Когда погаснут звезды

Левый удовлетворенно щелкнул пальцами:

– Значит, может он подняться и как герой войти и броситься в объятия к Отцу. Чего ему стесняться, ведь жизнь свою он обменял на жизнь других?

Правый скептически поглядел сначала на перевозбудившегося напарника, затем на прибывшую «массу»:

– Все так, но он, как и собратья его, человеческие души, и до, и после, как ты успел заметить, отправится не к нам.

– А в чем причина такого неразумного упорства землян? – заинтересованно спросил Левый, не отрывая взора от скачущей в образе белесого облачка прабабки вокруг лежащих отдельно друг от друга ног и рук внучка.

Привратник, отвечающий за правую створку врат, почмокал губами:

– Он (душа) выбрал смерть на ратном поле сам, чтоб усмирить живущий в сердце гнев. Взгляни на цвет контракта, он алый, стало быть, метод перехода намечен через кровопролитие.

– Зачем же выбирать такой конец? – Левый не переставал удивляться историям человеческих душ.

– Иных путей избавиться от гнетущего ее недуга эта душа не придумала, – Правый задрал глаза наверх. – Отец Небесный милостив к нему, раз не позволил замараться чужой кровью и ждет солдата в Свои объятия, но тот предпочтет Ад.

Левый, злостно нарушив устав, подпрыгнул на месте:

– Ну почему, когда наградой ему Рай?

– Рука не намахалась сталью, глаза не зрели смерть врага, – нараспев ответил Правый.

Левый, немного успокоившись, принял подобающую позу:

– Думаешь, он все еще во гневе?

Правый отыскал среди фрагментов голову бедняги:

– Я вижу в ауре его чернеющую нить, она-то и заставит душу погибшего выбрать «низ», в качестве продолжения опасной задачи. Гнев, еще тлеющий в нем, подсунет вместо подвига вознесения подвиг схождения, к которому в истинном, Христовом смысле, душа не готова. Этот солдат не поднимет знамя в стане товарищей, но ринется на полчища врагов в одиночку.

Левый не понял:

– Душа его смела настолько?

Правый усмехнулся:

– Скорей, глупа, раз позволяет гневу собою управлять, все на руку Хозяину Ахерона.

Ангелы посмотрели вниз, на Перекресток. Хранитель деловито сгреб останки солдата, аккуратно уложил их на свои крылья и исчез в чернеющем проходе.

– Мда, – буркнул Правый, что, по всей видимости, означало «покойся с миром», а Левый, вытянувшись во фрунт, констатировал:

– Тоска.

– Между прочим, – поправил его напарник, расправляя крылья по уставу, – тоска это грех.

– Это здесь, – парировал Левый, – в наших краях ее нет вовсе.

– Есть дополнительный шанс быть безгрешным, – съязвил Правый, изобразив на лице ангельскую улыбку.

Напарник хотел было ответить тем же, но на Перекрестке снова зашевелилась материя, Хранитель держал на руках младенца, новорожденное существо если и видело белый свет, то всего несколько мгновений. Еле светящаяся, но вполне осязаемая нить пуповины уходила вниз, к Земле, туда, где билась в истерике безутешная мать.

– Тяжелый момент, – вздохнул Правый.

– Как же так? – глаза стажера наполнились слезами (он успешно нарабатывал тонко-эмоциональное тело).

– Спешка, торопливость, пренебрежение днем сущим, наплевательское безразличие к энергии времени в прошлой жизни приводит душу в последующем воплощении к подобному результату, – медленно проговорил Правый, изучая ауру малыша.

Белоснежные щеки Левого покрыл румянец праведного возмущения:

– Но душа приняла на себя все тяготы и муки схождения в плотные слои, страх и боль тонких порядков, не сравнимые со своими физическими двойниками, стойко перенесла она. Этот маленький герой может войти в Рай и просить у Отца нового контракта из первых рук.

На эти слова напарника Правый согласно покивал головой:

– Да, мы пропустим его, но он отправится вниз, сомнений нет.

Ангел еще раз обследовал ауру младенца:

– Он не перестал торопиться, а для торопыжки легче (быстрее) спускаться, нежели подниматься. Антимир подсовывает таким душам на распутье «куклу», вроде мысли, что там, наверху, нужно вставать в очередь на воплощение, а у нас, внизу, – за развлечением.

