Питомцы апокалипсиса

Лес забурлил, листва взорвалась ордой индейцев. Засвистели стрелы. Щелк, щелк… Мана не прекращала спускать курок. Взметались вихри сломанных древков и стальных наконечников, ломая лес вокруг. Индейцы приближались. Развевались на ветру их длинные морковно-рыжие волосы и разноцветные ленты на копьях.

Дарсис и Мана бросились в заросли. Я следом. Тут же мягкую землю передо мной вспорол ряд стрел. Я развернулся и скакнул под защиту старых толстоствольных деревьев.

Я метался по кустам, катился по откосам, спотыкался, падал, вспрыгивал, снова бежал, снова спотыкался. Швырял страхпули назад. Цели достигали все, точно притянутые на веревке – видел по вспыхивающим красным векторам. Стрелы рвали листву вокруг. Одна оцарапала мне плечо, скользнув по касательной. Вторая задела ухо.

Не останавливаясь, я резко скользнул вправо, на разворошенный давними полноводьями берег. Сухая глина только рассыпалась под ботинками, следов не оставалось. Со стороны реки я полез на взгорок. Обернулся. Не гнались.

Взгорок оказался плечом высокого холма. С его голой вершины обозревалась вся лесная долина. Через круглую поляну за осыпавшейся прибрежной полосой индейцы вели в поводу чешуйчатых животных с седлами. Ткань или аксамит древесного цвета обтягивали только худые ноги ллотов. Сверкали в зеленоватой тени наконечники копий и стрел.

Я увидел девочку. Безоружная, худенькая как травинка, она брела с опущенной головой среди трех десятков индейцев. Тоже светло-зеленая кожа. Тоже коричневые обертки аксамита вокруг бедер и груди. Тоже буйная рыжая копна волос. Но пленница: ее толкали и тянули за ремень на шее. Вели в поводу, как лошадь.

На другой поляне, через ширму деревьев, Дарсис и Мана стояли плечом к плечу. В маленьких смуглой и темно-синей руках поблескивали металлом серые пушки. Груды сломанных копий, стрел валялись на противоположном краю поляны. Пять индейцев мчались прочь, рвались под защиту ветвей и стволов. Добежал ли кто? Не знаю. Гравиволны швыряли ллотов на землю, затем зеленоватые тела исчезали в воздухе. Один за другим. Неровные лужи растеклись в желтоватой траве, яростное степное солнце тут же отразилось от грязной воды, как от зеркала.

Мы снова убивали.

Мой взгляд заметался от одной поляны к другой. Тридцать индейцев двигались в сторону Дарсиса и Маны. К своей смерти. Красный ассасин не подавится, сожрет их с потрохами. Как уже сожрал жизни сотен унголов. Мишаба, ее сестры, ее братик, ее город.

Ту девочку тоже вели умирать. Сколько ей лет? Двенадцать? Тринадцать?

Лене сейчас тринадцать.

Ветер перебирал мои волосы, словно пальцы девушки.

До поляны Дарсиса с Маной мне не добраться быстрее индейцев. Зеленокожих не спасти. Разве только… Я сложил дрожащие ладони рупором.

– С-ю-ю-да!

Разве только принять удар на себя. Я закричал:

– Сю-ю-да! Здесь никого! Быстрее!

Индейцы развернулись ко мне, некоторые взобрались в седла и поскакали рысью – к реке заросли редели, тощие четвероногие звери легко пролезали между кустами.

Бросив рюкзак, я кубарем скатился с холма. Молодец. Теперь сам не помри, дурак-миротворец.

Снова кинулся в лес. Меня сразу взяли в полукольцо – видеть не видел за деревьями, только стрелы теперь жужжали с трех сторон. Гнали индейцы, не показываясь. Значит, боялись страхпули. Значит, не зря я дрожу, как заяц.

Кровь капала из раны на плече. Стрелы свистели все ближе-ближе-ближе-ближе. Минута-другая – индейцы пристреляются на хруст валежника, утыкают как дикобраза. Без спора, потом Мана отомстит за меня. Прикончит их всех. Вместе с девочкой.

