Дорогая, а как целуются бабочки?

***

Всю дорогу, все 240 километров мы с Надей мечтали об одном – приехать, помыться, и завалиться спать. Но сон как рукой сняло. И у нас, и у Артамоновых. Хозяева накрыли стол, достали припасенного для этого случая монастырского вина… Утром, так и не сомкнув глаз, сели в пришедший за нами миниавтобус и вместе с другими преподавателями погнали в столицу. А это еще 500 километров по жаре, в раздолбанном автотранспорте. Новая пытка, короче, но, наконец, мы в торгпредстве. И сразу же отрубились. И спали без задних ног. Только позавтракали, вызывают к куратору. “Ну, думаю, сейчас начнется”. И действительно – началось.

– Советский человек должен исходить из реальных условий и стойко преодолевать все трудности загранкоммандировки и поддаваться панике здесь не надо, – учили меня жить Виктор Викторович Радугин и примкнувший к нему чекист, выполнявший свои чекисткие обязанности под маской мелкого торгпредского клерка.

– А я, – не поддавался я, – из нее и исхожу. Из реальности. А реальность такова, что нынешний учебный год, возможно, и доработаю. Ну если не свалят малярия и гепатит. Доработать-то, доработаю, но гарантировать, что работа будет высокоэффективной, не могу. Хотите, чтоб танцевал вполноги, сосредотовчившись на борьбе за выживание?

Кураторы переглянулись. Да, конечно, же они все понимали. Отлично знали, что такое Манакара, и почему наши люди оттуда бегут, невзирая на неустойки. Переглянулись, и… отправили к начальнику гаража.

– Вон твоя машина, – кивнул знакомый вам уже начальник ( его, кстати, Пашей звали) на белоснежную “семерку”. Новенькая, с кондиционером!

“Вот…деятели! – обматерил про себя кураторов. – Машину уже отписали – нет, надо было все-таки еще раз мозги попытаться вправить!” Материл, впрочем, без злобы. Дело – то сделано! Вот она тачечка! Кинулся дверцу открывать. “Только, – остановил Паша, – придется тебе экзамен сдать”. – “Паш, да ты меня в тойоту без экзамена сажал”. – “Ну че я могу? Приказали: Игнатову без экзаменовки машины не давать. Поехали в посольский гараж – будешь сдаваться”.

Приехали. В гараже – сплошь БМВ и мерседессы. Но одого жигуленка я все ж таки высмотрел.

– На какой, -спрашивает посольский водила,– кататься меня повезешь?

– А вон – “жигуль”. На нем и повезу.

За ворота выехали, экзаменатор – мне:” Ясно все с тобой – поворачивай обратно”. Спец, а спеца долго катать не надо. Сразу видит, кто чайник, а кто не первый год за рулем.

Вернулись с Пашей в торгпредство, он мне бумаги протягивает:”Твоя семерка – владей”.

Возвращаюсь в номер, гляжу: объявление. В 14.00 – профсоюзное собрание. А я вам уже объяснял, когда про Алжир рассказывал, что профсоюзное собрание – это, если со шпионского на человеческий перевести – собрание партийное. Шифровали же, чтоб враг не догадался. Ну а в нашей семье не только я – коммунист, но и Надя.

– Вот для чего тебя вызывали, – сообщаю супруге и мы идем к товарищам по партии.

Ничего существенного – обычная говорильня. И я, конечно, сидел и внутренне чертыхался. Ну ладно мне пришлось мучиться мадагаскарским первым классом. Машину как -никак взял. Но Надя-то ради чего терпела!

Назад, впрочем, ехали как белые люди. Великое все-таки дело на экваторе кондиционер. Организм прям поет. Ну и самооценка повышается. Мальгаши, они хоть и нищие в общем и целом, и вечно под гнетом колонизаторов жили, но тоже с претензией некоторые. Взять хотя бы хозяина виллы нашей. Тоже, если разобраться, не фон-барон. Но как узнал, что мы безлошадные, так… не то, что запрезирал, но, чувствовалось, что в глазах его мы упали. Там же кроме нас с Гальченко еще белые жили. Французы в основном. И у всех белых были машины. У всех, кроме меня и Гальченко. Ну и мальгаш иронизировал.

– Скоро будешь строить гараж, – предупреждал я его.

Не верил.А вот она – тачечка! Вел я ее и представлял, какая рожа будет у хозяина виллы, когда мы въедем во двор. Какая рожа будет у Гальченко. Он ведь тоже сомневался, что удастся выбить машину.

