Жилины. История семейства. Книга 2

Тот только полную ложку щей ко рту поднёс, как пришлось её назад в миску положить и пойти открывать амбар. Стоять в сторонке и смотреть, как другие таскают купленный ими товар, ни Иван, ни Митяй не стали. Они подключились к молчаливым мужикам, и менее чем за полчаса телега была разгружена. На морду Воронка надели торбу с овсом, а они, сказав Филарету с мужиками спасибо, пошли доедать обед.

Уже совсем поздно было, когда они вновь у ярманочных ворот оказались. Со стороны потешного ряда доносилась весёлая музыка, слышались громкие голоса, смех. Сторож сидел на завалинке и ждал их.

– Молодец, тёзка, быстро обернулся, я думал, полночи здесь просижу.

– Ну, дядя Иван, мы же обещали не задерживаться.

– Все всегда много чего обещают, только мало кто слово своё держать умеет, а ты молодец, ещё раз это повторяю. Я ведь что здесь сижу. Уж больно много пришлого народа там, – он кивнул головой в сторону музыки, – мало ли что произойти может. Там, конечно, двое полицейских, но я тут свой хлеб тоже не зря жую. Ежели что, я…

И он одной рукой решительно взмахнул, другой при этом ворота распахивая, чтобы Воронок въехать мог.

– Я смотрю, – продолжил он, пока телега потихоньку на территорию ярманки заползала, – ты совсем освоился, да и мальца этого подобрал, – он на Митяя кивнул, – а то он тут завис в воздухе, не знал, куда дальше лететь. Парень он добрый. В том смысле, что хороший, – засмеялся сторож. – Я на него давно посматриваю. Шустрый и не хапуга. Тех я за версту чую, а этот честный.

Митяй от такой похвалы смутился даже и голову вниз опустил, чтобы его улыбку, которая сама собой на лице появилась, никто не заметил. Тем временем телега въехала на ярманку и покатила к трактиру.

Глава 8

Филарет Иванович, староста деревни Жилицы. Осень 1752 года

Утром пришёл Сидор Иванович, вначале на Тихона посмотрел, затем трубку, через которую сердце с лёгкими слушают, из своего красного сундучка достал и со всех сторон его обслушал. Подумал, подумал немного и уверенно заключил:

– Может домой ехать, я его туда обязательно сам сопровожу да время от времени заглядывать к нему буду. А ежели что случится, тут же за мной посылайте, я приеду.

Он ещё не успел договорить, как в трактир Пожарская зашла:

– Мне уж доложили, что ты, Сидор Иванович, в эту сторону направился, ну я и поспешила. Так что с Тихоном Петровичем?

– Нормально всё, Ольга Васильевна, до дома он спокойно доедет, ну а остальное вы слышали.

– Значит, так. Мне мою карету пока не вернули, её в приличествующий вид приводят, чтобы как новая стала. Я сейчас распоряжусь, чтобы для Тихона Петровича в телегу сена побольше положили да тихонько чтобы ехали.

– Ольга Васильевна, – послышался голос Пафнутия Петровича, – право слово, не надо волноваться. Я уж уезжать собрался, вот Тишу до дома и довезу, да там на денёк останусь, пока карета не вернётся. Ведь мы должны будем вначале Сидора Ивановича домой, ну или куда ему заблагорассудится, доставить, а уж потом и я в Санкт-Петербург отправлюсь. Мне не к спеху. Я ведь сюда уже не по делам приехал, а только с Тишей повидаться да пообщаться вволю. А тут видишь как всё нескладно вышло.

В трактире на секунду наступила тишина, и Иван успел в неё вклиниться:

– Я пойду товар грузить, его много очень, да он мелкий, там рогожа, тут рогожа, но пока все лавки объедешь – упаришься. А вам, Ольга Васильевна, большая от нас благодарность, и напомнить хочу, что ближе к концу декабря месяца мы обязательно вас навестим.

– Конечно, конечно, Ванечка, я вас с Тихоном Петровичем ждать стану, ну а коли он ещё хворать будет, один приезжай. Не бойся, я не кусаюсь. – И она громко и звучно рассмеялась. Чувствовалось, что настроение у неё хорошее, видимо, ярмарка для неё в полной мере удалась.

