Слава КВКИУ!

Кто из высоких начальников тогда думал о людях? И не только о брошенном на погибель почётном карауле, а вообще, обо всех самых простых людях, не занимавших высоких постов. А ведь именно таких в советской армии насчитывалось несколько миллионов.

Заботиться о них не значило выступать с высоких трибун, сверкая многочисленными наградами, а значило заботливо создавать этим людям человеческие условия в повседневной жизни с ее обычными и самыми необычными трудностями. С холодом, с жарой, жаждой, с невозможностью выспаться или помыться! Создавать людям человеческие условия, чтобы они могли выполнять возложенные на них обязанности.

Много ли таких трудностей испытывали, как и мы, люди с генеральскими погонами? И какая от них польза нашей стране, если они давно служили не народу, а своим начальникам, оберегая тем самым своё собственное и вполне безбедное существование?

Мы для тогдашних командиров оказались лишь средством, способом, подразделением – чем угодно, но только не людьми, заслуживающими к себе внимания!

К чему я опять затеял этот разговор? Да всё к роли личности на определенной военной должности! Наш Петр Пантелеевич, если бы поднялся до больших должностных высот (чего с ним не случилось), вёл бы себя иначе. В этом я совершенно уверен и, думаю, так же уверены были все мои однокашники. Он в любой ситуации остался бы настоящим человеком, потому и о других людях бы не забыл!

29

Баня нам полагалась раз в неделю. Она была на территории училища. И лишь однажды, когда что-то сломалось, Петр Пантелеевич строем повёл всех в городскую баню на улице Красной Позиции. Менее получаса ходьбы от училища. Разумеется, для нас, ведь более ста человек нахлынуло, всё было зарезервировано. Чтобы штатский народ не сошёл с ума от огромной очереди, вызванной нашим нашествием.

Как-то вечером наш взвод, раскрасневшийся после бани, вернулся в казарму. В руках у всех – обычная картина – мокрые полотенца, мочалки, завёрнутое в них наполовину раскисшее мыло. Как обычно, мы собирались всё это размеренно разложить для просушки, поменять постельное бельё, подшить свежие подворотнички. Всё, как водится.

Но в коридоре, нетерпеливо выглядывая из дверей своей канцелярии, нас в поиске первого встречного встречал Пётр Пантелеевич. Ему только что звонили с одиннадцатой кафедры, просили, по возможности, прислать курсантов для отбрасывания снега от учебного корпуса. Мол, работы минут на десять, но надо прямо сейчас.

Первым под руку попался я. Пётр Пантелеевич в двух словах поставил задачу, но я не удержался от возражения:

– Товарищ капитан! Разрешите, я всё там сделаю через часок! Мы вспотевшие после бани, а мороз ниже двадцати! Заболею ведь…

– Ты задачу получил? – спросил Пётр Пантелеевич в такой форме, что возражать не имело смысла. И, действительно, после такой фразы закономерно последовала предполагаемая ее концовка. – Вот и выполняй!

Делать было нечего. Я доложил командиру отделения, какую получил задачу, взял лопату и отправился отбрасывать снег. Работы оказалось много. Периметр здания – сто десять метров. Снег предстояло отбросить на метр. И хотя это и до меня в том году делали много раз, но после последнего снегопада снова навалило с полметра, да ещё прошлый снег успел слежаться. Провозился я там около двух часов.

На следующий день всего ломало. Чувствую – горю. Отпросился в санчасть. Вообще-то, следовало поступать иначе – во время утреннего осмотра заявить командиру отделения о плохом самочувствии, он сообщил бы по команде. Дежурный по курсу записал бы меня на приём, который состоялся бы после обеда. Но тогда в училище, как раз, командование сильно опасалось гриппа и, конечно, его распространения, потому действовало указание: «Немедленно! При первых же признаках! И тому подобное».

Моя температура оказалась выше тридцати девяти. Ангина. Меня положили в лазарет и стали лечить.

В общем-то – пустяк в том возрасте. Обычное дело – живые люди, случается, болеют! Но на следующий день в палату зашёл Пётр Пантелеевич. Просто зашёл, как бы по пути. Просто поинтересовался: «Ну, как ты тут? – спросил он меня. – Ничего? Ну, давай, выздоравливай поскорее!»