– Не могу поверить, – прошептал Левый, усиленно качая головой, словно боясь, что сама мысль о такой подмене может зацепиться за его сознание.

Правый покинул свое место (серьезное нарушение) и обнял Левого:

– Мертворожденное дитя чисто, Совет дарует ему выбор «первой записи», такая душа, как правило, молода сама по себе (количество воплощений невелико) и не привычна к преодолению, она выберет более доступный Ад.

Он дружески похлопал по плечу напарника и отлетел на место у правой створки. Окончательно расстроенный Левый, уже зная исход, дождался, когда слезы высохнут сами, и посмотрел вниз, на Перекрестке было пусто, малыш сделал свой выбор.

– Тоска, – вновь прозвучало у райских ворот.

– По-другому и быть не может, – устало произнес Правый.

– Загадки человеческой натуры, – осклабился Левый, – в Рай ни в какую, исключительно вниз, к мукам и страданиям.

– Тому имеется резон, – Правый задумчиво потрогал подбородок. – Человеческим существам свойственна раздвоенность сознания, это их природа. Не приди в голову Создателя взбалмошная идея вытащить из Адама ребро в качестве исходного материала для «рождения» его подруги, раздвоив тем самым сознание первочеловека изначально.

– Точно, – встрепенулся Левый, – наша Ева из той же глины, что и наш Адам, и все в порядке.

– Вот и я говорю, – продолжил Правый, – отсюда все беды на Земле. Помню, был у меня подопечный…

– Ты уже рассказывал, – поторопился напомнить компаньону Левый, слышанную не раз и порядком надоевшую историю.

Правый недовольно выдавил из глазниц свои ангельские очи:

– Ты о ком?

Левый развел руки и с ухмылкой произнес:

– О Тутанхамоне, чьи сны были полны Иерархами, толкующими египетскому царьку истины небесные, а дни проходили в забвении среди блеска злата, женских ласк и вполне человеческих слабостей.

– Нет, – улыбнулся Правый, – я о священнике, который взялся коллекционировать противоречия мира, и преуспел в этом настолько, что договорился до полностью захватившей его сознание гиперболы: если не желаешь нарушать заповеди Господни, не читай их вовсе.

– Интересная концепция, – отметил Левый. – Что-то вроде, незнание закона не приведет к его нарушению.

– Ага, – кивнул Правый. – Не ведая, что убивать нехорошо, убивать не станешь.

– Да он оригинал, – захохотал вполне по человечески Левый, – твой священник.

– Псих, – коротко констатировал Правый, – на Перекрестке он сказал мне, что видит Рай, но желает проверить свою теорию отрицания очевидного и отправился в Ад.

– Действительно, псих, – согласился Левый, а напарник, вздрогнув от воспоминаний, добавил:

– Там, со своей теорией забрался так глубоко, что заморочил голову Самому Хозяину, а мне забрызгал крылья, пришлось отмывать в фонтане, адская боль.

– А где он сейчас? – полюбопытствовал привратник-стажер, на всякий случай инспектируя белизну перьев у себя на крылах.

– Под началом Гавриила, – спокойно ответил Правый, – по-моему, в должности капрала.

– Собачья служба, – хмыкнул Левый, но напарник промолчал, задумчиво вглядываясь в бесконечность.

Тишина вновь безраздельно завладела утраченными позициями возле райских ворот, пусть движение на Перекрестке не прекращалось, но у привратников пропало желание обсуждать прибывающих, которые с завидным упорством стучались в одну и ту же дверь.

– Знаешь, – вдруг прервал молчание Правый, – Рай будет пустовать до тех пор, пока туда не вернется Адам, простив Отцу обиду в виде свободы выбора, к которому был не готов и который, по сути, оказался оружием в неумелых руках, разящим своего владельца.

– Неужели это заставляет душу отказаться от подъема в гору? – Левый внимательно посмотрел на вновь прибывшего к Перекрестку.

– Бесконечный поиск легких путей на земном плане, выбор выгоды и отказ от жертвы, что диктуется физическим телом, которое стало прежде всего храмом эго, а не души, – холодно произнес Правый и указал взглядом на слой Перекрестка. – Прибывший широким шагом направился к черной дыре.

– Иисус – путь жертвы, человек – путь жатвы.

