Из архивов памяти

скачать книгу бесплатно


С испорченным настроением мы вышли из церкви, сели в автобус и покатили размещаться в гостинице.

Она была обычной, с двухместными номерами. Мы с Валентином бросили свои вещи и отправились в ресторан, где будем питаться во время нашего пребывания в Хельсинки. За ужином произошла странная сцена: к нашему руководителю подошла одна из дам, что-то тихо ему сказала и вручила какой-то небольшой предмет. Тут же по цепочке передали приказ: сразу после ужина всем срочно собраться в штабном номере. Собрание началось с напоминания о требовании, которое было нам предъявлено ещё в Москве на инструктаже – не брать с собой никаких документов и фотографий, даже супругов и детей. На вопрос, все ли помнят об этом, в ответ прозвучало единодушное «да». Тогда шеф поднял в руке маленький коричневый блокнотик и спросил:

– А это чья вещь?

Всё та же девица, которая «не любит ходить со стадом», аж подскочила с криком:

– Какое вы имеете право рыться в моих вещах? Отдайте мне его немедленно.

Не обращая никакого внимания на её эмоции, шеф попросил кого-нибудь помочь ей заткнуться и предложил нам заслушать некоторые из записей, сделанных в блокноте, который был обнаружен на столе в её номере. Не буду ручаться за точность приводимых сведений, но за смысл могу совершенно поручиться. Итак, там были краткие выписки из протоколов заседаний обкома ВЛКСМ по работе с трудными подростками с указанием точных дат их проведения. Приводились фамилии, адреса подростков и правонарушения, в которых их обвиняют. В некоторых случаях добавлялись любопытные пикантные подробности, например сведения о родителях малолетнего преступника: отец – алкоголик, мать – проститутка; или «родители находятся в местах лишения свободы, опекой занимается престарелая бабушка» и так далее. Даже я, далёкий от подобных вопросов, понимал, что, попади эти сведения в зарубежные газеты, скандал будет грандиозным. Все стояли, опустив головы, лишь хозяйка блокнота на вопрос, зачем она взяла его с собой, ответила:

– Сразу после возвращения у нас расширенный областной актив по этим вопросам. Мне надо подготовиться к докладу.

Весь её внешний вид и тон говорили об одном: она непоколебимо уверена в своём праве делать всё то, что считает необходимым.

После этого собрания наша пятёрка немного погуляла по городу, но настроение было окончательно испорчено, и мы отправились в гостиницу спать, тем более что на улице уже вовсю горели фонари.

Глава десятая. День восьмой. Хельсинки

Утром намеченная на десять часов утра обзорная экскурсия по городу была отложена на неопределённое время. Нашего руководителя с самого утра срочно вызвали в советское посольство, за ним даже машину прислали, а нам был дан строгий приказ: никуда от гостиницы не уходить. Мы и шатались вокруг да около. Место, с точки зрения гуляния, было так себе – ни магазинов, ни каких-то достопримечательностей в пределах досягаемости не было видно. Но вот машина вернулась назад, из неё вылез шеф. Его лицо было багрового цвета с отчётливыми белыми пятнами, руки дрожали. Он вошёл в гостиницу и молча отправился в свой номер, мы шли следом. Когда все собрались, он показал нам газету, в которой был снимок той самой злополучной церковной книги. Правда, фото было необычным – отчётливо читалось всё то, что так тщательно было замазано: все фамилии, адреса и другая информация.

– Дело скверное, – начал руководитель, – во всех финских газетах такие фотографии опубликованы на первых полосах, в большинстве газет две фотографии – такая и со страницей, залитой чернилами. А уж комментарии такие, что страшно даже сказать. Разговаривал по телефону с Москвой, там рвут и мечут. Просили всем передать: в отношении виновных будут приняты особые меры воздействия.

– Какие? – пискнул кто-то сзади.

– Премию дадут, – пообещал руководитель. – В общем, дел накрутили, без ста грамм не разберёшься. Ладно, поехали. Экскурсовод, небось, совсем заждалась.

В автобусе было непривычно тихо. Все сидели, погрузившись в невесёлые раздумья. Оживление наступило, только когда автобус остановился у большого православного храма.

