За все, чем мы дорожим

– Как я? – улыбнулся Деверо. – Я же не боевик совсем. Ну, в Академии, конечно, учили драться, но какой от меня толк?

– И очень хорошо, – серьезно ответила Эжени. – Я бы не могла… опять…

– Опять – что? – на автомате переспросил Деверо и тут же спохватился: – О… э… прости дурака.

Он обнял ее. В ответ она придвинулась ближе:

– Все в порядке. И вообще… может, я еще не выросла, и влюбчивая, и все такое, но это все не то. А по-настоящему мне нравишься ты. Вот.

На несколько минут Деверо утратил дар речи. Потом севшим голосом проговорил:

– Честно говоря, даже не надеялся это услышать. А ведь только этого и ждал, – да, сейчас он понимал, что так оно и есть.

– Я давно поняла, – улыбнулась Эжени. – Только стеснялась.

– Теперь – не надо, – тихо сказал Деверо и привлек ее к себе.

42.

3 июня 3049 года

Пять дней назад, едва «Сирокко» успел приземлиться в космопорту, у трапа материализовался полковник Альенде. Как всегда, в штатском, как всегда, безукоризненно элегантен, но сквозь эту элегантность так и проступала надпись «Очень опасен». Он прямым ходом направился к Враноффски, едва успевшему шагнуть на бетон, и без лишних предисловий произнес: «Юноша, мне нужен комм». На лице связиста лишь на долю секунды мелькнула тень удивления, потом он узнал Альенде и ответил даже без обычного ерничания:

– Я отдал его коммандеру Нуарэ, полковник. Так что вам лучше спросить моих командиров. Но заберите его, пожалуйста. Нас от него уже тошнит.

– Мы ведь не встречались раньше, – Альенде чуть приподнял бровь.

– Так точно, – уже более жизнерадостно ответил Враноффски. – Вас лично я действительно вижу впервые. А вот лейтенанта Альенде видел достаточно часто, чтобы опознать семейное сходство. Да, я частично расшифровал файлы с этого комма, но там в такую лапшу порезано… Теперь на вашу команду вся надежда.

Нуарэ лишь молча отсалютовал и протянул комм. Альенде с хищной усмешкой убрал его во внутренний карман и растворился так же мгновенно, как и возник. Три дня спустя он сообщил, что восстановить и расшифровать удалось практически все, и добавил: «Впрочем, большую часть работы за нас все равно сделал энсин Враноффски. Восхищен такими результатами практически в полевых условиях».

И вот теперь Нуарэ излагал командованию, что было обнаружено на этом комме, стараясь сохранять ледяное спокойствие, хотя цензурных комментариев у него просто не было. Впрочем, не у него одного. Адмирал Андраде сидел с каменным выражением лица, но его взгляд, если бы сверкавшие там молнии были материальны, рисковал прожечь в центре стола большую оплавленную дыру. А рядом возникла бы вторая, ничуть не меньше – от капитана О’Рэйли, которая была в ярости, что в свое время Селерен от нее ускользнул. Сам Нуарэ просто запретил себе думать о чем бы то ни было, кроме чистой информации. Вот факты с комма Селерена. Вот очень удачно дополняющие их сведения от Оливейры – в его комме нашлись заметки и о деятельности того дона, на которого работал Селерен, и о его дальнейших планах. Отрывочные, но в сочетании со всем прочим – весьма полезные. Как объяснял сам Фернандо еще в перелете, при простом торговце наливками мало кто считал нужным осторожничать. А он умел слушать и запоминать. И намеревался при случае обменять эту информацию на убежище хотя бы для дочерей. Не пришлось – но информация в любом случае пригодилась.

Раздав указания о дальнейших действиях, адмирал обвел всех тяжелым взглядом.

– У лейтенанта Селерена из родных только мать. Он был ее единственным сыном. Сейчас Селерен считается пропавшим без вести при гибели «Пассата». И так это и останется. То же относится к семьям экипажа Гиллмартина. Корабль атаковали леханцы, экипаж погиб. В случае утечки найду виновника и вышибу мозги. Кем бы ни был Селерен, его мать такого не заслужила.

– Сын капитана Гиллмартина имеет право знать правду, – медленно проговорил Нуарэ.

– Коммандер, вы возьметесь сообщить ему?

– Должен.

