скачать книгу бесплатно
– Спать будешь тут, я постелю тебе и дам, чем укрыться, – говорит Крия, и ее птичьи глаза на миг прикрываются. – Твои обязанности обговорим позже. Жди меня здесь, я скоро вернусь.
И уходит, оставляя Кайрис в замешательстве. Сколько же ей лет, этой Крие? Голос не дрожит и совсем не похож на старческий, спина прямая, поступь уверенная, а морщины скорее напоминают паутинки-трещинки на застывшей поверхности лужи. Еще немного побродив, но не найдя ничего интересного, Кайрис возвращается в выделенную ей комнату и опускается на покачнувшийся табурет, устремляя взгляд в окно. Может быть, матушка пройдет мимо? Хотя, зачем ей?
«Обнажать меня без боя – какой позор».
Кайрис вздрагивает. Послышалось? Странный лязгающий голос прозвучал совсем рядом, будто над ухом, но слова разобрать удается с трудом – будто прислушиваешься к человеку, находящемуся слишком далеко. Наверное, ветер принес отголосок чужой беседы. Кайрис вздыхает, теребя платье – в доме ворожеи совершенно неуютно. Голые стены, полупустая кухня, громоздкие вещи. Начинает казаться, что Крия вообще не живет здесь, а только приходит посидеть на ступенях и погреться в свете солнца. Если бы не такая чистота, Кайрис бы легко в это поверила.
«…как далеко… прекрасные и веселые времена…»
В этот раз голос звучит чуть громче, но обрывками, будто кто-то говорит сквозь подушку. Кайрис чуть не подскакивает на месте и начинает вертеть головой. Ее сердце начинает больно биться о ребра от страха. Да нет, вокруг слишком тихо. Если бы чужак вошел в дом, было бы слышно. Может, кто-то стоит под окном? От порыва ветра кожа рук покрывается мурашками, и Кайрис поднимается на ноги – давно пора закрыть ставни. Прежде чем сделать это, она с опаской выглядывает наружу, но замечает только чьего-то петуха, методично расклевывающего землю.
– Кыш! – Кайрис машет в его сторону рукой. – Пшел отсюда!
Забредет еще в лес, ищи потом. Петух, заклокотав, пару раз хлопает крыльями, но устремляется обратно в деревню. Потянув за выемку, Кайрис плотно прикрывает ставни, оставляя только маленькую щелочку, и успокаивается.
«Давно я не пробовал теплой крови – все горький сок травы».
В этот раз голос звучит так отчетливо, будто говорящий стоит за ее спиной. Кайрис оборачивается на ослабевших ногах. Пусто. Что за бред?! Не может же вор так шуметь в чужом доме, да и не полезет он к ворожее, поостережется. Разве что мальчишка какой. Проспорил друзьям и теперь дурачится. Кайрис делает глубокий вдох и начинает красться к спальне. Надо прогнать его, иначе ворожея решит, что это Кайрис рылась в ее вещах. Не хватало, чтобы ее звали еще и воровкой.
Дощатый пол скрипит и будто стонет от каждого шага. Когда Кайрис только пришла, это не отвлекало, но теперь каждый шаг кажется слишком громким. Шумное дыхание прорывается сквозь сомкнутые зубы. Кайрис старается ступать, не касаясь пола пятками и зажимая рот ладонью. Чем ближе она подходит к двери, тем сильнее сомневается, что поступает правильно. Может быть, все-таки послышалось? Кайрис пару мгновений стоит, решаясь дернуть за ручку и глубоко дыша. Наконец, она одним рывком распахивает дверь, чтоб не дать себе передумать, и видит…
…никого. Крепко сбитая кровать из светлого дерева, белые занавеси, на которых вышиты странные знаки, сундук, окованный потемневшим железом. И ничего больше. Даже каменной гадальной чаши и трав не видно. Кайрис хмурится и уже собирается уйти, пока Крия не вернулась и не застала ее здесь, как слышит голос опять. Очень громко и одновременно как-то размыто, будто пытается разобрать речь чужеземца.
«Как же я скучаю по свисту ветра и влажным брызгам в воздухе.»
