скачать книгу бесплатно
Голос ненависти
Шая Воронкова
Кайрис никогда не думала, что возьмет в руки меч. Что убьет. Восемнадцатая весна должна была стать для нее лучшим из дней, но вместо этого стерла всю жизнь в мелкую труху. Но когда все разрушено, не остается ничего, кроме как отстраивать заново. Обрезать волосы, переодеться в мужчину, примкнуть к наемным убийцам и самой стать чудовищем, чтобы больше никогда их не бояться. Только вот путь воина никому не дается легко, и молодому волчонку придется тягаться не только с кроликами, но и с матерыми волками. Раньше Кайрис бы просто сдалась, но не теперь. Невозможно остановиться, когда тебе поет сталь, и это – голос ненависти.
Содержит нецензурную брань.
Шая Воронкова
Голос ненависти
Пролог
Проходят года, наши тени растут вместе с нами,
И мы становимся теми, кого ненавидели сами.
Неизвестный сказитель.
718 год, Посадник, 10
Он тащит ее, а она вырывается и кусает грязную ладонь. В нос ударяет запах земли и навоза, во рту горчит, будто полынь жевала. Когда он прижимает ее к шершавой стене трактира, царапая щеку деревом, и дышит перегаром в шею, голова запрокидывается, и Джелика видит звезды, похожие на осколки разбившегося зеркала: холодные и безразличные. Ветер щиплет кожу и голые плечи. Чужая рука грубо дергает за косу, наматывает вокруг ладони и тянет, будто строптивую кобылицу.
Как скоро ее хватятся?
Она кусает ладонь снова и снова, но с каждым разом слабее, словно ночное небо выпивает всю ее силу. Надо бежать, но ноги дрожат, и Джелика задыхается. Упрямо жмурится, лишь бы не слышать чужое бормотание, не чувствовать прикосновений. Сжимается, дергаясь в последний раз, и безвольно повисает, как тряпичная кукла. Вот вверх ползет подол юбки, вот слышится смешок – и, внезапно, резкий вскрик, прервавшийся на середине.
Коса, никем больше не удерживаемая, падает, а потом и вовсе сползает по плечам, и когда мягкие волоски щекочут шею, Джелику передергивает. Рухнув на колени, она стискивает плечи руками. Где-то рядом начинает выть собака.
– Ну все, тише. Этот ублюдок тебя больше не тронет.
Джелика оборачивается, тонко пищит, и собака замолкает. Только потом она понимает, что выла сама, а в тот миг просто долго смотрит на грузное тело, скрючившееся на земле. Высокая угловатая тень склоняется над ним, пиная носком сапога, но оно безвольно дергается от удара и опять замирает. Джелика поднимает глаза выше, прижимаясь спиной к стене. Небо над головой кажется слишком огромным и тяжелым.
В двух шагах от нее кто-то стоит. Сперва Джелика принимает силуэт за мужчину и шарахается – настолько грубое и жесткое лицо она видит. Но, несмотря на некрасивые черты, подобающие воину, перед ней стоит женщина. Она подходит ближе и протягивает Джелике узкую полоску стали.
– Отомсти. Убей его, – ее голос сильный и звонкий, как вьюга.
Но Джелика не слушает, только смотрит на изящную рукоять клинка. А потом отскакивает, будто чужая мозолистая рука держит за горло ядовитую змею.
– Нет, я так не могу! Я никогда не…
Женщина равнодушно пожимает плечами и, повернувшись к Джелике спиной, склоняется над землей. Раздается странный чавкающий звук, потом еще и еще. Когда она выпрямляется вновь, кинжала в ее руках больше нет, и Джелика рада, что из-за темноты не может разглядеть чужие ладони как следует.
– Я тоже так говорила.
Голубые глаза спокойны, но есть что-то жуткое, звериное в этом взгляде. Наверное, поэтому, когда женщина начинает рассказывать, Джелика верит каждому ее слову.
Глава 1. Праздник весны
695 год, Оттепельник, 1
Каждый раз, когда матушка слишком резко проводит по волосам гребешком, Кайрис мелко вздрагивает, но не смеет противиться. Пахнет свежим хлебом и чем-то, чего не передать словами: хоть до весны и остался еще один день, она уже чувствуется в воздухе. Кайрис опускает голову и пытается представить, как выглядит. Почти видит: выбеленная мукой кожа, угольные узоры на щеках и лбу, больше похожие на резкие росчерки, остающиеся на дереве после удара ножом. Матушка дергает ее за волосы.
