Обреченные

– Как же можно тут выжить? – пробормотала Анна.

В прежнее время все услышанное повергло бы ее в ужас, но сейчас ее слова прозвучали простым вопросом, лишенным каких-либо эмоций.

Леха усмехнулся:

– Я пока еще живой.

– Почему же ты спас меня? – поинтересовалась Анна. – Почему не убил?

– Ты мне еще пригодишься.

– Для чего? Для секса?

Анна закусила губу и отвела взгляд. Последние слова вырвались машинально. Во время вынужденного заточения она уже не раз размышляла о том, чего ради этот человек не оставил ее умирать среди развалин. Никакой иной пользы от себя ни для Лехи, ни для его товарищей она не видела. Как ни странно, эта мысль совсем не пугала. Нет, стать утехой для нескольких немытых мужиков она совсем не жаждала, но почему-то не верилось, что Леха поступит с ней именно так. А что касается его самого… Некоторое время не давали покоя его глаза, словно Анна уже видела этот взгляд когда-то и не могла вспомнить, где именно. Сейчас она поняла, точно так же смотрел на нее тот парень на перроне. Как давно все это было. Хотя нет, совсем недавно. Но сколько событий, не просто изменивших, а напрочь сломавших всю прошлую жизнь. Как странно, что нет ни сожаления по ушедшим безвозвратно светлым дням, оставшимся лишь в воспоминаниях, ни жалости к самой себе. Даже мысли о ребенке, которого она потеряла навсегда, не вызывают никаких эмоций. Словно вместе с криком и воем на той мусорной свалке, Анна выплеснула из себя что-то такое, от чего в душе образовалась черная равнодушная пустота. Или это постоянное ожидание смерти в тот ее первый день в новом мрачном и угрюмом мире настолько сломило дух, что теперь уже безразлично, что будет дальше?

– Ты все узнаешь, – произнес Леха. – Узнаешь скоро.

Городские руины остались позади, дорога стала ровнее. Куда бы ни смотрела Анна, всюду виднелись мусорные холмы.

– Здесь совсем ничего не растет, – отметила она. – Ни травинки.

– Земля отравлена, – отозвался Леха. – Слишком много всякой ядовитой дряни здесь скопилось: и на поверхности, и в глубине. Нет ни солнца, ни воды, ни чистого воздуха. Природа давно умерла, как и города. В живых остались только мы и крысы.

– А там что?

Анна указала на столбы дыма, поднимавшиеся ввысь и растекавшиеся пеленой по небу над горизонтом.

– Завод какой-то корпорации, – пояснил Леха. – Один из многих.

– Завод? – переспросила Анна. – Что там делают?

– Что-то добывают или перерабатывают. Или и то, и другое. Точно никто не знает. Такие места охраняют боевые дроны, туда и близко не сунешься, сразу изрешетят. По слухам, живых людей там нет, все производство роботизировано, добытые ресурсы поставляют в мегаполисы. Может, так и есть, спросить не у кого, о таких подробностях знают только чиновники корпораций. Одно могу сказать точно, именно эти заводы и отравляют воздух. Да и воду тоже. Помнишь, ты говорила, что попала под дождь? Это из-за таких выбросов вода в атмосфере превращается в кислоту. Концентрация не смертельна, но ощущения неприятные, мы стараемся в дождливую погоду не оказываться под открытым небом. Но и без дождей лучше держаться подальше от этих заводов – можно задохнуться.

– Здесь везде лучше пореже дышать, – сказала Анна.

– Да, – согласился Леха. – В мегаполисах воздух очищают специальные установки, а здесь дышим тем, что есть.

– Ты очень много знаешь о том, как устроена жизнь в мегаполисах, – заметила Анна. – Откуда? Кем ты был?

– Гвардейцем, – просто ответил Леха.

Заметив, как переменилась в лице спутница, он расхохотался.

– Не ожидала?

– Нет, – честно призналась Анна. – Почему ты сбежал?

– Не хотел стать кормом для таких работяг, как ты, – с ухмылкой ответил Леха.

– Что это значит? – не поняла Анна.