Здесь! Кайрис залетает внутрь и испуганно оглядывается, готовая сорваться с места в любой момент. Она напряженно сжимает кулаки, вертясь во все стороны, но от быстрых движений мир смазывается и разглядеть ничего толком не удается. Не остается ничего другого, кроме как остановиться и отдышаться. Кайрис замирает, напряженно вслушиваясь в тишину. Неужели богиня все-таки наказала ее безумием?
Пока Кайрис пытается прийти в себя, взгляд сам собой начинает бродить по комнате. Что-то не дает просто уйти и оставить все, как есть. Тогда-то она и замечает нож, лежащий на кровати. Кайрис подходит ближе, чтобы получше рассмотреть, и понимает, что это скорее серп – плавный изгиб, тонкое матовое лезвие и резная рукоять. Кайрис никогда не была знатоком, но выглядит нож дорогим. Зачем он Крие? Таким траву для лекарств срезать – то же самое, что запрягать в плуг породистого жеребца.
«Чужая жизнь… на острие…»
Кайрис широко распахивает глаза. Она вдруг понимает. Этот голос сильный, острый и в то же время какой-то лязгающий. Он чем-то похож на голос Крии, но намного более приземленный, что ли, не успевший лишиться страсти. А еще он будто зазывает. Серп не блестит, хотя свет солнца падает на него, разливаясь по кровати. Догадка, мелькнувшая в сознании, звучит абсурдно. Так ведь не бывает?
Кайрис охватывает странное волнение, и ее пальцы начинают подрагивать. Прижав их к груди, она склоняется над серпом, пытаясь получше его рассмотреть. Все-таки он слишком красивый – не похож на те, которыми срезают сено. Кайрис склоняется ниже, и дыхание замирает на губах. Интересно, насколько удобна эта рукоять? А какая она на ощупь? Гладкая, как змеиная кожа, или шершавая, как дерево? Пальцы будто сами собой устремляются вперед, с трудом преодолевая воздух. Желание схватить ими серп.
«Сердце… разрывающееся на части…»
Все тише и тише. Кайрис кусает губы, наклоняясь еще сильнее, но голос гаснет, словно свеча на ветру. И это отзывается таким сильным сожалением и жаждой в груди, что весь остальной мир отступает на задний план. Остается только голос и желание. Ну же, еще чуть-чуть! Кайрис выбрасывает руки вперед, чтобы сжать их на рукояти и этим касанием продлить льющиеся, будто песня, слова.
– Стой!
Кто-то хватает ее за запястье и дергает назад. Кайрис вскрикивает и только потом оглядывается, чтобы натолкнуться на хмурящуюся Крию. Моргает – раз, другой, будто только очнулась, – и с непониманием смотрит на свою руку, застывшую в воздухе. Что произошло? Но в голове только звенящая пустота и отголоски затихающего эха чужого голоса.
– Что ты здесь делаешь?
Крия отпускает ее и берет серп в руки, придирчиво пробегаясь по нему глазами. Потом чуть кивает и слаженным движением убирает его в ножны, которые успела достать так быстро, что Кайрис не заметила, откуда. Кайрис сглатывает, но не может выдавить ни слова. Она и сама не может объяснить, зачем сунулась в чужую спальню. Крия задумчиво взвешивает ножны в руке и вешает их на крючок.
– Запомни, девочка, в этом доме есть одно нерушимое правило: никогда ничего не трогай без моего разрешения. Даже не заходи сюда, – говорит она строго, – если хочешь остаться с тем же количеством конечностей.
Глаза Крии сужаются, и морщины на лбу становятся глубже и заметнее, чем обычно. Этот холодный гнев такой же сильный и неотвратимый, как дикая стихия. Кайрис кивает, чувствуя, как по спине бегут мурашки. После того, что произошло, ей и самой не хочется сюда соваться.
695 год, Земляничник, 11
Крия гоняет ее строже, чем командир в армии. Ругает за не туда поставленные тарелки, за плохую готовку, за то, что картошку кинула после моркови, а не наоборот, за грязные пятна на платье и за то, что Кайрис шугается других людей, будто дикая кошка. Теперь Кайрис скучает по тихой жизни с матушкой, которой достаточно было не попадаться на глаза. С Крией такой номер не проходит: она находит Кайрис везде, где бы та не пряталась, будто действительно спрашивает у жуков или травы. Одно хорошо: за день Кайрис так выматывается, что она падает и тут же засыпает, успевая урвать себе немного сна прежде, чем разум захватят кошмары.