Я-то знал, что зашёл он не по пути! Это он специально ко мне приходил! Извинялся таким образом! Не на колени же ему, в самом деле, передо мной падать! Я итак всё понял и был благодарен за понимание!

В общем-то, то его обязанность – знать всё о подчиненных. И заботиться об их здоровье. Но в моём случае можно было бы и не заходить. Можно было позвонить в санчасть. Или, в конце концов, послать дежурного по курсу, чтобы узнал подробности.

Я бы, признаюсь, и сам бы так поступил в отношении своих солдат. Но с моей стороны это стало бы только признанием моей причастности к болезни, но не признанием вины и, тем более, не извинением, а Пётр Пантелеевич сделал иначе! И это мне дорого! Такой человек и на аэродроме никого морозить бы не стал. Он людей не только понимал – он заботился о них по зову души. И не только потому, что это являлось его служебной обязанностью.

Человек он такой был! Человечный!

30

Ох уж эти наши бравые генералы! Вся грудь в орденах! Кто же о них в таком случае плохо подумает?

Но неужели и впрямь на фронте также всё было дико, не по-людски?

Если так, то к неисчислимым мукам советских солдат и офицеров добавлялись даже не смертоносные действия сильнейшего и звереющего врага, а рукотворные ужасы, творимые своими же командирами, которые думали лишь о том, как сохранить себя и свои должности. Не как врага уничтожить, а как своему начальнику угодить!

Но, пожалуй, придётся признать, что было именно так! Потому что и теперь, если приглядеться, слишком часто всё происходит аналогично! Слишком часто! Почему же тогда могло быть иначе?

Выходит, весьма живучим и сегодня оказался тот бесчеловечный жуковский подход: «Нечего о солдатах думать? Не генералы ведь они, и не маршалы, чтобы с ними носиться! Их, вон, сколько… Если понадобятся, бабы ещё нарожают!»

Да, уж! С почётными караулами да фуршетами простой народ, который всегда к подвигам был готов, у нас нигде не встречали! Не маршалы!

А я думаю, что и генералов, и маршалов, и президентов всякого калибра нечего встречать с почетными караулами! Они что же, без этого свою работу делать не могут? Зачем им особые почести? И на каком, собственно говоря, основании? Что – мы им, чем-то особенным в своей жизни обязаны? Я таких оснований не знаю. Пусть себе работают, если они действительно работают! А коль так, то нечего себя прислугой и прихлебателями окружать! Неужели роскошь в работе помогает? Или надо кому-то пыль в глаза пустить? Или от надуманной собственной важности щеки раздувать?

31

Я и впрямь содрогнулся, когда много позже (уже сам офицером стал) до меня дошёл истинный смысл того, что не однажды слышал от подвыпивших фронтовиков в разговорах меж собой.

Надо сказать, в прежние времена фронтовики еще вспоминали что-то вслух, чем-то делились, но не с нами, мальчишками, и ни с кем-то посторонним. Только сами с собой. И только те, кто не просто видел это со стороны, кто сам всё испытал…

Они по опыту своему знали, что никто их не поймёт!

И кто же поймёт, что даже там, на святом как будто фронте, награды часто получали совсем не те, кто их заслужил. Не всякий раз, но очень часто!

Но даже я тогда, хотя искренне интересовался той войной, не мог понять смысл сказанного солдатами фронтовиками, ведь Жукова я представлял не иначе как самым заслуженным народным полководцем. Потому не мог понять и того солдатского выстраданного и хлесткого словца – жуковщина.

А ведь было оно равнозначно солдатскому приговору столь расфуфыренному множеством орденов мундиру, сердце под которым никогда не пронизывала чужая боль!

Позже, спустя годы, мне уже не приходилось слышать хлёстких солдатских фраз в адрес Жукова, в которых было столько обиды и невысказанного в лицо презрения за его отношение к людям. Наши фронтовики умолкли. Зато потом его всё чаще превозносили! Воспевали! И эти воспевания, пожалуй, и заглушили всю фронтовую правду.

И я сейчас (хорошо бы всем меня понять) не имею цели опорочить ни Жукова, ни вообще, никого. Только бы справедливость восстановить. По отношению к истинным героям, которые так и остались незамеченными. То есть, поблагодарить всем миром тех людей, которые не только подвиг совершили, но и в последующей жизни оказались достойны подражания.