Конечно, Нуарэ ожидал, что пятнадцатилетний Алан Гиллмартин выплеснет все эмоции именно на него. И, как сам считал, был к этому готов. Тем более что много слышал о непростом характере Гиллмартина-младшего. Военных Алан недолюбливал и чуть ли не стыдился, что его отец – один из них. Хотя в его присутствии все же держал свое мнение при себе. И когда Нуарэ мягко, но без умолчаний рассказал, что произошло, на мгновение ему показалось, что Алан сейчас бросится на него с кулаками.

– Это все вы виноваты, – проговорил подросток сквозь злые слезы. – Почему он отправился туда, а вы остались? Зачем вообще этот ваш космофлот, кроме как людей гробить? Такие же цепные шавки, как у Терры!

У Нуарэ потемнело в глазах. Еще немного, и он впечатал бы Алана в стену, но вовремя вспомнил, что перед ним все-таки ребенок. И сын его прежнего командира. Пусть и наслушавшийся невесть чего. А что с него взять – он живет на мирной планете и родился через десять лет после последнего открытого столкновения с Террой. Он не хочет воевать. А война пришла к нему сама. Рафаэлю было жаль Алана. Но и позволить говорить такое он не мог.

– Так, – произнес Рафаэль очень тихо, но Алан невольно попятился, заслоняясь рукой. – А теперь подобрал сопли и слушай. Твой отец знал, на что идет. Как и капитан Кларк. Как и все мы. У нас постоянная угроза войны, мы не можем себе позволить забиться в угол и бояться, как бы кого не убили.

Алан еще пытался что-то возразить, но Нуарэ шагнул ближе, почти нависнув над ним, и сказал:

– Или, может, надо было позволить этой крысе и дальше сдавать экипаж за экипажем? А то и самим сдаться с извинениями за беспокойство? Думаешь, это спасло бы хоть кого-то? И еще. Я что-то услышал о цепных шавках. Так вот, если не будет нас, Терра не станет разбираться, кто хотел с ней воевать, а кто нет.

И чуть мягче он добавил:

– Мне очень жаль, Алан. Прости… что сделать удалось так немного.

Он повернулся и вышел, боясь не совладать с собой. На душе было отвратительно. До сих пор он существовал, словно сжав себя в кулак, а теперь, после совета и разговора с Аланом, все события последних месяцев собрались скопом и рухнули на его плечи. Не оставляло ощущение, что все идет категорически неправильно. С самого вылета. И дело даже не в том, что Да Силва жестко поставил его на место. Если бы капитан его пристрелил прямо там же, а тело выкинул в шлюз в лучших наемничьих традициях, это было бы даже логичнее. Рафаэль понимал, что зарвался и заслуживает хоть трибунала, хоть пули в лоб. Но он остался жив. И что дальше? Гибель экипажей «Аргеста» и особенно «Пассата» ударила по всем, но именно теперь, когда все самое страшное уже случилось, а выживший друг в относительной целости и полной сохранности проходит лечение, его вновь накрыло болью от утраты, заглушить которую было нечем. Уже не скажешь себе: «Некогда страдать, о деле думать надо». Рафаэль скрипнул зубами. Он не мог не вспоминать о своем бывшем экипаже. О сдержанном и рассудительном капитане Гиллмартине, который на собственном примере показывал, что значит «сам погибай, а товарища выручай», о Рэйчел, для которой, казалось, не было неразрешимых задач, обо всей ударной группе «Пассата» и ее командире Дженни Шоу, которой группа подчинялась беспрекословно. Обо всех погибших из-за одной поганой шкуры.

Рафаэль раз за разом прокручивал в голове убийство предателя. Называть эту мразь по имени его с души воротило. Много чести для амбициозного куска дерьма. Конечно, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, но этот гаденыш хотел быть ни много ни мало самым главным, а всех остальных видел при себе в роли статистов и винтиков в своих грандиозных планах. Ведь леханцы его не ломали. Он сам решил командовать частной армией какого-нибудь дона, а то и сам стать доном, потому что в сомбрийском космофлоте ему мало что светило – там давно поняли, кто он такой. В психологическом корпусе служат не идиоты. И все же ему дали шанс. Выбор был простой – или умерить свою гордыню и получить нормальное продвижение по службе, или самому себя загнать на периферию, где его замашки не наделают дел, или уйти в отставку. Кто же думал, что этот урод предаст Республику. Что личные амбиции окажутся для него превыше родной планеты. Что для сомбрийца, планетой вскормленного и вспоенного, девиз на гербе Республики может оказаться пустым звуком. И что эта нелюдь может как ни в чем не бывало служить в Космофлоте, основная цель которого – защищать родную планету и ее жителей любой ценой до последней капли крови. Последнее бесило особенно. Он не только пользовался своими товарищами и убивал их, чтобы соблюсти свои корыстные интересы и спасти свою жалкую задницу. Он был готов приносить своим новым хозяевам сомбрийские корабли один за другим, лишь бы возвыситься. Он же всю Республику под помои подставил. От этого хотелось то ли плеваться и материться, то ли заорать в бессильной ярости. Казалось бы, свершилось. Предатель мертв. Нуарэ сам же его и убил. Как справедливо заметила Хендрикс, мертвее эта падаль уже не будет. Но этого мало, мало, мало!

