Банда возвращается

Легкая тень мелькнула по лицу старика:

– Да, а через год и ты вернулась ко мне. Так что, немного разума, немного терпения – и все налаживается так, как нужно, – проведя психологическую подготовку, Прокофий Климентьевич резко перешел к делу. – Тебя как будто втягивают в опасную игру? Кто?

– У меня ощущение не просто кризиса, а катастрофы. Возможной катастрофы, – поправилась Виктория. – Ситуация в Доме просто закипела. Все, кого я как будто неплохо знала, разительно переменились. Мне словно приходится знакомиться с людьми заново…

– Что же ты хочешь! Происшествие из ряда вон, – заметил Прокофий. – Для каждого в отдельности и для всех вас вместе – испытание на прочность. Точнее на вшивость – как говорили в прежние времена.

Виктория заботливо поправила плед у него на коленях:

– И не только это… Мне кажется, кто-то решил сыграть ва-банк. История с убийством – лишь показатель всей этой нестабильности. Сейчас от небольшого, по сути, толчка могут произойти глобальные события.

Старик смекнул, куда она клонит:

– Кто-то решил предать команду и разыграть собственную карту?

– Мне кажется, так.

– Ты знаешь, кто? – он посмотрел на Викторию каким-то новым взглядом; внучка быстро росла в его глазах.

– Нет, но это может быть почти любой.

– Так, так… – Прокофий задумался.

– Президенту грозит реально проиграть выборы, все об этом знают. И это, вне всяких сомнений, означает смену строя в России, несмотря на все заверения демократов о необратимости реформ… Внутри администрации идет война. Из-за бездарного ведения дел в Чечне под удар сейчас становится министр обороны, вместе с ним попадают под удар Секретарь совета безопасности, Минфин, МВД, ФСБ, – никто не знает, кого принесут в жертву, никто не знает, на кого ставить в предвыборной гонке.

Обстановка напряженная, а люди растеряны. Но главное, что-то неладно в этой истории с убийством…

Старик отставил пустую кружку на стол:

– Тебе кажется, что это спланированная акция?

– Трудно такое предположить. Такую акцию почти невозможно провести. Но этот скандал все пытаются обратить друг против друга. Я просто чую эту подспудную возню, – через несколько дней этот нарыв прорвется и грызня пойдет в открытую. Полетят головы.

– Ты пытаешься вычислить, чьи?

Виктория напряженно посмотрела на деда:

– Я боюсь, что кто-то попытается обратить ситуацию против Президента.

Прокофий Климентьевич толкнул рукой ворох свежих газет на тумбочке:

– Да этого сколько угодно, только об этом и кричат.

Девушка кивнула:

– В газетах только крик. Но вот кто-то из своих может подставить Президента всерьез. И я даже не сомневаюсь, что попытается это сделать.

Старик взглянул на нее хмуро:

– Послушай, девочка, перестань ходить вокруг да около. Что предприняла лично ты? – Прокофий Климентьевич был человек проницательный и хорошо знал людей. – Ты, похоже, ввязалась в эту бойню. На чьей стороне?

Виктория решилась:

– На своей собственной.

Лицо старика окаменело:

– Ты осознаешь, что это самоубийство? Какие шаги уже сделаны?

Девушка полезла в сумочку:

– Вот фотография, снятая в день убийства, на ней Смоленцев и Липкин.

– Вижу. Это держатель партийной кассы. Думаешь, он пытался перекупить Смоленцева?

Виктория пожала плечами:

– Важно, что так считает Принцесса.

– Откуда ты знаешь?

– Я допросила ее сегодня…

Старик хмыкнул:

– Допросила Принцессу… Каково!

– Похоже, она считает, что Смоленцев получил слишком выгодное предложение, от которого нельзя отказаться, и собирался шантажировать ее и Президента. У Принцессы об этом прямо написано на лице… Она передала мне список требований Смоленцева, вот он.

Прокофий Климентьевич просмотрел список с подписью Смоленцева.

Губы его плотно сжались. Он нервно потер себе подбородок:

– Ты хоть представляешь себе, девочка, какую бомбу держишь в руках?

– Да.

– Зачем она тебе? Чего ты хочешь для себя?

