скачать книгу бесплатно
Темнота за окнами подъехавшего такси, тепло и бубнеж радио вогнали меня в дрему вязкую и отвратительную. Ее хотелось сбросить, но она, точно паутина, липла к пальцам и лицу, не давая двинуться. Образ Димы призраком ходил вокруг.
В смерть всегда верится с трудом. А она – самое реальное событие в жизни, полной самообмана.
За окном мелькали гирлянды и елки, деды морозы и санта-клаусы, новогодняя атрибутика стала насмешкой над случившимся, рушащим к чертям все настроение грядущего праздника.
Такси остановилось у входа в парадную, где располагался офис. Петроградка тонула в море людей, несущих на плечах капли дождя, обдувающих холодным ветром, проходя мимо. Я замерла у двери. Хотелось развернуться и поехать домой, сесть в кресло, пить вино и плакать. Только нельзя, некогда! Может, это и хорошо!
В будни работает полный состав секретарей. Возмущенные реплики одной из них я услышала еще на лестнице.
– Эта… Эта… Она опять встала на три места! Как?! Как можно быть такой криворукой за рулем! Я теперь понимаю, зачем ей красный Бентли – чтоб шарахались все! Пришлось квартал под дождем топать!
Рядом с нашим офисом имелись три парковочных места. Они находились на территории ТСЖ, но нам разрешили заезжать за шлагбаум и ставить машинки там, потому как-либо владельцы квартир тут не обитали, либо парковались где-то в другом месте.
Но Ирина Викторовна, молоденькая супруга владельца агентства недвижимости, которое располагалось этажом ниже, видимо, считала, что это все принадлежит ей. А с учетом того, что она приезжала чуть раньше на работу, то одним своим розовато-красным авто захватывала все три парковочных места, становясь практически поперек. Зоя, которой было начхать на марку машины, уже не раз поясняла в красках симпатичной автоледи, что та не права. Но в данном случае анекдот про блондинок и куриц за рулем «зашел» бы на ура!
Это доводило Зою до белого каления, она бы и шины ей проколола, если бы не камеры и не стоимость колес: одно из четырех стоило дороже машины возмущенной девушки.
На столе уже лежала гора готовых документов, в приемной толпилась куча народу. Автомат с кофе позволил мне заполучить эспрессо, в котором стояла ложка, а воды было на грамм, но эта вода бодрила! А потом пошли люди. У них тоже кто-то умирал, кто-то уезжал, кто-то богател, кто-то открывал в себе таланты, кто-то заводил семью. Они говорили, раскладывали на столе стопки бумаг, открывали блокноты, доставали телефоны. А я ловила себя на мысли, что смотрю в окно. Там неслись по Каменноостровскому проспекту машины, дождь чертил на стекле лишь ему понятные узоры и схемы, перемигивались светофоры, чьи три глаза расплывались от водопада, бежавшего по стеклу в смазанные пятна.
– Димка погиб. Возьмешь Абрикоса? Надо к его матери съездить!
– Конечно, не вопрос, – голос подруги по телефону дрогнул. – Расскажешь потом!
Телефон пискнул и отключился.
Такси до дома матери Димы я вызывала и отменяла три раза. Это оказалось больнее, чем я думала – прикоснуться к прошлому. Не только из-за того, что Димы больше не было, но и потому, что я предпочла когда-то расстаться с плохими воспоминаниями и оставить лишь хорошие. И рушить сложившуюся систему совсем не хотелось.
Но делать шаг пришлось. Мы с таксистом постояли во всех возможных пробках. Под конец, я уже хотела встретиться, все решить и зажить спокойно.
Широкая лестница, лифт за витыми перилами в железной трубе, которая архитектором не предусматривалась, испортив и без того угрюмую парадную. Верхний этаж. Старые высокие двери толстые, деревянные, окрашенные в грязно-коричневый цвет. С сотнями отметин от сотен замков всех тех, кто жил тут когда-то.