В ярости Рафаэль от души врезал кулаком по росшему неподалеку дереву и ссадил костяшки. Машинально взглянул на ободранную руку и вспомнил осторожные прикосновения Габриэль и ее слова «сначала я взгляну на ваши руки». Он глухо зарычал и до боли закусил губу. По подбородку потекло что-то мокрое. Рафаэль вытер лицо тыльной стороной ладони. Кровь. Он ускорил шаг. Больше всего ему сейчас хотелось попасть домой и никого не видеть. Даже мать и брата. У отца все равно заседание в генштабе, которое продлится до позднего вечера. А еще хотелось отрубиться и ничего не чувствовать, потому что иначе он так и будет вспоминать эти прикосновения. И осознавать, что никакие другие ему не светят. Только руки. Только через стерильные перчатки. Лишь раз он смог прикоснуться к ней как к обычной женщине. Уговорил на танец на юбилее капитана. Он уже тогда понимал, что влюбился без памяти. Она была в его руках. Она была близко. Он держал ее и вел в танце. Она улыбалась. А в глазах – плохо скрытое беспокойство на грани паники. Как будто сейчас ей придется отбиваться от десятка вооруженных головорезов в одиночку. За что ему это? Почему единственная, кого он любит, летает с ним в одном экипаже, и быть с ней – это создавать ей и себе неприятности по службе? Да какое там «быть с ней», сейчас она добровольно даже не посмотрит в его сторону. И капитан еще ясно дал понять, что лучше пожертвует им, чем идеально подходящим его экипажу корабельным врачом. Естественно. Врач должен быть в экипаже своим, знать особенности каждого, и психологические в том числе. Это помогает им работать эффективно. В уставе даже небольшие послабления для медслужбы есть. Так что о том, чтобы отпустить с корабля врача, который любит экипаж как семью, для капитана и речи быть не может. Ничего удивительного, что он вышел из себя. А кто бы на его месте не взбесился.

Ноги сами принесли Рафаэля к магазину спиртных напитков. Выбрав пару бутылок нордиканского односолодового виски, он расплатился через комм-код, радуясь, что магазин с полным самообслуживанием – контактировать с живыми людьми он был сейчас не в состоянии. Дома, никому ничего не объясняя, заперся в комнате и заранее приготовил постель на своей узкой тахте. Все равно потом отрубится. Пусть сразу будет площадка, куда падать. Засыпать в одежде на неразобранной постели – значит обеспечить себе отвратительное утро, а ему и так погано. Рафаэль достал стакан, откупорил бутылку и налил себе виски.

В дверь осторожно постучали. Рафаэль открыл. Мать молча протянула ему бутылку минеральной воды и инъектор с «тоником».

– Спасибо. У меня есть в аптечке спрей, – сказал Рафаэль.

– Рафи, я не знаю, до какой степени ты напьешься. И ты тоже. Выглядишь ты, честно говоря, ужасно. Не буду лезть тебе в душу и тем более читать лекции. Ты большой мальчик, сам все знаешь и умеешь отвечать за свои поступки. Мне достаточно того, что ты не станешь буянить и крушить мебель. Но похмелье – штука коварная. Так что если спрея не хватит, вот тебе инъектор. И все же надеюсь, что ты остановишься вовремя.

Через дверь Рафаэль еще услышал, как она объясняет Эрику: «Ему просто надо побыть одному». Он благодарно улыбнулся и снова наполнил стакан.

43.