– Не вертись, женщина должна быть терпеливой.
Кайрис послушно выпрямляется и больше не двигается. Сильнее всего хочется сбегать к озеру, наклониться и долго-долго смотреть на девушку, в которой так сложно узнать себя. Кайрис тянется рукой к шее, на которой висит вырезанная из светлого дерева птица, и осторожно поглаживает ее. Матушка велела никогда не снимать, иначе богиня разгневается. Пальцы то и дело кидаются проверять. Обычно она даже не вспоминает о птице, но сегодня – другой день.
Сегодня она празднует свою восемнадцатую весну. Сегодня вся деревня соберется, чтобы задобрить богиню после суровой зимы. Сегодня…
Матушка вплетает ей в косы чаячьи перья, которые старейшина привез специально для праздника из города. Когда последнее вплетено, матушка начинает оборачивать косы вокруг макушки. Кожу головы тянет – у матушки слишком жесткая рука. Матушка в последний раз поправляет косы и отступает на шаг.
Кайрис поднимается. Шелестит белоснежный подол платья, щекоча голые ноги. Поднимает вверх руки, и широкие длинные рукава хлопают как на ветру. Взмах, еще взмах. Сердце подпрыгивает от восторга: что бы ни было потом, сегодня она свободна. Матушка потуже затягивает на ее талии пояс, расшитый морскими волнами. Кайрис потирает пальцы – вспоминается, как они болели после ночи работы.
– Быстрых крыльев, – матушка оглядывает Кайрис и напутствует. – Не вздумай даже глядеть на парней. Женщина должна быть скромной.
– Попутного ветра, – отвечает Кайрис, не особо ее слушая.
Раздается стук, и в окно кто-то заглядывает – красавица-Велиса. Кайрис машет подружке и спешит к выходу, не в силах сдержать широкой улыбки. Матушка недовольно поджимает губы вместо прощания.
Дорожку до дома старейшины усеивают красные ягоды. Кайрис ступает прямо по ним босыми ногами, чувствуя, как их тонкая кожица лопается и в стороны брызжет соком. По бокам от дорожки – неровные ряды деревенских, от детей до стариков. В воздухе стоят крики, смех, нежная трель свистулек в виде птичек, с которыми носятся дети, перестукивание трещоток.
Пройдя половину дороги, Кайрис слышит, как запевают где-то за спиной. Песня гортанная, медленная и тягучая, будто покачивание морских волн. По крайней мере, так рассказывают путники. Кайрис представляет море, как огромное озеро. Она слышала даже, что солнце успеет пять раз опуститься и подняться, а ты так и не достигнешь другого берега, но верится в это слабо. Как столько воды удерживается вместе?
Становясь все громче и громче, голоса замолкают, когда Кайрис доходит до конца красной дорожки. Она делает еще пару шагов и останавливается перед широким круглым алтарем. Кладет на него ладони – дерево теплое от солнца – и опускается на колени. На гладкой поверхности вырезаны нужные слова, Кайрис чувствует их подушечками пальцев – глубокие выемки, изрезавшие алтарь. Но ей не нужно подсказок – она знает все наизусть.
– О, белокрылая Кай, обрати взгляд на детей своих, усмири моря, укроти ветра, уведи зиму…
Деревянные статуи пяти птиц, сыновей богини, будто внемлят ей со своих мест вокруг алтаря. Люди вокруг вторят эхом. Кайрис пытается разобрать голос матушки, но сбивается и перестает прислушиваться. Когда последнее слово слетает с губ, Кайрис открывает глаза. Вытаскивает перо из волос, царапая по щеке, и опускает его на алтарь. Стоит ей подняться, как мимо проносится ветер. Все ждут, и Кайрис чувствует тяжелые взгляды у себя на спине. Перо колышется, чуть сдвигаясь к краю, но все-таки замирает.