Одна из створок приоткрылась и, подслеповато щурясь, в щелочку ограниченную металлической цепочкой выглянула женщина.
– Соня?
– Да, Валентина Алексеевна, это я.
Она захлопнула дверь, зашуршала замком, через мгновение распахнув огромную створку.
Мать Димы сильно постарела, да ей и было за семьдесят. Седые волосы прилизаны и собраны резиночкой, прямое черное платье, бледность и запах, застоявшийся запах старой квартиры, старых вещей, старых воспоминаний. Она была ниже меня почти на голову, хотя я ростом-то не отличаюсь. Хрупкая, худощавая. Дима был очень похож на нее в молодости. Блондинка с яркими голубыми глазами. Полковнику было чем хвастаться перед сослуживцами, когда он привез ее в гарнизон из Ленинграда в пестром ситцевом платье.
– Проходи, пожалуйста. Не разувайся! – замахала она руками и как-то благоговейно забрала у меня пальто. Не став вешать его на вешалку, где все еще висели куртки сына, она отнесла его в спальню и положила на кровать.
Я все-таки разулась и прошла на кухню. Она шла следом, и, присев на стуле, украдкой рассматривала меня. Повисло тягостное молчание.
– Дима от Светы ушел уже почти три месяца как, – заговорила она вдруг. – Пил, – сокрушенно покачала головой Валентина Алексеевна. – Приходил после работы, все пельмени варил и водки три рюмки одним махом. И спать шел. Ложился лицом к стене и так и лежал. Тосковал все, – старушка вскинула голову. – По дочке.
– А что не пришел? – я горько усмехнулась.
– Боялся, ты не пустишь. Он ведь денег мало давал. Все думал, как тебя задобрить. Вот и написал завещание. Чтобы тебе и Настеньке…
Внутри у меня случился мини ядерный взрыв, и затопила обида.
– Просто не хотел и все! – грубо перебила я.
Она вздрогнула.
– Простите, Валентина Алексеевна! Что было, то было. Не изменишь! Если я могу чем-то вам помочь…
Она вдруг подорвалась со стула и, схватив меня за руку, потянула из кухни в коридор с обшарпанными обоями и старым деревянным комодом, толкнув одну из дверей, женщина нашарила на стене выключатель.
Комната Димы. Из мебели кровать, стул, на котором аккуратной стопкой лежали рубашки и джинсы. Стол, на котором стояли ноутбук и принтер, шкаф и куча распечатанных фотографий на стене. Их явно было больше, но чья-то безжалостная рука уничтожила основную массу, срывая и сминая. А чья-то жалостливая разгладила смятые листы. На них была Настя. Разных возрастов: от самых первых, где она – крохотная мышка среди больших одногруппников, до совсем недавних, где они со Сливкой позируют на утреннике. Он брал их из соцсети, с моей страницы и из группы детского садика.
И одна фотография наша… свадебная. Дима был высоким, метр девяносто, и приколол ее высоко, так что разъяренная нынешняя жена не допрыгнула. Как и я, впрочем.
– Вот! Я его у Маргариты спрятала! – в руках матери Димы в файлике лежало завещание.
Черные петельки и завитушки на оранжевой поверхности бланка гласили: «Все имущество… на случай своей смерти я, Дмитрий Федорович… тысяча девятьсот семьдесят седьмого года рождения, завещаю… в равных долях дочери – Анастасии Дмитриевне и жене – Софье Аркадьевне…»
– Жене… – я глупо таращилась на бумажку. Слова по одному понятны, а в предложение со смыслом не складывались.
В прихожей засвистел райской птицей звонок. Валентина Алексеевна вздрогнула, но отправилась открывать, а я все смотрела на бумагу с гербом и не понимала, что происходит.
– Ну, что, она пришла?! – знакомый женский голос огласил весь коридор. – Вот отлично! Пойдем на кухню, посидим.
Я положила документ на закрытый ноутбук, и как зомби пошла на голос.
Маргарита Николаевна оказалась тучной, боевой старушкой в цветастом платье и большой вязаной шалью на плечах.