– Наверное, тебе будет неприятно это узнать, но корпорации из всего извлекают пользу. Для настоящих жителей мегаполисов, таких, как тот Генрих и его семейка, и прочих хозяев жизни, пищу выращивают на специальных экофермах там же, под куполом. Гвардейцы питаются чуть похуже, но тоже вполне сносно. А вот таким, как ты, скармливают всякие отходы, в том числе и останки утилизированных. Помнишь ту желеобразную хрень? При помощи химикатов придают этой дряни различный вкус, но в основе то, что остается от приговоренных к утилизации после того, как из них выпотрошат все пригодные здоровые органы, да еще добавки из объедков со столов хозяев. Все это перемалывается на комбинатах, формируется в брикеты и скармливается вам. Ну, вернее, уже им, ты-то теперь с другой стороны. Если бы не взбунтовалась и не сбежала, вполне могла бы слопать на ужин то, что осталось от твоего сына.

Взглянув на посеревшее лицо Анны, Леха добавил:

– Я говорил, информация неприятная.

– Но молчать ты все равно не стал, – с оттенком осуждения произнесла Анна.

– Ты сильная, выдержишь и не такое, – заверил ее Леха. – А если не выдержишь, незачем и барахтаться дальше, тут либо выживешь, либо нет.

Казалось, уже не осталось ничего, что могло бы поразить Анну, столько всего узнала она за последнее время о том иллюзорном мире, в котором пребывала всю жизнь, который был придуман специально для нее и ей подобных. Жизнь реальная приподнимала завесу над все более зловещими и жуткими тайнами. Если бы сейчас Анна не была настолько эмоционально вымотана и опустошена, наверное, впала бы в истерику. Хотя, может, и прав Леха, она гораздо сильнее, чем всегда сама о себе думала. Иначе как можно, узнав всю правду о собственном существовании, не сойти с ума?

– За что они так с нами? – тихо спросила Анна.

Вопрос был адресован скорее в пустоту, но Леха ответил:

– Просто потому, что могут. Так устроена жизнь.

– И так было всегда? – снова спросила Анна.

– А сама-то как думаешь? – вопросом отозвался Леха.

– Не знаю. Этот город… – Анна кивком указала назад, на покинутые руины. – Он был другой. Может быть, и люди там жили по-другому.

– Все может быть. Точного ответа у меня нет. И ни у кого нет.

Некоторое время они ехали молча. Можно было бы подумать, что Анна обдумывает все услышанное только что, на самом же деле в ее голове была абсолютная пустота, словно разум уже отказывался воспринимать новую информацию.

– Так почему же ты не мог остаться в мегаполисе? – наконец вернулась Анна к своему вопросу. – Чем ты провинился?

– Посмел иметь свое мнение, – усмехнулся Леха. – В отличие от вас, работяг, гвардейцы знают много о том, как на самом деле все устроено в городах корпораций. И не всем нравится правда. А хозяевам не нравится, когда кто-то не согласен с их порядком. В общем, пришлось дать деру, пока не загремел на утилизацию. Как раз отправляли пару дронов на расправу с крупной азиатской бандой, я и забрался в один из них.

– Разве они управляются не роботами? – удивилась Анна.

– Так и есть, – подтвердил Леха. – Но там есть и кабина для пилота. Уж не знаю, почему. Может, просто на всякий случай. А может, их когда-то пилотировали живые люди, а потом эти машины модернизировали под автоматическое управление.

– Если бы ты оставил тот дрон себе, наверное, стал бы самым сильным в округе, – предположила Анна.

Леха рассмеялся.

– Скорее, самым мертвым, – поправил он спутницу. – Ни одна корпорация не допустит, чтобы у кого-то из местных банд появилась военная техника. Да и не предусмотрено в дронах ручное управление, осталась только кабина. Кстати, удобств в этой кабине тоже никаких, даже кресла нет, все занято аппаратурой, мне пришлось свернуться в три погибели, чтоб туда втиснуться.

Вновь на некоторое время воцарилось молчание. Леха просто следил за дорогой, ни о чем не спрашивая, Анна обдумывала все услышанное. Вернее, только пыталась обдумать. Хаос в голове по-прежнему не желал упорядочиваться, одну мысль, даже не успевшую толком оформиться, тут же лихорадочно сменяла другая, за ней мгновенно появлялась третья, и так до бесконечности, порождая вереницу образов из жизни прошлой и настоящей, того, что было на самом деле, и того, что только казалось, чего хотелось, о чем мечталось, что пыталась себе представить. Нет, думать сейчас абсолютно невозможно. Может быть, когда-нибудь позже, даже завтра, но не сейчас. В настоящем ее мозг не способен осознать все и сразу.