Эрик очень не любил не понимать, что происходит. А сейчас он не понимал ничего. Раф, конечно, никогда не отличался общительностью, но после вылета всегда находил время поговорить с братом. Тем более после той истории, когда «Сирокко» пропал на месяц. Осенью было здорово. Они даже успели вдоволь погулять по городу, и Раф смеялся и рассказывал интересные истории. А вот с зимы Раф стал какой-то странный. В отпуск решил лететь один. Это еще ладно, действительно, не с родителями же в двадцать восемь лет отдыхать, тем более что отец занят на службе, в этом году отпуска у них не совпадали. Эрик тоже не мог ехать с ним – курсы. Хорошо еще, в Клэр-Фонтэн съездили. Энсин Деверо – прекрасный человек, и чего брат на него фыркал, спрашивается? Но вроде перестал. Как раз после того летнего вылета и перестал. А теперь вот рванул один в отпуск. И даже не сказал, куда. Махнул рукой – мол, сначала на Азуру, а там, может, попутешествую. Это Раф-то, который без подробного плана даже в магазин за углом не выйдет. Наверное, самому скучно стало так жить. Эрик бы точно не смог. Сам он за два месяца, к собственному удивлению, даже соскучиться не успел – Клэр-Фонтэн, рассказы Эжени, тренировки со Снайпером… Да, звать сержанта Вонга по имени Эрик отвык за два дня. И очень радовался, что такой боец хвалит его успехи. Но и гонял его Снайпер куда больше, чем даже того же Костю. И называл своим учеником.

А потом Раф вернулся. Прошел к себе, мрачнее тучи, и вышел только на следующий день. Сказал, что возникли проблемы, но пояснять отказался наотрез. Эрик не настаивал – во-первых, если Раф не хочет отвечать, от него ничего не добьешься, а во-вторых, он слабо представлял себе проблемы, с которыми его брат не смог бы справиться. Обидно, что фотографий не привез – утопил комм-карту. И рассказывать так ничего и не стал. Видимо, эти самые проблемы вконец испортили настроение. Так бывает – вот вроде все нормально, а потом случится какая-то гадость, и уже ничего не радует. А потом отпуск закончился, и Эрик совсем перестал видеть брата.

Сегодня они договорились встретиться после совета. Эрик приехал заранее, привычным маршрутом забежал в столовую и долго смотрел, как расходится командование флотилии. По рассказам брата он знал почти всех. Адмирал Андраде, совсем седой, с пронзительными голубыми глазами. Рыжая Альберта О’Рэйли – Эжени сейчас похожа на нее, как родная дочь. Капитан Бенецки – коренастая и крепкая, больше похожа на мужчину, чем на женщину, настоящая космическая волчица. Молодого кареглазого брюнета Эрик не узнал, наверное, кто-то из недавно назначенных, Раф рассказывал. Сестры Ридо – действительно невозможно отличить, посмотришь и кажется, что в глазах двоится. Капитан Да Силва и Раф вышли почти последними.

Эрик хотел было подойти к брату, но Раф жестом остановил его:

– Прости, сегодня не выйдет. Мне нужно срочно уехать. Скорее всего, буду поздно. В другой раз, ладно?

Эрик, наверное, выглядел совсем расстроенным, потому что Раф все-таки подошел и потрепал его по макушке. Еще раз сказал «прости» и ушел. А теперь вот вообще заперся и пьет. Не первый час уже. Может, Эжени знает, что происходит? Они же с Деверо вместе живут, может, он что-нибудь ей говорил?

Эрик снял с зарядки комм и написал: «Слушай, что случилось? Брат вернулся мрачнее тучи и напился. Он не то чтобы стопроцентный трезвенник, может иногда выпить, но никогда не напивался пьяным. А сейчас просто в хлам».

Через пять минут от нее пришел ответ: «Ох, это, наверное, из-за того совета. Я от Люсьена слышала. Но не знаю, что там происходит. Он-то не участвовал».

«Ну да, совет капитанов. Его созывают, когда надо обсудить что-то очень важное. Отец и Рафи говорили, что было что-то плохое, но они не могут рассказать подробности. Нельзя».

«Да понимаю. Хочешь, приходи завтра в гости, у меня тут как раз пара вопросов по истории возникла».

«Отлично! Прибегу и посмотрим, что у тебя за трудности. Мы твоего штурмана не напряжем? А то вдруг ему тоже паршиво. Если не захочет, чтоб мы у вас зависали, можно пойти ко мне. У нас не страшно. Мой отец убивает только внешних врагов, мама занята в лаборатории, а брата ты и так знаешь и абсолютно не боишься».

Впервые Эжени не ответила на «твоего штурмана» «не мой, а свой собственный». Прошла пара минут, прежде чем на экране появилось ее сообщение:

«Не, Люсьен вроде в порядке и будет рад видеть. Впрочем, его завтра все равно почти весь день не будет дома».