– Ой, смотри – кофе! – вернула меня в действительность Надя.

И впрямь – кофе. Cправа по борту. Прямо у обочины. Целая гора зерен. Cобраны, сушатся и ждут оптовиков. Чуть дальше – бананы. И тоже гора. Ходят мальгаши с мачете по джунглям – срубают и тащат на дорогу. В джунглях ведь у каждого мальгаша – своя пальма. Никто эти пальмы не сажал – сами выросли. Но “приватизированы” все. Ну кроме тех, которые называют дерево путешественника. Тоже высокие до 10 метров пальмы; плоды похожи на огурец. Листья крупные, разрываются по средней жилке на веерообразные доли. В длинных этих листьях скапливается вода. Ну и путешественник пьет и “огурцом” закусывает. Но другую какую пальму попробуй – тронь. Тут же из кустов какой-нибудь мальгаш выскочит. Помню , решил сфотографировать Надю возле цветущего банана. Мальгаш откуда ни возьмись – смотрит, не рвем ли.

Так за разговорами, мечтами, воспоминаниями и созерцанием живописных видов даже и не заметили, как преодолели 700 километров и оказались в “родной” Манакаре. Как я и предполагал, у хозяина отвисла челюсть. Тут же зауважал и заверил, что утром начнет строить гараж.

Ну и меня утром кончились праздники и начались будни.

***

Занятия в лицее нашем шли ежедневно, кроме выходных и начинались с подъема флага. У меня, как правило, было по шесть часов в день, и это, как правило, были пары. А мадагаскарский урочный час, замечу, не наши 40 минут, а все 60. И надо было, конечно, придумать, чем лицеистов в эти два часа занять. Но скажу без лишней скромности, у меня на уроках мальгасийская молодежь не скучала. Я ж не просто языку лицеистов учил. Я пытался, по возможности, расширить их кругозор. Слушали они меня, разинув рты. Хотя донести до них что-то было не просто, поскольку ребята и французским владели не очень. Так что рассказывал я, сообразуясь с уровнем их языковой подготовки. И на каждом уроке – фильм о Советском Союзе. И это им настолько нравилось, что стоило мне изменить регламент и не поставить в проектор кассеты, начинали галдеть: «Фильму давай, давай фильму». Кроме фильмов страну советов мальгашам представляли стенды, которые я развесил в классе и содержание которых регулярно обновлял. Агентство политических новостей снабжало торгпредство снимками, и стены мои рассказывали о главных городах отечества – Москве, Ленинраде, о великих стройках и прочих достижениях. Ну и конечно к 22 апреля стенды рассказывали о жизни и деятельности вождя мирового пролетариата.

Устроен был наш лицей по французской системе, которую я пытался у себя в вечерке внедрить. Профильное обучение. Профилей несколько: гуманитарный, научный, технический, коммерческий…Вот у меня гуманитарии учились. Довольно взрослые уже были парни и девушки – выпускной класс, а образование там двенадцатилетнее. И я был для них такой же экзотикой, как и они для меня. Но это, как и языковые проблемы, не помешали нам достичь взаимопонимания. Вообще неплохие были ребята. Добрые, отзывчивые, не испорченные, тянулись к знаниям. И эта их тяга объяснялась не только природным любопытством. Диплом бакалавра открывал дорогу в высшее учебное заведение, а вуз был для большинства из них, абсолютного большинства – единственной возможностью вырваться из нищеты. А нищета, как я уже не раз и не два говорил, там была страшная.

Что такое форма лицеиста по-мадагаскарски? Белые халаты для девчонок и желательно белые рубашки для парней. Так вот, складывалось впечатление, что эта униформа передается по наследству. От поколения лицеистов к поколению. Ну так она была заношена, что насквозь просвечивала. Но то, что мои ученики носили вне занятий – одеждой назвать можно было с еще большей натяжкой. Заплатка на заплатке. И у половины класса нет обуви. Но думаю, что если бы мы с вами жили в тропиках, а не в средне-русской полосе, то наши правители и нас бы заставили ходить босиком.

И вот представьте себе картину. Утро, возле лицея для поднятия флага выстроились лицеисты и большинство босиком. Но все при этом в шляпах. Шляпы из соломы, а у некоторых из фетра. На вкус европейца босоногий человек в трусах и при этом в фетровой шляпе – нонсенс. Для малагасийца, как и для малагасийки, фетровая шляпа – неизбывный писк моды, знак престижа и роста благосостояния. Учителя при этом не шибко выделяются на фоне учеников. Но разве что в сандалетах.