А если получалось всё не так? Если потом герои жили некрасиво, а молодёжь всё это видела, да и понимала, будто подлость уже и не подлость вовсе… Мол, почему бы и мне не так же, если даже герой…

Нельзя нам, то есть, всему честному народу, допускать размывания моральных ценностей! Нельзя героев забывать и прославлять вместе с ними на равных тех, кто такими не являются! Вот какую я цель перед собой всегда вижу! Разве я не прав?

А Жуков – это герой, сути которого народ не понял, не узнал! Герой, более всего прославляемый, но скомпрометировавший себя так, что хуже и не бывает. И не только тем, что людей людьми не считал, а лишь материалом для решения своих задач. Он и на большие подлости сгодился.

Не буду пока об этом. Заведусь ведь сразу. Потом только о том и стану думать, не остановлюсь. Знаю себя! А сердечко уже, нет-нет, да прокалывает характерной болью. Нельзя мне хоть в дороге заводиться.

Война, конечно, время тяжелейшее, время горестное, совершенно особое. Она и в людях нуждается особых, очень своеобразных. Война их сама и выбирает из толщи народа. И особенно тяжело ей приходится при подборе полководцев, по сути, повелителей миллионов судеб.

Те самые полководцы, возвышенные своим служебным положением над кровавой бойней, обязаны обладать особыми качествами, чтобы выполнять свои обязанности. В первую очередь, они должны понимать, что в их руках судьба родины и народа. Они должны быть находчивы, хитры, решительны, изобретательны, храбры. Они должны иметь стальные нервы. Не должны трястись от ответственности за свои ошибки и за свои поражения. Их не должно волновать мнение о них других людей, они должны идти напролом к поставленной цели, не глядя ни на что, и ни на кого!

Чрезвычайное самолюбие, тщеславие и высокомерие – это, к сожалению, тоже о них! Такой гадости в них – с избытком! Это их внутренний двигатель! Но должны иметь и стальную волю, непреклонный характер, несгибаемость и настойчивость. Они всегда злобны, грубы и хамоваты!

Вам за этим еще образ Жукова не видится? Он ведь таким и являлся, не так ли? Если так и думаете, то я с вами согласен.

Слышал я, слышал и такие слова. Мол, большие полководцы – люди особенные. Нам не чета! Они, как правило, очень грубы, резки, с завышенным самомнением и прочими чертами, которые позволяют их считать невоспитанными эгоистичными чудовищами. Это действительно так! Они такие! Но не обязательно же они – негодяи!

К тому же, если они вдруг сделаются ласковыми, добрыми и нежными, то ни за что не смогут быть настоящими полководцами! Другими они станут людьми. Уже неспособными к своему кровавому делу! Если они о каждом будут заботиться, да одеяльца на ночь поправлять, то не смогут с твёрдостью свои армии на смерть посылать. А без этого ни одна война не обходится!

Я и с этим, в общем-то, согласен. Но совесть-то терять нельзя! Совесть – это же основа человечности человека! Понимание того, что он не пуп Земли! Выветрится совесть, и останется лишь лютый ненасытный зверь, бессмысленно губящий себе подобных! Как и произошло с Жуковым! Это ещё, если совесть у него была. В чём я сомневаюсь!

Нельзя же предавать свой народ ради себя самого! Именно совесть и должна быть тормозом, если вдруг потянуло на подлость!

Верно говорят, что перечисленные качества, весьма специфические, способны превратить героя в злого гения, для которого живых людей вроде и не остаётся, а лишь одна, так называемая, живая сила! И такой человек будет легко жертвовать людьми! Всё зальёт кровью без раскаяния. Будет бросать народ на смерть, как шахматные фигурки, не переживая! Для него, великого, то будет всего-то игра! Разве не так было под Москвой? Никакого мастерства, никакого замысла – одно лишь просил Жуков для обороны Москвы. Дайте мне ещё хотя бы три армии! Их ему и дали – сибиряков!

А три армии – это триста тысяч жизней!

Скажут мне, они – герои, закрывшие своими телами страну! Если бы не они!

И это так! Они герои! Но Жуков не герой! И никакой он ни полководец! Он до конца войны, почитайте сами его мемуары, так и не понял, что врага надо уничтожать, а не «вытеснять!» Это его термин! Он везде и сам признавал, что везде врага вытеснял! А враг, не будучи дурным, отходил, набирался сил и опять возвращался за нашей кровью! Тоже мне – полководец! Напыщенный дилетант! Все сражения превращал в кровавый пинг-понг!

