Я помню причал

Я помню причал

Владислав Фолиев

© Владислав Фолиев, 2024

ISBN 978-5-0065-1530-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я ПОМНЮ ПРИЧАЛ

[повесть]

Посвящается В. Н.

Как думаешь, что лучше: жить монстром или умереть человеком?

Э. Леддис

1

Вечер. На столе звонит телефон. Я отвлекаюсь от нарезки овощей, вытираю руки об полотенце и принимаю вызов.

– Привет, ты не занят? – спрашивает меня женский голос.

– Привет, нет, – отвечаю я.

– Слушай, звоню попросить тебя… Дедушку сегодня утром забрали на скорой в больницу. Снова желудок. Положили во вторую. Ты бы мог заехать к нему, взять ключи и привезти необходимое с его дома: белье, щетку зубную, мыло?

– Да, могу, конечно. Надеюсь, ничего серьезного?

– Снова боли из-за гастрита. Наверное, обострение. Я звонила в отделение, сейчас ему уже лучше.

– Понял. Когда заехать?

– Можно завтра с пяти до восьми вечера, если ты не занят. В это же время можно будет все будни, если завтра не можешь.

– Я заеду завтра после работы около семи. Не переживай.

– Спасибо. Там если чего-то у него не будет дома, ты докупи, ладно, я тебе потом отдам.

– Да, хорошо. Я посмотрю. Как вы там сами?

– Без новостей. Все как обычно: утром терапия, затем едем на квартиру.

– Себя как чувствуешь?

– Не знаю. Разбита.

– Ты спала сегодня?

– Несколько часов.

– Ась, нельзя так издеваться над собой. Оттого, что ты не спишь нормально, ничего не изменится.

– Я знаю, Влад. Я пыталась, но не смогла уснуть раньше четырех. Выпила валерьянку.

– Слушай, Ась, это не шутки. В последнее время ты слишком часто не спишь ночью. Я понимаю, ты переживаешь, но нужно подумать и о себе… Может, следует сходить к врачу, чтобы он выписал тебе нормальное снотворное? Я просто волнуюсь за тебя.

– Хорошо. Да, ты прав. Нужно сходить.

– Знаю, что я говорил тебе уже это тысячу раз, но знай – все наладится. Нужно немного потерпеть.

– Я знаю, Влад.

Пауза.

– Я уже сказала дедушке, что попрошу тебя зайти к нему, сейчас еще раз позвоню, скажу, что ты будешь завтра.

– Хорошо.

– Тогда созвонимся еще позже.

– Да.

– Пока. Обнимаю.

– Обнимаю.

2

Смеркает. Широкие коридоры-лабиринты, белые двери, бледный кафельный пол. Оказываюсь на четвертом этаже в гастроэнтерологическом отделении, где медсестра, низенькая шатенка с волнистыми волосами, проводит меня в палату. Он, семидесятипятилетний, лежит на одной из коек в углу палаты у окна, отбросив одеяло к стенке: седой, с небольшой щетиной, в прямоугольных очках из тонкой бежевой оправы, спущенных почти что на край носа, в руках – какой-то журнальчик. В палате еще три койки – одна пустая, а другие заняты пожилой женщиной и молодым мужчиной. Пахнет бинтами, пропитанными йодом.

– Дмитрий Львович, здравствуйте, – приветствую его я, подойдя к кровати. – Это я, Влад.

Он посмотрел на меня своими увеличенными из-за очков глазами, опустил журнал на грудь и радостно сказал:

– Ах, Влад, привет, привет, дорогой, – он протянул мне руку, и мы поздоровались. – Ася предупредила меня, что ты зайдешь. – Он снял обеими руками очки, сложил их и положил на тумбочку рядом с кроватью. – Ну, в последний раз я видел тебя, получается, года четыре назад, когда ты только приехал с Асей к нам в город?

– Получается так. Не узнали бы?

– Да чего уж там, нет… Изменился ты сильно, вымахал в целого мужчину. В голове, конечно, твои очертания у меня остались, но совсем смутные.

– Ну ничего, сейчас обновите меня в памяти. Принес вам гостинцы, кстати, – я приподнял белый пакет в своей левой руке, – только то, что вам разрешено. Ничего лишнего. – Я поставил пакет на подоконник рядом с его кроватью.

– Да куда такой большой…

– Ничего, все пригодится. Здесь не только еда, но и так, по мелочи: мыло, зубная щетка, шампунь.

– Ну с таким набором мне тут хоть жить оставайся. Спасибо.