Я бросился на врага. Вправо, откуда летело меньше стрел. Губка внутри распоясалась, жалила в мелькающие повсюду фигуры длинными очередями. И пусть. Страхпули не убивают. Наверное.

Рывок сквозь кусты. Налетел на индейца. Вместе с ним рухнули наземь, покатились по крутому склону. Он схватил меня за раненое плечо и шею. Страхпули кончились: я перестал бояться. Только злился. Я боднул его головой в лицо, услышал, как нос ллота хрустнул об мой лоб.

Склон резко оборвался под нашими спинами. Ллот упал в овраг, следом я. Мои руки и ноги заскользили по стене глинистой земли, пока подошвы ботинок не уперлись в твердое дно.

Я осмотрелся, опустил взгляд. В мои подмышки словно впились ледяные когти. Страхпули тут же заполнили невидимую обойму внутри.

Сизый дым окутал мои ноги, по самые колени. Я угодил в газовую топь грибов Пахучников. И не было гравипушки под рукой. Тяжелые дымчатые языки медленно ползли по штанам вверх.

Ллоту не повезло еще больше. При спуске его колени полусогнулись, серые щупальца опутали вместе с ногами опущенную зеленую руку почти до локтя.

Свободная рука индейца выхватила нож из-за пояса. Быстрый блеск стали. Я перехватил тонкое запястье у своего горла. Индеец хрипло задышал.

– Ми моко!

«Я сильнее!» – пропел в ухо сахарный голос переводчика.

Полминуты мы боролись, затем я вырвал захватом нож. Ллот чуть не рухнул лицом в газ. Я успел дернуть его за длинные волосы, удержав на ногах. Ллот стиснул зубы. Со сломанного носа лиловая кровь капала на клубы газа. Ни капли страха в желтоватых глазах – только глупая ненависть.

– Переводчик – язык ллотов, – сказал я. – Перемирие.

Ласковый голос в навороченном компьютерами наушнике пропел: «Макая».

Я повторил по слогам: Ма-кая.

Ллот вздрогнул и нехотя кивнул. Я отпустил его. Пока мы боролись, газ поднялся мне уже до пояса, индейцу – по грудь. Держа его на краю поля зрения, я снял куртку и расстелил ее перед собой на твердом сером облаке. Облокотившись на куртку, потянулся и вонзил нож индейца в отвесной склон оврага. Вонзил как можно выше. Потом еще и еще. С нескольких ударов небольшой металлический клинок вошел в глину по рукоять.

Сквозь толщи земли засияли приближающиеся пучки векторов. Кончено, индейцы искали меня в зарослях и пока не додумались заглянуть в овраг. Надо вылезать быстрее, быстрее.

Как на брусе, я попытался подтянуться на ноже вверх. С воплем ллот вцепился в рану на моем плече. Всю руку пробрало до кости.

– Кретин, – вскричал я. Милая переводчица перевела на ллотский. Увы, сквозь пелену боли я мог ругаться только на великом и могучем. – Отцепись, фисташковый баран. Себя погубишь, жабья отрыжка.

Одной рукой индеец драл мое плечо. Языки газа уже гладили его по шее, а он дергался, утопая все глубже. Я перестал чувствовать пальцы, но, слава Новым богам ДиСи, они пока не разжимались. Газовые клубы все больше и больше оплетали нас с ллотом.

Лезвие ножа разрезало пласт глины и выскользнуло из отверстия. Черт! Серое облако обхватило меня по шею, сдавило грудь.

– Доволен? – прохрипел я.

Ллот задрал лицо к небу. Его волосы с ушами исчезли в облаке, курчавый дымчатый язычок лизал его худую щеку. Но глаза светились победой.

– Ми моко! – шипел индеец еле слышно, задыхаясь. «Я сильнее» – вторил дураку ласковый голосок в наушнике.

Индейцы рыскали совсем рядом – у противоположного края оврага. До меня дошло: я обречен. Не задохнусь, так застрелят. Но «жабьей отрыжке» незачем умирать.