Тысяча американских долларов – такой была моя ежемесячная зарплата. Тысяча американских долларов – это миллион малагасийских франков. Мадагаскарские коллеги получали не больше 40 000 тысяч малагасийских франков (примерно 40 долларов) и на занятия надевали белые халаты. Чтобы, видимо, подчеркнуть свою принадлежность к классу интеллектуалов. Но главным образом, думаю для того, чтобы прикрыть ветошь, в которой они вынуждены были из-за скудости заработка ходить.

И все-таки высшая школа – это был для мальгаша шанс. И юные малагасийцы старались его не упустить. Лицей, годичные вне зависимости от половой принадлежности курсы военной подготовки и вуз. И желательно за пределами Мадагаскара. Потому что в этом случае бремя расходов брало на себя государство. Но путевку заграницу получали только лучшие. Или те, кто имел какие-то связи. И мои воспитанники активно интересовались, не могу ли я поспособствовать им с направлением в советский вуз. Государство тоже предпочитало для своих стипендиатов советские вузы. Образование качественное, а стоит дешевле. И именно поэтому, кроме английского и французского лицеистам и давали русский. Советские вузы пользовались очень большой популярностью. И те из мадагаскарцев, что учились у нас, на всю жизнь сохраняли самые теплые воспоминания о стране победившего пролетариата. Я убедился в этом лично. Помните директора электростанции, который дал мне банку краски? Так к нему как-то комиссия нагрянула с проверкой. И вдруг они все приваливают ко мне. Всей комиссией. Оказалось, что главный инспектор, образование в СССР получил. В Москве.

За счастье считал, что учился у нас. И долго рассказывал, как ему было в Москве хорошо. Мы их с Надей, естественно, угостили. И тоже в общем-то были рады визиту: развлечений в Манакаре немного. Особенно вечером. И если бы не европейцы, с которыми удалось задружиться, то вообще бы была тоска. После шести ведь не погуляешь – темень и малярийные комары. А телик треньдит исключительно по-малагасийски. Ну, и устраиваем вечеринки.

***

Главное, конечно, на вечеринках общение, но хочется же и закусить. А с этим на острове был как раз полный порядок. Умереть на Мадагаскаре можно было от чего угодно, но только не от голода. Растет там все, и само собой практически. Как – то прогуливаемся с Надей по берегу океана и видим, как возле начальной школы (она прямо на берегу и стояла) дети под руководством учителя режут наискосок с двух сторон ветки какого-то дерева и вонзают их крест-накрест в виде изгороди в землю. «Что же это за забор?» – думаю. Представьте мое удивление, когда через две, ну три недели я вместо черенков обнаружил там зеленую от листьев изгородь. Решил повторить подвиг мадагаскарских школьников. Cрезал у одного француза ветку банановой пальмы, воткнул у себя на участке, и скоро на ветке этой появился фиолетовый цветочек, потом он раскрылся, а там – плоды. Крохотные, но вполне себе бананчики.

Еще мы картошку с Надей сажали. Не затем, чтобы есть – там картошки этой завались и стоит всего ничего. Сажали ради эксперимента. Посадили, смотрим – отцвела. Отцвела, созрела, мы пять картофелин выкопали, одну оставили. Глядим, и эта цветет. И вот уже – новый урожай, и новая посевная…

Картошку там собирают круглый год. Как и бананы.

Почему они такие дешевые у нас. Да вот поэтому. Один отцвел, другой зацвел и пошло-поехало. Вот цитрусовые даже на Мадагаскаре – это культура сезонная. Манго раз в год собирают. Ананасы. Авакадо. И такую совсем уж для нас с Надей экзотику представлял один фрукт, название которого я, к сожалению, забыл. Похож этот фрукт на вилок капусты, но на самом деле листьев там никаких нет. Сначала помещаешь его в холодильник, затем разрезаешь и ешь ложечкой. Кремового цвета мякоть и по вкусу похоже на мороженое крем-брюле. Очень мы этот фрукт полюбили, особенно Надюша. И постоянно брали на рынке. Рынок прямо возле нашей виллы. И кроме фруктов и овощей мы там брали рыбу. Обычно тунца. Разделаем, в морозилку и жарим по необходимости. А говядину покупали на дальнем рынке. Говядина – это корова-зебу. Молоко у нее горькое, а мясо -жесткое. Шесть часов надо варить. Захватим Маринку, Будимира ее бородатого (он бородатый был) и едем затавариваться. Поговорить с ними особо не о чем было. Не нашего круга, как бы сказала моя бывшая. Но, вообще ребята неплохие.