Там мы увидели очень странную картину. Представьте себе собор (Успения Пресвятой Богородицы, как нам пояснила гид), на ступеньках которого сидели и лежали десятки молодых людей в какой-то несуразной, ранее нами не виданной одежде: джинсах клёш в разноцветных заплатках и такого же типа рваных рубашках, с бусами на шее, но, самое главное – с длинными, давно не мытыми и не чёсаными волосами.

– Это хиппи, – пояснила гид. – Они выбрали русский храм, потому что от лютеранских их гоняют, а здесь у них главная тусовка: видно со всех сторон, и главное – никто не беспокоит.

О хиппи я тогда практически ничего не знал, да и, честно говоря, и сейчас знаю немного. Поэтому залез в «Википедию» и другие подобные источники. Вот краткий «экстракт» этой информации:

Ремарка 19. Хиппи («понимающий, знающий») – философия и субкультура, изначально возникшая в 1960-х в США.

Расцвет движения пришёлся на конец 1960-х – начало 1970-х годов. Первоначально хиппи протестовали против пуританской морали некоторых протестантских церквей, а также пропагандировали стремление вернуться к природной чистоте через любовь и пацифизм. Один из самых известных лозунгов хиппи – «Make love, not war!», что означает: «Занимайтесь любовью, а не войной!».

Первое использование слова «хиппи» зафиксировано в передаче одного из нью-йоркских телеканалов, где этим термином была названа группа молодых людей в майках, джинсах и с длинными волосами, протестующих против вьетнамской войны. Культура хиппи имеет свою символику, признаки принадлежности и атрибуты.

Для представителей движения хиппи, в соответствии с их миропониманием, характерно внедрение в костюм этнических элементов: бус, плетённых из бисера или ниток, браслетов («фенечек») и прочее, а также использование текстиля, окрашенного в технике «тай-дай» (или иначе – «шибори»).

Хиппи – пассивный противник «гламурного быдла», гопников, насилия и общества потребления. Штаны – джинсы клёш, с обилием заколок, рваностей и заплаток. На шее – огромное количество бусиков. Длинные волосы перетянуты хайратником – полосочкой ткани, чтобы не спадали (по легенде – чтобы «башню не сносило»). И всюду бесчисленные «феньки», «феньки», «феньки». Хиппари любят всё клетчатое, самый шик – клетчатая рубашка на пару размеров больше, зимой – расписные свитера и матерчатые плащи.

Город оказался немаленьким, но запомнилось мне только то, что мы увидели на знаменитом Олимпийском стадионе, где в 1952 году проходила летняя Олимпиада. В то время она была ещё в памяти: ведь советская сборная впервые принимала в Играх участие. Финны очень гордятся стадионом, поэтому этому спортивному объекту мы посвятили достаточно времени.

Ремарка 20. Началом истории Олимпийского стадиона принято считать 11 декабря 1927 года, когда под эгидой городских властей Хельсинки был основан фонд, призванный собрать средства для строительства спортивной арены, способной принять летние Олимпийские игры.

Строительство объекта продолжалось с 12 февраля 1934 года по 12 июня 1938 года.

Стадион готовился принять XII Олимпийские игры 1940 года, однако они были отменены МОК по причине начала Второй мировой войны.

Спустя двенадцать лет Олимпийский стадион Хельсинки стал главной ареной XV летних Олимпийских игр. В 1990–1994 годах на стадионе прошла генеральная реконструкция.

Здесь установлены два памятника в честь великих финских легкоатлетов, на которые мы не только посмотрели, но на одном из них даже побывали. Речь идёт о знаменитой белой башне, имеющей высоту 72 метра 71 сантиметр, установленной в честь рекорда Матти Ярвинена в метании копья на Олимпийских играх 1932 года. На её верхушке находится смотровая площадка, куда мы поднялись на лифте и откуда полюбовались видами финской столицы. С площадки открывалась панорама жилых кварталов города: видны были Успенский собор, Финский залив и многое другое.

Произвёл сильное впечатление и памятник, представляющий собой скульптуру бегущего человека – «летающего финна», легендарного финского бегуна Пааво Нурми, который выиграл девять золотых и три серебряные медали только на Олимпийских играх, не считая побед в других чемпионатах. Пааво Нурми установил двадцать мировых рекордов в беге на длинные и средние дистанции.

