Одержимые. Женщины, ведьмы и демоны в царской России

Бесы уносят Соломонию в лес и в воду, уводят ее в поле без одежды, перебрасывают ее в «храмине» из угла в угол, подвешивают к потолку, бросают с высоты на землю, заставляют рожать им детей, режут ножами, колют копьями, плюют и сморкают на нее, сосут ее сосцы, терзают ее утробу, прогрызают у нее левый бок, кричат в ней различными голосами, бросают ее на церковный помост во время службы и т. д.163

Влияние «Повести о Соломонии» на мирскую аудиторию, особенно женщин, должно было быть впечатляющим.

Преобладание одержимых женщин в чудесах Димитрия также отражает понижение культурного статуса одержимости в петровский период. В глазах государства и церкви явление одержимости бесами от приемлемого понижается до мошеннического, а гендерно нейтральный термин «бесноватые» для обозначения такого поведения постепенно заменяется на гендерно окрашенный термин «кликуши». Представление о том, что потеря контроля над телом свойственна скорее женщинам, чем мужчинам, сыграло роль в изменении терминологии. Если мужчина становился одержимым, считалось, что он обретает женские черты. Учитывая такую культурную и правовую реконфигурацию одержимости в XVIII веке, мужчины с меньшей вероятностью определяли себя и определялись извне как одержимые.

Несмотря на то что рассказы о чудесах Димитрия наследуют структуре, свойственной более ранним циклам чудес, сюжеты чудесных исцелений отходят от средневековых представлений о личных духовных контактах женщин со святыми. Все они включают посещение могилы Димитрия в Спасо-Яковлевском монастыре в Ростове и изгнание нечистой силы монахом, что предполагает послабление в правилах, касающихся доступа женщин к мощам святых в монастырских стенах. Женский опыт чудес, описанный агиографами, теперь обычно происходил публично и зависел от заступничества монаха или священнослужителя в качестве посредника между прихожанкой и святым. Рассказ о бесноватой крестьянке Евфимии Петровой – пример нового жанра. По словам рассказчика, эту вдову из села Угодич Ростовского уезда с 1743 года мучил нечистый дух. Через четырнадцать лет она отправилась в Яковлевский монастырь молить о помощи чудотворца Димитрия.

А когда стала приходить в церковь, паки ея затряс дух нечистый и сколько ближая ко гробу святителя Димитрия приводима была, столь горчайшее ея от диавола было мучение. А когда ея привед народ ко гробу чудотворца Дмитрия, различимым гласом начала кричать, к тому плевала на крест, когда иеромонах в руках оный держал и кропил ея святою водою, от коего мучения пала на землю. Падение же ея продолжаемо было через полтора часа.

Завершается повествование утверждением, что Евфимия очнулась из беспамятства полностью исцеленной благодаря заступничеству святого Димитрия164. Отдельно подчеркивается роль иеромонаха, кропившего несчастную святой водой и осенявшего ее крестом.

В рассказах о чудесах святого Димитрия есть и еще одно нововведение. Две истории из цикла указывают на то, что женщины продолжали верить в силы колдунов и им было необходимо мужское руководство, чтобы обратиться в монастырь за духовной помощью. Например, мужу одержимой крестьянки Дарьи Афанасьевой пришлось обманом заманить супругу на могилу святого, сказав, что они едут к ворожеям. В другом рассказе монахиня из Успенского монастыря во Владимире за пять недель болезни, своротившей ее рот к ушам и глаза на стороны, успела обратиться за помощью и к ворожеям, и к врачам. В конце концов монахине было видение: к ней явился некий старик, который и разубедил ее доверять ворожеям, повелев полагаться исключительно на веру в Бога и посетить мощи святого Димитрия, который уже прославился чудесами165. Мужчины в этих рассказах иногда обращаются за помощью к врачам прежде, чем обратиться за духовной помощью к Димитрию Ростовскому, но никогда к ворожеям. Очевидно, авторы рассказов о чудесах святого Димитрия предполагали, что женщины более склонны сохранять традиционные суеверные представления о магии, чем мужчины, и что они с большей вероятностью, чем мужчины, попадаются в дьявольскую ловушку.