– Ну хоть у кого-то все в порядке, – выдохнул Эрик и пошел перетряхивать лицейские конспекты по истории.

44.

7 июня 3049 года

– Оклемался, жертва радиопомех?

– Селина? – несмотря на поганое настроение последних дней, Враноффски улыбнулся. – Тебя уже выписали?

– Да меня и не вписывали. Перед прилетом Габриэль меня осмотрела, сказала, что могу ехать домой, но за попытки рукопашки она мне лично открутит голову. Я даже в кои веки настроена послушаться. Еще пару раз надо будет показаться, а так порядок. Я, собственно, к чему – как ты смотришь на то, чтобы пойти потанцевать? Как ты ведешь – мне руки почти не понадобятся.

– Знаешь, если честно, совершенно нет настроения, – Враноффски спохватился, что это могло прозвучать совсем невежливо, и поправился: – То есть в прошлый раз все было очень здорово, я не прочь повторить, но… не сейчас.

Он уже готовился к тому, что Селина опять помянет «приказ старшего по званию», но она неожиданно сказала:

– А тогда просто приезжай ко мне. Я хочу тебя видеть.

Прежде чем Ари нашелся с ответом, Селина прислала текстовым сообщением адрес и отключилась. Он почесал в затылке и пошел собираться.

Из кухни сногсшибательно пахло бабушкиными ореховыми булочками, и у двери уже топтались Ник, Дан и Алиса. Ну правильно – у всех троих экзамены полным ходом, едят, не вставая из-за компьютеров, и в основном таскают сладости.

– Ба, я в гости, – крикнул Ари. – Подруга позвала. Буду, наверное, поздно.

– К Селине, что ли? – бабушка с хитрым видом обернулась от плиты. – Привет передавай. И не только привет, подожди-ка…

Она достала с холодильника коробку и отправила туда содержимое одного из блюд. Горами булочек была заставлена почти вся кухня.

– Бабуля, ты на весь Штормград напечь решила?

– Да ладно тебе! Ну сам посмотри – ребятам для мозгов сладкое нужно, вон, от учебников не отрываются. У Алека трудный процесс был, тоже надо подзарядиться. Да и дедушка хоть и говорит, что не любит сладкое, а никогда не откажется. Амалия с Витей заглянуть собирались… – она отставила в сторону еще одно блюдо. – Да и Стив любит покушать.

Враноффски хрюкнул. Бабушка Луиза все-таки уникум. Ну кто еще пару наемников с другого конца Галактики практически запишет в любимые внучата? А главное, они сами возражать не станут! Со Снайпером они точно друг друга нашли – про «любит покушать» бабуля сильно преуменьшила. Враноффски сам на отсутствие аппетита никогда не жаловался, но куда уж ему.

На пороге маленькой квартиры в офицерском квартале Враноффски напустил на себя загадочный вид и спрятал коробку с булочками за спину. Селина открыла ему дверь и хитро прищурилась:

– Ты что думаешь, я выпечку твоей бабушки через коробку не учую? Выкладывай!

– Ничего от тебя не спрячешь! – с наигранным разочарованием вздохнул Враноффски и вручил коробку ей. – Бабуля успела кое-что спасти от голодного подрастающего поколения. Хотя и наготовила, как всегда, на полк.

– Очень понимаю это поколение! Так, из чаев могу предложить смородиновый, еще вроде бы оставался лимонник.

– А то мы этого лимонника в перелете не напились! Давай смородину.

Селина достала из шкафчика стеклянный заварочный чайник и две таких же кружки. Комнату наполнил запах смородинового листа. Ари пил чай и оглядывался по сторонам – в гостях у Селины он еще не был. Обстановка была предельно аскетичной, выделялся только застекленный шкаф чуть не во всю стену, где были заботливо расставлены модели звездолетов. Селина как-то упоминала, что она их коллекционирует. Ари решил, что на ближайший праздник подарит ей какую-нибудь редкую модель. Когда там у нее день рождения? Вот стыдоба, друг еще, называется… Лихорадка нордиканская, мозги не работают совершенно!

– Враноффски! – возмущенно заявила Селина. – В моих чаях ничего психоактивного нет, чтобы настолько выпадать из реальности! В конце концов, это уже становится неприлично!

Вместо стандартного извинения Враноффски сказал:

– Слушай, тресни меня по башке, а?

