Васильки

в синем выцветшем трико;

то на корте с кем-то дружит,

то снимает всех с постов,

то вдруг «свинкой» занедужит,

чтобы выявить врагов.

Мне болезнь – что прут калёный.

Мне никак хворать нельзя,

потому что почтальона

поутру встречаю я.

Тут очки разбил. Неловко!

Не могу без них читать.

Я из крупных заголовков

всё старался понимать.

Я в газетный лист таращусь —

он названьями кричит

(хорошо, хоть телеящик

у меня пока молчит):

«Эпидемия запора»,

«Рыбе нужен водопой»,

«Крот-шатун задрал шахтёра»,

«Президент проспал запой»,

«Из батонов зачерствевших

был построен дачный дом»,

«Полк мутантов озверевших

захватил аэродром».

Не отнять у нас уменья

видеть то, что между строк.

Я своё имею мненье,

а к чужому мненью – строг.

Я не ем теперь помногу,

пью слабительное, бром.

Жду, когда пришлют подмогу,

чтоб отбить аэродром.

Дайте нам кирпич с цементом —

чёрствый хлеб нам ни к чему!

И ещё – жаль президента.

Я сочувствую ему.

Скоро мастер звук починит,

телевизор будет петь.

Только – есть тому причины —

я боюсь его смотреть.

Вдруг про тот захват покажут

мне ужасный репортаж?

Вдруг на стройке в доме каждом

из батонов есть этаж?

Напишите мне в газете,

покрупней статью набрав,

происходит что́ на свете —

может, в чём-то я и прав?

Ночью снятся мне кошмары.

Вот, письмо пишу, не сплю.

В дверь стучатся. Санитары

рвутся в комнату мою.

Или то мутанты злые,

съев родные закрома,

тащат врозь на составные

наши вкусные дома?!

Дописал письмо. Прощайте.

Да! Совсем забыл сказать:

аккуратней сочиняйте

заголовки.

Вашу мать!

17 ноября 1998

Валентинка

В далеком краю, куда нету дорог,

Где лес тишиною объят,

Растет заповедный чудесный цветок,

Который достоин Тебя.

И нам не увидеть с Земли никогда

То небо чужое, где есть

Горящая светом надежды звезда,

Что я бы назвал в твою честь.

Я бьюсь над загадкою день ото дня —

Нельзя мне решать сгоряча —

За что же Господь так приветил меня,

Что я вдруг Тебя повстречал.

…Увы, не нашел я тот дивный цветок

И к звездам во сне лишь летал.

Возьми же взамен эти несколько строк,

Что я для Тебя написал.

февраль 2001

Двери

М.

Вот чем я болен – тоской по пониманию

братья Стругацкие «Улитка на склоне»

Мне опять не по себе и душа тоскует —

Поднимает кто-то пыль Млечного Пути.

Параллельные миры все же существуют,

Даже двери есть туда. Мне бы ключ найти.

Сквозь окно луна глядит, не мигая, строго

И похож на океан старый спящий пруд.

Манит зыбкостью своей лунная дорога.

Просто я хочу узнать, для чего мы тут.

Я укладываюсь спать в трепетном волненьи,

Будто бы спортсмен-прыгун замер, встав на край.

Доктор Фрейд – простой маньяк. Ни к чему сомненья.

Сон – экскурсия для всех ненадолго в рай.

Но одно смущает тут средь церковных сказок:

Что, мол, рай – волшебный сад. Знай себе, ленись.

Мол, захочешь что-нибудь, – получи все сразу.

Вряд ли станешь там творить и стремиться ввысь.

Что-то здесь не так. А что – мне пока не видно.

У меня вопросов – тьма. Дайте мне свечу!

Много должен я понять. Но порой обидно.

Я боюсь: вдруг этот груз мне не по плечу?

Лишь одни доступны нам потайные двери.

Их открыть совсем легко. Трудно – закрывать.

Параллельный разум там – я уже проверил.

Это книги. Их давно следует читать.

Там мой прииск, мой тайник, золотая россыпь.

Я могу закрыть глаза и увидеть свет.

В них порой ответы есть на мои вопросы,

А порою – лишь вопрос. А ответа нет.