– Сонечка! – она вскочила при моем появлении и, подбежав, приобняла за плечи. – Присядь, дорогая. Ты ей показала завещание? – вопросила она замершую у старенькой раковины хозяйку. Та кивнула. – Ну, вот и отлично! Димка как чувствовал. Как знал! Помоги, Сонечка! Эта Светка – стерва та еще. Все под себя подгребет. А так, продадите квартиру, и внучке хватит, и вон Вале, где однушку, чтоб хоть на старости лет-то спокойно…
– Да ничего мне не надо! – Валентина Алексеевна уткнулась в платок.
Опять затренькал звонок, и вот тут я увидела настоящий испуг. Обе старушки застыли соляными статуями, с широко открытыми от ужаса глазами. Вскоре раздалась барабанная дробь в многострадальную дверь. Все присутствующие обратили свои взоры ко мне. Уходить тот, кто тарабанил, не собирался. А слово «жена» никак из головы не шло, я встала и направилась к двери. Маргарита Николаевна, не успела поймать меня за руку, и теперь обе бежали за мной. Я отстегнула цепочку и распахнула дверь.
На пороге стоял мужчина. Рядом с ним топталась невысокая, крашенная блондинка в белом пуховичке.
Наше трио воззрилось друг на друга, бабульки застыли далеко позади посреди коридора.
– Ты! – женщина, точно очнувшись, уперла руки в бока и с ненавистью воззрилась на меня. – Вот нахалка, а?! Ты посмотри, Сереж. Уже здесь!
– Светлана? – на всякий случай уточнила я.
– А то не знаешь! Это ж ты Диме насвистела, чтобы он дурное это завещание написал! А этот бухарик и рад был стараться. Тварь! – она рванулась ко мне, но была перехвачена своим спутником. Тот аккуратно приподнял яростно трепыхающуюся женщину и, подождав пока она успокоится, поставил на место.
– Остынь, – грубо оборвал он подругу голосом заправского курильщика. – А тебе, – повернулся он ко мне, – я так скажу.
Двигался он быстро, боль шла гораздо медленнее, но когда она доползла до пункта назначения, голову пронзило словно током. Он ударил кулаком по губам. Не сильно, иначе бы просто сломал мне челюсть, но этого хватило, чтобы рот наполнился кровью.
– Полезешь – будет больнее! – в тусклом свете лампы его глаза были черными провалами, а лицо абсолютно спокойным, а мне стало страшно.
– Валя! Валя! Звони в милицию! – послышался крик Маргариты Николаевны за моей спиной. А я все встряхивала головой, как взнузданная лошадь, пытаясь скинуть подбирающийся мрак.
Мужчина, обхватив за плечи онемевшую Светлану, начал спускаться вниз по лестнице. А вокруг меня закрутилась тьма, пытаясь продавить своей тяжестью в небытие.
Глава 4
Нет, сознание я не потеряла. Вцепившись в дверной косяк с выщербинами, оставлявшими в пальцах и ладони занозы, я сжала его что есть силы, чтобы боль из головы переместилась в руку. Весь мир был будто за тонкой невидимой пленкой, и она лишь слегка резонировала от того, что творилось вокруг.
Мне никогда еще за мои тридцать с копейкой не угрожали, никогда мужчина не поднимал на меня руку. Отец, помнится, раз ремнем по попе отходил, когда в седьмом или восьмом классе я прогуляла две недели школы, но он переживал это гораздо сильнее, чем тот, кто потер пятую точку ладошкой и пошел по своим делам.
Цепляясь за все тот же косяк, я кое-как поднялась на ноги. Вокруг крутилась и причитала Маргарита Николаевна, из соседней квартиры, вход в которую преграждали такие же древние деревянные двери, выглянула еще одна старушка. Валентина Алексеевна, привалившись к стене, держалась за сердце, хрипло дыша и закрыв глаза.
Губа распухла и была соленой на вкус, язык постоянно норовил прикоснуться к ней, смакуя волны неприятных ощущений.
