вот сюда. Здесь, между Чернолесьем у Желтой реки и Холведской грядой, вот так, Пасмасия Чернолесская, а ближе к Боорбогским или Брездским горам, кто как их зовет, лежит Холкуния Чернолесская.

– Погоди-кась, – растолкал всех Омкан и повторил слово в слово то, что сказал Быстросчет. – Верно то?

– Верно.

– То-то, – довольно кивнул Омкан и снова посуровел.

– Отец мне говорил, – продолжал конубл, – что ранее, до оридонцев, при каждом ларге были деревни пасмасские, Заполье их кликали. На них взрастали хлеб, фураж и что еще было надо ларгам. У каждого свое. Трапезного тракта не было тогда в помине, и каждый ларг мог себе создать, чего хотелось. Когда нашли на нас оридонцы с саарарами, то поделили они нас. В Чернолесье холкунам не можно было свое растить, но делать можно было то, чего пожрать нельзя; в Прибрежье же, наоборот. Тогда и появились тракты, которые сегодня знаем. Сделано то было для того, чтобы разом обе Холкунии обессилить. Стоит лишь вот это место перекрыть. – Каум оглядел озадаченные лица слушателей. Им открывались новые истины, стоящие за теми, которые целые годы были понятны, близки и безгрешны. – А здесь, у Палларга и Карларга да, может быть и здесь, у Моларга, сходились тракты все. Когда на карту посмотреть, то…

– Намеренно сюда пришли! Намеренно порушили! – взревел Омкан, и несколько минут его пришлось успокаивать. – Потроха Кугуна! – вырывался он из крепких объятий Сгула. – Не могу… после… после… – поднялся он на ноги и, шатаясь, вышел. – Как же так-то это?! Как же так! – слышался его голос. – Боги… сколько же жизней положено за так! Как же так?!

– Продолжай, – проговорил как можно спокойнее Сгул. По его тяжелому дыханию было слышно, как злоба кипит в нем. Тот вид злобы, который обуревает всякого воина, осознавшего, что род его намеренно стремятся извести.

В глазах Ира Каум увидел слезы. Брат не смотрел на него, а потому Быстросчет похвалил себя за то, что удержался и не рассказал ему о своей догадке там, в городе. А ну как не сдержался бы?

– Разбив нам тракты…

– Белокостье, – прошептал Ир, – Белокостье нынче там.

– Когда такое сделали с Палларгом, то словно бы тело Холкунии поделили надвое, а чтобы из Пасмасии Прибрежной довольно хлеба не пришло в Чернолесье к нам, саарары порушили Пасмасию под корень. Бывал я там и не увидел ни одно живое существо. Лишь Кугун там бродит. – Каум поглядел на Омкана, возвратившегося к ним и хмуро уставившегося на карту. – Теперь уж можно и о главном.

Советом Илларга правит Опи из рода Кегов. Он богат безмерно для такого городка, как Илларг. За день до того, как мы покинули Илларг, мне донесли, что сын его Миикег отбыл туда, что нынче прозвано Белокостьем. Тогда я понял все. Илларг не в силах что-то сделать в Белокостье, а коли вышел Миикег, то значит указание на то имеет. Мне видится, что из Куупларга то указание ему дано, ибо Куупларг более всего нуждается в хлебе. Куупларг… – Быстросчет снова задумался, разглядывая карту. – Да только не выйдет с этим ничего. Когда бы они знали то, что я узнал, скрываясь под путами раба саарарского конубла, то не отослали бы Миикега в Белокостье. Не ведомо им то, что Пасмасии Прибрежной нет уже, и даже ежели становище поставят на землях, что под Палларгом лежали, и даже Трапезный тракт оберегать начнут, то ничего не получат. Некому в Пасмасии Прибрежной сеять хлеб, некому его убирать. Порублены пасмасы, порушены их деревни. Пустыня там. Все, кто на ногах стоял, те разбежались: кто в Холведскую гряду убег, в Эсдоларг, а кто в Холкунию Чернолесскую.

– А что с Холкунией Прибрежной? – спросил Сгул, указывая на карте ее местоположение у границ с Саарарией.

– Не знаю. Наслышан, что не брали саарары ларги, мимо прошли. На этом все.

– Себе оставили, – зло процедил Сгул.

– Даже и с оберегом от саарарян не выйдет голод избежать? – переспросил Омкан.

– Нет.

– А ежели туда пасмасов согнать?

– Во множестве разбойников там, да и саарарская конница не оставляет земли те своим вниманием, – покачал головой Каум.

– Чего делать, надумал? – спросил его Сгул.

– Надумал, – кивнул Быстросчет. – Коли боги не уберегут нас и урожай нам все одно не собрать, то надо взять то, что было отнято у нас.

– Это мне по нраву! – оживился сникший Омкан.

– Что делать будем? – опять спросил Сгул.

– Пойдем на встречу с Ветром Равнин. Он звать его велел, когда настанет срок. Час пробил! Менее всего сейчас нас ждут саарары. То самый лучший час, когда тебя не ждут.

– А до нас что решил?

– Что до вас, то вам надобно Белокостье отбить у Миикега да прогнать его вон. Кто владеет Белокостьем, тот будет владычествовать над Холкуниями. Всей Холкунией, от Великих вод до Боорбогских гор.

На этом они закончили и разошлись.

– Отчего ты им не сказал всего про Холмогорье? – просил шепотом Омкан у Сгула.

– Пусть делают, что им должно, а мы свершим, что нам должно свершить.

Морской скороход

Красный Столп переливался всеми известными глазу красками, отражая в себе всегдашнее в этих местах буйство природы и красоту прибрежных вод, освещенных лучами стоящего в зените летнего солнца. Ярко-желтые блики-зайчики весело перескакивали с камня на камень, взбегали по стволам в роскошные кроны деревьев, пытаясь сокрыться в них неведомо от чего.

Бухточка, надежно прикрытая от постороннего взора навесом древесных ветвей, была взбудоражена волнами, выталкиваемыми вперед носом небольшого корабля, который бодро прорвался под плакучие кроны живого занавеса и стал разворачиваться, стремясь коснуться боком небольшого причала.

С гуркена сошел олюдь в простой дорожной одежде, по которой невозможно было определить ни сословие, ни даже род занятия. Но Великие Столпы тем и привлекали жителей Владии, что не требовали представлений и не были чванливыми до того, чтобы не говорить с путником не своего сословия. Именно поэтому навстречу олюдю вышел невысокий пасмас, потиравший отлежанную ногу.

– Кто ты? – спросил он, зевая.

– Я Руг из Давларга.

– Чего надо?

– Я ищу того, кто бы смог провести меня к Морскому скороходу.

– О-о! – вскинул брови пасмас. Глаза его отсветили хитринкой. – Проходи! – разрешил он и указал рукой на тропинку. – Сперва пройди в храм Моребога. Там плату оставишь. После, иди, куда вздумается.

Назвавшийся Ругом кивнул.

Через некоторое время он оказался в опрятной харчевенке, где столы были начищены, а посетители чинно просиживали штаны и платья, разглядывая карты, письмена и иные предметы, говорившие о них, как об олюдях, занимавших не последнее место на кораблях.