скачать книгу бесплатно
– Я лично пока не вижу никакого мотива… да мне бы и до лампочки, что у бандюги этого в мозгу творилось, чем он, понимаешь ли, руководствовался, когда Ефремова убил. Мне ясно одно, что застрелили старика – это факт. Из ружья. А это бердыш нешуточный, серьезный, с ясным и простым посылом на смертоубийство. Ефремова нет, а убийца – есть. И вооружен он, будь проклят, и опасен. И точка.
Ламасов, в пол-уха слушавший Данилу, кивнул:
– …вот мы с тобой злодея изловим, тряхнем, из него и посыплется – а там уж и судопроизводство не за горами, там уж всю подноготную, экссудат гноящийся, выжмут досуха.
Данила прошел в коридор, осмотреть место, где убили Ефремова. Гул отдаленных людских голосов смазался, слова не имели смысла, статический шум автотранспортного потока на офонаревшем, светофорами напичканном перекрестке становился то надсадным, будто что резко с железобетонным скрежетом оседало, то прерывался, то возобновлялся, наполняя странно пустую Ефремовскую квартиру чуждыми, тягучими, какофоническими звучаниями. И почему-то квартира уже казалась частью улицы, частью большого безымянного города.
Данила оглядел место, где, по выводам криминалистов, стоял убийца Ефремова – а стоял он в конце коридора, у телефона.
– Странно, что стрелявший свободно вошел к Ефремову… Ни следа взлома, ни намека… Что, Ефремов ему сам открыл? – вслух пробормотал Данила, а потом присел на корточки и принялся разглядывать Ефремовскую обувь, полусапоги и сапоги да старенькие полуботинки, и пару резиновых галош, все было расположено аккуратненьким рядком вдоль стенки.
Данила поднялся и развернулся по направлению к двери, подтянул руки к животу, покачал их, и левую переместил скользящим движением вперед, прикидывая взаимодействие с подразумеваемым ружьем. Прицелился в направлении входной двери, где находился в момент выстрела воображаемый Ефремов, затем огляделся по сторонам. Ефремов тоже стрелял. Причем дважды. Из рамы извлекли несколько дробин седьмого номера… по куропаткам летом стрелять самое то… и в Ефремова тоже… а что же по гильзе?
По гильзе!
Учитывая, что убийца, предположительно, рассчитывал выстрелить повторно, чисто механически, чисто инстинктивно… то, выброшенная из ствольной коробки, – Данила провел рукой в воздухе справа, – гильза могла отскочить в гостиную комнату по правую руку и по линолеуму закатиться под диван…
Данила опустил руки, визуализируя все случившееся. Потом опять наклонился к обуви, поднимая одну за другой, услышал тихий нехарактерный катящийся звук, когда взял туфлю и наклонил ее на ладони…
И уже минуту спустя в яростном и зыбком, в бронзово-золотом свете жужжащей коридорной лампы вместе с Ламасовым, который с высоты своего роста нагнулся так, словно вот-вот, целиком и полностью, от головы до кончиков пяток, войдет в туфлю, как джинн в лампу, намереваясь уместиться в ней.
– Запакуй и оформи, по протоколу… Не забыл еще?
– Помню.
– Долго ты по монастырям колесил, друг ситный. Надеюсь, мудрость нашел. Пора теперь возвращаться к работе.
Варфоломей коротко, с ободряющей веселостью ухмыльнулся, опустил глаза в не дававший ему покоя справочник, а спустя минуту неожиданно застыл, и лицо его, худое, вытянулось.
– Черницын!
– Кто?
– А вот смотри, Черницын, Ярослав Львович.
– И кто это?
Ламасов придвинулся к Даниле и, перемещая палец вниз, показал ему вычеркнутые фамилии, Черницына Б.У., Черницына Г.И., Черницына К.О., Черницына Ф.С., зачеркнутые, кроме последнего с инициалами Я.Л.