Тем не менее, Анна продолжила расширять кругозор, задав очередной вопрос:

– Сколько людей в мегаполисах?

– Таких, как ты, относительно немного, – ответил Леха, усмехнувшись.

– А таких, как ты? Гвардейцев?

– Еще меньше. Мегаполисы для них, для членов корпораций, их семей. Работяги, это всего лишь мелкая обслуга для хозяев, а гвардейцы – охрана для обслуги. При необходимости тоже могут послужить хозяевам запчастями. Собственно, только для того, таким, как мы с тобой, и позволено жить в мегаполисах. Ну, ты сама уже это знаешь. Жизнь хозяев почти полностью обслуживают роботы, им нет нужды в большом количестве обслуги. Ну, разве что просто для собственного удовольствия, знать, что от их воли зависит чья-то жизнь. Над машиной не поглумишься, она ни хрена не чувствует, ее можно только сломать физически.

– Какое может быть в этом удовольствие? – не поняла Анна.

Леха хитро прищурился.

– Особое, – многозначительно ответил он. – Вспомни, когда ты избила дубинкой того типа, разве ты не чувствовала удовлетворения?

Анна на секунду задумалась, вспоминая, как наносила удары Генриху, затем покачала головой.

– Только злость, – сказала она. – Ты знаешь, что он сделал.

– Ну, если быть точным, убил твоего сына не конкретно он, – с усмешкой поправил Леха. – Его убила система. Система, построенная такими, как он. И била ты не его, а саму эту систему.

– Тебе-то откуда знать? – недовольно пробормотала Анна, уязвленная его излишней самоуверенностью. – Тебя там не было.

– Вижу по тебе, – ответил Леха. – Я служил в своем мегаполисе достаточно долго, видел много работяг, ты не такая, как все они. Я даже удивлен, что ты дожила до своих лет. По правилам, твои особенности должны были выявить при тестированиях еще в детстве, и сразу отправить тебя на утилизацию. Корпорации не терпят тех, кто способен думать своими мозгами и смеют иметь собственное мнение.

– Какие еще особенности? – переспросила Анна.

Утверждение, что она чем-то выделяется среди всех прочих, конечно польстило, но, зная тактичность спутника, вернее, полное ее отсутствие, лучше было уточнить, что конкретно он имеет в виду.

– Ты слишком сообразительная, чтобы просто поверить тому, что слышишь и видишь, – произнес Леха. – Ты сомневаешься. Сомневаешься всегда. Вот даже сейчас пытаешься определить, можно ли мне доверять, или я обманываю тебя, как все.

Анна уставилась на спутника долгим пытливым взглядом. Тот повернул голову, посмотрел ей в глаза и усмехнулся:

– Я уже говорил, не доверяй никому. Дольше протянешь.

– А как насчет того, что ты рассказываешь о мегаполисе? – поинтересовалась Анна. – Может, и это все ложь?

– Что касается городов и корпораций, ты сама знаешь правильный ответ, – уверенно заявил Леха.

Анна откинулась на спинку сиденья. Да, тут Леха прав, усомниться в его словах невозможно. И насчет ее сомнений он абсолютно прав. Она сомневалась всегда, такое чувство, что с самого момента появления на свет. Может быть, это что-то врожденное, генетическая аномалия? Вот опять она сомневается – кто более ненормален, она или весь этот мир. Да, Анна не готова принять действительность такой, какова она есть. И не сможет, пока не будет уверена в абсолютной справедливости мироустройства.

– Как живут люди в мегаполисе? – в очередной раз спросила Анна. – Те, кого ты называешь хозяевами.

– Они сами себя так называют, – процедил Леха. – Какое тебе дело до мегаполисов и людей в них? Ты уже никогда не вернешься обратно.

– Потому и хочу знать, – настаивала Анна. – Самой мне этого уже не узнать, расскажи ты.

