Чёрный Лес

Чёрный Лес

Елена Воздвиженская

Дизайнер обложки Мария Дубинина

© Елена Воздвиженская, 2025

© Мария Дубинина, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0065-2898-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Родная

Глава 1

– Ты слышишь? Слышишь её? Она всегда приходит в этот час.

Моя девушка как-то странно посмотрела на меня и улыбнулась.

– Кто приходит? – не понял я.

Мне, наконец-то удалось уломать Алку, самую знойную красотку из нашей фирмы на свидание. Я уже почти полгода оказывал ей всяческие знаки внимания, но она лишь снисходительно ухмылялась, принимая от меня очередную розу или приглашение сходить куда-нибудь вечером.

– Напрасно тратишь время, – пыхнув дымком, сказал мне как-то раз Борис, когда мы стояли в курилке во время перерыва, – Эта штучка не для нас с тобой. Видал я раз, как её какой-то хахаль после работы встречал. Там такая тачка, стоит, как две наших с тобой квартиры. Так что – забудь.

– Если у неё такие поклонники, как ты говоришь, то чего же она работает простым делопроизводителем в не самой оплачиваемой компании этого города? – возразил я, – Могла бы жить на средства поклонников.

Борис пожал плечом:

– Самодостаточность, и всё такое. Желание быть независимой. Да и семьи у неё нет, а для одного человека зарплата у неё вполне даже приличная. А всякие плюшки и цацки подарят женишки.

Я промолчал, но от намерения своего не отказался.

Алла работала у нас два года. За это время, как сотрудник, девушка показала себя только с наилучшей стороны, и начальство было ею довольно. Даже заместитель директора Валентина Павловна, злобная тетка в климаксе, которой сам чёрт не угодит – она обладала удивительным даром найти повод для оскорблений и придирок, высосать скандал буквально из ничего – и та мило хлопала глазками всякий раз при виде Аллочки. И даже банальная женская зависть, казалось, не пятнала её сердца, бьющегося где-то под толщей многокиллограмовых телес. А позавидовать было чему. Алке стукнуло почти тридцать, однако изящностью точёных линий, стройной фигурки, ухоженного лица, длинных ног и красотой волос она могла дать фору и восемнадцатилетней. Наши бабы за глаза звали Алку ведьмой. Мужчины же вожделенно провожали её глазами, когда та шла по коридору. Было в ней что-то дикое, первобытное, как в запретном плоде Эдемского древа. Я не был исключением. Но помимо плотской страсти было у меня и совсем иное, абсолютно искреннее и честное намерение – я хотел, чтобы Алка стала моей женой. Глупое, наверное, и смешное желание. Но кто из нас не мечтал? Вот и я мечтал о том, что красавица, какой бы дерзкой она не была снаружи, в глубине души такая же хрупкая и милая девочка, как и все девушки. Просто каждая из них надевает маску, чтобы защититься от агрессии этого мира. А если рядом нет достойного мужчины, защитника, то обороняться нужно вдвойне, и маска потребуется ещё «ужаснее», чтобы никто не съел. Это как в дикой природе, всё, что яркое и красивое – ядовито. Но я окружу её вниманием и заботой, так, что она растает. Непременно растает. И ей не нужна будет эта личина «железной леди», ей можно будет стать самой собой. Так думал я, с тоскою глядя на то, как у офиса её встречает очередной кавалер. Они часто менялись. И мне не хотелось даже думать о том, что сказала бы моя воспитанная в духе лучших традиций матушка, узнай она, какую жену хочет видеть рядом с собою её сын. Но разве сердцу прикажешь? И вот на днях, Алка вдруг не прошла мимо, улыбнувшись отстранённо, как это обычно бывало, когда я с придурковатым лицом шута дарил ей очередную милую безделушку. Она смущённо опустила ресницы, затем взмахнула ими, и взглянула на меня лисьим прищуром:

– Влад? Привет. Так мило… Спасибо, – она поднесла бутон розового цветка к носу и вдохнула с наслаждением аромат.