– Сонечка! Ой-ой-ой! Валя, что же будет?! Ты посмотри, что творят, ироды! Чуть девку не убили! Что делается-то?! – старушка в разрисованном яркими маками и синими незабудками платье казалась цветастым торнадо. – Сейчас, дорогая! Милицию вызвали! Может скорую?
Я отмахнулась, Маргарита Николаевна приобняла меня за талию и потянула на кухню.
– Валя! Валя! Я сейчас накапаю тебе корвалола! Господи, что делается?!
Она мельтешила по кухне, хлопая шкафчиками. Мой взгляд уже шестой раз натыкался на нужную бутылочку с сердечным лекарством при очередном открывании бестолково суетящейся женщиной дверцы. Она опустилась на колени и трясущимися руками начала зачем-то рыться в ящике со столовыми приборами, тускло поблескивающими в свете единственной лампочки.
Я тихо встала и, взяв бутылочку, открутила крышку и накапала положенные сорок капель в приготовленный Маргаритой Николаевной стакан с водой, и, прихватив его, вышла в коридор. Дверь в парадную так и была настежь открыта, Валентина Алексеевна прижавшись спиной к стене возле вешалки, вцепилась руками в куртку Димы, плечи женщины дрожали.
– Выпейте, – говорить было неприятно из-за раздувшейся губы. – Пойдемте на кухню.
Втиснув в руки, повернувшейся ко мне старушки стакан с лекарством, я подошла и бережно закрыла дверь. Она была сейчас нашим единственным спасением от того мужчины. По дороге назад я обняла крохотную женщину за плечи и потянула в сторону двери, откуда до сих пор доносились звуки открываемых и закрываемых шкафов.
Маргарита Николаевна все еще бегала по кухне, состояние шока не отпускало женщину, заставляя метаться туда-сюда, она уже даже не помнила, что искала, но завидев нас и стакан в руках Валентины Алексеевны, замерла и через мгновение осела на стул.
– Надо тебе лед приложить, – вдруг подпрыгнула она и опять развела бурную деятельность, копаясь в морозилке.
Я усадила бабушку Насти на стул между подоконником, стеной и столом, женщина все еще стискивала стакан с лекарством, как последнюю надежду, едва его пригубив. Взяв пакет с кусочком мяса, который протянула мне Маргарита Николаевна, даже не обернув тканью, я приложила к губе, стиснув зубы, и зашипев, как рассерженная кошка.
Маргарита Николаевна, все порывалась что-то сказать, даже открывала рот, но нарушить повисшую тишину так и не решилась.
Зато хватило у кого-то другого. В дверь в очередной с раз позвонили.
– Полиция! Открывайте! Что у вас случилось?! – донесся до нас приглушенной дальностью и дверями голос.
Маргарита Николаевна с проворностью лани исчезла в коридоре, и уже оттуда прибывшим стражам порядка было доложено о происшествии в красках.
– Бабушку сжить со свету хотят! Все из-за квартиры! А у нее только сын умер! Этот бандит чуть законную наследницу не убил! Все лицо разбил! Вы идите, посмотрите!
Двое мужчин в толстых темных куртках с нашивками заглянули на кухню. И один из них грустно так поинтересовался, мазнув по мне взглядом:
– Заявление писать будете?
– Конечно, будет! – завопила активистка. – Разве можно такое спускать?! Он и Вале угрожает!
Дальше Маргарита Николаевна уподобилась великому сказителю Бояну, воспевавшему отвагу и хулившему преступников. Мужчины еще больше погрустнели. Нелюбимое слово нашей полиции «бытовуха», лезло изо всех щелей. Две жены не поделили квартиру, куда уж «бытовушнее»
– Травмпункт в соседнем доме, снять побои можно там, – вдруг проникся один из стражей порядка, вставив слово, в то время как Маргарита Николаевна пыталась набрать воздуха в легкие для новой тирады, и что-то черкнув на бумаге, вручил ее мне. – Подойдете потом сюда, заявление напишите. Где живет обидчик?