Он даже на завершающем этапе войны продолжал вытеснять! Иначе не погнал бы в лоб миллион солдат на сильно укреплённые Зееловские высоты! Раз в лоб – значит, потери, любому заранее понятно, окажутся самыми тяжелыми и большими. Этого и добивался, наш герой? Чем больше потери, тем больше слава! «Разумеется, – скажет всякий, – ведь такое превозмог! Столько погибших!»

Говорят, будто война сама дозволяет полководцам абсолютно всё, ведь заранее-то считалось, будто они для своего народа совсем не злые гении, а добрые. Считалось, будто любые их действия идут народу на пользу уже потому, что они занимают столь высокие посты, имеют столь большие звёзды на разукрашенных золотом погонах! Им всё прощалось! Им запросто всё сходило с рук. Любые ошибки, любые злодеяния прощались под предлогом, будто иначе и быть не могло! А уж об их вине и разговора быть не могло! Считалось, будто это кому-то и что-то нельзя, но им, им, великим, – можно всё!

Постепенно в глазах населения полководцы были наделены прямо-таки божественными полномочиями и неприкосновенностью! Их чтили, несмотря ни на какие их грехи! Их не снимали с пьедесталов, несмотря ни на какие подлости и даже измену своему народу! Есть примеры тому! Есть!

Сдаётся мне, что люди, способные на умышленные злодеяния, являются чудовищами. Они не имеют жалости, не имеют совести, они не знакомы с честью! Только властолюбие, тщеславие и эгоизм. Особенно, в случае одержанной чужой кровью победы. Они легко подменяют в себе цели защиты родины своими корыстными целями!

Чудовищу, сколь его ни прославляй, всегда будет мало почитания, мало восхищения! Ему грезится сверхвласть! Власть над всем и всеми. Такая власть, чтобы никого рядом и близко не стояло! Ради неё они готовы на любое преступление. Ради неё они готовы и свой народ уничтожить без колебаний. Или сдать его в рабство, как сделали Ельцин, Горбачёв и последующие, которых мы проморгали, ровно, как когда-то проморгали и подлую сущность Жукова. И теперь всё продолжается с прежней глупостью. Герой он у нас, видите ли!

И я ничего не преувеличиваю!

Вняли бы этому те, кто до сих пор превозносит не погибших и раненных солдат, кровью которых полита наша земля, кровью которых она и освобождена, а маршалов, вроде Жукова или Конева. Эти два – вообще должны быть объявлены вне закона. Ко всем своим аморальностям, они еще и особо опасные государственные преступники. Оба играли чуть ли не главные роли в военном перевороте в июне 1953 года, развернувшего Советский Союз в сторону, противоположную подлинному социализму.

Усилиями Жукова, рвавшегося к власти, для этого вполне допускалось военное столкновение войск НКВД и Красной Армии. И две придворные танковые дивизии заранее были введены в Москву и заняли боевые позиции, чтобы при необходимости спасать заговорщиков-преступников, заливая столицу кровью мирных советских людей. А другая придворная дивизия готовилась бомбить столицу с воздуха! Бомбить свой народ, чтобы обрести над ним полную, как они говорят, «законную власть»!

Сегодня это может показаться бредом, потому что война тогда всё же не началась! Но разве это важно? Важно лишь то, что Жуков был готов развязать побоище! И не он остановил развитие трагических событий, подталкивавших СССР к гражданской войне. Он-то ни в чём не сомневался! Он бы не дрогнул, обрушив на советский народ смертельный огонь его же армии! Он жаждал только власти.

Остановило войну руководство НКВД, понявшее, что противостояние с Красной Армией страну уже не спасёт, поскольку человека, способного её вести сталинским курсом, жуковы расстреляли средь бела дня в его же доме из крупнокалиберных пулемётов! В центре Москвы убили Лаврентия Берию, второго человека в государственной иерархии СССР!

Разве этих преступников хоть что-то остановило бы? Повторю главное. Военную часть переворота возглавлял наш Герой, четырежды липовый, не имевший элементарной человеческой совести! Сталин, между прочим, обладал, куда большими талантами, но он же не превратился в зверя! Выходит, что можно быть великим полководцем, каким стал в конце войны Сталин, но оставаться человеком!