Когда Иван с Митяем из трактира выскочили, солнце уже чуть ли не до своей верхней точки добралось, вот-вот вниз покатится. Быстро запрягли Воронка и начали лавки, в которых товар заказывали, объезжать. Но если вчера они практически единственными были, то сегодня покупатели, которые товар заказали для последующей торговли, старались его побыстрее забрать. Поэтому проехать по ярманке было трудно. Им пришлось лошадь с телегой где увидят свободное место, куда их приткнуть можно, там и оставлять, а самим бегать по соседним лавкам, в которых их товар лежал. Почти до темноты грузился Иван. Сам весь вспотел, да и Митяя загонял, но забрали всё. Иван постоянно со своими записями сверялся и, как что-то получали и на телегу грузили, тщательно это вычёркивал.

Домой добрались, когда уже совсем поздний вечер был – луна вовсю светила. Иван Воронка с телегой у ворот привязал да первым делом в свой дом заглянул, благо там свет горел. Тихон лежал на широкой лавке около печи. Иван такую лавку раньше не видел. «Наверное, принесли откуда-нибудь», – подумал он. На его же лавке сидели Пафнутий Петрович и дядя Филарет. Авдотья стояла у печи, около чугунка с кипящей водой, собираясь им чая налить. Увидев Ивана, по-бабьи всплеснула руками:

– Мы уж беспокоиться стали, не случилось ли чего в дороге. Поздно-то как вы приехали. А Митяй где?

– Митяй возле лошади остался, – ответил на последний вопрос Иван и задумался, но вскоре вновь заговорил: – Больше не буду так в последний день грузиться. Там такое творилось, что хорошо хоть, всё успели получить, ну а ехать-то что: ночь лунная стоит, дорога известная. Место на телеге для обоих нашлось, так что бежал Воронок как мог, мы его даже не погоняли, он и сам к себе в конюшню спешил. Сейчас мы его выпряжем, в стойло поставим, а сами телегу на руках во двор закатим да там до света и оставим. Утром, как разгрузим, поедем с Митяем в Лапино, постараюсь маму уговорить сюда перебраться.

– Ну, Ваня, – заговорил Пафнутий Петрович, – завтра встанешь – не узнаешь ничего вокруг. За один день артель, которую Прохор Феофанович прислал, чуть не полсруба установила.

– Да большущий какой сруб-то, я таких никогда и не видывала, – снова всплеснула руками Авдотья.

– Дом действительно огроменный, – подтвердил Филарет, – обещали через два-три дня всё закончить. Их целая артель, не менее двадцати человек, там ночует. Сказали, как рассветёт, они к работе приступят. А вы ехали что, не видели, там же костёр горел?

– Костёр я действительно видел, – согласился Иван, – вернее, не сам костёр, а только угли красные, от костра оставшиеся. Я решил, что это мальчишки на пустыре баловались, хотел встать да шугануть их, но там никого видно не было. Я посмотрел да и решил: костёр далеко, если даже ветер огонь раздует, до жилья не дойдёт, а травы там давно нет, всю выкосили.

– Значит, мужики спать пошли, а уголья водой не залили. Это я им завтра так просто не оставлю – виру наложу. Да и сейчас пойду посмотрю, что там делается.

Филарет с лавки вскочил и бросился к двери, на ходу шляпу на голову натягивая.

– Филарет, – окликнул его Пафнутий Петрович, – ты только возвращайся поскорее.

Но тот уже дверью хлопнул. Так никто и не понял, слышал он слова Пафнутия или нет.

Вернулся Филарет действительно быстро, но не один. За ним показался незнакомый мужик средних лет, высокий и внешне очень крепкий. За те годы, что Иван жил в деревне, он хошь не хошь познакомился со всеми её жителями, и этого мужика среди них не было.

– Представляете, – начал Филарет, – я на улицу только вышел, смотрю, а костёр вовсю полыхает и около него никого не видно. Ну, я туда и бросился. Костёр вроде бы далековато от домов, но ежели ветер поднимется? Так ведь всю деревню спалить можно. Я ещё до него и добежать не успел, а этот из кустов на меня ружьё навёл. Оказывается, его сторожить оставили да завтрак к пробуждению остальных артельщиков приготовить, вот он огонь и поддерживал, время от времени туда поленья подбрасывая. Я как раз после такого его подброса и появился. Вот смеху-то было, когда он узнал, что я местный староста.

– Хороший смех, когда на тебя ружьё направляют, – пробурчал Пафнутий, а затем спохватился и добавил: – Ладно сам вернулся, ты нам нужен, а этого зачем с собой привёл?

– Так надо помочь подводу во двор затащить, – растерянно проговорил Филарет.