Люди разражаются радостными выкриками: эта весна будет теплой, а лето – щедрым. Богиня приняла дар. Кайрис оборачивается и каждому, кто подходит к ней, преподносит перо из своих кос, чтобы тот возложил его на алтарь. Некоторые обращаются с дарами и к священным птахам: кто просит у Ази богатства, кто молит Ари защитить от зла. Когда улыбающаяся Велиса протягивает руку, перьев остается совсем мало. Глядя, как она опускается на колени и едва заметно шевелит губами, произнося молитву, Кайрис понимает, что Велиса – последняя, а значит, до вечера Кайрис свободна.
Подруга не задерживается слишком долго – почти сразу вскакивает на ноги, хватает Кайрис и тянет за собой. Они проносятся мимо старого музыканта, дергающего струны кэллы, мимо парней, соревнующихся в стрельбе по треснувшему глиняному кувшину, и мимо стайки кур. Велиса тащит к дальнему концу деревни, сразу ясно, к кому – к ворожее.
Здесь, на окраине, только ее дом и стоит, совсем один. Темный и тяжелый домишко будто сбит из камня. Стены кажутся холодными, только пробивающиеся сквозь ступени одуванчики желтеют, как маленькие солнышки. Ворожея сидит на пороге. Вот уж кому на поклон не нужно – богиня и так не отвернется.
– Погадайте нам, дэр Крия, – просит Велиса, чуть кланяясь.
Ворожея кивает. Крия совсем не похожа на старуху, хотя при ней не только матушка росла, а и бабка тоже. Едва заметные морщины, тонкие нежные пальцы, как у благородной, и глаза дикой птицы, серые-серые. Говорят, все ворожеи такие: молчаливые, прозорливые и сильные. Чтобы играть с огнем, нужна очень грубая кожа. А чтобы им управлять…
Крия встает, и костяные браслеты на ее руках позвякивают. Она уходит в дом и возвращается с грубой каменной чашей, наполненной водой до краев. И как эти тонкие руки могут ее удержать? На удивление не расплескивая ни капли, ворожея снова садится на порог и водружает чашу себе на колени. Велиса нетерпеливо топчется на месте.
– Подходи, Чайка, будешь первой, – манит Крия.
Кайрис, понадеявшаяся, что Велиса побыстрее наиграется и можно будет уйти, недоверчиво клонит голову набок, но все же подходит. Видеть будущее в воде чудно, но ворожеи говорят с ветром и читают по звериным шагам, как по книге. В этой силе не принято сомневаться. Кайрис вздыхает. По воде проходит легкая рябь, но тут же исчезает. Слушаясь наставлений ворожеи, Кайрис зачерпывает горсть влажной земли. Немного колеблется, а потом резко бросает в чашу.
Вода брызжет в стороны, усеивая руки мелкими каплями, и мутнеет. В центре вспыхивает темное пятно и расползается, пока не окрашивает воду полностью. Кайрис смотрит, как очарованная. Крия склоняется над чашей, ее жесткие волосы закрывают лицо, кончики намокают, касаясь воды. Ворожея молчит, только губы подрагивают. Тишина затягивается, и страх холодит Кайрис спину. Крия зачерпывает воду, и по ее ладони стекают грязные струи.
– Я умру? – невольно шепчет Кайрис.
– Нет, – Крия поднимается на ноги и выплескивает воду. – Твоей смерти я не вижу.
– Это же хорошо? – говорит Велиса, беззаботно улыбаясь, но тут же замолкает под взглядом ворожеи.
– Не стоит волноваться, Кайрис, – говорит Крия мягко, будто успокаивая. – А теперь иди. И ты иди, Велиса-лиса. Не гадается мне сегодня.
Только и остается, что послушаться и выкинуть странное предсказание из головы вместе с поселившимся на затылке холодком. Солнце поднимается на середину неба, и все начинают готовиться к главной части праздника. Расчищают землю и собирают хворост для «чайкиного» костра, благословляют пищу у алтаря. Чаще всего это птичий хлеб – плоские лепешки с узорами перьев. Молодые девушки приносят первоцветы – для мешочков на удачу. Кайрис тоже сделает такой следующей весной и зашьет в подол зимней юбки.
Велиса уходит вместе с остальными девушками – гадать по венкам. Кайрис с легкой тоской смотрит им вслед, но сегодня ее место тут. Пара мужчин покрепче начинает складывать на расчищенной площадке хворост небольшими кучками, чтобы образовать круг. Работа тянется медленно, и Кайрис устало опирается об алтарь, все еще теплый от солнца. Как-то разом накатывает странная сонливость. Голову обволакивает туманом, она тяжелеет, и веки сами собой опускаются. Кайрис закрывает глаза вроде бы всего на миг, тут же открывая от чьих-то осторожных потряхиваний.