До чего нас доведет тяга к постоянству?

Как увидеть новизну в том, к чему привык?

Нам знакомы лишь слова «Время» и «Пространство».

Две далекие звезды отделяет миг.

Кто безумец – кто поэт; тот злодей – тот гений.

Только тонкая черта отделяет их.

Кто я – ищущий свой путь или раб сомнений,

Или просто я чужой посреди своих?

Зарешечено окно из моей палаты.

И замо́к надежный есть на моих дверях.

Трудно будет вам достать здесь меня, ребята.

Я – свободен. А понять не пытайтесь зря.

апрель 2002

Как лёд

Отключите приборы шальные:

Я не слышу сквозь них тишину.

Я здоров. Это вы все больные —

Вы у вашего мира в плену.

Как же вы заблуждаетесь сильно!

Человек – он отнюдь не «венец».

Всё вокруг – декорации к фильму.

Скоро выплывет надпись «конец».

Как полет ощутить в самолете?

Самолеты не могут летать!

Вы Вселенной умом не поймете,

Ну, нельзя ее этим понять.

Не спросив – не получишь ответа,

Получив – вдруг неверно поймешь?

Но ведь кто-то увидит луч света —

Луч ударит по сердцу. Как нож.

Как жить дальше с немыслимой раной?

Как подняться, как действовать вновь?

Стало то, что привычно – вдруг странным,

Утекая в песок словно кровь.

Вы по миру на ощупь идете.

Вам приснилось что вы – наяву.

То, что жизнью вы гордо зовете,

Я совсем по-другому зову.

Эта истина слишком простая

Чтоб ее, не пугаясь, понять.

…Я как лед на руках ваших таю.

Не держите – прошу вас! – меня.

Я взлечу, уносимый надеждой

И помчусь на рассвет через мглу.

И останется тесной одеждой

Мое тело лежать на полу.

6 мая 2002

Кто-то изнутри

Это вновь произошло, взмыли с веток птицы.

Сердце с ними норовит – бьется, что есть сил.

Заворочался во мне тот, кому не спится,

И пока он там не спит – белый свет не мил.

Он и мне спать не дает – мучает, изводит,

Заставляет меня лезть в этот переплет.

По ночной квартире он вслед за мною бродит.

Мне совсем невмоготу – я ищу блокнот.

Лишь одно лекарство есть успокоить душу

(Вы не трогайте меня, я сейчас больной).

Если я не подчинюсь – он меня задушит,

Этот кто-то изнутри, экзекутор мой.

Я терзаю свой блокнот и перо кусаю.

Ночь мелеет, дождь шуршит, сладкий чай остыл.

Словно жилы на кулак строчки я мотаю —

Я тяну их из себя из последних сил.

Ядом капаю на лист будто змей – из пасти.

Или это только кровь черная моя?

У чернильницы есть дно – к горю или к счастью?

И бумага стерпит все. Хватит ли меня?

Задремал мучитель мой. Только мне не спится.

Закурил бы – вот беда, не курю ведь я.

И, забытый до поры, словно крылья птица,

Расправляет мой блокнот мятые края.

Для кого я написал эту рифмо-повесть?

Может быть, ее прочтет только тишина.

Что-то есть внутри меня. Видно, это Совесть.

Мне теперь не по себе, если спит она.

16 мая 2002

Разбавленное солнце

Прорвались весны отголоски

Сквозь бельма немытых окон.

Две влажных соленых полоски

Терзали лица полигон.

Мне солнце – не ярче лучины,

Земля – как дыра, а не шар.

Болит за решеткой грудины

Прижатая сердцем душа.

Я крылья сложил в миг экстрима —

Их склеила липкая ложь.

Упал я в глазах у любимой

На правды отточенный нож.

Борясь за любовь и за дружбу,

Я душу в боях расплескал.

И сил нет собрать эту лужу.

И смотрит оттуда тоска.

Я лужу души попытался

В граненый стакан собирать.

Но понял, как только проспался:

Мне заново всё начинать.

Я множил пустые попытки,

Но ясно мне стало как снег:

Нет истины в горьком напитке,

Есть истина в личной вине.