Стоит сомкнуть глаза – и Кайрис опять возвращается в ночь своей восемнадцатой весны. Жаркая темнота, мечущиеся тени и ощущения, засасывающие все глубже в болото, заставляют раз за разом продираться сквозь липкую паутину сна и просыпаться с криком, разбитой и раздавленной, чтобы на следующую ночь все начиналось сначала. Вконец вымотавшись, Кайрис решается стащить что-то из запасов Крии. Та понемногу учит ее определять травы, поэтому с определением сложностей быть не должно. Пару раз Кайрис это спасает, пока она не попадается.
Крия ловит ее, когда Кайрис пытается проскользнуть в маленькую кладовую – три шага вперед и один в сторону, – где хранятся цветы, травы, крысиные хвосты и волчьи когти, порошки из костей, ягоды, пепел и мох. Просто хватает за юбку и качает головой.
– А я-то думаю, куда травы пропадают. Они стоят больше, чем вся эта деревня, девочка. Не стоило пускать тебя в кладовую.
Кайрис вырывается и скрещивает руки на груди. Крия еще немного ждет ответа, но в итоге просто вздыхает и, оглядев ее цепким взглядом, говорит:
– Раз уж ты тут, сходи-ка и отнеси Мойре ее настойку от кашля.
Крия заскакивает в кладовую, и из-за двери вырывается резкий пряный воздух, от которого начинает зудеть в носу. Кайрис морщится. Она уже почти привыкла, хотя все еще закрывает нос рукавом, прежде чем зайти внутрь. Пошелестев свертками, Крия выныривает и протягивает глиняную посудину с пробкой в тонком горлышке. Пристально глядит прямо в глаза, заставляя поежиться.
– Скажи Мойре, пусть перельет, а эту мне принесешь. Только смотри – не забудь. И чтоб не задерживалась – туда и обратно, не вздумай по всей деревне скакать.
Скажет еще, да будь воля Кайрис, она бы совсем из дома не выходила, но выбора нет. Взяв настойку, она спешит уйти прежде, чем ворожея вспомнит еще о каких-то наставлениях. Зачем Крия вообще взяла ее к себе, если постоянно всем недовольна?
Дом Мойры находится почти на другом конце деревни, поэтому Кайрис идет тенью, прячась у заборов или за телегами. Меньше всего ей хочется с кем-то пересечься: и так от чужих взглядов хоть вся в платок замотайся, все равно – будто голая. Кайрис так напряженно выбирает дорогу, что не замечает, как ослабляет хватку, и бутыль с настойкой катится по земле, чудом не раскалываясь.
Кайрис ойкает и бросается за ней, стараясь поймать, но не успевает – бутыль закатывается в старый прохудившийся сарай. Одно хорошо: ничейный, только кошки то и дело забираются вовнутрь и гоняют крыс. По двору носятся мальчишки, поднимая облака пыли и показывая на нее пальцами. Кайрис стискивает кулаки и, придержавшись за косяк, проходит внутрь. Свет попадает в сарай неровными пятнами, поэтому она почти сразу спотыкается о деревянный обломок. Кое-как устояв, Кайрис начинает шарить глазами в поисках бутыли, но ту будто корова языком слизала. Приходится опуститься на колени – Крия голову оторвет, если она потеряет настойку. Да где же она? Руки становятся серыми от слоя пыли и грязи. Кайрис чихает, когда пытается откинуть волосы с лица, и в этот миг дверь с громким грохотом захлопывается.
Глава 4. Тошнота
695 год, Земляничник, 11
Она ведь не могла сама захлопнуться?
Кайрис вскакивает на ноги и приникает к двери. За ней слышится какая-то возня и перешептывание детских голосов. Паршивцы! Кайрис размахивается и пихает дверь плечом, вгоняя в кожу парочку заноз. От удара обветшавшая стена дрожит, и дверь дергается из стороны в сторону. Шум снаружи становится громче, и удается различить гаденький смех.