– С-ю-ю-да! – закричал я. – Спа-а-а-сите! Сю-ю-ю-да!

Пучки векторов заспешили к оврагу. И вот так придет мой конец? В остром наконечнике стрелы? Нет, я договорюсь с индейцами, подольщусь к ним, пятки им вылижу, снова стану пленником, позволю этой гадостной планете снова обуздать себя, но выживу.

– Стас!

Тяжелое облако резко развеялось. Я упал на четвереньки и закашлялся. Рядом на голой земле стонал полуживой ллот. Газ скатался ворохом дымчатых одеял у другого склона.

Загрубевшие ладони нежно коснулись моего лица.

– Оставила тебя ненадолго… а ты успел вляпаться в такое.

– Мана?

– Шестнадцатилетний беби, дите, ей-богу.

– Мана, пожалуйста…

– Тс-с-с, отдышись сначала. А то еще придется тебе делать искусственное дыхание. Да ты, поди этого и добиваешься?

– Мана, не убивайте их. Пожалуйста, не убивайте больше никого.

– Что?

Резкий как хлыст голос:

– Мануэла, идут. Где гравипушка?

– Мана…нет…с ними девочка…

Руки отпустили меня. Захотелось орать. Она снова выбрала его. Она всегда выбирает его. Дурацкая «сыворотка»? Больше не уверен.

Прямой как шпала Дарсис шагнул под высокий склон. Синяя рука нацелила гравипушку под небольшим углом вверх. Все ближе шумел лес.

На узкий обрыв над оврагом, точно над одеялами из газового облака, выпрыгнули десятки индейцев. Каждый зеленокожий нацелил в меня с Маной или копье, или стрелу, или камень в праще. В кустах за их спинами ревели оставленные животные. Плотная тень склона прятала Дарсиса от глаз индейцев. Ананси подождал, пока все индейцы не скучкуются на обрыве. Тогда он выстрелил.

Гравиволны разорвали склон, земля рассыпалась под ногами индейцев. Весь отряд зеленокожих с криками рухнул в газовое облако. И рыжая девочка тоже.

Шатаясь, я рванулся к ассасину.

– Дарсис, отдай гравипушку. Быстро!

Ананси внимательно смотрел на задыхающихся ллотов – на тех, кто не упал лицом вниз и не умер сразу. Девочка глотала воздух среди них. Слава богу, жива.

– Зачем?

– Среди них пленник. Девочка! Нужно спасти ее.

Мана не отрывала взгляда от Дарсиса, он спросил:

– Только ее?

– Нет, конечно. Всех, нужно спасти всех.

Ллоты кричали и плакали. Дымчатые языки опутывали их грудные клетки, сдавливали легкие, забивались во рты. Рыжая девочка молча хлопала губами. Как рыбка на осколках аквариума. Как Юля в безэховой камере. Новый старый ад.

– Дарсис, пожалуйста! Они умирают!

Дарсис смотрел на лица ллотов. Изучал судороги на зеленой коже.

– Всех не спасти.

Я оглянулся на Ману. На ее ресницах блестели слезы, голос дрожал, но слова, слова были ужасны:

– Они враги.

Мир рухнул. Теперь я знал: Мана всегда выберет Дарсиса. Даже если он сам дьявол во плоти. Возлюбленная Сатаны.

А я всегда выберу жизнь.

Я пнул Дарсиса под колено сзади. Сразу ударил кулаком в скулу. Ананси пошатнулся, попытался ответить. Но я шарахнул в него страхпулями – всей обоймой. Ассасин закричал. Рев обезумевшего зверя, взгляд жертвы автомобильной аварии: ты вел машину, ты заснул, ты живой, а все остальные в твоей машине нет – ты их убил. Только ты.

Гравипушка выпала из пальцев Дарсиса. Я поймал ее в воздухе и навел на Ману.

– Стой на месте.

Секунды уходили. Последние секунды жизни ллотов.

Дарсис осел на землю, тяжело дыша. Глаза Маны сверкнули как раскаленные черные алмазы.

– Иначе что? Пристрелишь?