– М-м-м, какой запах.

– Привет, – снова повторил я, от неожиданности не зная, что сказать, я уже привык к совсем иному сценарию.

– Кстати, а ты свободен в обеденный перерыв? – игриво повела плечиком Алла.

– Э-э, м-м-м, ну, в общем-то да, – я, наконец-то взял себя мысленно за шкирку и хорошенько тряхнул, тем самым приведя в чувство.

– Тогда может составишь мне компанию в «Today»?

«Today» – так называлась небольшая кафешка на углу, куда мы порой бегали на обед. Там можно было недорого и вкусно перекусить в уютной и простой обстановке.

– С удовольствием! – я не мог поверить своему счастью.

Прошло две недели нашего плотного общения – телефонных звонков, смс, прогулок по вечерам и совместных обеденных перерывов. Мы были вместе практически постоянно. За исключением ночи. Мне казалось, что это сон. Неужели моя мечта сбылась и эта чудесная девушка теперь моя? Я не верил в своё счастье. Счастье ли? Для меня – однозначно. А Алку словно прорвало – она без умолку о чём-то болтала, непринуждённо смеялась, наматывая на изящный пальчик иссиня-чёрную прядь блестящих волос, временами будто бы случайно прикасаясь к моей руке, мило улыбалась и вела себя, как и положено себя вести влюблённой девушке. В один из вечеров мы впервые поцеловались, а потом… Алка пригласила меня к себе домой. Вечер пятницы опустился на город томной негой. Тополиный пух радостно летел отовсюду, проникая, куда только это возможно. Подростки чиркали зажигалками, поджигая его на асфальте, и с восторгом смотрели на язычки пламени, танцующие в июньских сумерках, как мерцающая новогодняя гирлянда. Ленивые голуби отпочковались от крыш пятиэтажек и чинно прохаживались по бульвару, поедая, что Бог пошлёт из рук сердобольных граждан. Гоняли на самокатах и роликах дети, ели мороженое студенты, целовались парочки, на скамейках обсуждали горячие события пенсионеры, шуршали пакетами в кустах местные бомжи, готовясь отужинать. А я гордо шёл, держа за руку самую красивую девушку на планете, и был счастлив так, словно выиграл несколько миллиардов в лотерею. В предвкушении того, что ждёт меня сегодня (а меня явно что-то ждало, не просто же так Алла пригласила меня в свою девичью обитель) внизу живота сладко напрягалось и я старался сменить мысли. Весело болтая, мы свернули с оживлённого бульвара на примыкающую к нему улицу, затем ещё и ещё раз, пока не оказались в тихом, закрытом дворике, образованном из трёх девятиэтажек и закрытом от мира старыми клёнами, тополями и кустами акации, росшими так густо, что пространство между домами практически нельзя было разглядеть.

– Да у вас тут просто какой-то замок спящей красавицы! – присвистнул я, не преминув сострить.

Алла улыбнулась, глянула своим лисьим разрезом глаз:

– Всё может быть, всё может быть… Ты веришь в сказки? – спросила она, вдруг как-то резко приблизившись к моему лицу.

Я опешил немного:

– Ну как сказать? Сказка ложь да в ней намёк, сама знаешь.