Мне выходом стало забвенье,

Блеснули зрачки из-под мглы.

И остановилось мгновенье

На скошенном зубе иглы.

Запутались нервы как стропы,

Звенели, рвались тетивой.

Я вены иллюзией штопал —

Сочащейся черной иглой.

Наверно, я должен вернуться

И вновь попытаться начать.

Мне надо скорее проснуться —

Иначе мне больше не встать.

Мне нужно ни много, ни мало —

Как воздух, как память, как кровь, —

Чтоб верила мне, доверяла,

Избитая мною любовь.

Верни меня, я умоляю!

Мне руку свою протяни.

Я свет твоих глаз ожидаю,

Как аэродрома огни.

Брыкается сердце устало,

Пульсирует дурь в голове.

Я помню, что мне надо мало —

Кусочек Вселенной моей.

Я замер. Я страхом стреножен.

Я много, видать, попросил.

Мурашками бродят по коже

Остатки разрозненных сил.

Мне снится, что я поднимаюсь,

Что пыльные шторы сорвал.

Я маюсь… Я с треском ломаюсь!..

Но я все лежу, как лежал.

Нависла тоска надо мною,

Как будто стеклянный колпак.

Сейчас я дорогу открою,

Сейчас… Я сжимаю кулак…

Зима заглянула в оконце,

Сквозь битые стекла дыша.

Застыла разбавленным солнцем

В замерзшем стакане душа.

25-27 июня 2002

Покинутым скворечням

Говорят, на земле лишь любовь будет вечно.

Только ей будоражить сердца вновь и вновь.

Но подобно скворцам, что бросают скворечни,

Улетает куда-то из сердца любовь.

Ведь весна как ручей снеговой – быстротечна.

Очень редко случается наоборот.

Никому не дано запереть свой скворечник,

Потому что в неволе любовь не живет.

Что останется в сердце, покинутом ею?

Только веры лоскут и осколки надежд.

Не всегда мы любовь бережем и лелеем,

Не меняем на ней обветшалых одежд.

Не держите сердца́ в запустеньи унылом,

Пусть там будет тепло – ведь еще не конец.

Чтоб дождаться весну, пусть отыщутся силы

И вернется опять в ваше сердце скворец.

Пусть меняет любовь словно птица скворечни,

Затевая в сердцах волшебства круговерть.

Ведь доступно любви лишь понятие ВЕЧНО

И совсем не доступно понятие СМЕРТЬ.

19-20 июля 2002

Разговор

Поэту Александру Башлачеву

Я не сплю. Нет, не сплю. И все это не бред.

Я пишу – хоть и нет, вроде, сил —

Потому что стихами к поэту поэт

Обращался всегда на Руси.

Я с тобой не знаком был до этой поры —

Не заметил свечу на ветру.

Я недавно совсем твои песни открыл

И твой голос на лезвиях струн.

Потолкуем, земляк! Нам найдется о чем.

Нереальность беседы – не в счет.

Сядем рядом, Сашок. Пусть мы оба не пьем:

Ты – уже́, а я, видно – еще.

Я, наверное, все до конца не пойму

И не вправе я так донимать.

Не легко на душе и не ясно уму…

Но мне многое нужно понять.

Почему своей кровью ты точку в строке

Сам поставил, вдруг встав на краю?

Ну, зачем колокольчик ты сжал в кулаке?

Ведь они в кулаках не поют!

Ты писал и не верил, что будут и те,

Кто услышит тебя и поймет.

Неужели ты по́нятым быть расхотел,

Не желая пойти через брод?

Пережить равнодушия ты не сумел

Потому что неровно дышал.

Ты от боли кричал, а все думали – пел…

Так рвалась на свободу душа.

Ты рогов дорисованных трогать не стал

На иконе своей все равно.

Почему ты нашел этот выход не там

И за двери вдруг принял окно?!

…Ты поешь мне в ответ о терзаньях своих —

Я кассету кручу взад-вперед,

И надеюсь понять через песни твои

Своей жизни кривой переплет.

Как сорваться с насиженных мест, как с креста,

Чтобы ближнему делом помочь?