Я не ответил. Она бросилась к Дарсису. Ананси уже отходил – поднимался, бешено мотая головой. Он был слишком сильным даже для моего отчаянного страха.

Я навел гравипушку на газовые клубы. В четыре выстрела тяжеловесное облако разлетелось в клочья. Развеянная пелена оставила после себя голую черную землю и зеленые тела на ней. Некоторые ллоты не двигались. Большая часть индейцев стонали, откашливались, пытались уползти прочь. Кое-кто хрипло пел. Сладкий голос в наушнике переводил слова молитв.

Я шагал между индейцами, рассматривая лица и живых, и мертвых. Голенастая девочка-ллот сидела у глиняных обломков склона. Тонкие руки сжимали ободранные коленки так крепко, будто ноги могли сбежать от нее.

Я протянул ей руку и сказал слова, которые обрадуют любого пленника:

– Ты свободна, – подождал своего переводчика и повторил за ней на ллотском: – Ки мот.

Краткий миг растерянности и неверия. Затем девочка заплакала и обняла мои ноги.

– Мямя.

«Спасибо».

– Разворачивайтесь на восток, – сказал я.

Лила из племени тенетников тихо сидела на поваленном дереве и глядела на нас огромными глазами с сочно-желтыми радужками и вертикальными зрачками. Любопытный рыжий котенок.

– Все это слишком далеко зашло, – сказал я. – Возвращайтесь в Адастру. Вы оба.

Дарсис и Мана переглянулись. Дарсиса все еще слегка пошатывало. Я вспомнил, как драпал дьяволк после одной единственной страхпули. Красный убийца выдержал целый град. Все, чем мой испуганный разум мог пульнуть.

Рука нащупала рукоятку гравипушки в кармане. Смогу я одолеть Дарсиса? Я взглянул на Ману. Одолеть их обоих.

После того, как я спас ллотов, наступило безмолвное перемирие между мной и убийцей. На некоторое время. Лила и убийца слишком ослабли. Разбитые ллоты снова могли напасть. Я нес Лилу на руках, Мана поддерживала плечо Дарсиса.

В полукилометре от злополучного оврага я развел костер. Сбегал на пляж за рюкзаком. Пока возился с хворостом и горелкой, Лила щебетала о себе. Пастбища ее племени простирались на юге, вдоль границы Седых равнин. Ее бабушка – Великий Мастер-ткачиха тенетников, Зоча – отблагодарит каждого спасителя ее внучки доспехом бурга, воина-брата вождя: костяными нагрудниками и шлемами, выточенными из цельного куска китового уса. Один доспех бурга стоит тридцать породистых геккондов. Отец Лилы, вождь племени, вручит мне томагавк избранника его дочери. Не меньше трех дней все племя будет пировать и праздновать. В каждом викиюпе, жилище будут веселиться и пускать по кругу калуметы, курительные трубки. В каждом викиюпе будет витать дым торжества.

Солнце медленно клонилось к буграм холмов на горизонте. Слишком длинный день не спешил заканчиваться. Я стоял перед Дарсисом и Маной.

Дарсис повел головой, чтобы в шее хрустнуло, и сказал:

– Мне нужны ответы. Чтобы их получить, я использую мощь унголов.

Я сверлил взглядом его бесстрастное бледное лицо с фингалом на щеке.

– Разве ты шел в Седые равнины не просветиться, зачем архонты выковали из тебя массового убийцу?

Ассасин хмыкнул и мотнул головой в сторону Лилы.

– Унголы ненамного цивилизованней дикарей-ллотов. Их ценность для меня – численность в десять миллионов особей. Армия, способная смести Западный филиал ананси и достать мне высокопоставленного чиновника с секретными допусками.

– Драный шакал, – прошипел я. – Стервятник. На самом деле ты хочешь еще больше новых трупов. Тебе их всегда мало, скажи?

Лила вздрогнула и отвернулась. Мана молча скрестила руки на груди. Костяшки побелели на ее стиснутых кулаках.

– Сказать что? – отозвался Дарсис. – Что ты хотел того же?