– Если говорить честно, то я не хочу быть игрушкой в чужих руках. Возможно, даже – не в чистых руках. Имею я на это право? Хочу сделать свою собственную часть дела, хочу на полных правах участвовать в игре… Хочу разобраться в этом клубке. И принести на своем месте пользу.

Дед кивнул… как будто одобрительно:

– Понятно. Ты просто боец. Без страха и упрека. Увидел бой и ввязался в него. Как оцениваешь свои шансы?.. Как думаешь, быстро твою деятельность засекут?

Виктория ответила не сразу:

– Сейчас все заняты своим, на меня у большинства просто не хватит зрения. Выворачивая камни, мелких сошек не замечают. Я надеюсь, что у меня в запасе – весь завтрашний день. Разве этого мало?

– От кого Елена получила информацию о Смоленцеве?

– Думаю, от отца.

– Почему?

– Принцесса должна была вчера устроить ему аудиенцию, – девушка показала на список, – чтобы принципиально решить его вопрос.

– Вот как, – вскинул брови Прокофий. – Значит, все сходится на Кожинове?

Виктория тихо ответила:

– Да. Он информирует Президента.

– Дай мне сигареты.

Виктория безропотно подчинилась. Прокофий Климентьевич с наслаждением закурил.

Потом рассудил так:

– Не все концы сходятся. Сейчас Кожинов узурпирует следствие, чтобы придать ему сугубо уголовный характер. То есть защищает Президента.

– Я только день веду расследование.

– И у тебя есть еще один, как ты полагаешь. Тебе надо найти союзника, – Прокофий Климентьевич тут взглянул на внучку лукаво. – Что поделывает сейчас твой майор?

– Я встретила его сегодня случайно у заместителя Смоленцева… – призналась Виктория и осеклась. – Постой-ка, дедушка, а ведь он с сегодняшнего утра отстранен от дела по настоянию Кожинова.

Прокофий усмехнулся:

– Значит, он, как и ты, идет по следу. Возможно, даже на свой страх и риск. Не думаю, что Щербаков станет всерьез прикрывать его. Не та у генерала должность… Майор, скорее, сам по себе. Я его сразу понял: он из рыцарей-одиночек… Вот тебе и ответ. Попробуй обратиться к нему.

Однако у девушки были сомнения:

– А что, если он разыгрывает какую-то хитрую карту ФСБ?

– Мне представляется, Вика, что он просто пытается в первую очередь раскрыть убийство. Я бы во всяком случае на его месте так себя и вел. И тебе это на руку в твоем сегодняшнем положении. Каков твой план на завтра?

– Встретиться утром с Липкиным.

– Хорошо, – старик, увлекшись этим делом, позабыл обо всем, а самое главное – о своих недугах. – Поскольку в ближайшие дни, скорее всего, дома тебе ночевать будет опасно, то давай-ка сядем мирком, да проанализируем возможные версии. Я на данную минуту вижу шесть основных…

* * *

Александр Бондарович,

11 часов вечера,

24 марта 1996 года,

у себя дома

Филя, наевшись сухого корма, взобрался хозяину на колени. Александр сидел в кресле посреди комнаты на равном расстоянии от музыкальных колонок. У него не было дедушки – старейшего чекиста страны, – и посоветоваться Банда мог только с громадным черным котом. И то не вслух, – памятуя о вчерашней попытке установить у него систему прослушивания. Сегодня звук могли снимать и более элегантным способом: наружным микрофоном или лазерным лучом со стекла.

Впрочем, общение с Филей прекрасно осуществлялось и без слов.

Александр взял в руки пульт управления проигрывателя. «Пионер-700» для лазерных дисков был, пожалуй, самой дорогой вещью в доме, – если, разумеется, не считать кота. Александр включил седьмую композицию на диске, Роберт Фрипп и его семь учеников-гитаристов начали свивать причудливую аранжировку для восьми гитар на музыку Баха.

Бондарович подводил итоги дня и делал свои выводы.