– Черницын… Черницын, как же так-то? Ну, ты что ж, Данила… Черницын-то, Ярослав Львович, ранее подозревавшийся в убийстве Тараса, вот он, мужик наш! Ефремов, значит, напрашивался, губительного контакта искал с предполагаемым убийцей Тараса. В крестовый поход хотел отправиться, агась! Ясненько все, – Ламасов положил руку Даниле на плечо, – вот тебе спецзадание, Крещеный, бери-ка ты с собой Журавлева, Евгения Васильевича, да Синицына, Сергея Дмитриевича, и езжайте-ка вы всей бригадой на хату к этому Черницыну. Я адресок его не помню уже, но ты к коммутатору нашему в служебной машине спустись, оценишь заодно оснащение новое. В отделение звякни – там тебе быстренько продиктуют, что, куда и как. Ну, за дело!
– Понял, понял… Синицын, Журавлев… ох, серьезно?
– Ага, наши запретные птицы, наши молодчики. И уж поверь, лучше – пьяный Журавлев, чем трезвый Синицын! Ну, бегом!
– Понял.
Ламасов крикнул ему вслед:
– Данила! Стой-ка!
– Что?
– Вспомнил адрес Черницына. Запоминай, Сухаревская шесть, квартира двадцать два. Минут семь-восемь отсюда.
Варфоломей наблюдал, как Данила торопливо уходит, и слышал, как он быстро-быстро спускается по ступеням, минуя марши и пролеты двух этажей.
И когда Данила наконец ушел совсем, и с деревянным звуком захлопнулась ветром подъездная дверь, Варфоломей выдохнул и направился к Акстафою. Опять вошел, не постучавшись, и застал этого негигиеничного жильца, этого эскаписта, будто сюрреалистического персонажа, за курением очередной сигареты, и стоял он, по своему обыкновению, на табуретке, дымя в форточку, и только незаинтересованно, устало оглянулся, когда услышал шаги пришедшего к нему Ламасова.
Акстафой увещевательно, шутливо, злобно-ядовито бросил:
– Будьте как дома, начальник!
Ламасов, пропустив его слова мимо ушей, спросил:
– У вас, между прочим, в подъезде весь потолок отсырел…
– Знаю, – небрежно отозвался Акстафой. – Жильцы снизу с полмесяца назад специалистов вызывали, над квартирой Рябчикова трубопровод прорвался, а вода – слава Богу! – в сторону утекла, едва-едва стенку промочила мне, а с улицы – там дай боже! Но, конечно, и соседей снизу – их-то лихо прополоскало!
Варфоломей глядел на него молча. Акстафой опомнился, спросил:
– Вы про отсыревший потолок спросить хотели?
– А вы, Алексей, нечасто, я вижу, на себя чужую работу берете?
– В смысле? Хотите сказать – мне надо было с губками тут стоять или с тазиком, с ведрами, может?! А ради чего? Меня-то оно обошло – и ладно, а сейчас хоть в доме тише сделалось, они все к родне переехали. Скоро, правда, тут ремонтировать начнут.
– Я вот гляжу на вас, Алексей, вы только не оскорбляйтесь, не подумайте, и вижу, что не из тех вы людей, кто добровольно способствует поддержанию общественного порядка, ой не из них.
Акстафой опустился, взял консервную банку и стряхнул пепел:
– Вы на что… Варфоломей Владимирович, или как вас там… намекаете? Уж по-человечески скажите, прямо, пусть мне ножом по сердцу будет прямота, но я как-нибудь переживу.
– Что там было, на стене-то?
– На которой?
– Которую вы закрасили.
Акстафой мотнул головой:
– А-а, это! Творчество народное, мерзопакость всякая, а ко мне, между прочим, сын в гости приходит. Вот я и не хочу, чтобы он лишний раз в человечестве разочаровывался.