– Эй! Откройте!
Кайрис наваливается на дверь всем телом, почти повисая на ручке, но она так и не поддается, только скрипит, будто расстроенный инструмент. Как же они ее закрыли? Ни замка, ни щеколды-то нет. Кайрис поджимает губы, представляя, как ей попадет от Крии за потерянную настойку и за долгое отсутствие. Да что ж за день-то такой!
Внезапно щеки опаляет жаром, и, захваченная яростью, Кайрис принимается молотить по двери ладонями, не чувствуя боли. Все страхи, обиды, жестокие слова наслаиваются одно на другое, заставляя вкладывать все больше и больше силы, пока Кайрис не выдыхается. Кажется, ее бешенство распугивает мальчишек – смех прерывается, и Кайрис, прислонившаяся к двери разгоряченным лбом, слышит удаляющийся топот и какие-то бессвязные выкрики, пока все не затихает.
– Сученыши, – бормочет она и тут же зажимает ладонью рот, пугаясь собственных слов.
Матушка была бы недовольна… Кайрис опускается на корточки, обхватывая голову руками. Зачем она продолжает об этом волноваться – не иначе как по привычке. Лучше бы поискать эту посудину с настойкой от кашля для Мойры. Ладно матушка – недовольство Крии сулит намного больше неприятностей. Кайрис вздыхает и опять опускается на колени, вымазывая юбку в грязи. Куда настойка могла подеваться? Не исчезла же, в самом деле.
Руки запоздало начинает покалывать, поэтому поиск идет небыстро. И Кайрис так им занята, что не замечает, как дверь отворяется и хлопает, прикладываясь о стену. Оборачивается только когда солнечный свет ударяет в спину, захлестывая желтым руки. Внутрь, чуть склонив голову, заглядывает Алесий, сынок сапожника. Легкие как пух одуванчика волосы опадают ему на глаза.
– Выходи, – зовет он, посматривая на Кайрис.
Она вздрагивает, невольно выставляя перед собой руки в защитном жесте.
– Не подходи ко мне! – выпаливает она.
Алесий моргает и успокаивающе улыбается, делая шаг вперед.
– Я не трону тебя, не переживай, – говорит он, но большие глаза как-то странно, будто алчно блестят.
Кайрис скачет взглядом по его напряженно изогнутым губам, по лицу, по протянутой руке. Алесий ее младше, однако он хоть и маленький, но мужчина. А значит – опасный. Кайрис рвано вздыхает, пытаясь успокоиться, когда парень легко наклоняется, будто собираясь схватить ее своей широкой ладонью. Кайрис мигом оказывается на ногах и, пихнув Алесия в бок, выскакивает за дверь. Парень так и остается стоять, пока Кайрис быстрым шагом идет по деревне, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Уж лучше пусть Крия оторвет ей голову и сделает из нее чучело, чем оставаться рядом с распускающим руки Алесием. Хотя скорее уж Крия ее на снадобье пустит.
695 год, Земляничник, 15
Кожа горит огнем. Кто-то хватает ее за руки, таща сквозь густую темноту, и прикосновения обжигают. Кайрис ворочается в пространстве, пытаясь вырваться, но тело ее не слушается, а чужая фигура сбивает с ног, и они падают на землю, продолжая возиться уже там. Вокруг ничего не видно, а над ухом виснет чужое тяжелое дыхание. Кайрис уворачивается – ее сил хватает только на то, чтоб выгнуться, как готовый сломаться ивовый прут, уходя от прикосновений. Чужая фигура давит на грудь, и, когда это становится нестерпимо, Кайрис широко распахивает глаза, дергаясь вперед, и ее рот искривляется, чтобы застыть на выдохе.
В глаза брызжет яркий свет. Сперва Кайрис кажется, будто она ослепла. Зажмурившись и стерев выступившие на лбу капли тыльной стороной ладони, она вытирает рот. Спина вся взмокла. Привыкнув к свету, Кайрис понимает, что сейчас раннее утро. Меж запертых ставен просачивается золотистая полоса, падая аккурат на ее лицо. Кайрис все еще дышит часто-часто и глубоко, грудь ее дрожит, как у загнанной лошади. Заснуть больше не выйдет. Она порывисто встает на ноги и подходит к окну. Распахивает ставни. Пару минут она стоит, высовывая голову, чувствуя, как ветер холодит взмокшую кожу, а потом неохотно идет к столу.
