Разговоры в рабочее время

Он на секунду оторвался от телефона, посмотрел на меня и отвечает неожиданно дружелюбно: «Я свое дело знаю. Ему наркоз не повредит. Работай спокойно. Больной ведь не двигается?» «Нет, – говорю, – лежит замечательно, но ты-то не боишься? Вдруг выдаст какое-нибудь осложнение? Мало ли?»

«Не будет осложнений, – отвечает этот парень. – Я ему и лекарства никакого не ввел. Только соленую водичку в вену для понта. Ему не наркоз нужен, а анестезиолог. Вот он я! От меня осложнений не бывает».

Закончили мы, зашли внутрь, сняли с него маску, вынули иглу из вены, и я спрашиваю: «Тебе, наверно, еще надо полежать? Сколько нужно времени, пока придешь в себя?» А тот отвечает: «Нет, я не такой, как другие. У меня наркоз отходит моментально. Прямо сейчас могу идти!»

И ушли оба.

Побыть волонтером

Больница притягивает к себе множество добровольцев. Богатые, ухоженные религиозные дамы, часто говорящие с английским акцентом, разносят бесплатные бутерброды, пироги, соки, чай и даже обеденные порции горячего для всех, кто пожелает. Для больных, их родственников, для сотрудников – для всякого голодного. Некоторые действуют от лица добровольческих организаций, некоторые сами покупают всякие приятные хрумкалки и пекут кексы… Некоторые приходят поиграть с больными детьми или, например, сделать маникюр пациенткам. Все привыкли к этому и даже особой благодарности не проявляют.

На днях я первый раз увидела среди добровольцев женщину с легким русским акцентом. Ее пристроили на центральном сестринском посту онкологического отделения отвечать на телефонные звонки. А то и правда никому не дозвонишься. Сестры заняты, секретарша перегружена, в общем, еще один человек очень даже может помочь.

Дальше картина маслом: подошла Беатрис и пожаловалась, что не может раздобыть какой-то бланк. Ей обещали поискать… но не сию минуту. «Тогда я пойду к врачам», – сказала Беатрис.

Тут добровольная помощница разгневалась не на шутку:

– Ты что, не можешь подождать? Ты знаешь, как загружены врачи в этом отделении? Обязательно по каждому пустяку морочить голову врачу? Сказано тебе – подожди!

Беатрис выдержала короткую паузу. Потом спросила:

– Ты кто здесь?

– Я добровольный помощник, – отчеканила наша соотечественница.

– А я кто? – ласково спросила Беатрис.

– Не знаю, – несколько сбавила тон помощница.

– Она – заведующая нашим отделением, – сказала секретарша, не отрываясь от бумаг.

– Очень приятно, – тихонько ответила волонтерка.

Ошибочка вышла

Мне платят зарплату за точность. Когда мы что-нибудь измеряем, то делаем это с ошибкой, о которой уведомлены заранее. И модели, которыми мы пользуемся, несут в себе погрешность. И алгоритмы. И расчеты. И излучение не точно той энергии, какую мы предполагаем. И дозы его не абсолютно такие, как мы их назначаем. Десятки тысяч физиков радиотерапии во всем мире только того и добиваются, чтобы суммарная ошибка всех на свете факторов не превышала пяти процентов. Хорошо-с!

А когда я, делая тончайшее измерение и погрузившись в научные размышления, не убрала металлический столик на колесиках из-под вращающейся пушки, и она врезалась в него с грохотом и сотрясением, и все отделение на несколько дней осталось без ускорителя – это как? Пять процентов или больше? Ведь незапланированный перерыв в лечении тоже оказывает влияние на развитие болезни… Как это будет в процентах?

А когда уборщик, которого строго предупредили не касаться сложного агрегата, возмущенно сказал: «Что ты мне объясняешь? Разве я не знаю? Я только стенку помою!» После чего моментально отключил разъемы на стене, чтобы они не мешали богатырскому размаху его тряпки? Все ангелы-хранители Хадассы оставили своих больных и слетелись туда, чтобы защитить нас от ужасных последствий несанкционированного отключения действующей системы.