Всякий раз, когда я в таком ключе вспоминал о Жукове, жена с сожалением пыталась меня урезонить:

– Ты опять? Пойми же ты, наконец, дурья твоя башка, пойми, дорогой мой, кто он, а кто ты! Неважно кем он был на самом деле, важно кем его люди себе представляют! Ты же в их глазах перед ним обычная Моська, которая пытается куснуть величайшего полководца всех времён и народов! А ты надеешься их в этом переубедить! Наивно! Пытаешься им объяснить, будто они сами ничего не понимают и ничего не знают! А хоть бы и так?! Они же тебе в ответ смеются, будто только ты всё и знаешь! Только ты один в ногу и идёшь! Ну, зачем ты упираешься в эту гору? Тебе ее не свернуть, хотя я прекрасно знаю, что ты честен и пытаешься донести истинную правду, только кому она нужна? Да еще теперь!

– Ну, как ты не понимаешь! – сразу заводился я. – Как можно молчать, когда при тебе святое топчут! Я и без тебя понимаю, что Жуков до сих пор под аккомпанементы той своей дорогой власти, не сталинской, слывёт у несведущего народа маршалом победы, освободителем народов! И наш народ слышать не желает о том, что Жукову было всё равно, кого «защищать» или убивать, если он свой народ в 53-м едва опять не погрузил в пучину войны ради собственной власти, собственной прихоти!

– Да, знаю я всё! – не успокаивалась жена. – Всё знаю! Только речь-то не о Жукове, по большому счету, а о том, что ты напрасно себя бульдозером мнишь! Не свернуть тебе эту гору! Только склочником или завистником обзовут! Карьеристом, фашистом – кем угодно! Ты же сам это знаешь! Если ложь у людей в голове засела, то для правды в ней места не найдётся! Как раз твой случай! Им же вдолбили, а обратно не выдолбишь!

– Ты понимаешь? – не соглашался я с очевидностью. – Если Конев хоть после войны стал подлецом и трусом, поддержав государственный переворот, так он же во время войны проявил себя действительно толковым командующим, приближая победу. А военная слава Жукова – насквозь липовая. Она связана лишь с теми операциями, которые разрабатывали и проводили другие генералы. Проводили под руководством Сталина, который уже не доверял военным, с треском провалившим начало войны при значительном превосходстве своих сил. А Жукову, как церберу, кем его Сталин и держал, доверялось лишь контролировать подготовку войск к операциям и собирать информацию для доклада Ставке. Но он и с этим плохо справлялся. Есть стенограммы, где Сталин выражал недовольство…

– Да пусть ты трижды прав! – не сдавалась и жена. – Только нашему населению вникать в такие подробности никогда не захочется! Никогда! Они же все, как думают? Раз уж он объявлен героем, так пусть героем и остаётся! Пусть даже государственный преступник, для которого народ ничего не значил, но пусть всё так и остаётся! Он же большой человек, значит, ему всё можно! Даже родину предавать! У них там, у великих, своя жизнь, свои законы! А народ у нас отходчивый! Если вождя, который всех поднимет на спасение страны, нет, то можно и не напрягаться! Лишь бы ничем не рисковать! Ему и в рабстве неплохо живётся! Не было бы хуже, говорят! Не было бы войны, говорят! И чёрт с ним, с будущим наших детей, с нашей страной, с нашей историей! Будто ты сам этого не знаешь, родной мой? И всё равно взрываешься! Зачем? Плохой ты у меня, всё же, сапёр! Не предвидишь мин, на которых подорвёшься!

Но Сталин после войны всё же «отдал должное» Жукову. Потому в должности его понизил и убрал с глаз долой.

А при Хрущёве маятник для Жукова качнулся в обратном направлении. Жуков ему понадобился во время госпереворота, а потом за это был отблагодарён – назначен-таки Министром обороны. Потому дальше и сам Хрущёв, и остальные, так сказать, преемники, тщательно скрывают от народа роль Жукова в госперевороте. А то ведь дёрнет когда-то народ за верёвочку, да и вытянет весь клубок подлостей ими всеми сотворённых.

Я хорошо помню, как пожилые фронтовики, дымя в усы едким и дешёвым табаком, вспоминали с горечью, почему же немецкие командиры, в отличие от нашего комсостава, своих людей берегли всегда? Почему немцев берегли, а наших – не очень!