Крия, как и всегда, оставила там деревянную кружку, над которой поднимается едва заметный пар, источая сладковатый запах. Все-таки в чем-то ворожеей быть хорошо – коровы нет, а молоко ей все равно носят. Кайрис берет кружку в руки, чувствуя слабое тепло – молоко еще не успело остыть. Она осторожно, чтобы не расплескать, подносит ее к губам.
С низа живота вдруг поднимается тошнотворная волна, прошибая до слез. Кружка выпадает из рук Кайрис, но та только зажимает рукой рот и сглатывает подступившую горечь. Кружка с грохотом закатывается под стол и останавливается, а молоко растекается неровной белой лужей. Кайрис сглатывает, растерянно глядя себе под ноги, и ее медленно охватывает осознание. Когда в последний раз у нее была «женская хворь»? А когда должна была быть? И этот едва намечающийся животик – он потому, что Кайрис поправилась, или…
Мысли все сильнее мрачнеют с каждым мгновением, будто небо, на которое набегают грозовые тучи, закрывая собой все.
Первые пару дней она уговаривает себя, что это просто совпадение. Просто не желает верить, но мысли просачиваются тонкими щупальцами, незаметно укореняясь в сознании. На третий день сила воли, удерживающая сомнения, дает трещину. Кайрис начинает мутить от одного лишь запаха любой еды – молока, сыра, супа. Намного сильнее, чем поначалу. Весь день давясь сухими лепешками, она доходит до того, чтобы хотя бы обдумать мысль о просьбе помощи у Крии. В то мгновение Кайрис как раз катает эту идею так и эдак, перебирая горох, когда ворожея возвращается, и не одна.
Следом за Крией, придерживая сползающую косынку, входит девица. Кайрис узнает Давию. Гостья взволнованно мнет край темной юбки. Крия кивает Кайрис и машет рукой – выгоняет, значит. Кайрис поднимается, но задерживается, разглядывая лицо Давии. Не то чтобы оно было каким-то особенным, но… У Давии есть все, что она потеряла. Дом. Семья. Красота. Даже муж. Кайрис украдкой сжимает кулаки, и перед ее глазами вдруг мелькает картинка: рука, впечатавшаяся в румяное женское лицо. Кайрис вздрагивает и, мотнув головой, выходит вон.
В коридоре она прижимается к холодной стене спиной, растерянно глядя на подрагивающие руки. Что это было только что? Видение меркнет, и ему на смену приходит усталость. Взгляд сам собой утыкается в дверь кухни. Поколебавшись пару минут, Кайрис так и не может перебороть любопытства. Она опускается на колени, стараясь не шуметь, и заглядывает в щель – похоже, Крия прикрыла дверь не очень плотно.
Часть разговора она успела пропустить – Крия показывает Давии глиняную посудину, похожую на кружку без ручки, и говорит:
– Опорожнись сюда и добавь каплю сока ластоцвета. Если станет красным, значит, ты носишь дитя.
Давия не спешит брать предложенное.
– Это точно сработает?
– Давай решай быстрее, у меня еще много дел, – Крия говорит таким безразличным голосом, что не понятно, волнуют ли ее эти дела хоть самую малость.
Но Давия быстро хватает посудину и направляется к двери. Кайрис отпрыгивает, как ошпаренная, и заскакивает за угол, чтобы быстрым шагом пройти во двор. Сердце грохочет в ушах, не желая успокаиваться после такого открытия. Неужели – так просто? Тогда и с Крией общаться не придется – надо только найти листья ластоцвета.
На плечо ложится мягкая ладонь. Кайрис вздрагивает и оборачивается. Крия глядит своими пронзительными глазами, и от проницательности в них становится не по себе. Неужели догадалась? Да нет, откуда бы?
– Ты что-то хотела?