– Вот это ты дело придумал! – оживился Пафнутий. – Пойдёмте, други, действительно надо подводу с товаром во двор закатить, а с утра всё в амбар перенести.

Все встали и пошли к дверям, Тихон приподнял голову и с гримасой, которая означала улыбку, наблюдал за ними. Авдотья вновь чугунок на печь поставила.

Вода не успела вскипеть, как оживлённая четвёрка вернулась в избу и уселась вокруг стола, так чтобы Тихон мог их всех видеть.

– А мужика вы куда дели? – спросил он довольно чётко и внятно, хотя и с явным напрягом, почти по складам.

– Это ты о стороже плотников, что ли? – переспросил Пафнутий. – Так он к костру своему пошёл, тот опять в красные угли превратился. Он сейчас в него полешек подбросит, а сам в кусты спрячется и будет злоумышленников поджидать.

Все засмеялись, а Пафнутий громче всех.

– Ну, Иван, расскажи, что ты дальше делать собрался? – проговорил Тихон, и все внимательно на парня посмотрели.

– Дядя Тихон, дозволь нам с Митяем завтра, как подводу разгрузим, в Лапино съездить. Я с маменькой насчёт переезда сюда поговорю. Попытаюсь её уговорить. Ну, завтра она вряд ли сможет все вещи собрать, а через недельку-другую, я думаю, и дом достроят да отделают, и она всё собрать успеет. Надо ведь главный вопрос решить: что с землёй делать?

Тихон только головой кивнул, всем показалось, что он не возражает, но тут Филарет слова попросил.

– Я тебе, Иван, один совет насчёт земли дам, – сказал и всех вокруг оглядел, согласны ли они, чтобы он советы давал, или нет.

Никто его не стал останавливать, а наоборот, всем оказалось любопытно выслушать деревенского старосту, которому с подобными проблемами часто приходится сталкиваться.

– Ты всю землю общине передай. На пахотной пусть они и пашут, и сеют, а тебе четверть, а лучше третью часть от урожая отдают. За луговину много просить нельзя, но хотя бы десяток курей они тебе должны каждый год давать, а за огород и избу придётся с той семьи, которая там жить будет, оброк получать. Сколько – ты со старостой местным решишь. Здесь, ежели всё складно получится, деревенский сход в управу обратится, чтобы новой семье, пусть она и без кормильца, но с подрастающими отроками, землю в соответствии с последним царским указом выделили. – И он замолчал, опять оглядывая всех по очереди, всё ли он понятно сказал.

Пафнутий ему даже руку подал:

– Молодец, Филарет Иванович, мудрые советы дал. Ты вот говорил намедни, что в губернии в присутствии служил. Так это или я неправильно что понял?

– Всё правильно, так и было, Пафнутий Петрович. – Филарет опустил голову и начал рассказывать: – И ведь хорошо у меня получалось, мог далеко пойти, высоко подняться, но горе-злосчастие на моём пути встало. Батюшка сильно захворал. Работать в поле он не мог, а дома мал мала меньше. Я первым был – старшим, значит, а за мной целая вереница выстроилась. Девять человек нас выживших было, но взрослая – одна только сестра Проня, что на год младше меня, но и та уже замужем, а остальные ещё не доросли до сохи да бороны. У матушки несколько лет никак здоровые дети не получались. То мёртвыми рождались, то слабыми очень и умирали быстро. В общем, только через восемь лет после Прони родился следующий брат, сумевший из младенческого возраста выйти. Вот и пришлось из города сюда воротиться. Ну а когда меньшие подросли, ехать во Владимир было уже поздно – кто бы меня туда снова взял?

Он опечалился совсем и даже всхлипнул – так Ивану показалось, да не одному ему.

– А как ты туда сумел попасть? – не выдержав, задал Пафнутий вопрос, который всех интересовал.

– Как всегда, всё решил случай, – ответил Филарет. – Наша деревня – государственная, поэтому жители её – люди свободные, то есть могут в любую минуту взять и уехать куда-нибудь в другие края. А вон там, за лесом, в пяти верстах по прямой отсюда, – он рукой показал где, – находится деревня, где родилась моя маменька. Тятенька-то местным был, то есть из Жилиц. Где-то им, моим родителям, удалось познакомиться. Барыня не возражала, что её крепостная выйдет замуж и уйдёт в другую деревню. Она вообще была на редкость разумной женщиной и очень хорошо относилась к своим крестьянам. Представьте, она даже школу в деревне открыла и всех детей без исключения в неё принимала. У неё был сын, мой ровесник, Николаем зовут. Я с ним подружился, когда в гости к бабушке с дедушкой приходил. Наверное, нечасто так бывает, чтобы барчук дружил с крестьянским сыном. А вот у нас это получилось. Мы с ним и до сих пор если не дружим, то, по крайней мере, в прекрасных отношениях.