Как догнать – но не вплавь! – в море злобы Христа,

Босиком уходящего прочь.

Есть у всех рубежи. У меня – в тридцать три.

Будто умер. С креста уже снят.

Только чудится мне – воскресает внутри

Кто-то лучше и чище меня.

Мне так много всего еще нужно нагнать,

Чтобы чувствовать так же, как ты.

Мне собою самим предстоит еще стать,

Изводя меловые листы.

Вот такой разговор. Ты меня уж прости,

Что я душу бере́дил твою.

Я ищу, как в себе еще сил наскрести,

Чтоб найти снова душу свою.

Я опять сам не свой. Но все это – не бред.

Я пишу, хоть и нет, вроде, сил.

Мне, наверное, просто был нужен совет.

И его я уже получил.

1-8 июля 2002

Рельсы

Помнишь, рельсы к горизонту мчались,

Отражая солнце золотое?

То, что вдалеке они встречались

Лишь иллюзия, как зеркало кривое.

А они бегут, друг к другу жмутся,

Шпалы между ними словно строфы.

Вдруг они и, правда, так сойдутся?

Это значит – будет катастрофа.

26 августа 2002

Сердцебиение

Что-то в мире не так.

Отчего-то тоска.

Сердце бьется не в такт

В поседевших висках.

От настигшей весны

Я уйти не сумел.

Мне б вдохнуть тишины —

Я от слов захмелел.

По кругам от шагов

Не успею я вплавь.

От пьянящих стихов —

Беспробудная явь.

Я себя разливал

На ладони листов.

Проливая, листал

Эти пригоршни слов.

Нет бы, мучился сам

И себе бы пенял —

Я же близким, друзьям,

Свою брагу вливал.

Больно ранят листы —

В них срифмованный яд.

Тихо тлеют мосты,

Да гореть не хотят.

Я в бреду – через брод.

Я ведь грешен – не свят!

И никак не берет

Меня собственный яд.

Сердце, все же, болит

Если – ниже травы.

Но ведь совесть – не спиД.

Это лечат – увы.

Вот и чувства не в новь —

Сам себе стал чужой —

Если вместо «любовь»

Написал вдруг «любой».

Будет мир как тюрьма,

Если жить не любя.

Так не сходят с ума —

Так теряют себя.

Осень – жизнь вполсвечи

Или яркая смерть?

Выбирать научись —

Падать или лететь.

Сердцем все не понять,

Не достанешь до дна.

Если жалость не смять,

Станет жалом она.

Звук бумаги вразрыв

Я теперь не терплю.

Будто нож, будто взрыв,

Рвет он душу мою.

…Откричался, устал.

Строчек пульс поутих.

Сердцем я отстучал

Этот кардиостих.

Мне б язык подвязать,

Что-то стал я речист.

Надо б яду принять —

Перечту этот лист.

12-19 августа 2002

…за миг до…

Опадает листва, поседевшая золотом —

Иногда предстоит умереть, чтобы жить.

Вот молчанье уже стуком сердца расколото.

Где мне взять тишины – стон души заглушить?

Сквозь чужие слова и бессилие губ немых,

Сквозь бетон колеи безупречных невежд,

Ты глядишь на меня и в глазах твоих ливневых

Тонет лодка моих сумасшедших надежд.

Что услышу в ответ на свое откровение?

Что отвечу я сам, услыхав приговор?

Растворятся ль в судьбе ледяные мгновения

Или жизнь разметают лавиною с гор?

…Опрокинется мир вдруг часами песочными —

Станет снегом вода, станет прозою стих —

Коль засыплют меня прописные и строчные

Буквы страшного НЕТ с губ дрожащих твоих.

Поплывут берега вдоль реки обездвиженной,

Отпирая замки́ бесполезных мостов.

Запрокинет свой зоб в небо месяц обиженный,

Чтоб оплакать медведицы звездный остов.

…На ресницах твоих искры солнца нанизаны —

Нить надежды прочней для меня, чем канат —

Над нависшими в жизни глухими карнизами

Будет радугой мне твой теплеющий взгляд.

Я за миг до беды или счастья заветного.

Нет дороги назад, все решается здесь.