– В жизни у него, наверно, разочарований за глаза хватает.
– Глеба жизнь – не моя.
– Это верно, и долги отцовские, я так понимаю, тоже ваши.
Акстафой повернулся к Ламасову и уронил голову в плечи.
– Давайте-ка мы, Алексей, признаемся – смелее.
– Не в чем мне признаваться!
– Что вы, в самом деле, как дите малое, мы оба знаем, что там написано было – или мне у вас шпатель взять да соскрести, отколупать труды ваши, вот там и поглядим… или же вы мне, как человек человеку поможете, время общее сэкономите?
Акстафой процедил сквозь зубы:
– Откуда узнали?
– А я к Ефремову чуть больше двух недель назад наведывался и прочитал творчество народное. Так что от меня увиливать было изначально бессмысленно.
Акстафой слез с табуретки, сел, уперся локтем в столешницу и курил, по-женски как-то, медленно перебросив ногу на ногу.
– Мне-то казалось, что мы с вами, Алексей, начистоту будем разговаривать, что я вам, как милиционер, доверие внушаю.
Акстафой промолчал.
– Давно написали-то?
– С полмесяца как или больше… ближе к концу ноября, что ли.
– Долго у вас руки доходили… чего ж щас-то спохватились?
– Рябчиков, хозяин квартиры, интересовался, почему я плату просрочил, я и подумал, не дай Бог он нагрянет, два плюс два сложит и живо сообразит, а мне потом – расхлебывай зазря.
Ламасов, позабавленный нахальством, покачал головой:
– Кто надпись-то написал?
– Кто-кто… дед Пехто и бабка с пистолетом.
– Они и Ефремова убили?
– Вот уж увольте, – Акстафой сунул в рот сигарету и раскинул руки, – а кто Ефремова убил – один Бог знает.
– И убийца.
– И он, вот его и ищите – у него спросите.
– Найдем-найдем. Так кто надпись написал?
– Поп, наверное.
– Какой-такой поп?
– У которого собака была.
Ламасов сухо ухмыльнулся:
– У вас тут, под носом, понимаете ли, человека застрелили, а вы со мной в ухищрения, в каламбуры играете.
– Шок у меня… а так расслабляюсь.
– А теперь давайте-ка посерьезнеем.
– Если серьезно – то я понятия не имею.
– Вы у скольких человек одалживались?
Акстафой неприятно, скрипуче посмеялся:
– Проще перечислить, у кого я не одалживался.
Ламасов наблюдал за Акстафоем, чей взгляд блуждал по кухне. Потом поднял ладонь и звучно хлопнул по столу:
– АКСТАФОЙ, ДОЛГ ВЕРНИ – А ТО ХУДО СДЕЛАЕМ!
Акстафой вздрогнул от неожиданности.
– Вот такие слова я запомнил. А вы тут плаваете, значитца, спите наяву, в облаках витаете, как школьник нерадивый на уроке алгебры, так сказать, сосредоточьтесь, Алексей! Давайте-ка, по хлопку в ладоши вы мне начнете называть фамилии и имена, у кого и сколько брали, перечисляйте крупные суммы…
Варфоломей негромко хлопнул в ладоши и приготовился записывать в небольшой блокнот на спиральном креплении.
Акстафой тягостно выдохнул:
– Эдуард был…
– Ну-ну.
– Фамилия Кузьмич…
– Дальше-дальше.
– Отчества не знаю.
– Ну что вы, в конце концов! Не в стоматологическом кресле вроде сидите, так что из вас клещами все тянуть надо, ей-богу!
Акстафой сглотнул:
– Эдуард Кузьмич, место проживания не назову, не знаю, что поделать, где работает могу только назвать, запросто, в цеху у нас прессовщик, и еще телефон…
– Вперед и с песней, как пионеры.
Акстафой назвал номер телефона Кузьмича.
– Кузьмич этот… адрес ваш знает нынешний?