Кайрис делает шаг, чтобы ладонь соскользнула с плеча, а потом медленно качает головой.
– Нет.
Ластоцвет – довольно часто встречающаяся в лесу трава, поэтому в кладовую лезть не приходится. Кайрис разглядывает разделенные натрое листочки, похожие на ласточкины лапки. Она бы не рискнула искать их сама, если б Крия не показала ей до этого целую полянку ластоцвета – он на многие зелья идет. И сейчас, пока ворожеи нет, Кайрис быстренько выжимает листки над глиняной чашей. Сок – прозрачный и липкий – течет по пальцам. Попала ли хоть капля – не видно, поэтому Кайрис на всякий случай как следует трет листки подушечками пальцев. Закончив, она подставляет чашу солнечным лучам и задерживает дыхание.
Цвет не изменится. Он просто не может. Он не изменится, и все будет хорошо. Слова, как молитва, слетают с губ, пока Кайрис считает до пятнадцати, непрерывно глядя в чашу. Сперва ничего не происходит, и Кайрис успевает выдохнуть, когда замечает странные бурые капельки, расплывающиеся по ровной глади. Она приглядывается. В мутной желтой жидкости прорастают прожилки, расходятся вширь и вдруг словно вспыхивают. Кайрис держит в руках чашу, будто полную крови – светлой, разбавленной водой, но крови. И лучше бы это правда была кровь.
Сознание словно пропадает, и в голове остается только звенящая пустота. Кайрис медленно, одеревеневшей рукой, ставит чашу на подоконник. Решение вдруг становится для нее кристально ясным – как прямая дорога – и остальные движения Кайрис выполняет механически, словно заведенная игрушка. Несколько шагов, поворот, за угол, маленькая дверь с черной ручкой, ящик прямо впереди, схватить нужные травы, повернуться, закрыть дверь, выйти. Какой-то другой человек, не она, делает все это быстро и по-военному скупо.
На кухне Кайрис достает ступку и растирает сушеную медянку в деревянной миске, все так же не говоря ни слова. Будто смотрит со стороны, как пальцы в ссадинах и мозолях методично перетирают порошок. Когда он становится однородным, заливает водой, которую принесла для обеда, и в голове будто щелкает. Эмоции прорываются, как вода сквозь плотину.
Руки начинают мелко дрожать, и Кайрис подносит их к глазам, сжимая и разжимая пальцы. Она носит ребенка. Нет, не так. Это не ребенок, это чудовище, которое надо уничтожить. Рука сама собой дергается к животу и останавливается, так и не касаясь. Кайрис стискивает плечи, внезапно ощущая себя грязной, и тянется к чаше. Хорошо, что Крия пыталась учить ее по началу. И как делать яд, способный вытравить этого монстра, тоже показала. Все будет хорошо. Главное – выпить все. Кайрис подносит чашу к губам и открывает рот. Это может убить ее, но чудовище не выживет тоже. От чаши пахнет резко и остро – дыхание перехватывает. Обхватывая край губами, Кайрис думает только об одном: не пролить бы ни капли. Но она не успевает сделать и глотка.
– Не смей!
Запястье заламывает болью, и яд частично выплескивается на рубаху и на пол, расплываясь небольшой лужей. А чаша в одно мгновение оказывается в руках ворожеи. Крия стоит и смотрит, как хищная птица на кролика. В любой другой момент Кайрис бы вжала голову в плечи, но сейчас ее трясет.
– Отдай! – в голосе перемешиваются злость и унизительная мольба.
Крия подходит к окну и на ее глазах выплескивает оставшееся содержимое чаши – одним взмахом, не оставляя надежды. С грохотом ставит чашу на стол. Кайрис стонет, закрывая лицо руками.
– Не вздумай. Не вздумай, слышишь? Богиня тебя никогда не простит.
Кайрис не видит ее лица. Красная пелена застилает собой весь мир, будто горячее марево. В каком-то странном порыве она бросается на Крию – прямо так, выставляя вперед руку с растопыренными пальцами. Но даже не добегает – запинается и падает на пол, заходясь в рыданиях. Слезы скатываются по щекам, скапливаясь на подбородке и падая на грудь. Когда они заканчиваются, ворожеи в комнате уже нет.