Филарет Иванович замолчал на несколько секунд, улыбнулся и продолжил:

– Любопытная у них семья была. Барыня с детьми – их у неё трое, сын и две дочери – постоянно в деревне жила, а барин – в городе. Он там служил и в деревню в лучшем случае пару раз в месяц наведывался. Их дети учились в школе вместе с крестьянскими. Вот когда нам по девять лет исполнилось, мы тоже вместе с этим Николаем, сыном барыни, в школу пошли. Мы там четыре года проучились. Изучали арифметику, грамматику, закон Божий, риторику. Но главным было не это. Ежедневно в доме барыни для её детей вместе со мной дополнительные уроки проводились. Учили нас два учителя. Один был француз, достаточно хорошо говоривший по-русски, а другой, уже очень пожилой, – русский. Вот тут мы много чего узнали и по истории, и по географии, и по зоологии с ботаникой – в общем, обо всём на свете. Основной упор делался на изучение французского языка.

Неожиданно Филарет покраснел, явно застеснялся и признался, что он по-французски до сих пор сам с собой иногда разговаривает, чтобы совсем не забыть этот язык. Не успел он договорить, как Пафнутий Петрович обратился к нему на незнакомом остальным языке. Филарет тут же ответил. Они немного поговорили, и Пафнутий даже крякнул от удивления и пожал Филарету руку.

– Вот уж чего не ожидал, так это что в глухой деревне под Владимиром смогу пообщаться с простым деревенским старостой на французском языке, причём этот староста на нём весьма прилично разговаривает.

Все молчали и ждали, что же им ещё доведётся узнать, а Филарет успокоился и продолжил:

– Жить я продолжал у себя дома, – и он кивнул в ту сторону, – вот ежедневно и ходил в школу и обратно через лес пешком. Из-за дополнительных занятий я возвращался домой очень поздно, даже летом это получалось в сумерках, а уж осенью и зимой и туда, и обратно в темноте шёл. Но я очень любил учиться и делал это с удовольствием. Сейчас даже представить себе трудно, как маленький девятилетний мальчик пробирается в темноте через лес. Зимой даже проще было, нежели осенью, особенно когда дождь идёт. Зимой от снега всё вокруг светлей кажется. Восемь лет я туда-обратно ходил. Я мог бы, конечно, жить у бабушки с дедушкой – у матушкиных родителей, значит, но они ко мне придирались постоянно, всё им казалось я делаю не так, и дед постоянно то за вожжи, то за розги хватался, вот я и предпочитал домой ходить. Тут всё по-другому было. Тятя прекрасно понимал, что такой шанс, который у меня появился, упускать нельзя. Он даже освободил меня от чисто крестьянского труда, и я только летом помогал ему в поле. Если бы не это, я никогда не научился бы ни пахать, ни сеять, ни косить. Да и вообще ничего о деревенском труде не знал бы.

И он опять взял паузу, с мыслями собираясь.

– Наконец, когда нам с Николаем исполнилось по шестнадцать лет, – продолжил Филарет, – его тятя приехал в имение и спросил нас о наших планах. Но мы об этом совсем не думали и не знали, что ему отвечать. Тем более Николай откровенно побаивался своего батюшку и всегда терял дар речи, когда тот к нему обращался. Я до сих пор не знаю, что промеж ними когда-то случилось, что сын так боялся своего батюшку. Несколько раз я пытался это выяснить, но Николай тут же замыкался, и всё. Надо сказать, что его тятенька ко мне относился очень даже хорошо. Не любил, конечно, но он, по-моему, вообще никого не любил. Такой уж человек был.