– Это еще зачем? Мне, в принципе, нетрудно, да и желание такое есть, но ведь зашибу же ненароком!

– Да, может, хоть так эта треклятая Лехана из головы вылетит!

– Эль, – она впервые назвала его так. – Мы же все думали, что летим трупы считать. Или покружить над пустыней и вернуться ни с чем. И так сделали больше, чем рассчитывали. Тебя вон, говорят, повышают.

– Да знаю я, – он с досадой махнул рукой. – Просто правда мозги закоротило, хоть об стенку бейся. Какие там повышения, у меня до сих пор цифры в глазах мелькают. И все думаю – а не надо ли было иначе, где можно было бы сработать аккуратнее, на чем этот урод меня поймал, можно ли было от него закрыться…

– Эль, – Селина придвинулась ближе, – ты вне службы существовать умеешь?

Враноффски только что отхлебнул большой глоток, и это было зря. Он поперхнулся, неприличнейшим образом обдав стол веером брызг, и отчаянно закашлялся. Селина от души треснула его по спине. Мда, если она так по голове заедет – и правда мозги вышибет.

– Вот уж от тебя в последнюю очередь ожидал такого вопроса! – отдышавшись, проговорил он.

– А я тут, знаешь, попробовала переключиться, и мне понравилось, – усмехнулась Селина. – Меня, правда, саму не по-детски клинило, но тут мне Стив помог. Теперь вот несу эстафету дальше.

Враноффски отметил, что Селина едва ли не единственный человек в космофлоте, кто называет Снайпера по имени. Кажется, еще Габриэль, но это и всё.

– Не ожидал от вас обоих такого альтруизма, – фыркнул он. Селина накрыла его руку своей и ответила совершенно серьезно:

– Да просто видеть не могу, как ценный специалист и хороший человек себя гробит. Ты ж реально свихнешься, если будешь так застревать в проблеме. Почти месяц прошел, а ты все леханцам помехи ставишь. Я-то своих давно перестреляла, а в кого не попала, – она кивнула на свое плечо, – там Стив прикрыл. Я и заметить не успела. Свет дневной, как подумаю, что не притащи вы эту компанию на Сомбру, мы летели бы на Лехану без них, и я бы сейчас без башки осталась, мороз по коже продирает.

Ее и правда передернуло. Враноффски молчал – невероятно, но в кои веки он вообще не представлял, что сказать. Слишком непохоже это было на привычную «женщину-винтовку». Такую Селину он видел разве что тогда в танце… А она продолжала:

– Я ведь там уже была. Говорю же, не далее как весной меня саму переклинило так, что хоть капитану Темницки сдавайся. Стив заметил и изрядно вправил мне мозги. Не смотри на меня так, я знаю, что он не образец заботы о ближнем. Он просто увидел, что потенциальный боевой напарник страдает опасной фигней. А у меня сейчас опасной фигней страдает друг. Который мне, между прочим, небезразличен.

Враноффски не видел себя со стороны, но, должно быть, сейчас он сильно напоминал маринесского лемура. Размером глаз так точно.

– А что такого? – ухмыльнулась Селина, беря прежний тон. – У тебя очень красивые глаза. Особенно когда ты их не таращишь, как сейчас. Меня впечатлило, как ты держал меня в танце. Ты умеешь… прикасаться.

– Ты со мной флиртуешь? – спросил он, скорее удивленно, чем польщенно.

– А вот это, – она подмигнула, – уже тебе решать.

– Вот уж не думал, что тебе свойственно кокетство, – хмыкнул он. – А как насчет старшинства по званию? Это же неуставняк, Селинчик.

– К чертям терранским неуставняк, – парировала Селина любимым словечком капитана О'Рэйли. – Как минимум, по тебе уже приказ подписан, так что можно считать, что мы в одном звании. В конце концов, имей совесть! Я тебя уже, можно сказать, открытым текстом соблазняю, а ты и ухом не ведешь! И ладно бы ухом, но ты не ведешь ничем другим!

Это сработало. Враноффски секунду молчал, потом заржал, потом просто рухнул физиономией ей на плечо, продолжая ржать.

– Я уже говорил, что мои друзья – злобные ядовитые засранцы? – сказал он, все еще борясь с приступами хохота. – Впрочем, я люблю вас не за это.

– Ну наконец-то, – с облегчением вздохнула Селина. – А то я уже начала думать, что огреть тебя по башке и правда будет лучшим вариантом.

Щелчком пульта она приглушила свет в комнате.

45.

15 июля 3049 года