Сначала основное. В то, что альбинос совершил убийство, он не верит, – это раз. Дальше ситуация вертится вокруг четырех основных имен: Президент, Елена Монастырская, Кожинов, Поливода, – это два. Связываться с любым из них Банда не имеет ни желания, ни возможности, – это три. А главное – жить еще хочется… Пытаться работать с политическим убийством дальше бесперспективно, можно вспомнить Кеннеди, Пальме, Машерова, Листьева, Меня, – ни одно из убийств не было раскрыто. Это четыре. Завтра Бондарович возвращается к разработке вора в законе Севы Могилевчука, – это пять. Вывод: выбросить все поскорее из головы, пусть этим занимается тот, кому положено, – генерал Щербаков.

Александр выключил проигрыватель и взял в руки пульт от телевизора. На одной из спутниковых программ шла запись джазового фестиваля в Монтре, играл Чик Кориа.

Уютно мурлыкал на коленях кот.

Глава 6

Свои своих узнают

Совет безопасности,

8 часов утра,

25 марта 1996 года, кабинет Президента

Вдоль стола рассаживались первые лица государства, в руках у которых была сосредоточена гигантская власть.

Шло заседание Совета безопасности. Как положено по протоколу, вел его Секретарь Совета Григорий Данилович Поливода, однако во главе за своим рабочим столом сидел Президент. И это отражало реальное положение вещей: Президент ни с кем не делил полноту власти. Это знали, и этого боялись, – наверное потому, что изменить этого не могли.

Из старой президентской команды, с которой Он пришел к власти, на высоких постах не осталось буквально ни одного человека.

Увы!..

Старинная русская традиция – сбрасывать с Царского Крыльца ненавистных народу бояр, чтобы славил народ царя-заступника – всегда действовала безотказно. Так было с Павловым, так случилось с Гайдаром, так будет… с кем?..

Этот вопрос читался на лбах всех присутствующих. Никто не сомневался, что перед выборами будет намечен или даже «умерщвлен» жертвенный козел, и никому не хотелось попасть под это ругательное в народе слово.

Начал заседание Поливода:

– Я считаю, что в стране назрел острый кризис власти, – он оглядел присутствующих суровым внимательным взором. – Судя по аналитическим отчетам, падает инвестиционная активность, усилился вывоз частного капитала, оппозиция наращивает наступление, большинство людей испытывают ощущение безвластия в стране, – это со всей очевидностью показывают последние социологические исследования. Разнузданная антипрезидентская кампания вокруг дела Смоленцева усиливает перечисленные тенденции. Надо предпринимать решительные шаги.

Поливода сделал выжидательную паузу – как бы оценивал реакцию на свои слова. Кто-нибудь выступит в этом же ключе? Не побоится?

Выступили.

– По текущей сводке ВНИИЦИОМа, за последних два дня, прошедших после гибели Смоленцева, рейтинг популярности Президента упал с двадцати пяти до восемнадцати с половиной процентов. Это близко к политическому коллапсу. Реакция грозит стать неуправляемой, – проинформировал глава администрации Президента.

Подал голос и министр обороны:

– «Президент больше не хозяин в своем доме», «Президент не может навести порядок в собственном доме, но обещает обустроить Россию», – вот что пишут газеты. Это только заголовки. Сейчас ситуацию может спасти только демонстрация силы. Сформированы и укомплектованы две десантные дивизии, – министр оглядел присутствующих суровым взглядом. – Я готов в течение двух дней навести наконец порядок в Чечне. Вы же понимаете, что по большому счету это совсем не сложно… Силами шестого воздушного флота нанести массированные бомбовые удары по горным базам – не оставить камня на камне. У меня имеются данные разведки о расположении таких баз. После гибели Дудаева полевые командиры не смогут оказать координированное сопротивление. У них самих грызня. Момент во всех отношениях удобный.

Президент все еще молчал.

Подал голос Кожинов:

– Война – это трупы.

Министр обороны его сразу перебил:

– Война есть война. Ее либо вести до победы, либо не стоило начинать…

Но Кожинов продолжил мысль:

– Бросить в предвыборную Россию еще тысячи покалеченных или убитых мальчишек – это проиграть выборы. Потом следует учитывать, что трупы будут не только с нашей стороны. А Чечня – это по-прежнему тоже Россия… К тому же я сомневаюсь, что там будет достигнут успех, – он критически посмотрел в сторону министра обороны, – мы это уже слышали десятки раз.

– При таком финансировании армии… – начал было глухим голосом министр обороны.