И он опять замолчал, вспоминая, видимо, то время и думая, о чём ещё можно рассказать, а что лучше при себе оставить. Но вот он собрался с силами и продолжил:

– Видя, что мы молчим, он сам начал предлагать нам разную деятельность, но сказал, что сам бы предпочёл быть копиистом в губернском присутствии. Не знаю почему, но эта работа мне очень понравилась. Мне вообще нравилось писать, я знал, что у меня это хорошо получается. Вначале мы никакого чина не получили, считалось, что мы вроде в учениках состоим при его благородии губернском секретаре. Мы оба, и Николай, и я, не старались выделиться, чтобы нас заметили, а выполняли свою работу на совесть и при этом достаточно быстро. Вот нас и заметило начальство да потихоньку стало продвигать. Возможно, нам просто повезло: в присутствии работало очень много чиновников в престарелом возрасте, вот и настала пора сменить их на более молодых, а тут и мы с Николаем подоспели. Года не прошло, как мы оба почти одновременно получили чин коллежского регистратора. Знаете, как я гордился своим мундиром с погонами в один просвет и маленькой звёздочкой посередине! А фуражка форменная с кокардой – красота! – И он засмеялся. – Казалось бы, низший чин в табели о рангах, но он дал мне право на личное дворянство – представляете, простой мужик превратился в дворянина. Я поверить этому никак не мог, но так было на самом деле. Через три года мы с Николаем прицепили ещё по одной звёздочке на погоны и стали именоваться губернскими секретарями. Работу выполняли ту же, и объём её не увеличился, а вот денежное довольствие выросло. Прошло ещё три года, и я стал губернским регистратором. Звёздочек стало три, работы прибавилось, у меня уже у самого помощники появились. Эх, ещё бы пару лет – стал бы я титулярным советником, а там и до надворного советника с потомственным дворянством рукой подать, но тут то самое горе-злосчастие вмешалось. Батюшка сильно заболел, потом умер, и мне пришлось сюда вернуться. Вот с тех времён и служу здесь на благо односельчан старостой, а Николай сейчас действительный статский советник. Я к нему ездил прошение, всеми подписанное, об Иване подавать, он на нём резолюцию «срочно» соизволил начертать и подпись свою замысловатую поставил. Я с бумагой этой в соответствующую контору отправился, там мне подтвердили, что без прошения от матушки Ивана, удостоверенной деревенским старостой и чиновником в уезде, рассмотрение вашего прошения задержится. – И он вопросительно на всех посмотрел.

– Так, – сказал Пафнутий Петрович, – Ванюша, ты завтра езжай да срочно прошение от своей маменьки привези. И не забудь, что его удостоверить должен деревенский староста. Больше ничего не делай, сюда вези, и мы попросим любезного Филарета Ивановича с этим прошением в соответствующие инстанции обратиться, а то ты сам разобраться, скорее всего, не сможешь, да и зачем во всём этом разбираться, ежели специально обученный человек… как ты сказал, Филарет Иванович?.. Губернский регистратор тут вот имеется.

На этом решили разговоры завершить, и все начали спать укладываться. Тихон даже до конца рассказ Филарета не дослушал, утомился и заснул раньше всех. Пафнутий Петрович на печку забрался, Иван на своей лавке устроился, а Митяй на полу лёг. Ему Авдотья перину из своего дома принесла.

…Рассказ дяди Никиты на этот раз затянулся, и неожиданно оказалось, что вот-вот нам в клинику отправляться пора будет.

– Давайте, господа хорошие, закругляться, – обратился я к своим гостям. – Прежде всего надо пообедать, а там уж и на процедуры ехать. Вернёмся – продолжим эту увлекательную тему.

Люба быстренько на стол собрала и всем налила по полной тарелке густого борща, а на второе пожарила по паре кругляшей колбасы с рожками. На третье нам по стакану клюквенного киселя досталось. Я очень люблю такую пищу, но, как оказалось, не один: и отец, и дядя Никита оба ели да нахваливали.

Поели и тут же на улицу почти бегом выскочили. Уже спешить пришлось.

Добрались достаточно быстро, не потеряв по дороге ни единой минутки. Дядя Никита очередь пошёл занимать, а я к розыску автора уникальной методики приступил. Заглянув в приёмную главного врача, узнал, что эта самая автор временно принята на ставку процедурной медсестры и все процедуры по своей методике проводит лично. Оказывается, ей такое условие поставила главный врач этого новомодного лечебного заведения.