– Что ты видела? – спрашивает старейшина.
Мужчина стоит, внимательно вглядываясь в лицо слезящимися глазами, и Кайрис понимает, что успела заснуть. Она растерянно моргает. Солнце успело скрыться, не видно даже золотистой полоски на горизонте. Все уже тут, встали незамкнутым кольцом вокруг алтаря, только ее и ждут.
– Что ты видела? – настойчиво повторяет старейшина.
Мысли ворочаются в голове медленно, как лопасти старой мельницы, но до нее доходит, что он говорит про поверье. Мол, когда Чайка стоит у алтаря, ожидая вечера, с ней обязательно заговорит богиня. И как теперь объяснить, что просто от усталости сморило?
– Я… видела мешки, полные зерна, – находится Кайрис.
Старейшина довольно крякает и отходит. От вранья как-то не по себе, но иначе он решил бы, что Кайрис – плохая Чайка. Внутри едва заметно колет обидой: почему богиня действительно не заговорила? Прошлая Чайка много рассказала. Тоже врала? Тем временем сложенные кучкой ветви начинают поджигать. Дым взвивается вверх сизой лентой. На сердце как-то тяжело, но Кайрис уговаривает себя успокоиться. Надевает черную деревянную маску с грубым изгибом клюва, берет в руки протянутый букет.
От дыма начинает кружиться голова, и недавние страхи и переживания отступают. Кайрис уверенно расправляет плечи, окидывая взглядом толпу, похожую на единое существо, – и выходит из круга. Осталось обойти всю деревню, вернуться и, наконец, станцевать. Проходя мимо пустых домов, Кайрис вспоминает движения, украдкой повторяя их на ходу. Букет с первоцветами невольно выписывает в воздухе плавные линии, следуя за рукой. Оказавшись на краю деревни, она поворачивается, и сердце замирает от восхищения. Кажется, будто сейчас весь мир принадлежит ей одной.
По пальцам течет сок, источаемый стеблями. Кайрис начинает делать круг по краю деревни, считая шаги – просто чтобы немного успокоить рвущийся наружу восторг. Небо такое огромное – взглядом не охватить. Звезды поблескивают, будто огни костров. Она так засматривается, что даже не замечает, как доходит до места, от которого начала свой путь. Вокруг уже совсем темно –кажется, недавно было отлично все видно, а теперь едва можно различить свои ноги.
Кайрис делает глубокий вдох и свободной рукой тянется к завязкам, чтобы стащить маску с головы. Когда она уже почти распутывает узел, что-то стискивает запястье, и резкий рывок сшибает с ног.
Букет первоцветов падает на землю, брызгая в стороны синими лепестками.
Глава 2. Опасная ложь
695 год, Оттепельник, 8
Шаг – и она оказывается в объятиях лесного озера.
Вода обжигает плечи, спину, стекает по груди, и… неожиданно стынет, будто Кайрис смогла ее потушить. От холода собственное дыхание замирает в горле. Пальцы вздрагивают, и она самыми кончиками касается губ. Вода еще слишком холодная – на нее богиня обратит свой взгляд в последнюю очередь. Но, быть может, если искупаться в ней, удастся серьезно заболеть? И если Кайрис не выздоровеет, в этом не будет ее вины. Черные мысли заполняют голову, и она трясет ею, отчего мелкие брызги расходятся в стороны веером. Но как бы Кайрис ни пыталась не думать, не удается избавиться от малодушного «так было бы лучше».
Кайрис стоит, поглаживая пятнышки-синяки, усыпавшие руки, кольцами обхватившие запястье, и не знает, какие из них оставил отец, а какие – этот. Вздрагивает. Может, эти, продолговатые – когда заламывал руки? Или кляксу чуть выше локтя – билась, как бабочка в стакане, пытаясь вырваться. Или эти? Кайрис впивается в кожу ногтями, оставляя красные полосы. На ранах бусинками проступает кровь. Кажется, что иначе не вытравить эту грязь, которая не смывается водой, не стереть следы чужих прикосновений. Решимость, на мгновение вспыхнувшая внутри, пропадает, и Кайрис опускает руки. Холодная вода щиплет кожу.