Президент откашлялся, все замолчали. Голос Президента был громкий и ясный:

– На этот раз я предлагаю не затягивать обсуждение несложных вопросов, – он сделал паузу, во время которой через прищур разглядывал присутствующих. – Грызня началась не в Чечне, грызня началась здесь, в Кремле. Один загрызенный даже лежал в туалете на втором этаже.

Опять нависла пауза, несколько человек приготовились лишиться своих постов.

– Падение популярности главы государства, – неторопливо продолжил Президент, – дело совершенно обыкновенное. Особенно в трудные для страны периоды… Брехать в оппозиции – это одно, а делать дело – несколько другое. Однако мы совершили несколько досадных ошибок и до сих пор не приступили к использованию резервов.

На этот раз дрожь прошла практически по каждому.

Президент веско продолжал:

– Первое: надо немедленно закончить подготовку и провести через Думу следующие указы: «О государственной поддержке граждан в строительстве и приобретении жилья», «О помощи гражданам, выезжающим из районов крайнего Севера», «О предоставлении налогового кредита предприятиям оборонной промышленности», «О мерах поддержки малого предпринимательства». Наша генеральная линия сейчас – обеспечение реальной поддержки конкретным социальным группам граждан. После этого они не станут прислушиваться к обещаниям оппозиции, и на них не будут влиять такие скандалы, как убийство Смоленцева. Это наш главный козырь…

Президент передал бумагу со списком первоочередных указов главе администрации.

Потом продолжил:

– Второе: службе безопасности Президента, ФСБ и разведке немедленно отработать меры по обеспечению безопасности прямых переговоров Президента и Яндарбиева.

Министр обороны зло крякнул.

Президент покосился на него:

– Я жду ваши предложения в кратчайшие сроки. Кожинов прав, в Чечне сейчас нужен мир, матери должны знать, что Президент лично прекратил бессмысленную гибель двадцатилетних мальчишек.

Получившие задание генералы молча закивали.

Президент бросил ручку на стол:

– Третье: Министру обороны подготовить в двухнедельный срок окончательный – я повторяю – окончательный проект реформы армии. Выделяемые финансы максимально использовать для погашения задолженности по зарплате офицерам и на питание солдатам. Учитывая семьи, это несколько миллионов избирателей. Разве не значительная поддержка?.. Очень даже значительная. Вы согласны с линией Президента? – обратил он прямой вопрос к Генералу Армии.

Министр обороны с лицом бурачного цвета грузно поднимался из-за стола:

– Да пошло оно все на хрен!..

Эта громыхнувшая невозможная фраза просто-таки оглушила присутствующих.

Ни слова больше не говоря, бывший Министр обороны страны прошел к дверям и покинул помещение.

– Ну что ж, – с напряженным лицом сказал Президент. – По крайней мере, определенная позиция. Пресс-службе немедленно провести брифинг и объявить об отставке Министра обороны, несогласного с курсом Президента на мирное урегулирование конфликта в Чечне.

Пресс-секретарь скрылся за дверью.

После грянувшего грома обстановка в комнате несколько разрядилась. Жертвенный козел сам прыгнул в пропасть, не желая двухнедельной оттяжки, согласно ультиматуму, который предъявил ему Президент.

– Четвертое, – привлек внимание высших сановников Президент. – Во второй половине апреля я убываю в предвыборное турне по стране, начиная с Ярославля. Службе безопасности согласовать со штабом избирательной кампании график поездки и обеспечить комплекс охранных мер. Это же касается ФСБ и МВД.

В помещении стояла такая тишина, что, как говорится, можно было муху услышать.

– Пятое: администрации согласовать с Лужковым программу празднеств, посвященных подписанию второго апреля договора о содружестве с Белоруссией.

Глава администрации осмелился произнести:

– Это практически уже готово.

– Хорошо, – Президент тяжело посмотрел на генерала Кожинова. – Что с делом Смоленцева?

Генерал побагровел, как обыкновенно багровел, делая доклад Президенту:

– Практически все доказательства вины Глушко есть: и мотивы, и улики. Сугубо уголовная, можно сказать, история. Личность преступника соответствующая – наркоман, мошенник, гомосексуалист…

У Президента дрогнула бровь:

– Как такой человек мог работать в избирательной команде?