– Ч-ч-что? – я вздрогнул. – Нет, никогда.

– Как ты планировал освободить друзей, заточенных в Западном филиале? Как собирался вернуться на Землю, если дверь туда всего одна – орбитальная станция ананси. Если ты не планировал драться за свои цели, то ты еще больший глупец, чем я думал.

У меня перед глазами всплыл жидкий прах Мишабы. Виски закололо. Я планировал драться. Я не планировал убивать. Но как же глупо это звучало.

– Возвращайтесь в Адастру, – прошептал я. – Прошу.

Прошу: хватит смертей.

Дарсис безжалостно посмотрел мне в глаза. Пришелец, который испытал мои страхи и не сломался. Убийца, чье одно дыхание источало запах смерти.

– Единственный, у кого есть причина возвращаться в Адастру, – человек Станислав Волвин, – ананси повернул голову на восток. – Если ему дорога жизнь его «сестры» по гешвистеру ананси Юлирель.

Мои колени чуть не подкосились. Мана округлила глаза.

– Говори, – прохрипел я. – Говори, наконец, все, что знаешь.

Дарсис протянул пустую ладонь. Не колеблясь, я вынул из кармана гравипушку и отдал ему. Теперь его с Маной не одолеть. Точно не мне. Черт, ну и пусть.

– Через семнадцать дней Юлирель уйдет в Свет. Ее ждет нулус.

Я покрылся холодным потом. Вспомнилось, как Юля прощалась, как она сказала: «Избранные ананси ушли в нулус, безмерное пространство внутри Света … никто из них не вернулся».

«Никто».

– Ты врешь!

Я бросился на Дарсиса. Попытался схватить за грудки. Быстрая как тень, Мана перекрыла мне путь, ее почти черные руки встретились с моими. Наши ладони хлопнули друг о друга. Лила вскрикнула.

– Даже не смей думать, – сказала бразильянка.

– Ой, уже, – оскалился я. – Ой, опять. И опять. И опять.

Лила бросилась к нам и схватила за края наших с Маной курток.

– Но нок, – плакала она. – Но нок. «Не деритесь. Не деритесь».

Мана погладила девочку по рыжим кудрям:

– Но ноку, ля, ми ре. Ки нору е. «Конечно, не деремся, милая, мы так разговариваем. Последи, пожалуйста, за огнем».

Лила подозрительно глянула на нас, надула губы, буркнула на ллотском: «Я вам не глупая. Я – дочь вождя, да». Но куртки отпустила, пошла к костру. Едва девочка отвернулась, меня прорвало:

– Говори! Какой, к черту, нулус? Юля – межзвездный пилот. Как капитан Кирк!

Дарсис уселся на поваленное дерево ближе к своему рюкзаку. Не глядя на меня, он достал короткий шомпол с бутыльком масла.

– Гиперпилот – только прикрытие.

Опрыскать шомпол маслом по всей длине. Погрузить шомпол внутрь ствола гравипушки. Неторопливо Дарсис смазывал оружие и говорил:

– Если унгольские ярлы узнают, что Юлирель избранная, положат сотни тысяч воинов, только бы снести ей голову. – Шомпол ходил туда-сюда вдоль ствола. – Сотни тысяч жизней ради одной смерти.

– Но почему?

– Почему? Потому что унголы невежественные глупцы? Потому что они готовы погубить завтрашний день ради сегодняшнего?

Шомпол ходил туда-сюда.

– Опять говоришь загадками.

– Потому что я не знаю. – Дарсис вынул шомпол из ствола и снова опрыскал его маслом. – Почти с самого рождения я изучал повадки белых ареопов, выслеживал их, загонял до полусмерти, добивал, как зверей. В тринадцать лет я стер с лица земли их город. Пока ты учился смеяться, плакать, бояться, я уже убивал. Но до сих пор не знаю, кто прав.

Я схватился за голову.

– Ты врешь.

Рука Дарсиса продолжила водить шомпол внутри ствола.