Мы ошибаемся, и еще как! Ошибаемся, выбирая специальность. А потом всю жизнь ошибаемся, не сожалея, что выбрали ее. Ошибаемся, считая, что управляем своей жизнью, и ошибаемся, думая, что от нас ничего не зависит. И поминутно ошибаемся, определяя, что для нас действительно важно, а чем можно поступиться, что следует оросить слезами, а что просто проводить улыбкой…

А в правописании сколько ошибок!!!

У меня была подруга, которая ошибалась всегда. Когда делала лабораторные по оптике. Когда решала обыкновенные дифференциальные уравнения. Когда выбирала фасон платья. Когда наотрез отказалась ехать с родителями в Израиль. Когда (с моего благословения) придумала, что вместо этого она лучше поедет строить БАМ. И когда не поехала из-за того, что вышла замуж за человека, внимательно следившего и указывавшего ей на все ее ошибки. Лет двадцать он ежеминутно отравлял ей жизнь, а потом бросил ее, чем совершил, пожалуй, единственную, ужасную ошибку в своей жизни хладнокровного умника.

Когда-то я была председателем совета пионерской дружины и страстно любила свою Советскую Родину, которая вроде не давала для этого никаких поводов… Эту ошибку я себе великодушно прощаю. Впрочем, как и все остальные.

Браха

Она была молодая, голубоглазая, с нежным розовым личиком. Ее звали Браха, и у нее был рак. Она лечилась у нас облучениями. Ожидая своей очереди, она обычно вышивала крестиком ветряные мельницы. Мы знали, что она родом из Голландии, и голубые мельницы в пяльцах это наглядно подтверждали.

Несмотря на то что ей было только двадцать пять лет, у нее было четверо детей. Она никогда не приводила с собой детей, как это делали другие пациенты, и муж ее никогда не появлялся у нас. У нее были хорошие шансы выздороветь – процентов шестьдесят.

Мы лечили ее на совесть. Это было тяжелое, почти жестокое лечение. Теперь доказано, что и гораздо меньшие дозы дают тот же терапевтический эффект. Но тогда этого не знали. Короче говоря, через месяц она вернулась с тяжелым осложнением от облучения и ей пришлось давать стероиды. Уже через пару недель ее милое овальное личико стало круглеть, фигура погрузнела, и через месяц Браху можно было узнать только по ее обычному золотистому парику. И по пяльцам с вышивкой. Она по-прежнему приносила их, чтобы не скучать в очереди к врачу, к которому приходила раз в неделю.

Потом ее лечение закончилось, и она перестала ходить к нам в отделение. Я встречала ее иногда на автобусной остановке. Она весила килограммов восемьдесят, по-прежнему была дружелюбна и приветлива. Мы всегда успевали поболтать минут десять, прежде чем автобусы развозили нас в разные стороны. Потом я встречала ее то с одним, то с несколькими детьми, и с каждой встречей Браха худела и молодела и опять выглядела неподобающе юной и хорошенькой. Единственное заметное изменение в ней – утрата безмятежности. Длинные юбки еле поспевали теперь за ее быстрыми шагами. Дети росли, старший пошел в школу – надо было торопиться.

И вдруг Браха снова обратилась к нам. С трехлетней малышкой Басей. У девочки нашли саркому. Ее оперировали, возили на консультацию в Америку – кроме облучения, ничего сделать было нельзя, и они стали ежедневно приходить к нам на лечение. Мама с дочкой шли по длинным коридорам, держась за руки. Обе в длинных платьях и в шляпках. Обе с голубыми глазами, похожие друг на друга. Только Браха жутко похудела. Я не решалась смотреть ей в лицо.

В середине лечения ребенку сделали анализ, и выяснилось, что опухоль растет прямо во время облучения. Больше делать было нечего. Лечение прервали. Бася умерла дома через двадцать дней.