695 год, Щедрик, 27
Больше Крия не отпускает ее из дому, а на кладовую вешает замок. Ключ от него ворожея носит на шее, в остальной связке – такой тяжелой, что то и дело чудится: шея вот-вот переломится. Сперва Кайрис вынашивает планы по краже ключа, но потом ей становится не до этого. Кажется, будто ребенок тоже ее ненавидит и пытается убить. Сначала Кайрис просто тошнит, и спится еще хуже, чем обычно. Она мечется всю ночь, проваливаясь и выныривая, будто крыса в бочке с затхлой водой, и засыпает только под утро, когда первые лучи проникают сквозь ставни. Дитя выматывает ее, будто болезнь.
Однажды, правда, в момент улучшения Кайрис удается сбежать. Крия так спешит к чьему-то непутевому ребенку, попавшему в капкан, что забывает закрыть дверь. Кайрис тут же выскальзывает вон, но далеко пройти не успевает и сталкивается с Алесием. Она тут же замирает, не в силах совладать со страхом. Алесий откидывает с лица свои тонкие волосы и спрашивает:
– Что случилось? – он быстро оглядывает ее, лихорадочно дрожащую. – Тебя что, бьют?
Кайрис прячет руки в заживших царапинах за спину и мотает головой.
– Все в порядке. Можешь мне рассказать.
Алесий делает шаг навстречу и протягивает руку – маленькую, совсем как у мальчишки. Кайрис пятится. Этот бегающий взгляд напрягает ее, заставляя, как зверь, желать спрятаться. Она оборачивается и быстро идет обратно, не успокаиваясь, пока не запирает за собой дверь. Сейчас, когда она и передвигается с трудом, Кайрис слишком легкая мишень. Все мужчины одинаковы. Нельзя доверять никому. Кое-как восстановив дыхание, она зарекается выходить наружу. А потом пропадает всякое желание.
Начинает тянуть и ныть поясница, силы будто вытекают из нее до последней капли. Зато больше не тошнит – наоборот, Кайрис ест так, будто несколько лет питалась только водой с хлебом. Собственное тело истощает ее. Кайрис становится тяжело делать все: дышать, двигаться, спать – буквально жить. Она думает, что хуже не будет. А потом оно начинает толкаться.
695 год, Похолодник, 2
Когда слышит голос в этот раз, сперва даже не понимает, что все происходит наяву – Крия все-таки сжалилась и дала ей какой-то сонный отвар. Сон от лекарств выходит беспокойным, иногда вспыхивая сумрачными видениями, и Кайрис сперва думает, что попала в одно из них. Лежит, придавленная тяжестью собственного тела – живот, похожий на переспелый водянистый плод, давит, и грудь не вздымается, а лишь слабо дрожит. Почти засыпая, Кайрис опять различает тихий шепот.
«Эй, очнись. Я же знаю, что ты меня слышишь.»
Осторожно повернув голову, Кайрис шевелит пересохшими губами – ужасно хочется пить. И совершенно не хочется двигаться с места.
«Переверни меня немедленно. Быстро! Эта старуха опять меня бросила.»
Голос неуловимо знакомый – будто пытаешься узнать зверя по его тени. Кайрис чуть шевелится, пытаясь разогнать путы сна, и обнаруживает, что лежит на кровати Крии, которой рядом не видно. Жесткие доски врезаются в спину, но это все равно лучше, чем солома, так что Кайрис не спешит вставать, вместо этого смеживая веки и наслаждаясь затишьем. Рядом раздается лязганье.
«Да встань ты уже!»
Кайрис вздрагивает. Тень обретает четкие очертания, и она узнает странный голос, который слышала, когда впервые попала в дом Крии. Сердце как-то странно сжимается: не то от страха, не то от предвкушения, – и Кайрис садится, опершись ладонями о кровать. Перед глазами вспыхивают белые пятна, перемешиваясь с черными и красными точками. Выдыхая сквозь плотно сжатые зубы, Кайрис морщится от тяжести, сковавшей тело, и упирается ногами в пол. Собравшись с силами, она наконец встает, кривясь от боли в позвоночнике.