– Талантлив.

– Это мы с вами понимаем и все сидящие за этим столом, а как вы людям это объясните?

Генерал Кожинов насупился:

– Значит, не надо нажимать на эти обстоятельства; следует как-то смягчить их, может быть, провести глубокую психиатрическую экспертизу…

– Проведите. И вообще, осторожно с этой историей, никаких уотергейтов в Кремле. Повремените с оглаской, пусть это дело немного остынет. Отставка Министра обороны отвлечет публику от убийства. Мы и из отрицательного – из отставки то есть – должны извлекать какую-то пользу. Иначе трудно будет удержаться… А отрицательного, посмотрите, сколько угодно. У нас много врагов… Выпускайте строго дозированные порции информации, чтобы ощущалась постоянная работа следствия – и только.

– Я понял, – кивнул Кожинов.

– И последнее, – снова зависла пауза, во время которой все поняли, что гроза еще не миновала. – Прекратить снюхиваться с коммунистами. Крупнейшие промышленники сейчас готовят документ, где призывают меня установить гражданский мир и поделить власть с Зюгановым, пустить коммунистов в федеральное правительство. Такой вариант очень усложнит обстановку. Может заглохнуть всякая деятельность на ниве реформ… Я не рекомендую вам выходить ко мне с подобными предложениями. Мы должны победить их на выборах. У меня нет иного выхода. Какие будут мнения?

Президент медленно обвел взглядом присутствующих. И встретил только застывшие маски лиц.

– Есть мнение идти и выполнять, – подал голос председатель ФСБ.

На том и разошлись.

* * *

Виктория Макарова,

9 часов утра,

25 марта 1996 года, ресторан второго этажа гостиницы «Россия»

Виктория поднялась на второй этаж и прошла в сторону ресторана длинным коридором с бордовыми ковровыми дорожками.

Встреча была назначена на время завтрака Семена Ивановича в этом ресторане. Виктория по пути с интересом осматривалась вокруг – да, она давно здесь не бывала. Кажется, в последний раз – когда состояла в охране лично Принцессы…

Ресторанов в этой крупнейшей гостинице было четыре, не считая кафе-закусочных на каждом этаже в каждом блоке. Целая кулинарная индустрия.

Не ошибиться бы в поисках нужного ресторана. Виктория обеспокоенно взглянула на часы… Не упускала она случая взглянуть на себя и в зеркала, мимо которых проходила.

Липкин сидел за столиком с меню в руках. Строгий серый костюм благородного пошива, галстук в тон, внимательное выражение лица…

Виктория остановилась рядом.

– Вы ко мне? – спросил он, будто находился в служебном кабинете.

Девушка тихонько, дабы не смущать присутствующих, представилась:

– Лейтенант Макарова, служба безопасности Президента, я вхожу в состав следственной комиссии по делу об убийстве Смоленцева.

Липкин припомнил:

– Значит, это вы мне звонили?

– Я, Семен Иванович…

Он не без подозрения оглядел ее стройную фигуру:

– Вы можете подтвердить свои слова?

Виктория предъявила документы.

– Хорошо. Я вас слушаю.

Подошла официантка, и Семен Иванович сделал обстоятельный заказ. Чувствовалось, что в командировочных средствах он не стеснен.

Официантка склонилась к Виктории:

– Что вам, девушка?

– Стакан сока и кофе.

Выждав, пока официантка удалится на достаточное расстояние, Виктория продолжила:

– Вы не удивлены, что к вам обратились по этому поводу, Семен Иванович?

Липкин посмотрел на нее как-то свысока:

– Я ничему не удивляюсь, когда речь идет о действиях ваших властей. Я уверен, что за мной позавчера следили, фиксировали мою встречу со Смоленцевым, но, наверное, не смогли ее прослушать. Так?..

Виктория не сказала ни «да», ни «нет».

– Поэтому вы хотите допросить меня о содержании нашего разговора. Тем более, что он происходил за несколько часов до убийства в Кремле, в двух шагах от Президента. Я правильно вас понимаю?

Виктория не стала строить из себя суперпрофессионала, образ мыслей которого никому недоступен:

– Ну что ж, Семен Иванович, тогда расскажите о содержании этого разговора.