Прошло с полгода. Я опять встречала Браху в городе. Она разговаривала со мной по-прежнему, а я мучилась чувством своей ужасной вины перед ней, хотя, видит Бог, делала все как следует и готова была сделать в десять раз больше, только знать бы что.

Потом наш Зелиг, который лечил и ее, и ребенка и добро еще не схлопотал себе на этом инфаркт, рассказал, что Браха ведет бракоразводный процесс. Мужа ее мы так никогда и не видели. Но знали, что он какой-то авторитет в Талмуде и что развода ей категорически не дает.

Наша розовая Браха оказалась тверда как скала. Суд был на ее стороне. На мужа нажал раввин, чье имя в Иерусалиме чуть уступало по известности праотцу Аврааму, но превосходило Моисея. Муж сопротивлялся около года, но не выдержал и дал Брахе развод. Так она осталась одна с тремя малышами.

Теперь скажите мне, как может содержать себя и троих детей молодая женщина, не имеющая ни профессии, ни даже аттестата об окончании средней школы? Вы думаете, она нанялась в детский сад ухаживать за детьми? Ничего подобного! Думаете, она пошла на курсы секретарш? Это та, которая вышивала крестиком, если бы, не дай бог, овдовела, пошла бы в детский сад. А эта – которая пережила болезнь, жизнь с чужим равнодушным человеком, развод и те двадцать дней, – эта поступила по-другому.

Она купила учебники, выучила математику, химию, биологию и что там нужно еще. Она сдала экзамены на аттестат зрелости. А потом экзамен по психометрии. Она поступила на труднейший фармацевтический факультет, потому что у фармацевтов всегда есть хорошо оплачиваемая работа. Она выучила физиологию, и статистику, и биохимию, и фармакокинетику, и анатомию, и высшую математику, и физическую химию, и черт знает что еще. И, верьте мне, она фармацевт в нашей больнице. Она независима, привлекательна и уверена в себе. И она носит короткую юбку.

Две истории из жизни

Есть такая ужасная болезнь – глиобластома. То, что в народе называется раком мозга. Она довольно редкая, но мы ее видим довольно часто, потому что нас ни один заболевший не минует. Эта болезнь не разбирает пола и возраста и обыкновенно кончается очень плохо. Но не всегда!

Явился на лечение грузинский еврей лет сорока пяти. Высокий, сутулый, одетый с претензией на роскошь. Туфли его завораживали взгляд длиннейшими приподнятыми над полом носками в духе старика Хоттабыча. Рубашка была розовая. Галстук поражал воображение. Галстук в Израиле носит жених под хупой, премьер-министр при фотографировании для официальных портретов и телохранители в свое рабочее время. Так что человек в галстуке вообще наводит на размышления. Тем более что галстук Ицика был исключительной расцветки и приводил окружающих в состояние глубокой задумчивости. Но особым отличительным признаком этого пациента была его прическа – длиннейшая прядь пегих волос, укоренившихся над правым ухом и тщательно переброшенная через купол черепа в сторону левого уха. Объяснения врача он слушал невнимательно. Проценты выживаемости других пациентов с аналогичной болезнью не производили на него никакого впечатления. Включился в беседу он только в тот момент, когда врач коснулся риска выпадения волос как побочного явления радиационного лечения. На это Ицик ответил, что он категорически не согласен рисковать своими волосами и, если, не дай бог, такая потеря случится, засудит больницу и всех ее работников.

В конце концов – после длительных пререканий криков и слез жены, уговоров врачей всех рангов вплоть до заведующего отделением и телефонного звонка старушки-матери – он подписал согласие на лечение, включающее в себя пункт о возможном выпадении волос.

На лечения он ходил аккуратно и так же аккуратно расточал льстивые просьбы беречь его прическу пополам с угрозами страшной мести, если она все же пострадает. Тридцать дней отделение, сцепив зубы, терпело его присутствие. После чего он закончил курс и стал медленно выветриваться из памяти травмированных техников.