Феминизация жертв одержимости в официально подтвержденных чудесах продолжалась быстрыми темпами, так что к середине XIX века одержимыми оказываются исключительно женщины. В то же время в рассказах о чудесах появляется медицинский диагноз «истерия» в качестве альтернативного дескриптора для помрачения сознания и потери контроля над собственным телом среди женщин. Например, из 51 чуда, приписываемого заступничеству святителя Тихона, бывшего епископа Воронежского и Елецкого, как до его канонизации, так и во время обретения его мощей в 1861 году, почти 18 процентов связаны с одержимостью бесами, причем исключительно женщин, в числе которых пять крестьянок, две мещанки, торговка и капитанская дочь. Две оставшиеся женщины – дочь купца Александра Яковлева Елисеева и знатная дама Ольга Петровна Дендебери – описаны как страдающие «истерией»166. Раньше их бы тоже считали одержимыми бесами. Медикализация понятия женской одержимости и убеждение в истеричности женщин со стороны медицинских специалистов начала давать эффект.

К концу XIX века одержимость сохраняла исключительно женскую основу и составляла значительный процент подтвержденных чудес, приписываемых Феодосию Черниговскому. Бывший архиепископом Черниговским в конце XVII века, Феодосий был канонизирован в сентябре 1896 года167, после того как 5 июля 1895 года выяснилось, что «тело святителя Феодосия благодатию Божиею сохранилось нетленным»168. В качестве предварительного условия для канонизации святого Святейший синод учредил комиссию для сбора свидетельств от людей, переживших чудесные исцеления в результате заступничества Феодосия перед Богом или имевших исцеленных родственников169. Одержимость бесами заняла почетное место в списке недугов. Как пояснял епископ Антоний Черниговский, «приходилось исследовать случаи изгнания бесов из бесноватых, исцеления от немоты, от глухоты, от слепоты, от неизлечимых разных болезней внешних, когда врачи оказывались совершенно бессильными»170. Более четверти (27%) рассказов о чудесах, опубликованных в «Черниговских епархиальных известиях» в ознаменование канонизации Феодосия, связаны с одержимостью бесами, и все исцеленные от одержимости – женщины (среди которых 70% – крестьянки)171. Как и в случае чудес, приписываемых святителю Тихону, мужчины в качестве жертв одержимости бесами полностью исчезли из официальных церковных сообщений.

После празднования канонизации Феодосия Черниговского в 1896 году в официальных сообщениях о чудесах произошел еще один важный сдвиг. В сообщениях о четырех канонизациях между 1903 годом и началом Первой мировой войны кликуши практически не фигурируют в числе исцеленных, хотя их продолжают упоминать в общих описаниях паломников, посещающих могилы святых. Официальные рассказы о чудесах показывают, что Русская православная церковь все больше полагалась на медицину для научного объяснения исцелений с целью подтвердить чудесную природу тех исцелений, для которых таких объяснений не существовало. Нежелание медицины рассматривать одержимость бесами как болезнь, имеющую сверхъестественные причины, оказало сильное влияние на церковь.

Научный рационализм и чудеса

Уже в 1894 году, за два года до канонизации Феодосия Черниговского, в журнале Святейшего синода появилась трехчастная статья, предназначенная специально для приходских священников, которая во имя науки нападала на веру русских крестьян в колдовство и тесно с ним связанный феномен кликушества. Приводя примеры сообщений светской прессы о расправах крестьян над ведьмами и колдунами в 1870‐х и 1880‐х годах, анонимный священнослужитель особенно осуждал суеверия крестьянок: «Вечная труженица, еще менее просвещенная, чем мужчина-крестьянин, – она жестоко и часто платится за свое суеверие. Или она сама является колдуньей, – и за это часто нередко отвечает своею жизнию, – или страдает от колдунов… Женщины, вследствие чар колдунов, делаются весьма часто кликушами»172. Как отмечал автор, кликуш было слишком много, «чтобы на них не обратить внимания»173. Вторя мнению образованных наблюдателей за крестьянством, он утверждал, что просвещение масс необходимо для искоренения проблемы. Чтобы убедить приходское духовенство взять на себя ответственность за борьбу с кликушеством, автор дает кликушеству научное объяснение. Интересно, что он ссылается не на церковные запреты суеверий, включая Духовный регламент 1721 года, который продолжал действовать на рубеже XIX–ХХ веков. Напротив, он отмечает важность гипноза для демонстрации того, что

…многие ненормальные явления в человеческом организме, которые суеверными людьми объясняются вмешательством нечистой злой силы, должны быть приписаны естественным процессам, хотя сущность этих процессов, как и вообще многих законов природы, в настоящее время или совершенно не выяснена, или недостаточно освещена наукою174.

Автор считает, что священники должны сообщать врачам о появлении кликуш, чтобы те могли изолировать одержимых до того, как их поведение заразит других175. Он также предостерегает священников от принижения веры тех, кто ищет исцеления в церкви, когда они прилагают усилия «устранить крайне нежелательное, в интересах всего прихода, всенародное выкликиванье в церкви»176. Несколько месяцев спустя в том же журнале появляется аналогичная статья, также написанная священником (в этом случае бывшим приходским священником). В ней автор хвалит рекомендацию убеждать крестьян обращаться за профессиональным лечением, которую дает приходским священникам автор в предыдущей статье177.

Публикации священнослужителей были одобрены цензорами Святейшего синода, а следовательно, и самим Синодом. Как объяснить одновременные нападки на кликушество как на опасное суеверие в 1894 году и признание чудом исцеления бесноватых мощами преподобного Феодосия в 1896‐м? Если учесть последующие противоречивые свидетельства, то будет очевидно, что к концу XIX века в среде духовенства росла напряженность относительно значения чудес и возможности их существования в мире, где господствует наука. Признав авторитет медицины, Русская православная церковь стала частью распространенной среди образованного российского общества тенденции к модернизации крестьянского мировоззрения путем содействия секуляризации. Кликушество, как следствие, было понижено в чине духовных недугов, исцеляемых святыми. В то же время, однако, церковь часто упоминала кликуш в описаниях публичных празднований, посвященных канонизациям. Святейший синод также не запрещал монахам лечить кликуш и проводить экзорцизмы. Приходские священники, монахи и миряне получали противоречивые послания от церкви, которая не была такой монолитной и неизменной, какой ее полагали критики.

Исключение чудесных экзорцизмов из списка официально признанных чудес началось с расследования чудес, приписываемых Серафиму Саровскому (1759–1833), инициированного Синодом в конце XIX века. Серафим был простым монахом, чье имя ассоциируется с «возрождением созерцательного мистицизма» в русских монастырях во времена царствования Александра I (1801–1825)178. Архив Свято-Успенской Саровской пустыни (Саровская пустынь – мужской монастырь, основанный в начале XVIII века в городе Сарове на севере Тамбовской губернии) содержит свидетельства людей, из которых монах посмертно изгнал бесов. Однако Синод отклонил достоверность этих свидетельств, а также архивных отчетов о других исцелениях на том основании, что их невозможно проверить179. Через год после требования Николая, после нескольких отсрочек180, Священный синод, наконец, принял решение о канонизации Серафима – в годовщину его рождения, в июле 1903 года181. В рассказах о чудесах, опубликованных в религиозной прессе, чтобы засвидетельствовать святость Серафима, за одним исключением, не упоминались истории о чудесах, связанных с одержимостью бесами182. Тем не менее в светской прессе сообщали о нескольких чудесных исцелениях одержимых женщин у мощей Серафима сразу после прославления святого183. Четыре года спустя публикация, санкционированная Святейшим синодом, перечисляла еще три таких исцеления184. Бесноватые также отсутствовали в официально подтвержденных чудесах канонизированного в 1913 году Питирима Тамбовского (1685–1698)185.

Влияние врачей, принимавших участие в расследовании чудесных исцелений, помогает объяснить внезапное исчезновение кликуш. В описаниях чудес, приписываемых Серафиму и Питириму, проявляется медикализация различных недугов. Там упоминаются опоясывающий лишай, внутреннее кровотечение, ревматизм и нервные расстройства. При этом на рубеже веков случаи истерии были гораздо более распространены, чем прежде. То, что врачи, на которых Синод полагался при составлении медицинских описаний исцелившихся от различных недугов, не считали одержимость бесами легитимным диагнозом, означало, что некоторым женщинам, которые могли считать себя кликушами, было сказано, что на самом деле они страдают от какой-то формы истерии.

Члены комиссии по исследованию чудес Питирима, например, рассмотрели дело, которое еще в XIX веке было бы названо кликушеством. Оно включало в себя «исцеление крестьянской девицы Пелагии Клюевой от болезни истерии», недуга, который выражался в «крике и икоте», симптомах, связанных с одержимостью. Согласно отчету, эта Клюева из села Епанчино написала настоятелю тамбовского собора 20 августа 1912 года, что благодаря посредничеству Питирима с Божьей помощью она излечилась от двухлетнего приступа истерии. Однако комиссары не уточняют, кто именно назвал болезнь истерией – сама Пелагия или священник, сообщивший церковным властям о чуде. Во всяком случае, описание так называемой истерии совпадает с тем, что обычно считалось одержимостью бесом: сначала женщина непроизвольно кричала по два-три часа, после чего начала икать без перерыва в течение нескольких дней. Она настолько страдала от припадков, что ей пришлось отказаться от всех тяжелых работ. В январе 1912 года Пелагия Клюева сообщила, что ей было видение пожилого человека, похожего на святого Николая. Он сказал ей, что она должна отправиться в паломничество к могиле Питирима в Тамбове. В конце концов она так и сделала, добравшись до Тамбова 19 июня 1912 года. «В Кафедральном соборе она помолилась у раки Святителя Питирима, приобщилась Св. Тайн, взяла елея из лампады у гробницы его и выпила, чтобы унять икоту». Впоследствии икота не возвращалась, и Пелагия смогла вернуться к работе186.

В ходе церковного расследования 4 ноября 1912 года священник Гавриил Соколов в присутствии представителя полиции опросил Пелагию Клюеву под присягой. Подтвердив то, что написала в письме, Клюева более подробно рассказала о поразившем ее в возрасте 30 лет недуге. Она также рассказала, что говорила о своей болезни со старцем Анатолием в Оптиной пустыни и впоследствии навещала его летом 1911 года, просив совета о том, следует ли ей лечиться. Старец благословения на лечение не дал, а женщина по-прежнему страдала от болезни. Все свидетели, в том числе крестьянки Ольга Тенина, прожившая с Клюевой двенадцать лет, и Феодосия Пенина, вдова священника Ольга Ивановна Зарубкинская с дочерью Таисией и приходской священник села Епанчино Михаил Елеонский, подтвердили описание болезни Пелагии Клюевой и ее чудесного исцеления на могиле Питирима187.

Между тем назначенные тамбовским епископом светские и духовные следователи попросили доктора Пушкарева, врача земской Старо-Юрьевской больницы, дать экспертную оценку болезни Пелагеи Клюевой. Поскольку та ни разу не обращалась к врачам во время болезни, а вместо этого прибегала к духовным советам, Пушкарев был вынужден основывать свою медицинскую оценку на ее показаниях и свидетельствах очевидцев. Отметив, что невозможно однозначно заявить, исцелилась ли женщина на самом деле, он высказал мнение, что Клюева, должно быть, страдала тяжелой формой истерии. Врач пояснил, что, хотя случаи, когда люди полностью излечивались от своего истерического поведения, действительно существовали, науке известны и случаи, когда некоторые симптомы болезни, такие как икота Клюевой и припадки, связываемые с кликушеством, исчезали, но затем снова появлялись в другое время и в другой форме. Интересно, что доктор Пушкарев был единственным человеком, упомянутым в отчете комиссии, который использовал термин «кликушество». Пушкарев добавил, что даже пациенты, которых врачи считали полностью излеченными, снова заболевали. На основании показаний эксперта отец Гавриил сделал вывод, что, по мнению врача, истерия «в большинстве случаев, и в особенности в тяжелой форме, лечению медицинскими методами не поддается». Непрофессиональные члены комиссии подтвердили это мнение, заявив еще более категорично, что истерия «не в большинстве только случаев, а никогда медицинскими средствами не излечивается. Медицина может только облегчить некоторые проявления „истерии“, да и то долговременным и настойчивым лечением и режимом, совершенно же побороть эту болезнь медицина бессильна». Установив, что Клюева когда-то была больна, но теперь полностью исцелилась, что она никогда не обращалась за помощью к врачам и что в отношении истерии медицина неэффективна, комиссия, занимавшаяся исследованием чудес, приписываемых Питириму, согласилась с отцом Гавриилом, что Клюева вылечилась благодаря божественному вмешательству188.

Совещаясь с врачами и включая их диагнозы, а иногда и подробные записи больничных журналов в отчеты о чудесах, Русская православная церковь признала, по крайней мере до определенной степени, авторитет медицины. Если бы до исцеления на мощах Питирима Пелагия Клюева обращалась за помощью к врачам, вероятнее всего, комиссия пришла бы к другому выводу, как в случае с тамбовчанкой Елизаветой Кононовой-Трошиной. Врачи диагностировали у Трошиной серьезное нервное расстройство. Однако сама Трошина утверждала, что лекарства, прописанные ей в психиатрической лечебнице, были неэффективными, пока она не выпила святой воды из колодца святого Питирима. Не имея возможности окончательно определить, повлияла ли на исцеление Трошиной святая вода или предписания врачей, члены комиссии не включили его в число чудес, официально приписываемых Питириму189. Чудеса должны были иметь неопровержимые доказательства.

Осознавая достижения науки, церковь никак не могла принять рационалистический аргумент о невозможности чудес. Сделать это означало бы подорвать церковную доктрину. Таким образом, церковные авторы отстаивали понятие чудесного в религиозных журналах, особенно после того, как разразился скандал о плохом состоянии мощей Серафима Саровского, ставший причиной витавших сомнений относительно его канонизации. Сергей Голощапов опубликовал в религиозном журнале «Вера и разум» мощную полемическую статью против современного скептицизма. Защищая библейские чудеса от нападок скептиков, он отверг представления эпохи Просвещения о Боге как о высшем часовом мастере и о Вселенной как о механизме, утверждая, что «чудо есть проявление силы Божией в мире духовном и вещественном» и что «чудеса Божии видимы всеми нами в явлениях природы… гармонии, целесообразности и красоты [мира]». Голощапов убеждает рационалистов не отвергать чудеса, называя их следствием естественных причин, и нападает на склонность ученых связывать так называемые чудеса с прихотями человеческой психики, которыми можно управлять с помощью гипнотизма, силы внушения, силы веры, воздействующих на нервную систему. «Почему, – спрашивает он, – если врач возвращает жизнедеятельность больному с помощью лекарств, мы не считаем это противоестественным, а если Иисус Христос, как Бог Всемогущий, как создатель врачующих стихий и сил природы сказал больному – встань и ходи, мы считаем за нарушение законов природы?» Признавая чрезвычайность библейских чудес, Голощапов отмечает, что «сила Божия действовать в мире не перестала… Бог дал миру чудеса вечные» через Христа, его чудесное воскресение и, в конечном счете, христианство. Впоследствии чудеса совершались при посредничестве святых. «Достаточно, – рассуждает Голощапов, – указать на св. [святых,] ближайших к нашему времени: св. Тихон Задонский, Феодосий Черниговский, Серафим Саровский и ныне канонизированный св. Иоасаф Белгородский»190.

Тот факт, что в начале XX века одержимость все еще занимала место среди недугов, связанных с божественным вмешательством, всплывает в другой статье из религиозной прессы. По мнению В. Виноградова, одержимость бесами не просто суеверие, и нет лучшего авторитета для доказательства этого утверждения, чем Евангелие. Виноградов подчеркивает, что Христос обратил внимание на одержимого бесами среди больных, которых привели к нему для исцеления. «Человека, ставшего жилищем для бесов, можно причислить к больным, так как он претерпевает жестокие мучения, не только физические, но и нравственные». Виноградов утверждает, что подобный недуг не имеет ничего общего с нервными заболеваниями или психическими расстройствами. «Втесняясь в личную жизнь человека, демоны не уничтожают… но извращают» психику человека; «они становятся распорядителями и управителями нервной системы человека в то время, как дух больного совершенно бездействует». Защищая чудесную способность Христа изгонять бесов и исцелять одержимых, Виноградов, как и Голощапов, отвергает идеи психиатров, предпочитающих натуралистические объяснения духовным. Никогда, напоминает Виноградов своим читателям, никто не может знать наверняка, что случилось с пациентами, выписанными из клиник, что происходит после того, как больной покидает клинику, вылечился ли он или получил некоторое облегчение191. Виноградов готов согласиться с предположением, что чудесные исцеления, включая исцеление одержимых бесами, происходят не благодаря медицине, весьма ограниченной в своих возможностях, а через горячую веру человека в Бога и святых, в ходатайства святых от имени страдающего человека и бесконечную милость Бога.

Несмотря на то что одержимость бесами редко упоминается в чудесах, приписываемых новым православным святым начала XX века, церковные авторы продолжали упоминать бесноватых в описаниях массовых торжеств по прославлению святых. Например, присутствие кликуш в толпе паломников было отмечено на церемонии канонизации в Саровской пустыни в 1903 году. Архимандрит Евдоким, рассказывая о своем паломничестве, заметил, что на вокзале Арзамаса он случайно услышал рассказ паломников о некой одержимой женщине, исцеленной у Серафимовского источника в скитах. Его описание прихожан у источника содержит еще одно описание бесноватых: «Здесь можно видеть и слепых, и хромых, и бесноватых, и параличных, и умалишенных, и расслабленных»192. Консервативный православный журнал «Вера и разум» приводит такое печальное описание страждущих на пути к святому источнику:

…можно видеть всевозможных больных. Вот на носилках – из двух палок с натянутым на них холстом – несут расслабленную девочку, в тележке везут больного, ноги которого разбиты параличом; бледная, обессилевшая больная женщина, положив свои руки на плечи двух женщин, еле передвигает ноги, поминутно переводя дух от усталости; на двух костылях идет сгорбленная старуха; держась за палочку мальчика-поводыря, шествует слепой старик, высоко подняв голову; за ним скачет на костыле мальчик со сведенною ногою; на руках и ногах, подобно четвероногому, двигается женщина сведенная в пояснице193.

Впоследствии репортер различает крики в какофонии человеческих голосов у источника св. Серафима: «громкие крики припадочных, бесноватых и кликуш, стоны больных, радостные восклицания исцелившихся»194. Репортер несколько смягчает эту мрачную картину, указывая на милосердие Божие и многочисленные чудесные исцеления, происходившие у источника благодаря заступничеству святого Серафима.

Часто религиозные публикации содержат не менее яркие описания бесноватых на могиле Иоасафа Белгородского. Яркий тому пример – пронзительный рассказ Петра Скубачевского об изгнании нечистой силы, приведенный в начале этой главы. Годом позже, в первую годовщину канонизации Иоасафа, священник Порфирий Амфитеатров отметил, что в толпе, сопровождавшей церковное шествие с мощами святого вокруг церкви, были одержимые женщины, чьи крики раздавались во время песнопений195.

Священнослужители не могли игнорировать присутствие одержимых бесами женщин возле святынь: это демонстрировало значимость церкви для светского мира и свидетельствовало о существовании сверхъестественного. Церковь не могла отвергать медицинскую науку во все более скептическом мире и действительно до некоторой степени приняла ее, в то же время она и подчеркнула ограниченность медицины в мире, которым продолжал управлять Бог. Священники и монахи, подобно Христу до них, были такими же целителями тел и душ, как и врачи.

По всей европейской части России монахи славились как духовные учителя и целители. Стремительный рост количества монастырей во второй половине XIX века означал и рост числа монахинь и монахов, специализирующихся на чудесных исцелениях196. К монастырям, известным экзорцизмами, относили, в частности, Саровскую пустынь в Тамбовской губернии, Колочский монастырь в Смоленской губернии, Симонов монастырь в Москве, Печерский монастырь в Киеве197, Калужский Свято-Лаврентьев монастырь, Троице-Сергиеву лавру в Сергиевом Посаде, Вьясскую Владимирско-Богородицкую пустынь в Пензенской и Калужскую Свято-Тихонову пустынь в Калужской губернии198. В конце концов, и больные, и здоровые стекались в Оптину пустынь за советом старцев.