– Я могу вам сказать, что речь шла о телепередаче, в которой я должен был вести диалог с Немцовым, – на лице Семена Ивановича заиграла хитрая улыбочка. – Надеюсь, вам понятен расчет Смоленцева? Я и Немцов… Липкин и Немцов… Это же два разных полюса. Если их свести поближе, непременно получится спектакль, из которого можно извлечь пользу. Только вопрос – кому?.. Когда помнишь про этот вопрос, когда правильно держишься перед камерой, можно элементарно нарушить замыслы того, кто собирался сделать из своих политических оппонентов бойцовых петушков… Я сразу понял, что нас недооценивают… Вы следите за ходом моей мысли, девушка?

– Да, конечно.

– Соглашение о съемках было достигнуто. Я настоял на прямом эфире, хотя это было непросто. Но сами посудите: без прямого эфира рассчитывать на успех, по меньшей мере, наивно; из записи выстригут все, что захотят, или скомпонуют так, что будешь выглядеть круглым дураком, фигляром… На этом наш разговор со Смоленцевым был бы исчерпан…

Наступила пауза, во время которой официантка расставляла на столе закуски.

Виктория отпила холодного абрикосового сока и принялась размешивать кофе.

Когда официантка, покачивая бедрами, отошла, Виктория подняла на Липкина глаза:

– Я догадываюсь, что в конце вашей фразы следует «но», это означает, что вы хотите сказать больше.

– Совершенно верно, девушка. Возможно вам будет непонятно, но… – Семен Иванович сделал паузу и поднял вверх указательный палец, не выпуская вилки из рук. – Но мы, коммунисты, ведем открытую политику, а потому я хочу, чтобы вы довели до сведения вашего полицейского и политического руководства, что разговор у нас с Виктором Смоленцевым шел не только о предвыборной передаче.

Липкин принялся кушать салат. Он очень тщательно пережевывал каждую порцию пищи, и это не мешало ему одновременно говорить:

– На выборах в Думу коммунисты одержали победу, потому что на их стороне было сто пятьдесят региональных и центральных газет. Наша сила в правдивом слове. И в разговоре со Смоленцевым мы обсуждали проект финансирования за счет средств партии и за счет коммерческих кругов телерадиокомпании «Молодежная». И Смоленцева весьма заинтересовали наши предложения. Они касались целого ряда проектов.

– Что же из этого следует? – Виктория отпила горячего кофе, и ей показалось, что внутри она раскалена пожарче.

– Я ни на грош не верю в случайную гибель этого талантливого молодого человека. Он стал поворачиваться в сторону народной правды, такой, какая она есть. И скажу с полной уверенностью: вряд ли он стал бы из диалога Липкин-Немцов делать шоу, выгодное нынешним власть предержащим…

– Почему?

Липкин смешно округлил глаза, что должно было, наверное, означать: как это может быть непонятно:

– Стоит только посмотреть его репортажи из Чечни, девушка, из бастующего Кузбасса, как становится очевидно, что этот человек не лишен гражданской совести.

Виктория не могла скрыть улыбки:

– Простите, а гражданская совесть – прерогатива только коммунистов?

– Девушка, я не собираюсь вести с вами дискуссии, – ответил Липкин, прожевывая. – Вы пришли меня допросить, ну и, будьте добры, слушайте. Я никогда не прочь сказать то, что думаю. Те молодые люди пришли за мной следить, – Семен Иванович кивнул куда-то в угол, – ну и пусть следят, пусть фотографируют. Потом напечатаете эту фотографию и подпишете: «Семен Липкин с молодой любовницей». Это ваша манера политической борьбы. Она давно известна…

– Какие молодые люди? – насторожилась Виктория.

– А вон, устроились в уголке. С бесстрастными лицами… Но меня-то не проведешь: чем бесстрастнее лицо, тем за ним больше скрывается интереса. Я – старый конспиратор. И эти штучки чую издалека…

Девушка как бы случайно оглянулась:

– Хорошо, я вас молча слушаю…

Однако слушала Виктория уже только наполовину. Молодые люди за дальним столиком, которые подошли, когда она уже была в зале, и сели за пределами ее поля зрения, – это были Репека и Семенов. Липкин вычислил или угадал их совершенно точно. Ничего не скажешь, наметанный глаз.