Левый молчал, а его напарник, вздохнув, закончил мысль:

– Что делал человек, когда Христос поднимал крест на Голгофу? Бросал в него камни и насмехался над истиной.

Левый, ангельская суть иного мира, всхлипнул, как это делает обычный земной ребенок.

– Что я должен вынести из этой командировки, Учитель? – обратился он к напарнику после паузы.

Правый, растянувшись в лучезарной улыбке, не назидательно, а с великой любовью, произнес:

– Брат, Иисус, Сын Божий, показал, чем отличается Бог от Человека. Стать Сыном Бога – пройти дорогой Христа, если воплощения не хватило, чтобы преобразоваться Иисусом, с Перекрестка не будет виден Рай, только Ад , то есть следующая жизнь в плотном теле.

У райских врат два Ангела-привратника, грубо нарушив устав, обнялись в полной тишине.

Дай мне, где стать…

Сияние и чистота небес обеспечиваются грязью и зловонием на Земле.

Произнося свое знаменитое утверждение, Архимед вряд ли собирался всерьез покушаться на устойчивое с точки зрения взаимодействия космических тел положение Земли, но совершенно определенно, что поиск точки опоры великим посвященным не случаен.

Бог, человек и планета, как располагаются эти три фигуры на сакральной «шахматной доске» мироздания? Не этот ли вопрос мучил ученого сиракузца во дни его жизни и, возможно, в последние мгновения перед смертью?

– Бог на небе, человек на Земле, – усмехнется искушенный читатель .– Вот и вся схема.

Именно так видит себя совокупный человек, но Архимед…

Линейная схема взаимодействия или расположения, если угодно, обсуждаемых категорий диктуется многими факторами, один из которых, он же главенствующий, линейность времени, создающая линейность восприятия человеком его взаимосвязи со Вселенной, словно наблюдателя из лодки, несомой течением реки мимо бесконечных берегов бытия.

Архимед как посвященный знал, что можно махать рукой самому себе, сидящему в лодке, если в этот момент находиться в точке опоры, привязанной к берегу. Поищем ее вместе с ним.

– Эй, Архимед, дружище (конечно не тот великий сиракузец, а поселившийся в сознании автора образ, хотя, надеюсь, что Дух того самого поможет отражению этого), что думаешь?

– Земля, – остров в космическом океане. Человек, как неразумный (или искренний) туземец (да не обидятся на меня за такое сравнение прекрасные аборигены, знающие о своем доме все и любящие его), швыряет с его берегов в прибрежные воды продукты жизнедеятельности (в метафизическом смысле – помыслы), но прибой возвращает грязь обратно, в прибрежную полосу. Космос не воспринимает низкие вибрации, своеобразным щитом здесь, на Земле, выступает озоновый слой, отражающий негативные (ниже определенного уровня вибрации) мыслеформы. Грозовые тучи, как губки, собирают эти флюиды, и дождевой водой напитывают ими поверхность планеты.

Остров, получающий с пеной прибоя мусор, через некоторое время, наевшись отравы досыта, сначала избавляется от флоры и фауны, затем от людей и в конечном итоге умирает сам.

– Постой, постой, рисуешь ты картину чрезмерно мрачную, даже жуткую.

– Словно инъекцию яда под кожный покров организма Геи, вкалываешь ты, потомок Адама, сильнейший коктейль из пороков различной концентрации и количеств.

«Да, возможна ли столь чувствительная связь», – думаю я с сомнением, а собеседник Архимед уже основательно укутавшись одеждами обличителя продолжает:

– Не напоминаешь ли ты, селовек, сам себе паразита, переносящего на теле своем, читай, в собственном сознании, возбудителей болезней для той, что дает тебе жизнь?

Я вздыхаю, а мой выдуманный математик добивает с истинным наслаждением:

– Проклинающий все и вся, сквернословящий повсюду, не менее портит подземные гуморы, нежели оскверняющий водоемы и ручьи тем, чему там не место.

– Ну, хорошо, посыл твой ясен, есть Матушка Земля, с чувствительной кожей, есть я, во множественном виде, плюющий под ноги не глядя, тем самым порчу наводя на Землю. Но где здесь Бог, где связь меж нами, та самая, о которой так волнуешься ты?