– Верно. Все сказки – это истории из жизни. И настоящие сказки, ой, как отличались от тех, что написаны в книжках. Взять ту же спящую красавицу – она, действительно, уколола пальчик отравленным мачехой веретеном. И её отец, не в силах похоронить кровинку, в некой горячке отвёз дочку в лесную глушь, оставив там, в нарочно выстроенной для неё избе покоиться в хрустальном гробу. На счастье иль на беду однажды мимо проезжал принц другого королевства, который удивился избушке, одиноко стоящей в лесной чаще, вошёл внутрь, увидел прекрасную девушку, не тронутую тленом смерти и… так скажем, воспользовался ситуацией, а после уехал своей дорогой. Девица же через положенное время родила близнецов – сына и дочь. И когда младенец от голода принялся сосать материнский палец, то ядовитая заноза вышла и красавица проснулась. Позже принц, к тому времени уже ставший королём и будучи женатым, вновь наведался в лесную избушку, желая, видимо, получить очередную порцию наслаждений (ну да что его осуждать, все мы не без греха), и обнаружил там целое семейство. Он привёз всех во дворец, желая пристроить возле себя, но это жутко не понравилось королеве. Да и какой бы женщине это понравилось? Алка усмехнулась и поправила прядь волос, я невольно залюбовался блеском её глаз в свете луны. Скрытые стеной деревьев, мы сидели на скамейке, почти в полной темноте, лишь окна домов за нашими спинами таращились во тьму, да звёзды, здесь в спальном районе хорошо видимые, освещали наше гнёздышко.

– Так вот, – продолжала Алка, – Королева велела зажарить близнецов и скормить их мужу под видом ягнёнка. Уж такая затейница была! А саму соперницу обуть в каменные башмаки да утопить. Только у неё ничего не вышло. Король прознал про коварный замысел и утопил вместо девицы свою законную супругу, а на девице женился. А детишек повар пожалел и спрятал. Так что все остались живы. Относительно. Кроме королевы, конечно.

Алка расхохоталась. Мне отчего-то стало неприятно, и по спине пробежал озноб. Я поёжился. Наверное, ночной ветер принёс прохладу.

– Ну и сказочки, – буркнул я.

– Холодно? – спросила нежно Алка, – Тут пруд рядом. За тем вот домом. Поэтому по ночам довольно свежо.

Она указала на крайнюю девятиэтажку.

– А дальше лесополоса начинается. В жаркие летние вечера от комарья отбоя нет. Пока ещё не появились.

Она прижалась ко мне и я ощутил её упругий плоский животик, её тело похоже было своей грацией на кошачье, и грешные плотские мысли вновь зароились в моей голове.

– Ну что, так и будем тут стоять или же пойдём ко мне? – она приникла к моим губам в долгом поцелуе.

Когда наши губы разомкнулись, она схватила меня за руку и решительно зашагала по одной ей видимой тропке через этот лабиринт кустов к той самой, крайней девятиэтажке, за которой начинался лес.

Глава 2

Подъезд встретил нас запахом кошачьей мочи и тусклым жёлтым светом единственной лампочки, чахлым одуванчиком распустившейся над входом в лифт. Как только тот подъехал, и мы вошли внутрь, лампа тут же погасла, погрузив пространство в полную тьму. В лифте было не лучше – тот же тусклый свет, словно от лучины, заляпанные и прожжённые кнопки, исписанные заборной лирикой стены, приклеенные по углам серые комки жвачки.

– Мрачновато у вас, однако, – заметил я.

– Да уж не дворец, – отрезала Алка.

– Обиделась что ли? – подумал я, но вслух промолчав, отметил, однако, что место жительства девушки абсолютно не вяжется с её образом. Я представлял его несколько иначе. Ну, да и пёс с ним, я же не в альфонсы к богатой пожилой вдовице набиваюсь, а потому доходы и условия жизни Аллы меня не волновали. Были бы чувства, остальное заработаем. Лифт, ехавший, казалось, целую вечность, наконец остановился. Мы вышли, и я увидел на стене облезлую цифру «девять», выведенную тёмно-синей краской, а под нею, на полу – кошку, такого же затрапезного вида, как и весь этот подъезд. Как только двери лифта закрылись – всё погрузилось во мрак.

– Ой, а у нас новый котик, – улыбнулась Алла, и, обернувшись в мою сторону, добавила, – Я тут прикармливаю бездомышей. А они, как только отъедятся, так и пропадают.