Когда у меня появилась машина, я стал за Гальченко заезжать. Еду в лицей и заезжаю за Будимиром. Но как-то он мне говорит:

– Да, брось ты, Володя, мучится. Cам дойду. Мне, знаешь, даже и в охоточку пешочком пройтись.

Они жили возле рисового поля. Это ближе к лицею. И он действительно ходил пешком. Но на рынок, в аптеку, в столицу или просто за город отдохнуть в выходные я возил и его, и Марину. Ну и дома мы часто встречались. То у нас, то у них. Рому выпить. Или водки банановой. Будимир пиво любил. Но, даже выпив, ситуацию старался контролировать. 88-й шел, но коллега за границей был впервые и держался принципа «болтун находка для шпиона». Cам-то лишнего не болтал. А Маринку иногда заносило. Она обожала Майкла Джексона. Могла часами говорить о его «лунной походке» и, будучи эротоманкой, с вожделением поглядывала на мальгашей. О политике говорила редко. Но, что называется, метко. Обязательно ляпнет такое, что не вписывается в генеральный курс.

– Марина, ты не понимаешь политики, – говорил Будимир в надежде что супруга заткнется. Что характерно – действовало.

***

Впрочем, круг нашего неформального общения не ограничивался только советскими коллегами. Среди наших друзей числились и французы. Манакарских французов можно было пересчитать по пальцам, которых объединяла организация под названием «Альянс Франсез». И занималась эта известная во всем мире организация не только просветительской деятельностью, но и организовывала досуг. А на Новый год устроила карнавал. И нас с Гальченко пригласила. Наде мы сшили юбку цветов французского флага и шапочку (bonnet phrygien), наподобие той, что изобразил Делакруа в картине «Свобода на баррикадах». Изабель, жена французского инженера Пьера, пришла на вечеринку в образе египетской царицы Клеопатры. И была приятно удивлена, обнаружив среди участников карнавала Цезаря. Кто был Цезарем? Догадайтесь с трех раз.

Душевные отношения сложились у меня и с французами, преподававшими в лицее. Их было двое, и один их них – Жан Поль был совсем мальчишкой. Преподавал физику и математику. И это была у него такая воинская повинность. Во Франции уже в то время действовала система альтернативной службы. Второго звали Жан Клод, и он преподавал лицеистам французский.

Но первым французом, с которым мы в Манакаре познакомились стал Ален. Приехал за год до нас и наладил поставку в Европу кофе, корицы, гвоздикы, перца и ванили. Фирма Алена состояла из трех человек: он, Ален, его секретарь (мальгашка или, малагасийка, что грамматически более верно) и его, Алена, помощник, тоже мальгаш. Сборщиков кофе и специй Ален нанимал по мере надобности. Дело было, как видите, небольшим, но прибыльным – килограмм ванили стоил в Европе как килограмм золота. И очень меня этот вид коммерции заинтересовал.

Ален не делал из cвоего бизнеса секрета, и я многое у него почерпнул.

Вообще, первый бизнес – урок дал мне, как ни странно, Золя. Вот эта его книжечка – «Дамское счастье». «Дамское счастье» Эмиля Золя – это, кто не читал, отнюдь не ванна с шампанским. Это огромный магазин, который уничтожил все мелкие лавки в округе, и Золя подробно объяснял, как он это сделал. Вторым моим капиталистически университетом стала беллетрилизированная история богатейших семейств Америки, из-за которой я подвергcя, как помните, жесточайшему прессингу со стороны тупоголового командира. Ну, а тут живой капиталист! И тоже много чего порушил из того, что вдалбливали мне на уроках марксизма и ленинизма про эксплуататоров трудового народа. В том числе собственным поведением. Ну вот вам пример. Дело было в одну из первых наших совместных вечеринок. Собирались у меня. И Ален, знакомясь с виллой, обратил внимание на самовар, который стоял в гостиной. Самовар я привез специально, чтобы толкануть. Ничего такого Алену говорить, конечно, не стал, но вижу, он глаз с самовара не сводит.

– Хочешь продам?

– Сколько?

– Да франков 250.