Девушка, её Маргаритой Семёновной Антоновой звали, закончила то ли Ростовский, то ли Краснодарский медицинский институт, да это и неважно, главное, что она потомственная казачка, а уж донская или кубанская, для нас всё равно. Студенткой, судя по всему, она была хорошей, коли её оставили в аспирантуре, на кафедре урологии, диссертацию защитила в срок, а дальше увлеклась весьма спорной и неоднозначной темой. В родном институте поддержки не нашла, начала тыркаться куда только могла, однако никого её опыты на заинтересовали. Но тут нашёлся человек, страдающий мочекаменной болезнью и при этом являющийся основателем чуть ли не первой в стране частной урологической клиники. Он Антонову в Москву пригласил вместе с её оборудованием, которое, надо отметить, ей в частном порядке на её собственные деньги один умелец изготовил.

Владелец клиники её методику лично на себе опробовал, ему помогло, и он предложил Маргарите на постоянной основе в его больнице работать. Ещё четыре комплекта оборудования обеспечил всё тот же умелец. Правда, деньги ему теперь уже этот господин платил. Ну а главный врач, которая по совместительству супругой хозяина являлась, решила по-своему. Да, на мой взгляд, и правильно решила, определив Маргариту в процедурные медсёстры: потом только себя можно будет обвинять, если что не так пойдёт. Зарплату ей, правда, платили с учётом имеющейся учёной степени. Как они всё это оформили, я не знаю, спрашивать не стал. Понял, что частная клиника имеет свои положительные отличия от государственных. Любопытно, что первое время процедуры, которые проводила Антонова, были для пациентов бесплатными. «Надо убедиться, что всё будет как задумано, без рецидивов, а если и начнут камушки вновь появляться – чтобы это случалось через несколько лет. А уж как слава о нашей клинике пойдёт – и об оплате этой услуги можно будет подумать», – так владелец клиники решил.

Антонова согласилась и вот уже несколько месяцев с этой ролью прекрасно справляется. Слава о методе идёт семимильными шагами, желающих на себе его испытать много больше, чем она может через это физиотерапевтическое отделение пропустить, тем более что у неё там всего пять кушеток. Правда, владелец клиники пообещал, что вот-вот он под её методику целый этаж отведёт и она сразу из медсестры в заведующую отделением превратится.

Спасибо Лине, смогла она использовать свой административный ресурс, всё же как-никак директор обувного магазина. В стране, где всё в дефиците, а обувь впереди всех мчится, эта должность без проблем открывает любые двери. Так и получилось. Пока дядя Никита лежал под «дулом» непонятной трубы, я с этой Маргаритой немного по-свойски поболтал. Признаться, первый раз я видел кандидата наук в роли процедурной медсестры. Понял, что она умница-разумница, и в её методику уверовал, о чём на обратном пути своим пассажирам и рассказал.

Домой вернулись, а там Люба вовсю кашеварит: затеяла что-то весьма питательное и при этом ещё и вкусное готовить. Ну, мы её отвлекать не стали, а засели в детской. Вернее, получилось так, что засел я один, а папа с дядей завалились на отведённые им во временное пользование кровати и так, лёжа то на боку, то на спине, принялись за дальнейшие рассказы. В том, что я описал всё это во множественном числе, никакой ошибки нет. Следующий отрезок из жизни Ивана по какой-то причине лучше знал отец, а дядя Никита его лишь изредка поправлял.

…Утром Иван опять раньше всех проснулся. За окном серело небо, до рассвета оставалось ещё немного времени. Он осторожно, чтобы никого не разбудить, выбрался из избы на улицу, вышел за калитку и пошёл в сторону строящегося дома. На фоне светлеющего, но всё ещё тёмного небосклона возвышалось казавшееся чёрным строение. Ох и большое оно было! Мало того что два рубленых этажа уже на кирпичном подклете стояли, так к нему с каждой стороны ещё и по флигелю пристраивали. Дом показался Ивану совсем не похожим на тот макет, на который он рукой показал, когда в балагане выбирал то, что ему Феофан с Прохором построить обещались. Этот или не этот, он теперь даже понять не мог, ну, в общем, какой-то макет понравился ему больше всего. Иван стоял в сторонке, смотрел и никак не мог согласиться с тем, что именно такой домище он выбрал. Ведь тот, что на полке в ряду других стоял, совсем маленьким был, а здесь…

Рядом с домом появились мужские фигуры, строители, видимо, уже готовились к работе, и Иван решил ближе не подходить, лучше позднее, при солнечном свете, всё подробней рассмотрит. Тем более что минута, когда краешек солнца должен проклюнуться из-за горизонта, приближалась, а ему совсем не хотелось пропустить это вошедшее в привычку мгновение. Поэтому он поскорее отправился на бугорок, откуда солнце, по его многолетним наблюдениям, раньше всего увидеть можно.