– Сплюньте, ваша задача – выйти отсюда как можно быстрее.

– Это я, конечно, постараюсь. Не впервой. Ну, ты давай не стой, вон стул возьми, сядь, – и он показал рукой в сторону прикроватной тумбочки, около которой стоял деревянный стул с навешанной на него одеждой.

Я поставил стул к кровати.

– Ну как себя чувствуете? – спросил я. – Ася сказала, у вас боли из-за гастрита.

– Да, – протянул он. – Вот представляешь, сидел себе спокойно после ужина в кресле, читал и начало ныть в боку. Вроде и питаюсь правильно: утром каша, в обед жидкое обязательно, без вредных привычек, но возраст, сам видишь, дает о себе знать.

– Да ладно вам, и молодые попадают в больницы. Сейчас курс лечения пройдете и встанете на ноги.

– Будем надеяться. А то полгода ходил целехенький, а тут те на.

Между нами возникла небольшая пауза, и он спросил:

– А ты сейчас чем занимаешься? Вы же с Асей разбежались из журнала, она мне рассказывала.

– Ну да. Захотели получать побольше. Я кручусь в ресторане уже почти год администратором.

– По специальности, как и Ася, значит, продолжать не хочешь?

– Пока нет.

– Эх, вы, отучились с Аськой столько, и ни в какую не хотите по специальности работать. Столько труда. А вы все – рестораны, отели.

Я по-доброму ухмыльнулся и сказал:

– Успеем еще. Тем более вон, сколько мы отработали – два года, нам пока хватит, опыта набрались.

– Ну да, успеете. Действительно, что это я свой нос сую в то, как вам жить. Уже немаленькие. А на личном фронте как?

– Да сейчас никак.

– Чего это так?

– Расстался три месяца назад. Катя зовут. Приехал тогда в город вместе с ней. Она тоже в журнале работала.

– Это которой Женя помогал устраиваться?

– Да, это она.

– Что-то помню.

– В общем, мы были вместе три с половиной года (на самом деле, мы были вместе 3 года и 8 месяцев, но уточнение это казалось мне всегда лишним).

– Мм, – сопереживающе протянул он. – Срок немаленький. Ну ничего, найдется еще, поверь мне.

– Да, найдется, – сказал я, а затем сразу сменил тему: – Там Ася сказала, что нужно с вашей квартиры вам вещи привезти помочь.

– А, да, да, если тебя не затруднит.

– Нисколько, – ответил я. – Я здесь как раз ради этого.

Он потянулся к тумбочке.

– Да вот, все новое мне купил, с дома бы моего все взял, а то тратишься.

– Ой, да ладно вам, не обеднею.

Он выдвинул единственную полочку тумбочки и достал оттуда ключи от квартиры. Он объяснил мне, что и откуда взять, отдал ключи, и, перекинувшись с ним еще парой фраз, я вышел из палаты и поехал к нему домой.

***

Найдя все необходимое в квартире Дмитрия Львовича, я вернулся к нему в больницу: в палату уже не пускали, поэтому у входа в отделение я отдал два собранных мною пакета низенькой медсестре, которая провожала меня к палате еще час назад, а затем поехал к себе домой. После душа я позвонил Асе. Она ответила мне сонным голосом.

– Разбудил? – спросил я.

– Нет, нет, я уже собиралась вставать. Так, дремала.

– Понял. Только что вернулся от Дмитрия Львовича, выглядел бодро, шутил.

– Хорошо, я рада это слышать. Спасибо большое.

– Да не за что.

– Как там условия?

– Тепло, белье чистое, – стал рассказывать я. – Спросил у него про еду – тоже говорит неплохая. А так купил ему в баночках пюре овощное, детскую тушенку нежирную, печенье. Съездил к нему на квартиру, привез все, что он просил: одежду, шампуни, книжки. Купил ему еще новую щетку зубную, мыло, носки. Так что не переживай, он там в полном снаряжении теперь.

– Спасибо большое. Сколько там вышло?

– Так все, давай без этого этикета, ты же знаешь, что я ничего не возьму, все нормально.

– Хорошо, спасибо. Слушай, Влад, я говорила сегодня с его лечащим врачом, и дедушка должен пролежать там еще не менее недели, и все это время мы с Лешей будем еще на лечении, и…

– Да, я пригляжу за ним, – говорю я, не давая ей закончить. – Буду приходить, как будет возможность.