– Тогда начнем с истоков. Знай же, что яблоко познания, надкушенное Адамом, это образ Земли, дарованной человеку в качестве обители для самопознания. Изгнание из Рая, не что иное, как наделение души плотным телом. Людское выражение: «Спуститься с небес на Землю» – отголосок этого акта.

– Позволь мне возразить тебе, друг Архимед.

– Я слушаю.

– Но согласно библейскому тексту, яблоко Адаму подсунул Змий, Господь же, напротив, всячески ограждал Сына Своего от древа познания.

– Змий Искуситель – Аспект Бога (поелику все является Богом), завлекший душу, не желающую покидать уютную, тонкоматериальную юдоль, спуститься в плотные планы. Ты же знаешь сам, редкое дитя желает учиться.

Грехопадение Адама – погружение духа в материю, осквернение света (искры Божьей) грубыми тканями физических слоев.

– Похоже на принуждение.

– Компенсировано неограниченными свободами.

Мой Архимед, наверное, прав, а ввязываться в спор с изобретателем винта желания никакого, но показать видимость сопротивления можно попробовать.

– Допустим, Господь Бог, выделяет часть Себя…

– Ну, ну, ну, зачем так сложно, – перебивает меня Архимед. – Лепит из глины.

А он не без юмора, даром что умный. Я продолжаю:

– Эту глиняную поделку Он наделяет душой и, допустим, в самых благих целях самопознания, тем не менее обманом отправляет на специально подготовленное место.

– Все так, – соглашается со мной собеседник, водя прутиком по песку в поисках решения очередной задачки.

– Не похоже на правду, – пытаюсь достучаться до него я. – И на поведение Вселюбящего Бога тоже.

Архимед наконец отрывается от своего занятия:

– Материализуй (оскверни) Себя Бог целиком, все пространство станет заполнено Им, любое движение, абсолютно любое, будет парализовано, а отсутствие движения – смерть, ничто. Абсолют есть заполненная пустота, Его антипод – пустое заполнение.

– С ума можно сойти, – вскрикиваю я.

– Правда, здорово? – откликается мой надуманный сиракузец.

– Правда, – соглашаюсь я. – Только ничего непонятно. Давай вернемся к Земле и человеку.

– Земная оболочка пропитывается мыслеформами неравномерно, имеются более нагруженные, темные места, и наоборот, есть чистые и светлые пятна, как правило, это незаселенные территории. Тяжелый слой рвется в местах перехода к более легкому, придавленный негативом, происходит сдвиг и наползание.

– То есть землетрясение, – догадался я.

– Угу, – Архимед чертит и чертит на песке. – Составь человек карту мира по цвету слоев, получил бы удивительный глобус, аккурат для самопознания, и, кстати, именно такую картину наблюдает кармический Совет.

– А что это за Совет, слышу впервые?

– Ангелы, которые пишут заповеди, – Архимед глядит прямо в глаза, – для таких, как ты.

– Ага, – ловлю я собеседника на слове, – заповеди – это ограничения, а как же свободы? Архимед не только математик и механик, он еще и архитектор, смутить такого полиглота крайне сложно:

– Ограничения – это стена, преодолеть которую невозможно, а заповеди – всего лишь черта, невидимая линия перед тобой. Человек имеет свободу перешагнуть ее, что он и делает методично и с завидным упорством.

– За всех не говори, – обиделся я, а мой друг Архимед рассмеялся, как ребенок:

– У меня есть прекрасный индикатор тайных мыслей всего человечества за многие века его пребывания здесь. Совокупная двуногая братия, перешагивающая через заповеди, становится слишком тяжкой ношей для планеты.

– А, ты про мировые катаклизмы, ну так это события редкие, – оппонирую ему я.

– Всемирные катаклизмы – забота Создателя, для полного очищения в Его распоряжении стихии, огонь и вода. Матушка Земля для начала уговоров, дабы человеки не доводили до греха, использует свою кожу.

– Стало быть, коли затрясло… – попытался я подвести итог, на что Архимед, полагая, что ждать меня не стоит, закончил сам:

– Коль затрясло под ногами, обернись к сердцу, пока не загрохотало над головой. В этом и есть связь Земли, человека и Бога, снизу вверх. Что выстраивает эту структуру воедино, можешь ответить?

Я, не задумываясь, сказал:

– Помыслы.