Прошел год. При той стадии болезни, с которой Ицик начинал лечение, шансы его прожить год были нулевые. Тем не менее через год он явился навестить нас. Он снова был в галстуке и туфлях с загнутыми носками, и прическа его нисколько не изменилась, на наш взгляд. На здоровье он не жаловался, но всем и каждому рассказал, что волосы его после лечения утратили блеск и шелковистость и что он много раз сожалел о своем опрометчивом решении обратиться за помощью к медицине.

Другой случай связан с элегантной женщиной, которая по всем признакам, несомненно, принадлежала к элите. Она была умна, сдержанна и обаятельна. Легко и мягко общалась со всеми, была детской писательницей и, как выяснилось, дочерью одного из членов Верховного суда Израиля. Лицо ее чудовищно обезобразила огромная опухоль, захватившая нос и правую глазницу. Ее поведение никак не коррелировало с ужасным лицом, на которое было невозможно смотреть не отводя глаз.

Доктор Пригода, тщательнейшим образом изучив историю болезни, сказал, что хотя шансы и невелики, но при удачном стечении обстоятельств она может выздороветь. Я рассчитывала для нее программу лечения. Сложности были в том, что зрительный нерв находился в непосредственном контакте с опухолью и необходимая доза могла привести к слепоте либо к серьезным проблемам со зрением. Боже, как мы только ни изощрялись, чтобы увеличить точность тогда еще очень примитивных способов облучения! Какие усилия прикладывали техники, какие ювелирные блоки отливали для защиты глаза и глазного нерва! А как сложно было достоверно рассчитать эти неординарные методы!

Пациентка нравилась нам все больше. Хладнокровие, доброжелательность и чувство юмора в предложенных обстоятельствах – удел одних лишь лучших представителей человеческого рода. К последнему дню лечения она выглядела страшно: вся поверхность опухоли гноилась и кровоточила. Я простилась с ней в ужасе и отчаянии. Она была спокойна и полна благодарности.

В следующий раз женщина пришла к нам через четыре месяца. Я узнала ее по голосу. Милая улыбка, точеный нос. Прекрасная, хоть и немолодая, женщина. Настоящая красавица. Она носила очки для чтения и снимала их, когда не читала. Никогда в жизни никакие мои усилия не приносили таких безукоризненно сладостных плодов!

Разумеется, вылечил ее Пригода, но мы все оказались его исправными и острыми инструментами. Сколько радости принесло мне ее лицо! И я в который раз изумилась, вспоминая поведение и манеры этой женщины, с детства привычной к поклонению и восторгу, когда она (к счастью, временно) превратилась в безобразное чудовище.

Издержки вольности

Мы, израильтяне, люди вольные. Нас не так-то просто выстроить в очередь. Если нас много, а проникнуть мы хотим в узкое место – скажем, на вход в следующую зону аэропорта, то ожидать своей очереди мы будем не в виде математической последовательности, где каждый член строго следует за предыдущим, а в виде облачка мошкары, где каждый комарик хаотически перемещается в разных направлениях, а оказавшегося на самом коротком расстоянии от входа туда затягивает неведомая сила. Зато мы добродушны и, в общем, незлобивы. Мы и сами правила не очень-то уважаем, и на других, которые им не следуют, сильно не сердимся. Однако принимать это свойство во внимание следует неукоснительно, и сейчас приведу тому живой пример.

При облучении онкологических больных иногда бывает необходимо выставить на пути луча свинцовый блок прихотливой формы. Блок этот поглощает излучение, и то, что находится под ним, остается как бы в тени. В свое время такие блоки делались для каждого пациента, сейчас технология ушла далеко вперед, но иногда мы все еще их используем. На самом деле они делаются не из свинца, а из свинцового сплава, который плавится при температуре девяносто градусов. Для этого в мастерской стоит обыкновенный электрический титан. В него бросают куски металла, и когда он расплавляется, расплав из краника наливают в подготовленную изложницу и получают блок нужной конфигурации.