– Может кто-то их укотовляет? – предположил я.

– Наверное, – Алка пожала плечами, – Они ведь становятся чистенькими, ухоженными и такими пухленькими.

Последнее слово она произнесла с каким-то особенным нажимом. Затем, пошарившись в сумочке, выудила связку ключей и отворила крайнюю слева дверь.

– Проходи, – она улыбнулась мне, облизнув губки своим язычком.

– Вечер обещает быть томным, – сразу пришло на ум и я, подыграв девушке, шлёпнул её легонько по бедру, и прошёл в квартиру. Меня окружила непроглядная египетская тьма. Я пошарил рукой по стене в поисках выключателя, и не найдя его, спросил:

– А что, у вас тут принято жить в темноте?

– А тебе не нравится? – раздался смешок, и тут же Алка впилась в мои губы в страстном поцелуе, но едва я погрузился в блаженство, как она так же внезапно прервала его, и щёлкнула кнопкой.

По прихожей разлился мягкий, приглушённый свет. Я огляделся – двухкомнатная квартира. Обстановка вполне себе приличная, даже, пожалуй, шикарная в контрасте с подъездом.

– Проходи, располагайся, а я пока покормлю нового котофея, – Алла прошла на кухню и зашуршала пакетами.

Я прошёл в комнату, где, как я думал, должна была быть гостиная. Алка хлопала дверцей холодильника, гремела посудой, что-то наливала, наверное, молоко.

– Какая заботливая, – подумал я, – А с виду так просто женщина-вамп. Моя теория о том, что каждая девочка внутри хрупкая и нежная, только у всех эта глубина разная, подтверждалась.

Алка смоталась в подъезд, вернулась, позвала меня мыть руки и ужинать. Мы сидели на кухне и с аппетитом поглощали плов, который, как Алла утверждала, она приготовила сама. Мы смеялись и непринуждённо болтали, обсуждая коллег и вспоминая всякие курьёзные случаи на работе, когда взгляд Алки упал вдруг на окно, располагавшееся за моей спиной, и застыл так, что мне сделалось не по себе.

– Ты чего? – я посмотрел на девушку, затем медленно повернулся к окну, но ничего необычного там не заметил – только непроглядная тьма. Даже луна, висевшая до того над домами, куда-то исчезла.

– Да так, – отмахнулась девушка и широко улыбнулась, – Ешь, ешь. Вкусно?

– Очень, – признался я, – Давно не ел ничего вкуснее. Прямо как у мамы в детстве.

При этих словах Алла как-то враз помрачнела, отвела взгляд и яростно принялась перемешивать содержимое своей тарелки.

– И-извини, если я что-то сказал не так, ляпнул не подумав, – растерялся я, поздно вспомнив как девушки не любят, когда мужчина сравнивает их со своей матерью, пусть даже и в пользу избранницы. Женское соперничество и животный инстинкт к стремлению быть единственной дамой сердца у своего любимого. Я слышал, что иные женщины ревнуют мужей даже к собственным дочерям, но это уже, пожалуй, какие-то отклонения.

– Ничего, – Алка ответила не сразу, – Всё в порядке. Просто не очень люблю говорить об этом, мои воспоминания о детстве далеко не радужные.

Я молчал, не зная, что сказать, до этого момента Алла не делилась со мной чем-то очень личным, сокровенным. Все наши разговоры держались на уровне милой болтовни – какая твоя любимая музыкальная группа, что делаешь в выходные, чем увлекаешься и просто всяческая ерунда обо всём на свете – от Бермудского треугольника до алкаша Иннокентьича, что побирался у нашего офиса каждое утро, стреляя сигаретку и выпрашивая мелочь на «горящие трубы». И вот сейчас, кажется, настал тот самый момент, когда пара плавно переходит на второй этап отношений – к откровенным рассказам о себе, к раскрытию своего настоящего «я».