– Всю жизнь меня натаскивали убивать, Юлирель же готовили к нулусу. Шевели мозгами, кто с ней жил? Ее тренировки и тесты были намного тяжелее, чем у прочих подопечных Центра. – Дарсис вынул из квадратного ствола шомпол, положил на рюкзак. – Многие ее предшественники сошли с ума.

Я вновь услышал мысли Юли. Горела в термокамерах. Задыхалась в барокамерах.… Осталось последнее испытание. Теперь ее мысли стали моим откровением.

Я схватил рюкзак, бешено задергал застежки. Ну нет, Юля. Войти в нулус, исчезнуть внутри Света – не испытание. Это казнь. Как электрический стул.

Внутри рюкзака, внутри серого мешочка омамори лежала только смятая записка. Где? Где?

– Не это ищешь? – Дарсис положил что-то возле себя на кору дерева. Маленький металлический диск с синей кнопкой. Ананси уткнул чистое, смазанное дуло гравипушки в ободок диска.

– Прости, умник, – сказал он и нажал спуск.

– Не-е-е-е-т!!!

Я попытался убить его. Вонзить ребро ладони в недвижный как мишень кадык. Встречным взмахом руки Мана отсекла мою попытку перебить трахею убийцы. Тогда мы с ней затанцевали. Не румбу, не самбу. Если бы в этой пляске смерти, хоть бы один мой удар достиг цели, я бы никогда себя не простил. Лишь когда черный кулак задел мое позабытое раненое плечо, я понял: не хочу. Не хочу стать таким же, как Дарсис Красный убийца сотен.

Не хочу превратиться в дьявола.

Я отшатнулся от Маны. Оба мы тяжело дышали. Мана вытерла пот со лба. Все мое тело болело. На коре ствола, там, где лежал диск, зияла круглая вмятина.

Дарсис снова двигал шомполом туда-сюда. В треугольном дуле бозпушки. Я похолодел.

– Если отправить в Анансию радиосигнал из такой глуши, – сказал Дарсис, – архонты его заметят.

Я сказал: Ты убил ее, будь ты проклят. И принялся собирать рюкзак.

Прости, Лена. Прости, сестренка. Придется тебе подождать меня еще немного.

Собравшись в дорогу, я замер. Лила сидела у костра, закрыв рот ладошками. Как же мы ее напугали.

Бразильянка подошла к девочке и обняла ее. Уткнувшись ей в грудь, Лила заплакала. Мана гладила ее рыжие кудри и шептала на ллотском: «Все позади, милая, мы не деремся, не деремся». Но ноку, но ноку.

Когда-то я так и думал. Что не дерусь с Маной.

– Не волнуйся, Стас. Мы отведем Лилу домой, – сказала Мана. – Да, Дарсис?

Убийца кивнул.

– Земли тенетников по пути. Вернув себе дочь вождя, ллоты отблагодарят нас припасами.

Я мешкал.

– Откуда мне знать, что вы снова не скинете ее в смертельное газовое облако?

Мана замахала рукой перед лицом Лилы, отгоняя дым костра от ее заплаканных желтых глаз.

– Не скинем. Обещаю.

И я ей поверил. Что еще оставалось?

Чтобы не заблудиться, я пошел по пустынному пляжу, подальше от деревьев. Золотые лучи закатного солнца освещали путь на северо-восток. Скрипел песок под резиновыми подошвами.

Темнело, я продолжал шагать. Если убийца не соврал, у меня только семнадцать дней. И шестнадцать ночей.

Рассеченное плечо заныло. Я сел на прибитые прошлогодними половодьями гнилые доски. Брызнул на рану перекисью водорода из тюбика, обмотал бинтом, как умел. На секунду усталость взяла свое. Я уснул.

Лена прыгнула и упала на что-то твердое и узкое. Кофта на ее животе задралась, кожи коснулся холодный металл. Голову и тело до пояса продрал ледяной ветер. А босые ноги – нет. Открытое окно? Лена лежала на металлической раме распахнутого окна?

Свисая вниз, Лена за что-то зацепилась, попыталась вытянуть себя наружу. Ее схватили за ногу, дернули назад. Острая рама впилась в живот.