Воспоминания встают перед глазами сами собой, сколько бы она их ни гнала.
Вот качается и ухает вниз ночное небо, вот смазывается сияние звезд, плывет оранжевыми пятнами. Дергаются, будто руки сломанной куклы, тени, и чужая, слишком широкая, заслоняет собой все остальное. Кайрис помнит, что замечает эту тень прежде, чем мужские руки хватают ее за запястье, выворачивая кисть, и волочат по влажной земле.
В конюшне стоит запах сена, лошадей и почему-то горячего молока. Слышно тяжело вздыхающего коня за стеной, топот чужих сапог и глухие хлопки ударяющихся о бок ножен. Сперва Кайрис даже не сопротивляется, позволяя бросить себя на стог сена в углу. До последнего хочет верить, что это все – глупая шутка, и даже убеждает себя в этом до тех пор, пока маска не слетает, с шелестом падая на землю. Когда вокруг воцаряется душный полумрак, Кайрис будто просыпается, широко распахивая глаза, и начинает молотить по чужой спине кулаками.
– Пусти!
Получается сдавленно – от страха в горле встает ком, и голос ей не подчиняется. Незнакомец наваливается сверху, зажимая грязной ладонью рот. От него пахнет дорожной пылью и потом –как от путника. Крик превращается в невнятное мычание, и легкие горят от недостатка воздуха.
– Заткнись.
Мысли стучат в висках в такт бешено бьющегося сердца. Если только она успеет выбежать и громко позовет на помощь… Откуда-то издали доносится музыка и ритмичные постукивания, и осознание впивается в разум холодными иглами. Никто не услышит. Не во время праздника. Кайрис пытается отпихнуть чужака, но только путается в складках платья. От собственной беспомощности становится дурно. Незнакомец тявкающе смеется, наблюдая за ее потугами. Кайрис с трудом освобождает голову и выкрикивает единственное, что, как ей кажется, может его остановить:
– Если тронешь меня, богиня…
Чужак резко начинает хохотать, почти по-звериному задирая голову, и его кадык дергается в слабом свете.
– Не скули, – цедит он, задирая подол юбки. – Я верую в Магнеса и никаких ощипанных куриц не боюсь.
Раздается звон ударившейся о землю пряжки, и мир раскалывается надвое.
Даже сейчас Кайрис помнит каждое слово – так крепко они врезаются в память. Наверное, потому что именно в это мгновение огонек надежды, качнувшись, окончательно гаснет. Другой бог, чужой, он не поможет. И тогда Кайрис цепенеет, будто теряет контроль над своим телом, перестает быть его хозяйкой. В уголках глаз набухают слезы и катятся по щекам. Кажется, она молится, просит спасти ее, защитить – остальные воспоминания перепутаны, как клубок ниток, и Кайрис не может в них разобраться. Все смешалось – боль, липкие щупальца ужаса, ворочающиеся в низу живота, чужие прикосновения, тошнота, слова молитвы, тяжесть чужого тела. Этого одновременно слишком мало – и слишком много.
Где-то в кронах деревьев вскрикивает птица, и Кайрис вздрагивает. Звук больше похож на плач, и он почти сразу затихает – не определить, откуда прозвучал. Она все еще стоит посреди озера, окоченевшая от ледяной воды. Пальцы еле шевелятся. Воспоминания медленно блекнут, уступая место холоду, но Кайрис знает, что это ненадолго. Опустив голову, она бредет в сторону берега.
Ей так и не удается вспомнить, как в ту ночь она шла обратно.
После щелчка расстегиваемого ремня все воспоминания идут обрывками: вот жар и тяжесть, вот мокрые щеки и горячий лоб. Она бредет по деревне, и собственные руки и ноги кажутся чугунными. Живот будто раздирает дикая кошка, но боль как чужая, и Кайрис молчит. Ноги сами ведут ее мимо черных провалов окон. Кайрис продолжает идти только потому, что не может остановится.
Скоро темнота чуть светлеет, и становится слышно, как трещит огонь, выплясывая на толстых поленьях, как хлопают в ладоши и ударяют по струнам. Люди и всполохи костров сливаются в сплошное кольцо. Кайрис делает шаг за шагом, и каждый – будто маленькая смерть. Пламя разрастается, алые языки переплетаются с голубоватой дымкой, и люди хлопают все быстрее и громче.