– Спасибо, Влад…

3

В следующий раз я пришел к Дмитрию Львовичу через день, так же вечером после работы. Он читал небольшую газетку, когда я вошел в палату и со всеми поздоровался. Увидев меня, он отложил газету в сторону и широко улыбнулся, показывая свои глубокие лобные и скуловые морщины, которые, казалось, были темнее, чем цвет всего его лица.

– Ну как вы, боец? – спросил я весело, здороваясь с ним за руку.

– Все хорошо, чувствую себя лучше. Сегодняшнюю ночь проспал как младенец, ничего не беспокоило.

– Отлично. Вы молодцы.

– Стараемся.

– Все читаете? – спросил я, указывая на газету.

– Да вот, не могу, чтобы мозг не работал. Все хочется что-нибудь в руки взять.

– Это хорошо, – сказал я и начал тянуться за стулом рядом с тумбочкой.

– Слушай, – прервал мое движение Дмитрий Львович, – а пойдем-ка до коридора пройдемся. – Он быстро снял с себя очки и стал приподнимать свое высокое худое тело, одетое в свободную серую тельняшку и широкие темные брюки.

От этого резкого желания Дмитрия Львовича мне стало тревожно, и я спросил его: «А вам точно сейчас можно вставать?» Улыбнувшись, он сказал: «Ну, как видишь, утки подо мной нет, значит хожу я не под себя, а следовательно встаю». Его разъяснение меня развеселило, и я сказал: «Хорошо, раз так…». Он встал с кровати, и я хотел было взять его под локоть, но он сказал, сморщившись: «Не держи, не держи, все нормально». Мы прошли по коридорчику палаты мимо открытой двери ванной, откуда несло хлоркой, и вышли в общий коридор этажа. Шел он впереди меня, и шаг его был слегка покачивающийся, но в целом крепкий. Справа от нас, в конце коридора у широких окон из деревянной рамы была кушетка; туда мы и сели.

– Ну вот, – медленно сев на кушетку, произнес Дмитрий Львович, – а то почти целый день лежу, да читаю, рехнуться можно.

– Ну да, – подтвердил я. – Как говорится, в тесной комнате и разуму тесно.

– Не то слово. Ну рассказывай, как там Ася с Лешей. Я с ней разговаривал сегодня утром, но я то знаю, что она меня расстраивать не хочет, поэтому многое недоговаривает.

Тут я подумал, чего бы лишнего ему не ляпнуть – того, чего Ася не хотела бы, чтобы я говорил.

– Вы же уже знаете, чем он болен, да?

– Ну про это она мне, слава богу, рассказала. Рак горла.

– Да… Думаю, все, что я знаю, она рассказывала и вам. Они уже прошли все обследования и начали лучевое облучение.

– Ну и как он сейчас?

– Состояние стабильное. Ася говорит, что разговаривает он с трудом, и голос стал низкий, хриплый. Прогнозов пока не дают, только после курса облучения можно будет что-то сказать.

Он закивал.

– А Ася, как она?

– Много переживает. Устала. Но тоже держится.

– Да, вот такое выпало на ее плечи. Молодая такая и уже такие трудности. Одна она там… в этом чужом городе. У нас же здесь за это не берутся. Ты молодец, что поддерживаешь ее. Ко мне приходишь. Я вообще удивлен вами обоими. Честно. Редко когда в своей жизни я видел, чтобы парень с девушкой так долго дружили и поддерживали друг друга.

– Да, нас с Асей очень много связывает. Мы близки друг другу. Стали как брат и сестра.

– Вы молодцы… А ты вот на меня посмотри, – сказал он и кивнул головой куда-то вниз, будто я должен был рассмотреть его с ног до головы. – Из родни только Ася осталась, всегда со мной. Жена моя, Аня, умерла от длительной болезни. Асцит – жидкость накапливалась в животе. Дочь моя первая, Марина, мать Аси, ты, наверное, знаешь, тоже ушла – отравилась угарным газом у друзей на даче. Вот так нагло жизнь отобрала у меня двух женщин. А с моей второй дочкой, Кристиной, мы поругались, да так, что не общаемся уже сколько лет. Страшно говорить. И даже сейчас, когда я в больнице, она не желает меня навестить, даже телефонным звонком, хотя Ася наверняка сообщила ей обо мне. Грустно ли мне от этого? Да. Но меня успокаивает, что Ася рядом. В общем, это я тебе к чему – одиночество вещь неприятная. Это я, конечно, тебе со своей старческой горы говорю, но, думаю, это относится ко всем независимо от возраста.