– Мы жили в этой самой квартире, – вдруг начала Алла, – Отцу дали это жильё от завода, где они работали с матерью. Мне было пять лет, когда мы переехали сюда из старого барака на три семьи. Радости было море. У меня появилась своя собственная отдельная комната! Через год родилась моя младшая сестрёнка – Анютка. Всё было замечательно, пока не начались перестроечные времена. Я училась в третьем классе, Анютка ходила в сад. На заводе перестали платить зарплату, и родители выживали, как могли, продолжая трудиться за талоны или вообще за идею, в ожидании зарплаты, которую начальство обещало «вот-вот» выплатить. Терпели, ждали. Ну да, не мы одни, все так жили в те годы. И вот наконец-то дождались, под самый Новый год отцу выдали всё, что завод задолжал им с матерью за полгода. Тогда ведь зарплату получали на кассе, бухгалтер знала каждого, потому и отдала отцу мамины деньги тоже. Был вечер. Отец торопился домой в радостном предвкушении скорого праздника и сытого вечера, впервые за столько месяцев. Он нёс в руках два полных пакета продуктов, а в нагрудном кармане куртки лежали долгожданные купюры. Почти у самого подъезда на него напали трое. Отобрали и деньги, и даже продукты… А отца ударили несколько раз ножом… Ему хватило этого… Отца обнаружили соседи, прибежали к нам. Приехали скорая, милиция, но было уже поздно. Нападавших так и не нашли, конечно. В то время их было столько, что особо, наверное, и не искали, хотя не берусь судить. Каждый выживал как мог. Я тогда была ребёнком.

Алла замолчала, я накрыл её руку своей. Она снова смотрела куда-то мне за спину, но уже иным взглядом – рассеянным, задумчивым, видимо, перед её взором проносились сейчас события тех ушедших лет. Она утратила всю свою независимость, гордую осанку, стервозный вид. Передо мной сидела просто маленькая, несчастная девочка, которую хотелось обнять и пожалеть, укрыть от всех страхов.

– После похорон отца мать словно обезумела. Но в то время как-то не принято было обращаться к специалистам, ты понимаешь, о каком враче я говорю. Предрассудки и по сей день живы в нашей стране. «Он посещал психотерапевта? Какой кошмар! Он ненормальный! Надо держаться от этого человека подальше». Ну а тогда это было просто немыслимо. Конечно же, мать никуда не пошла, ей бы и в голову не пришло обратиться за лечением. Её состояние всё ухудшалось. На кухне постоянно стоял запах лекарств, но успокоительные мало помогали. И тогда мать нашла «счастье» там же, где и многие – на дне бутылки. Она стала заглядывать в неё всё чаще, и без того скудные наши средства теперь уходили по большей части на её выпивку. На качественный продукт ей уже не хватало, и она стала покупать пойло у местных умельцев. Дома нечего было есть, а она валялась пьяная у порога и блевала, а мы ползали рядом, жалея её же, и убирая за ней грязь. Постепенно мать стала выглядеть хуже, чем наш Иннокентьич. Женщины спиваются быстрее, и опускаются ниже. На самое дно. Но вот чудо – на работу она ходила. А мы с Анюткой терпели, всё ждали, когда наша ласковая и любимая мамочка опомнится и перестанет пить, ведь она же не такая! Но она уже давно не была той, нашей мамой. Мы молчали в школе и саду о том, что дома нет еды, о том, что мать нас бьёт, о том, что однажды она чуть было не выбросилась в окно, будучи в угаре. А надо было, надо. Может быть, тогда всё сложилось бы иначе. Но, повторюсь, мы были всего лишь детьми и только прятались под стол или в шкаф, когда у матери начинался очередной припадок, и она разносила квартиру, и проклинала нас на чём свет стоит. Словно мы были в чём-то виноваты. Именно тогда, во время очередной её истерики, мы с Анютой и поклялись друг дружке всегда быть вместе и не бросать друг друга, никогда, что бы ни случилось. Я научилась воровать. Да-да, когда желудок сводит от голода, очень быстро забываешь о принципах и постулатах совести. Я приносила домой калач или яблоко, что там ещё удавалось стянуть в этот день в палатках на рынке, и мы жадно ели, разделив добычу пополам. Но однажды я попалась. Тётка, схватившая меня за руку с поличным, была непреклонна, как я её не умоляла со слезами простить меня и отпустить. Она вызвала милицию и те, приехав, забрали меня в отделение, а оттуда позвонили матери. На удивление мать явилась быстро и трезвая. Меня отпустили, просто пожурив, но дома мать устроила мне выволочку, а после, на дворе уже были последние дни мая, сказала, что она отправляет меня на всё лето к бабушке, в деревню. Там, де, меня научат уму-разуму. Я долго плакала и умоляла маму не отвозить меня. Я боялась за Анютку – как она останется без меня? Кто будет приносить ей добычу? Но мать была непреклонна. Тогда я стала просить, чтобы и Анюта поехала со мной. Но мать заявила, что нечего распространять своё тлетворное влияние и на младшую сестру.