Огонь будто змея, танцующая под дудку.
Танец… какая-то мысль проскальзывает в голове, и лавина боли тут же обрушивается на тело. Нет. Кайрис обнимает себя руками, будто укрывается в невидимом коконе. Хлопки убыстряются, сливаясь в сплошной гул. Сделав последний шаг, она выходит в круг и внезапно останавливается. Оранжевый свет и жар костров обволакивает, и Кайрис будто видит себя со стороны. Она стоит в самом центре. Растрепанные и спутанные волосы с торчащей из них соломой падают на голые плечи, расползающаяся ткань обнажает кожу, а на ветру качаются рукава, похожие на ободранные птичьи крылья.
Вокруг разом становится тихо, и это оглушает. Все вокруг смотрят на нее, не спуская глаз, и кажется, что презрение и гнев навсегда застывают на их лицах.
Поэтому, возвращаясь из леса, Кайрис старается ни с кем не пересечься. Богиня будто смеется над ней – в самих дверях Кайрис сталкивается с матушкой. Та тут же обругивает, называя «ленивой бездельницей», и протягивает пустое ведро, морщась, когда Кайрис тянется к нему и рукава задираются, обнажая синяки на запястьях. Кайрис сжимается под ее взглядом – вдруг ударит, как в ту ночь, когда кричала про позор, а отец таскал за косы. Но матушка только отворачивается, хмуря брови. Кайрис хватает ведро и идет к колодцу.
Воздух теплый и пахнет весной, но Кайрис кутается в длинный шерстяной платок, и он колет ей плечи. Она идет и смотрит только себе под ноги, вздрагивая каждый раз, когда слышит голоса и смех за спиной. Мимо проносятся дети, поднимая облака пыли, и Кайрис невольно закашливается. Она ускоряет шаг, жалея, что не может передвигаться бегом: в прошлый раз, когда так делала, запнулась и разодрала коленку. На боль плевать, но криков дома было…
Уже подходя к колодцу, Кайрис натыкается на чью-то спину. Мужской голос поминает Зилая, и она каменеет, роняя ведро. Чужое лицо расплывается перед глазами, а течение времени на мгновение замедляется, чтобы тут же возобновить бег. Паренек-крепыш, в чью спину Кайрис врезалась, бросает на нее мимолетный взгляд и, сплюнув, уходит. Ткань липнет к взмокшей спине. Это не тот. Конечно, не тот. Показалось. Кайрис прислоняется к колодцу, и поднимающаяся с его дна прохлада едва ли может остудить горячую кожу. Сбившаяся у колодца кучка молодых девушек ее будто не замечает.
– Да пустоголовая. Так маменька говорит. Хорошо, что наш дом не рядом рядом, – тараторит курносая.
– Погодь хвастать. Не твой ли миленький живет всего в паре шагов от нее? Будешь постоянно слушать этот жуткий вой, – посмеивается в ответ ее подружка.
– Да ну тебя!
Девушки заливаются смехом, обмениваясь шутливыми тычками. Кайрис вздрагивает, но отводит глаза в сторону. С нее хватит. Нащупав ведро, она медленно поднимает его, придерживая платок другой рукой.
– А ты почему молчишь, Велиса? Небось, защищать ее будешь?
– Да нет, с чего бы? – раздается знакомый голос. – Не после того, как она на празднике загуляла. Наверняка с пьяницей каким, нормальный парень не позарился бы.
Ведро выскальзывает, и слышно, как оно плюхается на дно колодца, порождая гулкое эхо. Не замечая этого, Кайрис оборачивается, да так резко, что коса хлещет по щеке. Велиса стоит рядом с двумя другими девушками, раскрасневшимися от смеха, и улыбается. Их взгляды пересекаются, и Кайрис не видит в чужом ничего, кроме равнодушия. Велиса смотрит на нее с превосходством.
– Это неправда! – выпаливает Кайрис, будто пытаясь оправдаться.
Велиса только отворачивается, вздергивая подбородок. Курносая наклоняется и шепчет ей что-то на ухо, отчего обе девушки хихикают, поглядывая на Кайрис. Глаза начинает щипать, и она бросается прочь, забывая про ведро.