Ален стал торговаться, цена упала до 200, и он ушел от меня в полной уверенности, что совершил наивыгоднейшую сделку. Я, как вы понимаете, полагал ровно то же. И у меня, как мне казалось, было значительно больше на то оснований: самовар не являл собой раритета – в Союзе такой «экзотикой» торговали в каждом универмаге. Но Ален не был в Союзе, и на 200 франков согласился с видимым удовольствием. Забрал самовар и…тишина. Неделя проходит, вторая, а аленовских двухсот франков у меня как не было, так и нет. При этом сам он едва ли не ежедневно носится мимо «хаты» моей на своем грузовичке. Я чесал репу. Не то что мне было мучительно жаль самовара, или страстно хотелось двухсот франков – кардинально моей финансовой ситуации, как вы понимаете , они не меняли. Мне удивлял сам факт. Встретить и напомнить о долге? Вот этого я тогда не мог. Всю жизнь испытывал, и продолжаю испытывать неудобство, когда возникает необходимость напомнить кому-то о долге. Ну и тут было крайне неловко. И только я решил считать проданный самовар подарком – приходит. Приходит, вручает 200 франков и 10 сверху со словами: « Извини, Володя, замотался».

– Это зачем? – cпрашиваю про десять.

– Штраф, – смеется он. За задержку.

Цивилизованный бизнес. Так это я называю, и всякий раз, когда меня пытаются на родине надуть, рассказываю cоотечественникам о мадагаскарском предпринимателе Алене.

Кстати, вечеринками, наше совместное времяпрепровождение не ограничивалось. Мы делали совместные вылазки на природу. И во время такой вылазки у меня были все шансы подхватить один из недугов, которыми нас пугали на медицинской лекции в торгпредстве.

Мы же частенько всей компанией ездили купаться. В океане это делать было рискованно – активизировались акулы. И мы ездили в ту часть прибрежного океана, что была огорожена от основной рифами. Местечко это открыл нам один знакомый мальгаш. Построил прямо на берегу несколько маленьких бунгало для туристов. Из пальмовых досок. Пальмовыми ветвями крытые. Но место – изумительное. Чистейший песок, лазоревая лагуна. Опять же деревня рыбацкая неподалеку, а значит – рыба, креветки, устрицы. Наисвежайшие и стоят всего нечего. Рви с дерева лимон и ешь все эти дары моря хоть в сыром виде. В 20 километрах от Манакары находился этот рай. Но ныряли мы туда часто. И даже паромной переправе( речка была на пути) радовались несказанно. Жизнь была настолько пресной, что и переправу эту мы рассматривали как некое приключение. Паром то был крохотный – не больше двух машин вмещал. Въезжали на него по двум досочкам, и я с этой своей склонностью брать командование на себя традиционно выполнял роль навигатора. Взбегал на паром и руководил погрузкой. Ну и тут начинаю поправлять француза, чтобы ехал ровней. Все смотрят, как я рулю. И вдруг меня нету. Шаг назад и рухнул в воду. Крокодилов в этой речушке никаких не было ( Мадагаскар – территория свободная от хищников), но подхватить там можно было все что угодно. И амебная дизентерии – не самое страшное из этого всего. Ну скажем там водятся такие мелкие червячки, которые могут через поры кожи войти в организм и поселившись в печени за полгода сожрать ее изнутри. Мне не хотелось лишаться ни печени, и вообще болеть чем бы то ни было. А опасность наличествовала, потому что на этот раз мы, всегда такие предусмотрительные, никаких медикаментов не взяли. Ни мы , ни французы. И все потом с трепетом ждали, чем закончится для меня это незапланированное купание, потому что войти в мой организм тогда можно было не только через поры. А и непосредственно через рот. Плаваю я отлично, но ввиду непредсказуемости погружения хлебнул этой живительной для микроорганизмов влаги и довольно много. И вы знаете – я таки занемог. Но случилось это много позже. И речка тут ни при чем.

***

Возвращаюсь как-то домой из лицея и чувствую дискомфорт какой-то в ступне. Прихожу домой, мокасины снял, смотрю – пятно белое. Ну, будто мазоль натер. А такого быть не могло: обувь разношена, опять же носки…И тут вспоминаю лекцию, которую нам читали перед отправкой в Манакару. Ту ее часть, где речь шла об опасностях для человеческого здоровья, которые таил в себе этот мадагаскарский рай. И там был сюжет, в той лекции, о песчаных блохах. Обитают, как явствует из названия в прибрежном песке, находят слабое, с нежнейшей кожей, место на ноге человека, внедряются в эту самую кожу и размещают там свое потомство. Колонию целую. Потомство прибавляет в весе, и на месте проникновения образуется зудящая опухоль.