Недостоин, боюсь, я чего-то ответного.

Мне, наверное, много того, что ты – есть.

11-16 сентября 2002

Не бойся, не верь, не проси

Свободную душу схватили

и два белоснежных крыла,

взяв ножницы, укоротили —

чтоб больше летать не могла.

И в тесное тело впихнули,

как будто надев кандалы,

и с Неба на Землю швырнули —

в тюрьму из рассветов и мглы.

И память о Небе отняли,

и страшный отмерили срок.

Надежды немного ей дали

и Веры горячий глоток.

И в страхе потерянно бродит

ушедшая в пятки душа.

Нигде не укрыться – находят

и всё испытанья вершат.

Рискуя душевным здоровьем,

инъекции делают в кровь

и травят великой Любовью,

коль выдохлась просто любовь.

И рвут, если струны не прочны,

и бьют – да туда, где больней, —

и освобождают досрочно

любимых и близких людей.

А время то медлит жестоко,

то пустится с места бегом.

Считая мгновения срока,

стучится в груди метроном.

Тоскует душа на планете

у звездной колючей стены

и светит, безжалостно светит

тюремный прожектор луны.

…Не бойся – не вечно все это.

Не верь, что оставят без сил.

Попросишь – и включат рассветы.

Но ты все равно не проси.

23-25 сентября 2002

Променял

Вот и осень опять.

Я любил эту женщину-Осень.

Золотистая прядь

чуть скрывает заплаканный лик;

как забывшийся шут,

ветер трогает снежную проседь.

Я стихов не пишу —

это просто обычный дневник.

Шел, да будто упал.

Может, шаг не с ноги нужной начал.

Кто я был, кем я стал —

не пойму заболевшей душой.

Я грущу по Весне,

ну а Осень безудержно плачет,

прислонившись ко мне

своей мокрой, холодной щекой.

Что на что променял?

Разлюбил? Или, все-таки, предал?

От себя ли устал,

на ладони упав головой?

Что же я натворил?

Не предвидел, не думал, не ведал?

Без руля и ветрил

кораблем дрейфовал за волной.

Подарила Весна

аромат позабытой свободы,

пробудила от сна

и дала путеводную нить.

Закружилась душа,

растеряла всю ржавую одурь.

Стало ближе на шаг

то, что я называл словом «жить».

Осень бьет по щеке

на ветру изогнувшейся веткой,

отражая в реке

хмурый взгляд дождевых облаков,

и подолгу стоит,

глядя в окна на лестничной клетке,

тихо рамой скрипит

и вздыхает волной сквозняков.

А когда-то она

синим взглядом своим волновала,

за собою звала

в расписную, с туманами, даль,

и в ладони мои

щедро яблоки с веток роняла,

и, росой напоив,

мне дарила святую печаль.

И осталась со мной

та печаль – не везде ее примут, —

обернулась тоской,

поседела, согнулась как тень,

и сосватала мне

злую, глупую, длинную Зиму,

и с приданым – как снег —

равнодушие, жадность и лень.

Я сполна получу,

не забыл я о скорой расплате.

Я надежды хочу,

да мечты превратились в золу.

И невеста Зима

в белоСнежном завьюженном платье

на колючих губах

принесет ледяной поцелуй.

8-14 октября 2002

Междустрочье

Понять я все время силюсь:

Откуда ты вдруг такая?

Иль правда – скажи на милость —

Отбилась от птичьей стаи?

Груз стольких противоречий

К земле тебя тянет, Птица.

Он давит хрупкие плечи,

Мешая крыльям раскрыться.

Не смей смаковать отраву,

Не смей в себе зло лишь видеть!

Кто дал тебе это право —

Так себя ненавидеть?!

«Оставьте меня, – просила, —

Под мягкой ленивой пылью».

А могут оставить силы.

А где их возьмешь для крыльев?

Не сверху ли суть увидеть

Стремятся на небо птицы?

Прежде, чем ненавидеть,

Нужно любить научиться.

Эхо в моем междустрочье

Нарочно или невольно?..

Любовь – это вены в клочья.

Любить – это очень больно.

Так в муках детей рожают,

И крест несут на Голгофу.

Бывает, что умирают.