Алла усмехнулась:

– Её-то влияние несомненно было куда лучше!

Я с невыразимой болью смотрел на девушку – Боже, как мне хотелось стереть из её памяти все эти страшные воспоминания, а взамен дать другие – солнечные, тёплые, разноцветные, как пёстрое лоскутное одеяло или костюм клоуна. Но прошлого не изменить и порой оно обжигает и отравляет всё наше последующее существование.

Алка продолжила:

– Едва прозвенел последний звонок этого учебного года, как мать тут же собрала мои вещи и посадила меня на автобус со словами: «Бабушка тебя там встретит». Анюта, стоявшая рядом с матерью, заливалась слезами, и я старалась не смотреть в её сторону, не в силах сама сдержать слёз. «Я сбегу оттуда» – прошептала я ей на ушко, – «А потом заберу тебя и мы вместе уедем далеко-далеко». «Хватит мусолиться», – грубо оборвала нас мать и толкнула меня в спину, – «Автобус сейчас уедет». Я смотрела в окно и махала рукой Анюте до тех пор, покуда они с матерью не скрылись за поворотом. Бабушка действительно меня встретила на остановке, мы давно не виделись с ней (моя мать не жаловала свою свекровь, а её собственная родная мать давно умерла), и она соскучилась по мне. Она долго обнимала меня и целовала, а потом кормила пирожками и пюрешкой с котлетой – всё своё, с огорода. Я ела, а бабушка смотрела на меня во все глаза и я увидела, что на её ресницах блеснули слёзы. «Ты голодала?» – спросила она прямо. И я кивнула. А после разрыдалась, я ревела, размазывая по щекам непрожёванный пирожок и варенье, а бабушка утешала меня, прижимая к себе. Мы проговорили до позднего вечера, и бабушка, выслушав мой рассказ, с каменным лицом сказала, что всё уладит, что мы теперь будем жить с ней. Но только дело это небыстрое, но она сделает всё-всё, чтобы нас отдали ей. Я успокоилась и легла спать. В ту ночь я впервые за долгое время уснула крепким сном без сновидений. Потекли дни. Бабушка уезжала в город, оставляя меня на хозяйстве, ходила там по каким-то инстанциям. А я оттаяла у неё, поправилась, порозовела, перестала трястись, как мышь, от каждого шороха и только лишь ждала, когда же мы с Анютой наконец воссоединимся. Звонок в тот вечер прозвучал как набат. Бабушка подошла к тумбочке, покрытой ажурной вязаной салфеткой, подняла трубку дискового зелёного телефона и вдруг побледнела, схватилась за сердце и стала медленно сползать по стенке. Я заорала дурниной, бросилась к ней. Кое-как я привела её в чувство, сунула ей под язык лекарство из её корзинки в шкафу. А когда она пришла в себя, то вся дрожа, слабым голосом сказала мне: «Мамы и Анюты больше нет. Пожар случился». Всё, что было после, я помнила как в тумане. Нечаянно я услышала разговор бабушки с милиционером, который сказал, что на момент пожара Анюта уже была несколько дней, как мертва. Она умерла от голода. От голода! Эта тварь заморила её, а потом, то ли нечаянно, то ли нарочно, устроила пожар. После похорон я осталась жить с бабушкой, а когда мне исполнилось восемнадцать, вернулась сюда. Меня, как сироту, устроили в институт, хотя я и сама хорошо училась. А остальное ты уже знаешь.