Блохи крошечные. Песчинка! И после контакта с прибрежным песком надо не медля себя осмотреть, каждый участок ступни, чтоб обнаружить еще не вполне внедренную в кожу блоху и попытаться ее за задницу вытащить. Чем , собcтвенно , и занимаются мальгаши, сидя вдоль дорог. А мы думали хобби. Ну и вот этим экзотическим «хобби» теперь пришлось заняться и мне. А поскольку время было упущено, а репродуктивный процесс напротив – запущен, мне не оставалось ничего иного, как взять ножницы и элементарно вырезать по живому кусок кожи. То что я там обнаружил повергло в шок не только Надю, но и меня. Целая армия крошечных и потому еще белесых, похожих на манную крупу личинок. Удалил паразитов, залил рану зеленкой, замотал бинтом и начал думать над тем, как решить проблему кардинально, поскольку перспектива срезать с себя периодически кожаные куски меня, как вы понимаете, не вдохновляла. И таки осенило! Пошел на заправку, купил канистру солярки, и как только мы возвращались с пляжа, обмазывал ноги по самые колена. Благоухал, разумеется, зато ни разу после этого не оперировал себя описанным выше способом: блошье задыхалось в парах солярки и покидала пределы тела самостоятельно.

Надин отказывалась следовать моему примеру. «Буду же, -говорила, – керосином пахнуть». – «Потерплю,» -уговаривал я ее. Но долго не мог уговорить. До тех самых пор, пока она не искромсала cебе ноги так, что ступить не могла. Вот тут бросила ножницы и взялась за солярку. Так в нашем семействе победили песчаных блох. Но тут за Игнатовых взялись комары.

***

Нас пригласили в Фианарантсуа. Пригласили живущие там советские преподаватели. Роза Артамонова, вы помните, одна из них.

Уезжали на два-три дня. Каникулы какие-то были у мальгашей. Ну мы и рванули. На обратном пути, помню, бананов связку купили. Большую такую. И Надя сфотографировала меня с этой связкой. И стою такой весь из себя довольный и еще не знаю, что уже болен.

В полдень. Мы вернулись домой в полдень и, естественно, сели обедать. Надя быстренько чего – то приготовила из продуктов, что оставались в холодильнике . Все было, как всегда у нее, вкусно. И я вышел из-за стола довольный и вполне здоровый, а до спальни дошел, чувствую: подташнивает.

– Надь, – говорю, – а продукты в кондиции? Может, холодильник не работал в эти два дня? Помнишь, света не было как-то сутки?

– Не похоже. Да и меня не тошнит. А я ведь ела то, что и ты.

Легли. Ночью просыпаюсь от страшного холода. А мы под одеялом спим, потому что всю ночь кондиционер работает. Я под одеялом, в комнате не меньше 22-х, а меня трясет, как будто не плюс 22, а минус. Поднялся, иду в туалет, и понимаю, что не дойду. Метров пятнадцать идти через холл, а меня колотит так, что зубы стучат. Колотит всего и шатает. Возвращаюсь, бужу Надежду. Она бросается было кондиционер выключать, но понимает, что задохнется. Cобрала все одеяла, которые в доме есть, побросала на меня – колотит. И ясно и ей, и мне, что это никакая не простуда, а малярия.

Хинин, меж тем, мы принимали, согласно рекомендациям каждый день, кроме воскресения. Я желтый ходил, но все равно с плазмоидами, которых мне впрыснуло комарье, справиься не сумел. Трясет, голова раскалывается, кости ломит… Я – к пастору.

***

Не помню, говорил вам или нет, что возле нашей виллы был не только базар. Тут же и католическая церковь стояла. И часть окон наших смотрела на океан, а другая вот на эту самую церковь. Пастором там был француз. Месье Эстрад. Когда-то, как и я работал в манакарском лицее. Но потом принял сан и стал манакарским священником. И к нашему приезду уже 20 лет служил. И еще при церкви была медсестра – выдавала бесплатно лекарства. Церковь эта вообще очень активно благотворительностью занималась. Ну и я , конечно, к нему.

– Пэр Эстрад, умираю

А он редчайший был оптимист, в любом лимоне пытался узреть лимонад, и все, что в жизни ни происходило принимал с благодарностью, даже с восторгом , как божью благодать, ну и мне радостно так: