Питомцы апокалипсиса

– Что ты делаешь? Нет, не смей… А-а-ах…Боже…аххх! То есть, черт! А-а-ах… Дважды черт! А-ахх…

«Трижды! И, по-моему, больше похоже на маленьких белых ангелочков, да.

– Быстро вылезай! Вылезай!

«Моего спасителя так заводят прикосновения женских рук. Прямо как мальчика».

– Быстро!

«Да пошла, пошла…»

Задолго до рассвета мы собрались и двинулись вглубь загорелого травяного моря. Едва восток улыбнулся нам в спины первой полоской света, пожухлая трава засмеялась, заблестела росой. Нас окружали бирюзовое небо, холмы, дымчатая даль – но я не видел степь. Не ощущал, как застывал воздух. Я шел по дикому бурьяну и в тоже время вместе с Юлей стучал зубами в морозильной камере. Гертен все еще испытывал дочь перед тем, как убить ее.

Я сказал, что знаю, все знаю. Она молчала. Я кричал, предлагал выходы, взывал к ее разуму, обзывал «дурой», и «обмороженной», и еще как-то, умолял, рычал. Она молчала.

И когда я, бестелесный призрак, ляпнул-подумал: «Какого черта, Юля? Да пошла бы ты», – она посмотрела прямо мне в правую бровь и сказала:

– Нет, Стас, это ты шел бы.

Тихо, очень тихо. Корки льда на стенах блестели, как омытая росой степная трава в тысячах лигах отсюда.

– Передавай привет отцу, – сказал я. И связь оборвалась.

Мать вашу! Я снова топал под опрокинутой чашей неба. Роса уже испарилась, степь вся поникла под тяжестью солнца.

Мана скользнула взглядом по моему лицу.

– Что случилось? Привидение увидел?

– Близко, но нет, – сказал я. – Так, чету дьяволов.

Мана ускорила шаг – подальше от моих «лестных» реплик. Впереди на склоне Лила обернулась и подмигнула мне. Напрягла голые икры – тонкие, сильные, как у бегуньи на длинные дистанции. Вот еще коварный дьяволенок. А ведь не старше Лены.

К сестре я больше не проваливался после того, как ее связали и усыпили эфиром. Вопросы, мучали вопросы. Кто схватил Лену? Сколько у меня времени? Жива ли она?

К полудню в траве заскрипели кузнечики, жуки, сверчки. Под боком очутилась Лила, девочка что-то верещала, Барбара что-то переводила.

Я резко остановился.

– Странное мрачное чувство.

«Похоть?» – обрадовалась Лила.

– Что? Нет! – я огляделся и обомлел. Далеко на востоке, где небо сходилось с землей, ползли гирлянды из полупрозрачных шаров. Сотни пучков векторов. Сотни индейцев. – Похоже, где-то рядом крупная распродажа.

Когда я предупредил Дарсиса и Ману, далекие холмы накрыла тонкая бурая полоса.

– Пыль от копыт, – сказал Дарсис. – Скачут прямо на нас. Раз они верхом, нам не сбежать.

– Зачем им мы?

– Не мы, – сказал Дарсис и остро глянул на Лилу: «Выкладывай, дикарка».

От испуга у Лилы из кожи возле пупка полезли коричневые аксамитовые нити.

«Сам ты – дикарка, Синие уши. Я – дочь вождя. Награда, что алчут тысячи мужчин, да. Мечта принцев».

– Бросим ее тут, – решил ананси.

На лимонно-желтые глаза девочки навернулись слезы.

«Спаси-и-итель», – жалобно позвала она понятно кого.

– Что ж, надо так надо, – вздохнул я, подыгрывая убийце и надеясь, что тот не всерьез.

Лила вмиг прекратила плакать.

«Принц Форнех все равно не прекратит погоню. Он не простит вас за то, что вы отобрали его добычу, – лукавый взгляд в мою сторону. – За то, что играли с его игрушкой, да».

Мана подозрительно посмотрела на меня. Просто чтобы не спалиться, запел про себя: Я тучка, тучка, тучка, я вовсе не растлитель маленьких зеленокожих девочек.

Дарсис заскрипел зубами. Загорело-синяя рука скользнула по кобуре со смертопушкой.

«Я не буду больше повторять, дочь вождя».

Вздрогнув, Лила затараторила. Сексуально-женственный голос Барбары почти глушил детский:

«Бедняки-мизгоры тайком похитили меня. Они жаждут заполучить богатые земли тенетников. Наши угодья, наши водоемы, да. Брак принца и принцессы объединит два племени, даже вопреки воле одного из них. Мы породнимся. Если я рожу дитя от Форнеха, грязные мизгоры смогут пасти своих тощих геккондов на наших пастбищах. Свататься к нашим дочерям, да. Испражняться в наши реки, да».

Дарсис кивнул и сказал:

– Бросим ее, – убийца поднял руку прежде, чем я что-то сказал. – Для мизгоров она всего лишь краденая вещь, драгоценная безделушка. Ее будут беречь. Если возьмем с собой, в драке ее могут зацепить стрелой.

Лила уперла ладони в бока.

«Синие уши, я останусь только, если ты переломаешь мне ноги, да».

Дарсис хмыкнул.

«Смотри, дочь вождя, не сломайся сама».

Мы побежали по холмам и долинам. Музыка насекомых в траве притихла. Словно наступил антракт перед финальной частью рок-концерта.

Только ближе к вечеру Дарсис разрешил краткую передышку в тени одинокого высокого дерева, похожего на родной тополь. Мы попадали без сил и растянулись на колючей траве.

В разросшемся буром облаке на востоке сверкали редкие белые крапинки.

– Подзорные трубы, – сказал Дарсис. – Купили или украли у унголов. Нам не скрыться.

Мана завязала хвостом взмыленные волосы. Лила сидела на земле и наматывала поверх повязок на груди и бедрах свежие аксамитовые полосы. Блестела мокрая зеленая кожа на тонких руках и ногах. На жилистом животе.

Я тучка, тучка, тучка…

– Лила, тебе, на самом деле, лучше остаться, – вдруг сказал я. – Когда мы покончим с погоней, то расскажем твоему отцу, где ты. Уверен, твое племя тебя спасет от брака с принцем.

Не вставая, девочка подвинулась ближе ко мне.

«Когда доберемся до моего племени, отец подарит нам с тобой большой викиюп, жилище. С крышей из толстого тростника – закрыться от солнечного жара, и с ложем из бизоньих шкур, – разогреть наш собственный. Подарок только нам двоим, – она косо глянула на Ману. – Будем наслаждаться бессонными ночами вместе».

– Э-э-э… ты так «нет» говоришь?

«Скорее – «ни за что»».

Теперь впереди неслась Мана. Дарсис то и дело останавливался и припадал синим ухом к земле. Тянулась выжженная равнина, быстро темнело знойное небо, промелькнула над головами тень далекой птицы. Полночь застала нас в мыле возле низких кустов с высохшими ягодами.

Лила вдруг засмеялась и прыгнула в сухие ветви.

«Хвойник!»

Пришлось остановиться. Дарсис снова приник лицом к земле – послушать, насколько близко орда индейцев.

Назад Лила вылезла с горстью ядрено-красных ягод в ладонях.

«Открой ротик».

– Давай без этих вот игр, – попытался я состроить строгого взрослого, но она тут же всунула три ягоды мне между губ. Кисловатая мякоть расслабила сухую глотку. Забывшись, я зачмокал языком. Вот он, рай.

«Лила, почему первому ты дала ягоды этому дурню?» – Мана сверлила меня взглядом.

«Потому что он мой…»

– Да просто потому что я не черный как некоторые, – ляпнул, чтобы опередить малолетнюю бесстыдницу. Легкий поворот головы Маны – и я уже почему-то распластан у ее ног. Темные ладони заламывают мое предплечье.

– Ах, так и знала: ты чертов расист!

Ладони Лилы с ягодами протянулись над моим лицом.

«Возьми, все возьми – только не обижай моего будущего мужа».

Мана так офигела, что разжала ладони.

«Зачем тебе выходить за такого болтуна?»

«Он у меня первый…»

Это слово подействовало на Ману, как старт-сигнал в БДСМ. Бразильянка прыгнула на меня, топча и избивая.

– Гребаный извращенец! Растлил маленькую девочку! Я тебя!

– Да нет, Мана! Нет! Ай, только не по коленям – еще же бежать.

– Уговорил. Вот тебе по бесстыдной роже!

«Он первый, кто заступился за меня», – звенел в ушах голос Барбары.

– Слышала? Я не извращенец, я – просто хороший парень. Убивать хороших парней – грех. Так в Библии написано, честно! Песнь Соломона, пятая сура!

– Ну и врун же ты! Из сур состоит Коран!

Спас убийца: велел всем заткнуться, а то топот дикарей не слышно. Потом ананси выругался.

– Упрямые – даже на ночлег не останавливаются, хотя нам и так и так деваться некуда.

Дарсис повел нас крюком, по гряде крутых холмов. Авось пара-тройка гекконодов ноги подвернут, понадеялся убийца.

На восходе далеко впереди осветились каменные руины на вершине плоского холма.

Лила сказала, что это место – остатки древнего города Гирго, воздвигнутого еще до того, как Синие уши зажгли Огненный столп на востоке.

– Там и примем бой, – решил убийца. Сейчас никого из нас не интересовала забытая древность. Каждый сейчас жил мгновением. Каждый хотел выжить, чтобы вдоволь поспать.

Мы не останавливались. В хвосте пыли позади уже различались отдельные силуэты всадников. С этой минуты длина наших жизней исчислялась в часах.

Лила споткнулась о булыжник или череп зверька в траве. Мана подхватила девочку, удержала на усталых ногах.

«Я могу бежать, я могу…» – слезы потекли из желтых глаз.

– Тише, тише, – Мана вытерла пальцем мокрый нос девочки. – Дарсис, остановимся ненадолго?

Убийца дал пятнадцать минут. Мы пили воду и разминали конечности. Мана сделала Лиле массаж икр. Девочка не отрывала горящих глаз от темного лица бразильянки.

«Мана, ты неутомимая как ветер! Твой отец точно могучий воин, раз взрастил такую крепконогую дочь»

Мана отвернулась.

«У меня нет отца, нет семьи».

«А Синие уши? Кто он тебе?»

Бразильянка пожала плечами.

«Что нужнее для жизни: солнце или воздух? Вот это он и есть».

«О, как я понимаю! Когда мой будущий муж спас меня, я решила, что всегда буду с ним. Особенно в постели, да».

Мана глянула на меня. К моим щекам прилила кровь. Я тучка, тучка, тучка, я вовсе не жених малолетней бесстыдницы.

«Видимо, твой будущий муж – хороший человек, хоть и извращенец, – неожиданно сказала бразильянка. – Пусть мысль о нем придаст тебе сил».

«Да, да!»

Из последних сил мы рванули к длинной галерее колонн на холме. Там есть шанс, вдруг сказал Дарсис на последнем километре. Там есть надежда, подумал я.

Колоннада из серого камня уходила к цепи кривых курганов. Мы не пошли дальше расколотой террасы на краю вершины холма. Внизу на травяное море накатывали волны из зеленых индейцев, скользких чешуйчатых животных и острого металла. Не меньше пятисот, считал убийца-ананси число своих будущих жертв. Может, уже завтра Дарсиса прозовут Красным убийцей тысячи. Но, скорее всего, сегодня мы просто умрем.

Я поднял ладонь к лицу.

– Снова то же странное чувство.

«Прямо сейчас? – удивилась Лила. – Ну ладно. Мне раздеться?»

– Не вздумай! – я указал пальцем на юг. – Там еще ллоты, в половину меньше чем этих.

«В той стороне земли тенетников, – вскричала Лила. – Отец!».

Среди буро-желтых холмов едва различались клубы пыли.

– Не успеем добежать, – сказал Дарсис. – Мизгоры слишком близко.

Между разбитых колонн уже гуляло тихое эхо топота и рева геккондов.

– Успеем, – сказал я. – Если кто-то останется их задержать.

Дарсис смотрел мне в глаза ровно три секунды.

– Мануэла и дочь вождя бегут за помощью, – сказал убийца. – Я и умник остаемся.

– Что? – вскричала Мана и я увидел черные векторы злости на ее лице. – Нет, я остаюсь, пусть Стас бежит с Лилой. Я сильнее его! И из нас двоих только я готова на… на все ради победы.

Я отвернулся. Ради победы или ради одного убийцы?

– Ты будешь спорить со мной? – сказал Дарсис очень тихо, но мои колени сразу задрожали. Слезы набежали на глаза бразильянки. Мана выпалила:

– Я твой щит.

– Сейчас мне не нужен щит, – обрубил убийца. – Мне нужна большая огневая мощь. Я – амбидекстр, обоерукий и буду стрелять из грави- и бозпушек одновременно. Умник – сам по себе дальнобойное оружие. Ты не у дел.

– Но…

– Хватит скулить. Я отдал приказ.

Мана опустила голову. Глаза ее блестели как никогда, темные губы дрожали.

– Так точно.

Черные векторы растаяли, на их месте из воздуха соткались другие – тускло-розовые. Те же самые, что плели узоры вокруг лица Лилы, когда она лежала со мной под одеялом. Теперь розовые плети окутывали Дарсиса и Ману, соединяли их в одно целое. Я не мог читать этот цвет.

Лила коснулась моей ладони. На детском лице играл оскал волчонка.

«Убей их всех, да!»

– Не будь такой кровожадной.

«Ладно, – дочь вождя постаралась мило улыбнуться. – Тогда убей половину. Может, остальные испугаются и разбегутся?»

Я покачал головой, сжал зеленоватую ладошку. Розовые векторы танцевали на сухой коже.

– Напугать их всех – это я обещаю.

Лила скорчила мину.

«Ну, хотя бы убей сколько нужно, чтобы ты выжил», – она вдруг приникла к моей ладони губами, чмокнула, и рванула, не оглядываясь, к далеким клубам пыли. Через секунду ее догнала Мана.

Я разглядывал гримасы пока еще далеких индейцев, а Дарсис тем временем искал шаткие каменные колонны и валил их. Гравиволны быстро перекидывали вытянутые глыбы вниз, нагромождали поперек склона четыре завала друг за другом. На склонах по бокам от завалов ананси разбросал осколки напольных плит и битые камни. Теперь враги слезут с седел – потер руки убийца. Глаза его блестели. Черные искорки в медово-желтой глубине.

Хотя бы животные не пострадают, искал я хоть что-то хорошее в скорой бойне.

Мы засели за третьим от подножия холма завалом. Четвертый был запасной – чтобы отступить, когда прижмут.

Сотни копыт грохотали в нескольких километрах от руин. Горланили индейцы, фыркали звери. Мы молча изучали косые линии копий, уже вскинутых для бросков. Дарсис поднял обе пушки. Костяшки синих кулаков обтягивали алые шипастые ленты.

– Почему ты не вернулся в Адастру? – вдруг спросил убийца.

Я снова ощутил грязную тряпку на лице, вдохнул дурманящий запах эфира. Испытал страх за сестру. Руки и ноги сдавили призраки колючих веревок.

– Я испугался, – бросил я. Секунду Дарсис удивлялся – выдавали слабые оранжевые векторы.

– Лучше бойся сейчас, умник, бойся как никогда не боялся, и твой страх спасет нас.

– Услуга за услугу, убийца, – сказал я. – Тебя не убивают – ты не убиваешь.

Дарсис лишь крепче стиснул рукоятки пистолетов.

– Сегодня из тебя выбьют эту карамельную чушь. В любом случае.

– Не прикидывайся пустополым солдафоном, – я смотрел, как индейцы приникли к чешуйчатым гривам геккондов в последнем рывке. – Слепому видно: ты не позволил Мане остаться вовсе не из-за какой-то дурацкой огневой мощи.

– Правильно, в драке я отвлекался бы на Мануэлу. На тебя же отвлекаться будет, – он вдруг оскалился, как волк, облитый синей краской, – некому.

Первые индейцы достигли подножия холма, дернули тетивы на луках. Я закрыл голову руками, упал на колени. Не дрогнув, Дарсис выстрелил из обеих рук.

– Правильно, умник, – бойся.

На полпути к нам тучи стрел развернулись, метнулись обратно. Индейцы с криками попадали с седел. Из голых зеленых торсов торчали короткие древки с перьями. Индеец, что скакал впереди, стонал в траве, хватаясь за обожженную грудь. Гребаная бозпушка. Но почему не превратила в грязную лужу?

Дарсис высился надо мной с блестящим от пота лицом – как свежевыкрашенный идол.

– Даже не думай, – прошипел он. – Просто берегу заряд аккумуляторов.

Я поднялся на дрожащие ноги. От гомона, криков и плача мизгоров кружилась голова.

Следующая волна индейцев рассыпалась по склонам холма. У груд разбросанных камней мизгоры спрыгивали с геккондов и бежали вприпрыжку. Навстречу им летели гравиволны и потоки бозонов Дарсиса. И мои страхпули. Как только сверкающие серые сферы всасывались в зеленую кожу, индейцы падали и визжали. Кто-то пытался выцарапать себе глаза. Часть страхупль зацепила оставленных геккондов. Звери бешено понеслись по склонам, врезаясь копытами-когтями в собственных хозяев. Индейцы плакали и возносили руки бирюзовому небу. Не слушая, кони скакали прямо по их лицам. Сломанные копья, обмякшие тела, лиловые брызги. Скольких я убил?

С самого верха солнце разглядывало то, что я натворил. Мой переход на Темную сторону.

Знойный воздух разорвал единый утробный клич сильных глоток. Клин из десятка индейцев метнулся напрямик через завалы. Дарсис ошпарил их потоком бозонов. На тощих телах раскрывались страшные лиловые раны, но эти индейцы даже не замедлились. С воплями боли, с потоками слез на искаженных лицах они мигом перелетели все три завала. Точно боевая элита племени. Спецназ апачей. Могучие, но бессильные – неостановимый поток бозонов испарил мускулы на их руках. Шипастые кулаки Дарсиса обрушились на их головы.

Над склонами закружила густая пыль. Словно земля смешалась с воздухом. Из бурой пелены выныривали все новые индейцы. Жилистая рука чуть не вонзила коричневый аксамитовый нож мне под ребра. Я поймал руку и сломал в суставе. Больше она никогда никого не ударит.

В то же время губка палила страхпулями как из автомата. На краю моего слуха щелкали пушки Дарсиса. Я развернулся, нырнул под взмах копья индейца. Мои руки коснулись земли, чье-то упавшее копье скользнуло в пальцы. Я хлестнул древком по ноге индейца. Он упал, я снова ударил туда же, едва слышно раскололась коленная чашечка под зеленой кожей. Я поднял голову. Что-то острое ужалило меня в лоб.

Я упал на горячие камни. Тени закрыли солнце, заливавшая глаза кровь закрыла тени. Мысли спутались. Все, конец?

В темноте замигали красные звезды. Я потянулся к звездам, и они привели меня в лабиринт стальных коридоров. Серебряный свет скользил по стеклу иллюминаторов, обрамлял ее лицо. Она глядела на мою голову и дрожащими губами говорила:

– Что с тобой? Это кровь? Кровь на лице?

Кровь, кивнул я. Да не там. Я показал ей прозрачные ладони. Много лиловой крови.

Она кинулась ко мне, но звезды забрали меня обратно в темноту.

Глухо ударило рядом, еще раз, кто-то закричал. С трудом я поднялся на четвереньки, кто-то подхватил меня под плечо, протащил куда-то чуть не волоком. Раскалывающуюся голову обтянула тугая повязка. Кровь прекратила течь на глаза, и я сморгнул ее с век. Красный конец повязки свисал вдоль лица до щеки.

Сидя за грудой камней, Дарсис стрелял по индейцам. Позади нас в степь тянулась серая колоннада.

Убийца оттащил меня за четвертый завал.

– Здор…здорово тебе вмазали, – сказал я, коснувшись аксамитовой повязки на лбу.

– Что-то сказал? – бросил ананси между выстрелами.

Я подполз к завалу и прислонился к гладкому камню.

– Сказал: вмазали тебе здорово. Бедняга! Враз позабыл, что на меня некому отвлекаться. Походу, тяжелой дубиной заехали?

– Хм, – Дарсис спрятал голову за завалом – стрела звонко стукнула по камню, – потом вдруг улыбнулся. – Походу.

Какое-то время он отстреливался, я пытался пополнить запас страхпуль. Но я не боялся. И не злился. Одна пустота в голове.

Индейцы ринулись вперед, словно тучи саранчи, с воплями преодолевая три завала и груды камней. Гравипушка швыряла их со склона, бозпушка жарила как гриль. Все равно избитые, опаленные мизгоры наступали. Дарсис весь выгнулся как перед прыжком.

– Хочу чтобы ты знал: я собираюсь убить всех дикарей.

– Хочу чтобы ты знал: когда все закончится, я крепко врежу тебе за это.

– Хочу чтобы ты знал: я ошибся. Ты навсегда останешься болваном с карамельной чушью вместо мозгов.

Заревели трубы. Индейцы вдруг попятились от нашего завала – в тыл им вонзились новые зеленокожие воины с лиловыми перьями в волосах.

– Дочь вождя подоспела, – сказал Дарсис. – Пробиваемся к тенетникам.

Шатаясь, я побежал за ним вниз по коврам мятой, стоптанной травы. Ноги спотыкались о камни и неподвижные тела. Из-за поваленной колонны выбежали истрепанные враги, окружили нас. Их тут же опрокинули набежавшие сзади тенетники, копья пригвоздили мизгоров к земле.

Бородатый тенетник в нагруднике из костяных трубок шагнул к Дарсису, схватил его за плечи и крепко обнял. На рыже-седых кудрях качнулся шикарный венец из лиловых перьев, когда бородатый что-то проревел. Барбара перевела:

«Зять мой! Братья, глядите, какого статного витязя избрала дочь!»

Тенетники вокруг одобрительно загудели. Отец Лилы отпустил Дарсиса и глянул на меня:

«А это что за светлокожий зверь?»

Тенетники вылупились на меня.

«На ездовую тварь не похож – всего две ноги».

«Глаза белые-белые, точно у той угольной спутницы принцессы Лилы».

Один воин в летах почесал седую бороду.

«Сказывают, в непроходимых лесах за южными морями обитает чудный белокожий ареоп с хвостом. Обезьяном звать».

«Это жених вашей дочери», – без обиняков бросил Дарсис. Тенетники аж пошатнулись. Воин в летах схватился за сердце.

«Куда они бегут?» – спросил я.

Внизу мизгоры скакали по равнине на юг, обтекая холм с руинами и отряды тенетников.

Вождь побледнел, и я понял: к Лиле.

Свита вождя бросились к своим геккондам, оставленным у подножия. Я и Дарсис запрыгнули за спины к двум всадникам. Вслед за вождем сотни тенетников рванули через долину сквозь тучи пыли.

Волна разъяренных индейцев с лиловыми перьями ударила в спины мизгоров. Мир содрогнулся от грохота падающих тел. Вдали от поля битвы над травами пронесся пучок розовых векторов. Я крикнул, но никто не услышал. Вождь, его свита, Дарсис – все затерялись среди врагов и друзей. Я спрыгнул с крупа гекконда и погнался за розовыми векторами.

Принцу Форнеху незачем родниться с богатым племенем через брак с Лилой. Кровь тенетников и мизгоров уже смешалась на этой истоптанной земле.

Острая сталь сверкнула справа. Я отбил ладонями копье, коснулся горла нападавшего. Тот закатил глаза и рухнул. Еще одному индейцу я проломил кулаком ребра. Другому сломал руку – в трех местах. Третьему – ключицу. Четвертый долго не ляжет в постель с женой. Пятый никогда больше не будет ходить без костылей. Шестой всю жизнь будет шепелявить – в траве валялась половина откусанного им же самим языка при ударе в челюсть.

Ни страха, ни гнева – если бы я испытал хоть что-то, то перестал бы калечить. Валил бы индейцев на расстоянии. Ни единой страх – или гневпули. Выжатая губка. Выжатый я.

Когда я прорвался в широкую ложбину, пологие склоны приглушили рев битвы. Внизу ползло облако пыли, внутри него скакала Лила. За девочкой гнались три мизгора и пучок розовых векторов.

Лила заметила меня и повернула навстречу. Мизгоры настигали ее. Я испугался за Лилу. Прикусил губу до крови.

Моя сила вернулась.

Через покрывала земли и травы я метнул серые сферы страха. Мизгоры рухнули под копыта геккондов. Один поднялся и в странном розовом облаке побежал за Лилой. Он дрожал, шатался, но не останавливался. Костяные доспехи белели на его груди и шее. Кто-то знатный. Принц Форнех?

Лила достигла моего склона. Спрыгнув с седла, девочка протянула мне лук и стрелу.

«Любовь моя, накажи мерзавца, да».

Я отвернулся и метнул еще одну страхпулю в мизгора в доспехе. Вопя, принц осел в траву. Розовые вектора вспыхнули ярче, мизгор упер руки в землю и пополз на коленях. Взгляд его не отрывался от Лилы.

Девочка сунула острый наконечник стрелы мне под нос.

«Он хотел забрать меня у тебя!»

Я попятился.

– Если я откажусь брать эту штуку, ты что, воткнешь ее мне в ноздри?

Лила округлила желтые, как два цыпленка, глаза.

«О чем глаголет мой жених? Это мужчины втыкают свои штуки в своих женщин, да».

Мой правый глаз задергался.

– Да как ты опять умудрилась свести все к пошлостям?

Лила натянула тетиву, быстро накинула на нее стрелу. Движения были отточенные, четкие.

«Тогда позволь самой прибить гада. Потом украсим его скальпом стену нашего викиюпа, любимый».

Я схватил ее руку. Лила подняла голову.

«Любимый?»

Из-за левого склона вылетел седой всадник. Он метнулся к ползающему индейцу. Гортанный крик. Следом плавный, бархатный голос Барбары в ухе:

«Принц, нас разгромили. Отступаем!»

Всадник спрыгнул на землю, схватил принца поперек туловища. Тот слабо боролся, но всадник, не замечая, словно отец непослушного спиногрыза, перекинул принца через круп зверя. Вскочил в седло, понесся в золото-бирюзовую даль.

Розовые вектора сверкали длинным шлейфом за ними.

Ладонь Лилы напряглась под моей.

«Я пока еще достану его. Позволь».

У меня перед глазами на борту ванны сидела голая Юля. На голубой коже кровоточили лиловые ожоги. Мокрое обваренное лицо – лицо мертвеца, у которого отобрали будущее. А вокруг этой страшной маски сверкают розовые вектора. Вся ванная наполняется розовым блеском.

Цвет, который я раньше не мог видеть. Потому что только вчера отказался от самообмана. Потому что наконец признался себе: я убил свою любимую.

– Этот принц тебя любит, – сказал я. – Лила, сколько погибло сегодня… пощади хотя бы любовь.

Лила нехотя опустила лук, надула губы.

«Жена должна подчиняться мужу, – она глянула на далекие фигуры. – А того седого можно пристрелить? Он же меня не любит?»

– Э-э…нет вроде, но лучше поспешим к твоему отцу.