Почему так? У немцев, чуть что, сразу – ложись! Земля им всегда, как и их командиры, была в помощь, даже если она не их земля, а наша кровная. А уж, коль они залегли, то понапрасну не высовывались. Немецкие командиры никого под пули напрасно не гнали, впустую людьми не рисковали. Зато сразу вызывали себе огневую подмогу. И тогда по нашим позициям работала их авиация и артиллерия. Ведь и та, и другая подчинялись непосредственно немецким пехотным командирам, кровно заинтересованным в уничтожении красноармейцев перед собой, а не в имитации!

Это больно говорить, но нашу авиацию, даже когда пехоте светила верная гибель, трудно было дождаться! Пехотным командирам следовало раскланиваться, да заявочки подавать! Желательно, дня за три! Радиосвязи-то наша авиация до конца войны практически не имела. Какая там оперативность? Потому и три дня!

Притом наша авиация ещё умудрялась на пехоту свысока поглядывать, хотя ее экипажи погибали не реже пехотинцев. Однако в единую систему огня всё это так и не складывалось, не помогало успешнее громить врага. И я думаю, из-за генералов! От них зависело единство управления огнём и его эффективность! От них должна была исходить забота и о людях на войне, и об их жизнях, а не о бессмысленных налётах и бомбардировках! Не о перетягивании канатов между собой!

А артиллерия… Бог войны! Тоже ведь без слёз не вспомнить! Какой с неё толк, если всегда бабахала по площадям, а не по разведанным целям! А их, когда требовались, всякий раз не оказывалось! Потому немцам в блиндажах да в укрытиях от наших обстрелов даже страшно не становилось!

Но грохот артиллерия производить умела! Он, наверно, ей и засчитывался! Как артподготовка, так битый час земля грохочет, если не дольше. Из всех стволов! И потому свои задачи артиллерия, якобы, выполняла!

Вот только немцы после тех задач лишь посмеивались. Они хорошо изучили возможное время обстрелов, потому предусмотрительно прятались в укрытиях. Знали и продолжительность огня, и даже то, что русские скоро опять начнут тупо штурмовать в лоб, ложась на пули. А немцы – опять их из миномётов. Значит, опять огромные и неоправданные потери! И опять русские станут всё упрямо повторять, как у них принято – «любой ценой!»

От своей пехоты русские артиллеристы обычно отбивались, оправдываясь, будто берегут снаряды. Действительно, их в бою всегда не хватало, потому что палили густо и пусто! Палили в белый свет, а не по разведанным целям!

«Мы их шрапнелью и миномётами, – удивлялся в своём блокноте убитый немецкий офицер, – давно вся высотка кровью залита! А они всё лезут, ползут, бегут! У них это героизмом называется. Только после наших миномётов редко кто воскресал! А русские командиры не понимают, опять своих людей на верную смерть толкают! Будто война – это всего-то мясорубка для человеческих тел, а не борьба умов и техники! Ни умов у них не видно, ни техники!»

Помню я, спросил как-то об этом на лекции по истории КПСС, когда о героизме комиссаров речь зашла. Но полковник ответил совсем легко. Кому-то показалось, даже убедительно. «Видите ли, товарищи курсанты, фашисты берегли своих солдат только потому, что их людские ресурсы были весьма ограничены!»

Стало быть, красноармейцев на фронте было вполне достаточно даже для их бессмысленного уничтожения! Вот почему людей, оказалось, жалеть не требовалось!

Оказалось, что людей даже не предполагали беречь! Как не вспомнить жуковское откровение: «Бабы ещё нарожают!»

Отсюда и соответствующее поведение на фронте командиров. Особенно, генералов. Причём их самих за годы войны треть погибла. То есть, многие из них и себя не жалели! Это и есть героизм? Не в том, оказывалось, чтобы задачи играючи решать (за счёт военного искусства, за счёт превосходящей техники и вооружения), а в том, чтобы не жалеть ни людей, ни себя? Так, что ли?

Но ведь, принимая свои решения, генералы нутром понимали, что людей жалеть, в общем-то, им смысла нет. Конечно, нельзя об этом вслух говорить! Нельзя их просто так посылать на смерть, но как генералам быть иначе, если по-другому они не умели? Куда проще делать, как всегда! Приказал «вперёд!» и «ни шагу назад!» – и всё! Считай, свой долг генерала перед родиной исполнил! Не отступать же приказал!