Покосившись на спутницу, Леха ухмыльнулся:

– Упрямая ты. Наверняка только поэтому еще жива. Ладно, расскажу, что знаю. Таким, как мы с тобой, по телевизору втирают, что руководство корпорации только и делает, что печется о благе всех граждан. На самом деле все члены корпораций просто живут в свое удовольствие. Им нет нужды вкалывать по шестнадцать часов или выслушивать всю чушь о долге перед обществом, которую впаривают нам. Кстати, такие, как ты, их даже никогда не видят. Те, кого работягам показывают по телевизору, на самом деле актеры. Это такие люди, которые изображают других людей. Для хозяев они тоже обслуга, только повыше рангом, чем все остальные, и живут в основной части города, кстати, очень неплохо живут. А крупные чиновники корпораций не утруждают себя тем, чтобы объяснять что-то работягам, если и светят мордой в экране, то только для своих. До таких, как я или ты, им дела нет. Мы для них никто. Мы рождаемся по особому разрешению и живем в долг, не принадлежим сами себе. Всегда обязаны работать, молчать, брать то, что навязывают, выполнять правила и чувствовать удовлетворение.

В сердцах Леха сплюнул в окно, видимо, воспоминания о жизни в мегаполисе вызвали раздражение. Вроде бы, последней своей репликой он не сказал ничего нового для Анны, но подумалось: почему она сама не обратила внимание на это давным-давно, почему до недавнего времени все казалось само собой разумеющимся, почему так легко верилось во все, что внушают с телеэкрана? Хотя, вернее сказать, хотелось верить. Да, прав Леха, она всегда сомневалась, только опасалась дать волю своим сомнениям. Опасалась разрушить выстроенный корпорацией специально для нее мирок, где все просто и понятно. В итоге все равно все рухнуло. Кто виноват в этом? Сама Анна все разрушила или ее мир, основанный на лжи, изначально был обречен? Неужто во всей ее прежней жизни и в самом деле не было ни капли правды? Хотя бы в какой-нибудь малости.

Взглянув на спутника Анна снова спросила:

– Зачем корпорация заботится о здоровье рабочих, если хозяевам на нас наплевать?

В ответ Леха разразился хохотом.

–Ты реально думаешь, что все те пилюльки, маски и прочую хрень работягам навязывают, чтобы сохранить им здоровье?

– Мы служим им запчастями, ты сам сказал, – напомнила Анна.

– Это так, – подтвердил Леха. – Но любой мегаполис изолирован от внешнего мира, они и без того защищены от любой заразы. Маски – это лишь один из элементов, прививающих повиновение. Очевидной надобности в них нет, только неудобство, зато приучает к выполнению распоряжений, пусть даже бессмысленных. А вот все эти таблетки – просто пустышки со вкусовыми добавками: безвредные, но и бесполезные, только лишь для того чтобы работяги тратили на них свои баллы, а не скапливали их слишком много на своих счетах. Обслуга в мегаполисах живет в долг, работяги не должны терять чувство, что все у них хорошо, только когда они вкалывают на корпорацию. Когда надобность в них, как в донорах, отпадает, просто в силу возраста, их утилизируют, объясняя тем, что они слишком плохо трудились и накопили недостаточно баллов на старость. А если вдруг рабочие калечатся или серьезно заболевают, на них навешивают штраф за безответственность, опустошают счет и тоже утилизируют. Ну и рождаемость контролируют, чтобы обслуга не плодилась больше, чем требуется. Да ты сама все знаешь, просто раньше смотрела на ситуацию с другой стороны.

Да, Анна все это знала. Знала всегда. Не желала признавать очевидное, заставляла себя верить, но всегда знала.

– Чем занимаются хозяева? – продолжала спрашивать Анна.

Леха пожал плечами:

– Всем, чем пожелают. Хотя, знаешь, там тоже своя иерархия: те, кто рангом повыше, соответственно, имеют больше прав и возможностей. Тот Генрих, к примеру, вряд ли занимал очень уж высокое положение. Но, в общем-то, все они ни в чем себя не ограничивают, просто живут. Всех их полностью обслуживают роботы. Ну, почти полностью. Слышал от одного умного парня из лаборатории, что искусственный интеллект – это телевизионный миф: роботы, которых собирают на заводах такие же роботы, неспособны действовать самостоятельно, только по заложенной в их память программе. А программы создают люди.

– Кто именно?

– Умники из лабораторий. Их отбирают на раннем тестировании, изымают из семей и дают им соответствующее воспитание. Живут они гораздо лучше, чем простые работяги, но, в общем-то, тоже никаких особых прав не имеют.

– Так ты разговаривал с одним из них? – удивилась Анна. – Ведь запрещено общаться гражданам разных профессий.

– Именно поэтому я сейчас и здесь, – ответил Леха с ухмылкой. – Как думаешь, почему обслуге запрещено общение?