Я смутился еще на первой половине его монолога и вторую часть пропустил сначала мимо ушей. Я знал про мать Аси: она погибла в 1994-м, когда Асе было всего 6. Вместе со своей коллегой они возвращались с работы домой, но по дороге получили сообщение от общих друзей с предложением отдохнуть на их даче. Они решили поехать к ним. Там была большая компания, которая выпивала. После отдыха все остались ночевать здесь же. На следующий день еще один друг этой компании, которого не было в тот вечер, приехал на дачу и после того, как увидел в окне первого этажа не откликающиеся бездвижные тела, вызвал скорую. Всех, кроме одной молодой девушки, выжившей чудом, нашли мертвыми. Экспертиза показала, что в доме произошла утечка угарного газа из-за неисправности газовой колонки. Никто не был привлечен к ответственности. Асю стал воспитывать ее отец. Он работал специалистом по ремонту дорог, и Ася никогда не говорила про него плохое. Он много стал выпивать после ухода своей супруги, но пил всегда один на кухне, а затем ложился спать, и Ася из-за этого не страдала.

Ася рассказывала мне и о своей бабушке. Но я не знал, что и она умерла тоже. Последним и единственным воспоминанием в моей памяти, где Ася упоминала бабушку, было воспоминание, когда мы с Асей рассказывали друг другу о своих семьях еще в самом начале нашего общения на первом курсе университета. Тогда Ася рассказала мне, что через несколько лет после гибели Марины бабушка ушла от Дмитрия Львовича и вскоре переехала в другой город, но ни единого намека на то, что ее больше нет в живых от нее было.

Про вторую дочь Дмитрия Львовича, Кристину, я слышал вообще впервые.

От этих двух непонятностей я был в недоумении: почему Ася не рассказала мне о смерти своей бабушки и о том, что у нее есть тетя? Почему она скрывала это, неужели мы были не настолько близки все эти года? Мне стало безумно обидно.

Я спросил у Дмитрия Львовича лишь о второй непонятности, так как посчитал, что спрашивать у него про его жену было бы нетактично и это вызвало бы у него совершенно справедливый вопрос по типу: «Молодой человек, ты вообще общался с моей внучкой?»

– Дмитрий Львович, я и не знал, что у вас есть вторая дочь… Ася никогда не рассказывала мне о ней.

– Правда? – удивленно спросил он. – Кристина моя младшая дочь. Сейчас ей 45. Высокая, всегда стройной была, изящной – ее прямо как будто с картины вырвали. И волосы: длинные, русые, густые, на свету переливались. Вечно за ней кто-то бегал. Сам понимаешь – красивая девушка. К тому же умная была: школу с золотой медалью закончила. Она живет сейчас в Петербурге, есть один ребенок – парень шестнадцати лет, Витя зовут. Но я ни разу с ним не общался.

– Понятно. Дмитрий Львович, это не мое дело, и если вы не захотите рассказывать, то я пойму, но из-за чего вы так поругались?

– Да расскажу, почему нет. У нее появился молодой человек родом из Узбекистана. Я узнал, что он торговал запрещенными веществами. Какими-то новыми наркотиками. У меня был знакомый в милиции, и он рассказал, что он был подозреваемым в одном деле, по которому обвинения ему так и не выдвинулись. Конечно, я не захотел, чтобы она хоть как-то связывала с ним жизнь, боялся, что она и сама подсядет на эти вещества или он втянет ее куда-нибудь. Это было просто отцовское желание защитить своего ребенка. Я не хотел потерять вторую дочь… Она же говорила мне, что это чушь, что на него просто клевещут, потому что он нерусский. Она уверяла меня, что он не такой, и обвиняла меня в ксенофобии. Но я все равно категорично был против их отношений. Он даже как-то раз заходил к нам домой, еще до всех этих наркотиков, и уже тогда он показался мне каким-то пустозвоном. У меня никогда не было никаких предрассудков в сторону других национальностей, поверь, подобное у меня самого вызывает сильную неприязнь, но тогда интуиция мне подсказывала, нет, она кричала мне, что этот человек не даст моей дочери будущего, он потянет ее на дно. А затем и это предупреждение от моего знакомого из милиции. В общем, Кристина не захотела слушать меня, мы разругались с ней так, что она решилась на безрассудство: уехала с ним за границу на его родину. Ей было 28. Я не знаю, что этим она хотела доказать мне… Аня уже тогда болела, живот ее был увеличен, и из-за нашего с Кристиной конфликта она стала сильно нервничать. А после отъезда Кристины она совсем ослабла, а вскоре и вовсе подхватила пневмонию. Когда Ане стало уже совсем плохо и надежд почти не оставалось, вернулась Кристина. Она побыла у больничной кровати матери несколько дней, а затем Аня скончалась. Я был раздавлен уходом Ани и стал винить во всем Кристину. Я наговорил ей много гадостей. Конечно, когда прошло время и я перестал испытывать такую злость и горечь, я понял, что обвинения эти бессмысленны и неправильны. Я извинился перед ней и хотел возобновить наши отношения. Мне больше ничего и не оставалось – у меня осталась только она одна. Но мы так и не помирились. Она никак не ответила на мои извинения. Вскоре, слава богу, она нашла другого мужчину, который оказался вроде бы неплохим. И вот сейчас, сколько уже лет будет, – он призадумался, – получается, почти 17 лет мы с ней не общаемся.