– Без понятия, – промямлила я.
– Валь, а ты знаешь, где Светка живет?! Ведь это ее новый хахаль же?! – поинтересовалась реинкарнация великого гусляра у подруги.
Та покачала головой.
– Когда вместе жили с Димой, квартиру на Пискаревском где-то снимали, а сейчас… – ее голос стал едва слышным.
Полицейские еще покрутились, дали что-то подписать, причем презрев весь опыт работы, то, что подписывала, я даже читать не стала, и, наконец, входная дверь щелкнула замком.
Голова болела до жути. Телефон в сумке настойчиво чирикал. Звонила Тома. Этот звонок проигнорировать я не могла.
– О Господи! – воскликнула подруга, услышав краткую сводку с фронта в моем изложении, а потом, видимо, сама себе рот рукой зажала, чтобы девочек не напугать. – Так! Ты все делай, что надо! За Настю не бойся! Все хорошо с ней, с Наткой играют. Андрей (муж Томы) дома! Когда с полицией закончишь – звони, он заберет!
– Спасибо, – сил говорить и объяснять, что в полицию я вряд ли сегодня пойду, не было, до врача бы добрести и то победа.
Маргарита Николаевна прислушивалась к моему разговору, и когда я отключилась, повернулась к сидевшей как нахохлившейся воробушек, на стуле подруге
– Ты, Валь пойдешь ко мне! Нечего тебе тут делать! У меня и комната пустует! Внуки все равно не скоро приедут, только после праздников.
– Нет, – покачала головой Валентина Алексеевна.
– Никаких «нет»! – хлопнула ладонью по столу старушка. – Донекалась уже! Что делать-то будешь, Сонечка?
Я пожала плечами. В голове была звенящая пустота.
– Вот телефон мой. Валя у меня пока поживет! – она вручила мне клочок бумаги с номером мобильного; не раз обведенные для ясности ручкой цифры черными змеями скользили по белому листочку. – Позвони, как оклемаешься.
Я кивнула и, встав, подошла к Валентине Алексеевне. Не знаю почему, порыв, наверное, но я обняла ее, прижав вздрагивающую одинокую женщину к себе. Такую же одинокую, как я.
Нет! У меня есть Настюша!
Мысль о дочери, как маленькое солнце, согрела, озарила мрак, в котором я плавала. Старушка тихо заплакала. Я гладила ее по голове, мне было ее безмерно жаль, ведь ее некому было защитить.
Травмпункт оказался действительно рядом. Причем, напротив того самого отдела полиции, адрес которого мне вручил приехавший страж порядка. Процедура осмотра состояла в секундном взгляде усталого сонного врача, и нескончаемой писанине в куче бумаг, две из которых перекочевали в мои руки.
Когда я вышла на улицу, пошел снег. Белый, легкий он порхал, как стая мотыльков, ложился на мокрый, черный асфальт, припаркованные машины, жухлую траву крохотных газончиков. Его сил-крупинок не хватило бы, конечно, чтобы накрыть Питер белым одеялом, да и то, что есть, к утру превратится в воду под ногами. Ее впитают канализация и земля.
Старые двухэтажные здания отдела полиции и медпункта глядели друг на друга глазами-окнами, как два старых приятеля, они наверняка вместе прошли и пару войн, и революцию видели, может еще и восстание декабристов захватили.
Окна их были залиты светом, и там сновали люди. Разные люди разных эпох. Век назад за этими каменными стенами едва ли знали об изобретении Эдисона, и освещали их мир куцые свечки и маслянные лампы. Чуть больше полвека назад тут оживала жизнь после снятия блокады. А теперь тут ютились компьютеры и рентген аппараты.
Я позвонила Андрею, надеясь, что подруга уже спит, но не тут-то было. Ее советы и вздохи были хорошо слышны на фоне молчаливого мужа. Андрей заверил, что я их никоим образом не напрягаю, и он прибудет минут через пятнадцать-двадцать.