И льют на бумагу строфы.

Но сердце в песок не спрячешь

И стук его не умеришь.

Ты плачешь… Я знаю, плачешь!

И, значит, любить умеешь!

Любовь не дает поблажек,

Но ей не «жестокость» имя —

Она тебе правду скажет

И в небо опять поднимет.

Стань с ветрами снова вровень.

Не бойся начать сначала.

Влюбиться нужно до крови,

Чтоб сердце сильней стучало.

Пробьюсь ли к тебе строкою,

Достану ли глубже, выше?

Оставить тебя в покое?

Нет, не дождешься!

Слышишь?!

14-16 декабря 2002

Проводник

фантастический рассказ в стихах

АБС

Шум вокзала растаял как сбивчивый сон.

Как секунды мелькали столбы.

Сердца стук, дрязг колес – все слилось в унисон

как шаги по дороге Судьбы.

Я в холодном купе был совсем одинок,

и в окно надоело глазеть.

Вдруг в раскрытую дверь проводник мне: «Сынок!

Хочешь чаю – чтоб душу согреть?»

Вроде бубна вагон грохотал во всю мочь,

и в углу притаился ночник.

И глотал из стакана беззвездную ночь

мой попутчик – седой проводник.

Он молчал и кивал, ну а я говорил,

остужая язык в кипятке,

о семье, что своими руками разбил

и любви – как воде на песке.

«Я Иуда, отец!» – так рассказ о своем

я закончил, сорвавшись на крик.

«Что ты знаешь о нем?» Я не понял: «О ком?»

«Об Иуде», – ответил старик.

Сбитый с толку, в смущеньи, я медленно стал

ворошить ту Заветную мглу:

про Пилата, про вечерю и про Христа,

и предательский тот поцелуй.

Дотерпев мой нескладный рассказ, проводник,

постарев, что ли, больше, налил

чаю – мне и себе – и, уставясь в ночник,

хриплым голосом заговорил:

«Всё – как будто вчера, хоть прошло столько лет,

но не всё обрекают на тлен.

Так и было – почти… Только – все-таки, нет! —

я не умер в пеньковой петле».

…Поезд в завтра летел, я за чаем поник,

свою вечную глупость кляня,

а напротив меня полоумный старик

не то бредил, не то сочинял…

«Из дурманящей мглы Он их вел на Огни,

оставляя всем ищущим нить.

Притчи им говорил – не слыхали они

то, что Он так хотел объяснить.

Лишь один ученик из двенадцати душ

видел те путевые Огни,

не дрисливый гусенок, не мальчик, не муж —

я чужой был, наверно, для них.

Я ведь тоже всё знал – наперед, как и Он,

надо двигаться было след в след:

Ему – крест, мне – позор и – да будет спасен,

кто уверует в Новый Завет.

Не бывает героев, когда нет врага;

а на должность врага – вот беда! —

не найдется героя – так ноша туга.

Дураков лишь найдешь без труда.

Фарисеев и книжников много вокруг,

кто их там различит, разберет?

А предатель – один. И сужается круг:

вот Иуда, что Искариот!

Я всё сделал как надо в ту страшную ночь,

блеск мечей изуродовал мглу.

И ничем я уже был не в силах помочь.

И был искренним мой поцелуй…

Я сломался потом, я хотел умереть,

задушив свою трусость в петле.

Вот за это Всевышний отсрочил мне смерть —

до сих пор я на этой земле».

Проводник помолчал, глядя в ночь за окном,

по щекам покатилась вода:

«Я не предал Его! Я был с Ним заодно:

у весов ведь две чаши всегда».

Он ушел. Ну а я до утра не сомкнул

воспаленных, испуганных глаз.

На платформу как будто бы в небыль шагнул,

вспоминая полночный рассказ.

…Часто сон вижу я – не уходит он прочь,

не давая забыть про Огни:

в полутемном вагоне пьет горькую ночь

молчаливый седой проводник.

16-20 февраля 2003

Притча о Ненависти и Любви

Рядом с нами, всего в двух шагах (неспроста),

В доме многоэтажном и длинном,

Проживала Любовь – и скромна, и чиста,