– Ничего себе… Это все очень печально, – произнес я тихо.

Между нами возникла пауза.

От этого откровения мне стало неудобно. Всегда, когда не совсем близкий тебе человек делится с тобой чем-то сокровенным в тебе срабатывает механизм, одновременно тянущий тебя в разные стороны: тебе хочется сохранить тон общения путем поддержки и встречного своего откровения, но в то же время, тебя что-то отталкивает, и это «оно» говорит тебе: «Нет, так не годится, ты не был готов к такому доверию, тебя должны были предупредить».

Тут я решил прервать тишину и сказал:

– Я, знаете, тоже сейчас на таком жизненном этапе. Я же вам сказал, что недавно разошелся с Катей. Постоянно кручу ее в голове. Все время думаю о том, что бы я мог сделать иначе. Мне без нее плохо.

– До сих пор есть чувства?

– Да вот, разбираюсь. Наверное, да. Все между нами стало идти по наклонной, а я не помешал этому, а даже, наоборот, придал всему движение. Никаких измен или предательств, мы просто оба устали, а я закрыл на это глаза.

– Ну ты не унывай главное. У самого по молодости такое было и не раз. Если глубоко внутри себя поймешь, что это не твой человек, то отпусти, дай время для себя, чтобы передохнуть. Займись собой. Съездий куда-нибудь, отвлекись. А если поймешь, что такую же тебе не встретить, то возвращай ее. На словах звучит, конечно, просто, понимаю, но все же… Найти своего человека иногда очень трудно. Этого требует времени. Ну или случайности – как повезет.

4

То, что я узнал от Дмитрия Львовича не давало мне покоя. Вернувшись после больницы домой, я то и дело возвращался к двум вопросам: почему за все эти годы нашего знакомства Ася не упоминала свою тетю, вторую дочь ее дедушки, и не рассказала мне об уходе своей бабушки целых семнадцать лет назад?

Я был в смятении. Мне безумно хотелось узнать причины ее скрытия, но я понимал, что выяснение отношений между нами будет сейчас абсолютно неуместным шагом. Леша серьезно болен, а тут я – лезу со своими разборками. Я решил отложить этот разговор.

***

Прошло еще пять дней, и Дмитрия Львовича выписали из больницы. За это время я приезжал к нему еще два раза. Встречи проходили быстро. Мы обсуждали какие-то новости и больше не затрагивали личное.

В день его выписки я приехал тоже – помог ему собраться. На своей машине я отвез его до дома, и он пригласил меня на чай. Я не отказался. Его квартира, как и все подобные старые квартиры, была одухотворена жизнью прошлых лет, наполнена отличительными признаками: внешним видом, запахом, звуками. После того как мы разулись, он провел меня в зал – комнату, которую я уже видел, когда забирал его вещи, но в которую не заходил: в тот вечер я смог разглядеть лишь силуэты, освещаемые тусклой коридорной лампочкой. Теперь же, после того, как его рука громко щелкнула выключателем, силуэты залились цветом и я увидел просторную ухоженную комнату: висящий на стене красный ковер с круглым орнаментом по середине и отходящими от него волнообразными узорами, кремовый застекленный сервант с сервизом и курортными сувенирами, толстенький телевизор на столе, довольно большая картина моря в золотистой раме, старенький диван-книжка, круглый пуфик рядом с ним, шкаф и низенький овальный столик с журналами. Все было пыльным. Запах – спертый, нафталиновый. Он убрал журналы, достал из шкафа белую скатерть, постелил ее на столик и отошел на кухню.