И вот вольная израильтянка с чашкой, на донышко которой уже насыпана ложка растворимого кофе, в поисках кипятка заходит в мастерскую. Она игнорирует надпись «НЕ ВХОДИТЬ», не задает никаких вопросов, а радостно подбегает к нагревателю, наливает себе полную кружку расплавленного свинца и с удовлетворенным видом подносит ее к губам. Замечу, что нагреватель стоит в вытяжном шкафу, все вокруг заляпано свинцовыми кляксами, повсюду валяются разнообразные инструменты и ни одна деталь интерьера не намекает на то, что в этом месте можно устроить пикник. Тем не менее дама собирается выпить чашечку кофе…

Господь и ангелы Его покровительствуют дуре, поэтому в эту секунду туда заходит техник, успевает понять, что происходит, и с воплем хватает ее за руку, которая не успела довершить движение к губам. «Посмотри, что ты пьешь!» – кричит он. Она ахает и немедленно выливает свинец в раковину, закупоривая ее до скончания века. Однако погубленная раковина только мелкая благодарственная жертва за то ужасающее несчастье, которое случилось бы, если бы невнимательная пациентка залила себе в рот глоток расплавленного, но неизбежно застывающего металла.

С тех пор эта дверь вообще не имеет ручки. Кому надо – знает, как она открывается.

Дела сердечные

Коротенькая, но занимательная история, подслушанная мной из-за занавесок, изолирующих каждую кровать вместе с ее жильцом и его посетителями от остальных обитателей четырехместной палаты. Дело происходит в кардиологическом отделении. Завотделением вернулся из отпуска и знакомится с пациентами. Бойкие ординаторы представляют ему больных.

Русский старичок семидесяти восьми лет. По здешним понятиям, он еще не стар, но по виду – как из сказки о рыбаке и рыбке. Поступил в отделение с пульсом тридцать четыре удара в минуту. Кардиологам показалось, что маловато, и они полчаса назад установили ему электростимулятор, задающий сердцу правильный ритм. Профессор расспрашивает о каких-то непонятных мне подробностях и удивляется, что не находит шрама в ожидаемом месте. Ему говорят, что установили суперсовременный прибор, который вводят без операции – прямо через большой кровеносный сосуд. Ток крови заводит его вместе с сопутствующим катетером в сердце, и там каким-то хитрым способом он прикрепляется в нужном месте. Профессор строго спрашивает, отчего выбрали такой экзотический сверхдорогой стимулятор. Ответ завораживает меня. Оказывается, у старичка меланома. Ее лечили новейшим препаратом, и основная опухоль исчезла. Но появился метастаз. В прошлом году сделали успешную операцию, и все было отлично. Сейчас под мышкой вырос еще один. По нашим законам единственный метастаз – это излечимый случай. Тем более с новым препаратом. Назначена еще одна операция, и прогноз вполне приличный. Однако подкачал пульс. Вставить стимулятор не проблема, но разрез приходится как раз на то место, где будет следующая операция. И этот шрам может помешать. Тогда, недолго думая, нищая, полуразорившаяся Хадасса предоставляет своему пациенту лучшее, что доступно современной медицине. Профессор удовлетворенно кивает и говорит, что все правильно. Старичок, ни слова не понявший из их разговора, на ломанном иврите жалуется, что сосед храпит.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Ктуба – брачный договор, включающий финансовые обязательства мужа в случае развода. Торжественно вручается невесте перед хупой.

2

Разводное письмо.

3

Итмахут – процесс приобретения медицинской специализации.

4

Еврейские выходцы из Йемена.

5

Ребецн – жена раввина.

6

Традиционный праздник – день посадки деревьев.

7

Эхуд Ольмерт – видный политический деятель, был мэром Иерусалима, а затем главой правительства Израиля. Осужден за финансовые нарушения.

8

Сабра – человек, рожденный в Израиле.