Алла разрыдалась, и я встал со стула, подошёл к ней, поднял её и прижал к себе. Так мы и стояли, пока за окном всё сильнее сгущалась тьма.

Глава 3

Комнату освещало трепещущее пламя одинокой свечи в невысоком стеклянном сосуде, пахло смесью ванили с чем-то терпким, щекочущим нос, навевающим воспоминания о сказках «Тысячи и одной ночи» и дворцах арабских шейхов. У нас был, конечно, не дворец, но сейчас мне было в нём слаще, чем любому падишаху в своих хоромах. У нас всё случилось. Да, вот так – трепетно, нежно и страстно одновременно. Мне казалось, что такую близость между мужчиной и женщиной рисуют только в слащавых мелодрамах или бульварных романах. Но оказалось, что в жизни бывает ещё и не такое. Моя принцесса из сказки лежала рядом со мной, в моих объятиях. Я наслаждался моментом, который мог и не повториться – да, я не строил иллюзий и знал, что Алла вполне может дать мне от ворот поворот и вновь переключиться на тех мажоров, что встречали её на крутых тачках после работы. Хотя… хотя она и была сегодня столь откровенной со мной, совсем близкой и родной девочкой, открыла передо мной наизнанку всё самое сокровенное, больное, то, что и не всякому близкому-то поведаешь.

– Возможно, что сработал эффект попутчика – говорил я себе – Не обольщайся. Такая красотка не для тебя. Но ведь завтра, да и послезавтра мы вновь увидимся в офисе – так что теория «попутчика» тут не работает.

В конце концов, я перестал копаться в себе, и подобно параноику выискивать какие-то подводные камни, а просто отдался радости, любви и лучезарной улыбке моей девушки. Нам хорошо сейчас, в эти минуты счастья, а что будет дальше – жизнь покажет. И она показала…

– Я в душ на пять минут, – шепнула Алка, выскальзывая из моих объятий, и, накинув лёгкий пеньюар, скрылась за дверью ванной комнаты.

Послышался шум воды и негромкое пение, Алка мурлыкала себе под нос попсовую песенку, а я откинулся на подушки и блаженно прикрыл глаза – вот оно счастье. Неправда, что о свадьбах, романтике и семье мечтают только девушки. В эти минуты и я мечтал именно об этом – весёлому торжеству с друзьями и близкими, Алла в белом платье, о тихой семейной гавани, о маленьком человечке с моими волосами и глазами Аллы, что топочет ко мне навстречу, раскинув ручки, и кричит: «Папа!» Да, мы, мужчины, тоже можем быть временами весьма сентиментальными, только стесняемся признаться в этом. Нас так же трогают и ароматы сирени майскими вечерами, и огни заснеженных зимних бульваров с медленно кружащимися в небе снежинками, и ласковое слово любимой женщины, и безделушки в подарок без повода, и вся та красота жизни, которую воспевают художники и поэты. Просто зачастую нам трудно подобрать слова для своих чувств, не умеем мы этого. От природы нам заповедано быть сильными, суровыми и бородатыми. И мы стараемся не снижать планки. Но порой… От философских размышлений меня прервал стук в окно. Точнее даже не стук, а некое поскрёбывание.