Вскоре я крикнул ему на кухню, можно ли открыть в зале окно, чтобы проветрить, и он разрешил. Я встал с дивана, подошел к окну, и подо мной протяжно заскрипел пол. Механизм окна плавно пришел в движение, издав легкий скрежет, и в комнату пошел свежий апрельский воздух.

Он недолго погремел на кухне и вышел в коридор так, что я видел его через дверной проем зала. Он остановился, растерянно сказал: «Так», – и посмотрел куда-то вниз, будто забыл, куда шел. Через пару мгновений он продолжил шаг в дальнюю комнату, которая была его спальней, побыл там немного и вернулся ко мне в зал. Теперь я видел его непривычно для себя в оживленном движении: он уверенно ходил, неся покачиваниями свое худое старческое, слегка ссутулившееся, но еще надежное тело.

Он подсел ко мне на диван.

– Ну вот, милый дом.

– Как сразу после больницы дом кажется раем, верно? – подметил я.

– Это точно, – согласился Дмитрий Львович. – Никаких тебе посторонних людей, движений туда-сюда и процедур.

– Ну теперь вы на заслуженном отдыхе. Отмучились. Чем планируете заняться?

– Да чем я в моем возрасте могу заниматься? Буду читать, смотреть телевизор, да гулять. Раньше ходил в шахматный клуб, но в последнее время совсем разленился.

– О, правда? Играете в шахматы?

– Да, занимался в подростковом возрасте, в свое время выполнил норму первого взрослого разряда.

– Меня тоже дедушка в семь лет научил играть и сейчас частенько поигрываю через интернет. У вас дома нет шахмат?

– Обижаешь. Хочешь сыграть?

– Почему бы и нет. Если у вас, конечно, есть желание.

– Да давай, сейчас сыграем, я только за. Так, вот только надо вспомнить в какую лазейку я упрятал эту бедную доску. – Он немного подумал, а затем двинулся в спальню.

Скоро он вернулся и сказал: «Все-таки они, наверное, здесь». Он открыл шкаф без полок и в самом низу приподнял сложенную одежду, за которой показалась длинная массивная шахматная доска.

– Ну, точно, – сказал он, и не успел я предложить ему помощь, как он быстро выхватил ее из-под одежды одной рукой.

Он сел ко мне на диван, положил доску между нами, поднял два крючка-замочка, приподнял одну половину доски, и на бархатистой красной ткани показались уложенные бледно-бежевые резные фигуры.

– Какие шикарные. Прям до деталей сделаны. Видно, подарок? – спросил я.

– Да, мне подарили… На день рождения что-ли. Уже не помню точно. Давно было.

Я взял коня в руки, и через мгновение он сказал:

– Так, давай сначала чай налью нам, а потом игрой займемся.

Мы оставили шахматы и прошли на кухню. Я встал у прямоугольного стола, где стояли две кружки с пакетиками заварки. Дмитрий Львович залил кружки кипятком из электрического чайника и спросил: «Сахар?»

– Нет, спасибо, без сахара пью, – ответил я.

Мы вернулись с кружками и упаковкой сгущенных орешков в зал, Дмитрий Львович разложил на овальном столике со скатертью газету, и мы поставили на нее кружки и положили сладкое.

Мы сыграли две партии: одна победа у старика в итальянке и одна ничья в сицилианской защите.

– Ну не ожидал, Влад, уровень-то у тебя приличный, – сказал Дмитрий Львович после второй партии. – Дебют знаешь и в эндшпиле уверен.

– Теорию эндшпиля вообще почти не знаю, играю по наитию. Знаю вон только, как играть королем против короля и пешки, да ладейники как заканчивать.

– Слушай, а давай-ка тогда я дам тебе одну книжку по эндшпилю, она как брошюрка по толщине, но по содержанию отличная. Все кратко и ясно.

– Давайте, не откажусь, – согласился я, на самом деле зная, что навряд ли я притронусь к ней в ближайшее время.

Он снова встал с дивана и принес мне со спальни зеленую тонкую книжку.

Он рассказал мне про содержание глав книги, и вскоре мы стали прощаться. Я пошел в коридор.

– Дмитрий Львович, чуть не забыл, – сказал я, уже обувшись. – Вам же выписали лекарства домой?

– Еще бы, четыре наименования.

– Так, Дмитрий Львович, и я, и вы знаете, что на пенсию особо не разгуляешься, а у Аси сейчас трудности с деньгами, поэтому я куплю вам лекарства. Давайте я гляну список.