– В точку, – восхитился, к моему великому сожалению, сам собой Архимед, ставя последнюю закорючку в своем «песчаном» коде и отбрасывая веточку в сторону, но, спохватившись, добавил, глядя на меня:

– Ты тоже молодец, именно помыслы. Любая мертвая планета – это окаменевшая кладовая негативных мыслей ее, увы, уже бывших, обитателей. Сфера, связанная невидимыми силами с другими космическими телами, висящая во всеобщем бульоне Вселенной, меняя свой вес, становясь тяжелее под грузом негативных помыслов ее пассажиров, надавливает на океан, искривляя пространство и время, меняя многие параметры своего существования, вплоть до смещения осей вращения, уменьшения скорости оборота, «прогиб» магнитного поля. Подобная возмутительница спокойствия способна притянуть малые небесные тела, астероиды, изменив их траектории. Человек – изготовитель собственных бед, наряду с тем, что он и творец своего счастья, дело в выборе. Земля позиционируется между Богом и человеком не как сфера, обернутая воздушной тканью и наполненная всем необходимым для существования поселенцев, но как сущность (живой организм) – оценщик, переводчик и проводник из одного мира (плотного) в другой (тонкий).

Мой Архимед, право слово, прекрасный оратор, хотя, не скрою, его нравоучительный тон может раздражать, особенно когда он, забываясь, углубляется в понятия и явления, истинность которых проверить невозможно.

– Земля – оценщик? – спрашиваю я немного обиженно, пытаясь заглянуть Архимеду за плечо, чего такого выдающегося он накарябал прутиком.

– Оценщица, – язвительно отвечает мой воображаемый товарищ. – Она получает от искры Божьей (человека) некое количество негатива и, сравнивая потенциал и выхлоп, может преспокойно определить степень падения души. Скажи, что произойдет с великолепным молодым вином, если вылить его на песок, прямо вот сюда?

– Он смешается с пылью и грязью, – отвечаю я недоуменно.

– Именно так поступает Создатель, – Архимед улыбается. – Он изливает на Землю чистый свет, душу, частицу самое Себя для осквернения грубыми материями.

– Для чего? – еще более недоумеваю я.

– Кажется нелогичным, да? – Архимед громко хохотнул.

Я кивнул, понимая, что у него готово объяснение, но каково оно, как мой ученый насмешник будет выкручиваться.

– Ему, – Архимед указал пальцем в небо, – интересен процесс самосепарации.

– Что, собрать намоченный песок и выделить из него вино? – я с сомнением посмотрел на довольную физиономию моего гомункула.

– Ты мыслишь как человек, – Архимед затер готовое решение сандалией. – Вино, касаясь грязи, не должно смешиваться, соединяться с ней, но растворять ее в себе, осветлять и освещать. То есть вылитое на песок вино превращает песок в вино.

– Алхимия, – с усмешкой произношу я.

– Божественная, – совершенно серьезно отвечает Архимед.

Закрыв глаза, я представил, как на Свет Божий, из винного погреба достают бочонок и процеживая его содержимое через ткань, получают удивительной чистоты напиток, но вообразить себе обратный процесс не могу, тем более придумать ситуацию, когда некий эликсир, заполнивший собой сосуд, керамический или стеклянный, превращает свои «оковы» в самое себя. Архимед – великий математик, следует допустить, что подобная задача не представляет для него какого-либо затруднения, но не для меня.

– Пусть так, – соглашаюсь я с продвинутым собеседником. – Ну, оценила Матушка Земля мои успехи, полагаю даже, что на самый низкий балл, а дальше?

– А дальше, – начал свой ответ абсолютно не смущенный моим вопросом сиракузец, – она становится переводчиком.

– Переводчиком чего и куда?

Архимед – обладатель изумительной улыбки, ее то он и применил, обращаясь ко мне тоном родителя, объясняющего своему чаду простейшие истины:

– Языки человеков многообразны после известных событий, перевод любого существующего наречия на язык Ангелов (Божественный язык) Земля осуществляет посредством своей атмосферы. Помимо прочих функций, воздушная оболочка планеты – это мембрана-транслятор из плотных планов в тонкие миры. Там, наверху, – Архимед снова устремил палец в высь, – колебаний воздуха не существует, ибо нет и самого воздуха.

– Ты хочешь сказать, что планета знает о каждом своем обитателе все, что нужно Богу, и передает эту информацию Ему? – у меня ладони вспотели от волнения.