– Думала, ты мне расскажешь.

– А мне интересно, что ты сама об этом думаешь. Ты не могла не задумываться о смысле запретов.

Анна ответила не сразу. Конечно, ей часто приходили в голову мысли, насколько соответствуют истине пояснения к существующим правилам, которые без устали раздавали ведущие телепрограмм, и свои соображения по этому поводу у нее имелись. Молчание было вызвано тем, что Леха проявлял излишнюю проницательность, чем не могла похвастаться сама Анна, и это немного раздражало. Можно было подумать, что этот парень со шрамом знает про нее все, это вызывало чувство незащищенности и, в какой-то степени, беспомощности.

– Наверное, для того, чтобы не распространялась лишняя информация, – предположила, наконец, Анна.

– Я не ошибся, ум у тебя есть, – удовлетворенно кивнул Леха. – Пользуйся им почаще, дольше протянешь.

– Ты часто это повторяешь, – заметила Анна. – Сколько здесь вообще протягивают, как ты говоришь?

– Кому как повезет. Наверное, предел – лет сорок. Ах, да, ты ведь даже не знаешь, что это такое – в мегаполисах для работяг время исчисляется декадами. Такое придумали специально, чтобы обслуга поменьше задумывалась, поменьше планировала, не особо на что-то рассчитывала. Когда от рождения до смерти проходят тысячи дней, не особо задумываешься, как долго уже прожил, что и когда тебе пообещали. Чтобы тебе было понятно – в году триста шестьдесят пять дней, дальше считай сама. В общем, срок жизни здесь недолог. Дети рождаются редко, в основном у азиатов, большинство умирает сразу. Те, кто выживает, погибают в разборках банд или уничтожаются дронами корпораций.

– У тебя была жена? – спросила Анна. – Там или здесь?

Пора уже узнать ей что-нибудь и о самом Лехе.

– В мегаполисе нет, – ответил спутник. – Гвардейцам редко выдают разрешение заводить семью, ведь их жены должны работать в том же ведомстве, что и мужья, а службу несут в основном мужики. Здесь завел себе одну азиаточку, выкрал в их поселке, но ее быстро грохнули.

– Ты так просто об этом говоришь, – заметила Анна. – Ты что-нибудь чувствовал к ней?

– Здесь ни знакомство, ни семью надолго не заводят, – ухмыльнулся Леха. – Кого угодно могут убить в любой момент. Или сам помрет от инфекции или отравы. Так что никто ни к кому не привязывается. Все просто выживают.

Дорога вновь запетляла меж мусорных курганов из которых поднимались руины стен, будто гигантские сломанные зубы. Анне почудилось какое-то движение среди развалин недалеко от дороги.

– Кто-то прячется, – пояснил Леха, когда спутница обратила на это его внимание. – Нет сейчас времени на охоту.

– На охоту? – переспросила Анна.

– Каждый встречный ценен только тем, что можно у него отобрать. Ну, для стервятников это еще и ходячий кусок мяса. Я ведь уже говорил, не всем так везет, как тебе.

Анна оглянулась на развалины, в которых заметила движение, затем осторожно спросила:

– Ты убил много людей?

– Очень много, – без всякой бравады и с жутким спокойствием ответил Леха. – И убью еще больше. По-другому здесь не выжить. Ты тоже научишься. Если, конечно, не захочешь, чтобы тебя грохнули и сожрали.

Анна вновь откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. Привычный с рождения мир мегаполиса, утратив обманчивую маску идеальности, представлялся теперь средоточием лицемерия, несправедливости и человеческой мерзости. Но внешний мир, который она узнавала все больше и больше, казался еще более отвратительным в своей откровенной жестокости, мрачности, безнадежности. Почему человек не может просто жить? Жить так, как хочется ему, а не как того требуют правила, установленные непонятно кем.

Проникший в разбитое окно ветерок обдал гарью предприятий и удушливой вонью помоек. Этот запах ни на секунду не позволял забыть, в какой реальности Анна находится сейчас. Леха и его товарищи защищали свои легкие от постоянного зловония, прикрывая рот и нос платками. Так, по словам Лехи, поступали все обитатели внешнего мира. Последовав их примеру, Анна пришла к выводу, что польза от такой предосторожности небольшая, к этому запаху можно лишь привыкнуть. Похоже, она уже и начинала привыкать. В горле першило, глаза слезились, но сейчас это уже не казалось столь невыносимым, как в первый день, когда выпала из чрева мусоровоза.