Кровь прилила к голове сестренки. Ее схватили за ремень на поясе и втянули внутрь. Несколько грубых теплых рук свели вместе и вытянули ее ноги. Голые щиколотки сдавила колючая веревка или проволока. Лена дернулась, ее тут же ударили лицом о твердый пол. Веревка сдавила запястья сестренки. Тряпка с эфиром прижалась к ее рту и носу. А затем – ничего. Пустота.

Мои глаза открылись, я посмотрел на пустое ночное небо. Все черное, ни капли звездного света. Я взвалил рюкзак на плечи и зашагал обратно на юго-запад в полной тьме.

Юля, если слышишь, если чувствуешь.… В общем прости. Прости, Юля.

На ресницах скапливались слезы. Дурацкая «сыворотка», сказал бы я утром.

Я, скажу сейчас. Только я.

Слезы застилали глаза, искажали мир. Я их не смаргивал. Зачем? Все равно было ничего не видно.

Глава 21

В темноте ласковый голос пел:

«Ты – моя невеста. Мы не расстанемся, да. Я обожаю тебя, я боготворю тебя, люблю, люблю…».

Еще не просыпаясь, я узнал Барбару – так прозвал голос в наушнике.

– Ничего не имею против двумерных девушек, – пробормотал я. – Но ведь ты – всего лишь цифровой звук. Код из нулей и единиц. Даже без картинки. Как мы…

В мои ладони ткнулась мягкая теплая кожа.

«Обнимаю тебя, ласкаю, целую».

Мои веки тут же раскрылись. Темный силуэт на фоне трех желтых дисков. Я дернулся.

– Кто ты?

Слова на непонятном языке, следом нежное сопрано Барбары:

«Твоя невеста, да».

– Черт! Лила, ты что ли? – Барбара перевела, и я повторил ее слова, свои слова на ллотском: – Что ты вытворяешь?

Под унгольским зеленым одеялом девочка прижималась ко мне плотно, всем телом. Запасной спальник, который я дал ей, валялся рядом пустой и смятый. Голова девочки нависла над моим лицом, из-за зеленоватого уха свис рыжий локон и защекотал кончиком мне ноздри.

«Я просто шептала приворот, чтобы ты полюбил меня, да».

Она потерлась острыми коленками об мои бедра. Второй день мы углублялись в знойные и душные даже ночью степи, поэтому раздевались перед сном. Рука Лилы скользнула по моей голой груди. Кровь прилила в низ живота.

– Прекрати! Слезь с меня! Так нельзя!

Нельзя приворожить, шепча в ухо. То ли дело дурацкая «сыворотка».

Лила повернулась так, чтобы луны смотрели нам в лица. В ее глазах задрожало отражение рыже-красных углей костра. Странные бледно-розовые векторы плели узоры вокруг детского лица.

«У меня набедренная повязка сбилась».

Из моего носа чуть не выстрелил фонтан крови. Она всего лишь ребенок, ребенок.

– Так натяни ее обратно и ползи в свой спальник.

Лила глянула куда-то в сторону: «Из-за них мне страшно спать одной».

Луны ровно освещали выжженную равнину с буро-желтыми холмами. Травы, камни, редкие деревья, – всё, кроме напряженных лиц Маны и Дарсиса. Будто на их щеки, подбородки, скулы, губы света падало больше, чем на всю степь. Блекло даже пламя костра рядом.

Лежа поверх спальника Дарсиса, Мана то ли обнимала, то ли держала его. Ананси шипел, стиснув зубы. Мана пела успокаивающую мантру ему в ухо. Как всегда в такие минуты, остальной мир их не волновал.

«Почему Синие уши и Мана так странно занимаются любовью? – спросила Лила. – Они извращенцы?»

Не они, стал понимать я, глядя в бесстыжие детские глаза дикарки.

– Иди в свой спальник.

«Но я боюсь…»

– Можешь лечь ближе ко мне, но только в спальнике.

«Но сон будет крепче, если я буду касаться кожей кожи своего спасителя. Вот так касаться…».