– И не только, – подтвердил математик, – она помогает тебе связаться с Ним, во время обращений.

Ого, я и вправду не задумывался, как Богу удается слушать нас, таких разных. Иного картавого или шепелявого соотечественника не разберешь, а тут столько языков.

– А зверей и птиц Земля может переводить? – задал я детский, но такой нужный сейчас мне вопрос.

– Даже рыб, – сказал Архимед и захохотал так, что мне почудилось, будто он и впрямь настоящий.

Я дал ему повеселиться до колик в его воображаемом животе и напомнил:

– Ты называл три функции Земли.

– Ах, да, – пробормотал немного успокоившийся гений, – проводник, или, если хочешь, проводница.

Тут его снова стало потряхивать, видимо, остаточные явления недавней бурной радости на предмет собственной шутки.

– И чего же Матушка Земля проводит? – начал я раздраженно.

– Время, – бухнул Архимед, едва сдерживая смех, – со всеми вами.

– Хотелось бы посерьезней, – насупился я, не разделяя его возбужденного настроения.

– Мне тоже, – неожиданно согласился Архимед и, глубоко выдохнув, перешел на спокойный тон. – Из тонких планов спуститься в плотные, да еще в определенном физическом теле, куда захочешь невозможно. Душа в человеческой оболочке может воплотиться только и исключительно на Земле. Каждой сфере своя оболочка обитателя, ибо все сферы уникальны. В этом смысле Земля – проводник человека, из мира Ангелов к себе, в гости, и обратно.

– Мы что же, не способны пребывать на других планетах?

– Можете посещать, но не воплощаться, – Архимед усмехнулся. – Лучше это делать, конечно же, мысленно, в ментальном теле, но если занесет ступить на чужие камни обтянутым кожей, из мяса и костей, берегись каждого шага своего. Душа, выбравшая земной путь сама, не найдет свою планету, назначенная ей сфера притянет душу, сработает как проводник.

Я смотрю в глаза таящему в моем воображении Архимеду, стараясь удержать его образ, запомнить его движения, мимику, отпечатать в сознании слова его, но черты собеседника неумолимо растворяются в серой пелене пробуждения, и я кричу:

– Постой, самый главный вопрос. О чем ты, Архимед, сказал тогда: «Дай мне, где стать, и я переверну Землю?»

– Человек, наделенный светом Отца Небесного, собственным несовершенством и свободой Выбора повисает между небом и Землей, каждый в своей индивидуальной точке и за воплощение либо застывает в ней, либо возносится, либо падает.

Дай мне точку опоры, Господи, говорю я, полагая – определи место мое в жизни, и я переверну Землю, как сворачивает гору верующий, имея этой веры с ячменное зернышко. Это молитва, друг мой, о таком месте, где пребывает абсолютная любовь, и более ничего.

Встреча

Испытуй мя огнем и железом.

Я проказу приму как награду.

Мне стерпима любая аскеза,

Кроме жгущего истиной взгляда.

Неслучайный, по причине закономерности всего происходящего в Божественной Вселенной, ожидаемый, ибо предположение существования общей потребы есть часть творчества, и дорогой, поелику в пустыне и капля воды – величайшая ценность, читатель, имею к тебе один вопрос: «Хотелось бы тебе, уже обласканному автором, встретиться с Богом?»

Нет, не в том обыденном, человеческом смысле этого выражения, о котором ты наверняка (судя по лукавой улыбке) сразу же подумал:

Сарказма полны наши паруса,

А в трюме нет спасенья от насмешек.

А о реальном, ощутимом свидании в текущей твоей жизни. Но, если вдруг ты уже готов согласно и активно закивать головой, не боясь повредить шейные позвонки, давай сначала попытаемся представить этот сакральный акт, призвав в помощники воображение и выбрав посредником между Богом и человеком Ангела Хранителя.

Слышишь хлопанье крыльев за спиной, это он, быстрый, как стрела, пущенная сильной рукой валлийского лучника, и светлый, словно лик Господень на алтаре, озаренном солнечным лучом. Если есть под рукой швейная игла, достань ее и вытяни руку перед собой, нет лучшего места для насеста крылатому собеседнику, чем острое стальное жало. Итак, мизансцена готова – ты, он и свободное игольное ушко, сквозь которое придется протиснуться, чтобы встретиться с Богом.