Анна открыла глаза. Взгляд уперся в непроницаемую завесу, затянувшее небо. Что там за ней? Глядя наверх в мегаполисе, она и не подозревала, что искусственная синева скрывает за собой такое. Да что там, она и подумать не могла, что само небо мегаполиса искусственное. И вот она снаружи, но все равно не видит неба, не может даже представить, как оно выглядит. Где там прячется солнце, свет от которого разливается по земле лишь зловещим сумраком, являя взгляду сплошную разруху и смерть?

Анна посмотрела на Леху и спросила:

– Города разрушили люди?

Тот покачал головой:

– Они рушатся сами. Наверное, как раз потому, что нет людей. Однажды я видел, как развалился огромный дом. Никто его не взрывал, не рушил, просто сам по себе взял и рассыпался.

Дорога пошла вниз, оба автомобиля спустились по склону в широкий извилистый желоб и поехали по дну.

– Что это за место? – поинтересовалась Анна.

– Русло, – ответил Леха. – Когда-то здесь была река. Наверное, ты не знаешь, что это такое.

Действительно, единственными водоемами, которые видела Анна в жизни, были: маленький бассейн в искусственном парке на десятом этаже и небольшое озеро в той части города, куда пришлось выезжать на заказ в дом Генриха. Как мог, Леха объяснил Анне, что такое река, лес, другие творения природы, все, чего не пришлось увидеть собственными глазами ни ему, ни ей, и о чем он сам только слышал от других людей, также владевших такими знаниями лишь со слухов.

Путь преградили груды искореженного металла и обломков бетонных конструкций, лежавших между полуразрушенных колонн. На обоих берегах виднелись остатки таких же конструкций.

– Здесь был мост, – пояснил Леха. – По нему перебирались через реку.

Он вывернул руль, второй автомобиль повторил маневр, обе машины выбрались на другой берег. Дорога снова потянулась среди руин и мусорных курганов.

– Сколько же нужно времени, чтобы образовались такие кучи мусора? – вслух подумала Анна.

– Думаю, немало, – отозвался Леха. – Всю территорию вне мегаполисов и заводов корпорации используют под одну сплошную свалку. Даже не знаю, как еще сохранилось то русло, через которое мы проехали, так-то тут все кругом завалено. Но здесь еще не самое худшее место, есть такие, где запросто начнешь светиться.

– От чего? – не поняла Анна.

– От радиации. Не спрашивай, сам толком не знаю, что за штука, но слышал, что смертельная, и смерть не самая приятная.

В поле зрения Анны попали руины, отличавшиеся от останков жилых зданий. В ответ на ее вопрос Леха пожал плечами:

– Не знаю, что тут было. Сама подумай, здесь жили люди, где-то работали, где-то отдыхали, и наверняка еще занимались многими вещами, которых мы теперь и представить не можем. Меня в свое время тоже интересовало все это, но когда приходится ежедневно выживать, интересы быстро меняются. Пройдет и у тебя. Хотя, знаешь, есть такие чудики, которые собирают информацию о прошлом, о настоящем, некоторые даже торгуют ею. Их называют искателями. Однажды довелось пересечься с одним. Может, когда-нибудь и тебе повезет встретить кого-нибудь из них. А вот и наша цель. Считай, приехали.

Руины города, еще не погребенные под мусорными завалами, остались позади, впереди появился еще один холм, похожий на очередную свалку. Присмотревшись внимательней по мере приближения, Анна поняла, что это вовсе не холм, а что-то вроде огромного купола из сетки с нашитыми на нее серыми тряпицами.

– Что это? – спросила она.

– Китайская шахта, – ответил Леха. – Нелегальная. Сеть служит маскировкой от дронов корпораций. Мы торгуем время от времени, когда есть, что предложить.

– А тебе есть, что предложить? – поинтересовалась Анна.

– Есть, – кивнул Леха. – Надеюсь, сегодня останусь в хорошем наваре.

Автомобили остановились в паре метров от стены из маскировочной сети. Из-под полога вынырнул низкорослый человек с черной повязкой на лице и раскосыми глазами над ней. После короткого диалога на незнакомом Анне языке, полог откинулся, образовав широкий проем, в который въехали оба автомобиля.