Памятник был заказан в 1924 году после триумфально завершившихся для Финляндии Олимпийских игр в Париже. Бронзовая скульптура выполнена Вяйнё Аалтоненом в 1925 году.

Её оригинал находится в музее Атенеум. В канун открытия летней Олимпиады в 1952 году перед Олимпийским стадионом была установлена копия памятника.

Ремарка 21. Забавно, но летние Олимпийские игры в Хельсинки до сих пор считаются… незаконченными! По сложившимся правилам, на церемонии закрытия нужно было произнести фразу: «Объявляем Игры XV Олимпиады закрытыми». Но спортивные чиновники то ли на радостях, то ли от волнения совсем про это забыли, и Олимпиада «не закрылась» до сих пор.

Экскурсия завершена, нас привезли к отелю на обед, а далее – свободное время. Решили просто поболтаться по городу, посмотреть на улицы и на народ, при случае позаглядывать в окна – в общем, постараться увидеть максимум; должно же у нас сложиться впечатление о загнивающем капитализме, а то только одна поговорка на эту тему вспоминается: «Загнивать-то он загнивает, но каков запах!»

Решили в магазины не заходить: что толку в них без денег-то. Я первым нарушил эту договорённость: на пути попался маленький полуподвальный магазинчик, на витрине которого на специальной подставочке лежал большой серебряный рубль с профилем государя императора Александра III. В то время меня очень интересовали русские монеты, и я не выдержал и спустился по ступенькам. Звякнул колокольчик, из-за портьеры вышел высокий с прекрасной выправкой старик, который, взглянув в мою сторону, спросил:

– И что вас, сударь, интересует-с?

Чётко прозвучала буква «с» на конце слова. Я растерялся и не знал, что ответить. В голове вертелась одна только мысль: «Надо же, настоящий белогвардеец, правильно нас предупреждали».

Во рту всё пересохло, но я всё же кое-как сумел пробормотать:

– Увидел Александровский рубль.

– Будете покупать?

– Да нет, просто хотел посмотреть.

– Он на витрине, там всё видно.

«Белогвардеец» повернулся и скрылся за портьерой. Я вышел из магазина, и вид у меня, наверное, был не очень, потому что Валентин, наблюдавший за мной через окно, спросил:

– Посидим где-нибудь или дальше пойдём?

– Ты понимаешь, он на меня так посмотрел…

– Предупреждали: не надо лазить, куда не следует.

– Даже представить себе не мог, что они правду говорят. Всё казалось, просто нагнетают и нагнетают.

– Ты про кого говоришь-то? – спросила одна из ленинградок.

– Да про кагэбистов. Всё, о чём они предупреждали, совпало, даже про белогвардейца и то правдой оказалось.

Вскоре нам попался большой книжный магазин, и я упросил ребят ненадолго забежать – посмотреть, есть ли русские книги, может, что дешёвое попадётся. Отдел русской книги, не очень большой, но имелся, а в нём даже томик Цветаевой в «Большой серии библиотеки поэта» нашёлся, но цена… У нас на чёрном рынке намного дешевле.

Так мы и шли, переходя с улицы на улицу, заглядывая при случае в незанавешенные окна. Такая возможность была практически повсеместно: ну не принято, видимо, у них отгораживаться шторами от улицы, всё нараспашку. Ничего интересного увидеть не довелось. На удивление скромно живёт народ в столичном граде, а может, это нам просто такие скромные попадались, не знаю. Вот чем мы налюбовались, так это цветами на окнах – на всех подоконниках стояли ящики или горшки разнообразных форм и размеров, и во всех росли цветы, в основном герань. А у нас она считается признаком мещанства, надо же.

Нагулялись вволю, в гостиницу вернулись уже довольно поздно, но, к нашему удивлению, внизу в холле заметили «доцента», который, как оказалось, ждал именно нас:

– Я уже ждать устал. Где вы шлялись-то?

– Ну, во-первых, не шлялись, а гуляли, а во-вторых, что тебе от нас надо-то?

– Ребята, я не понимаю, откуда они узнают, что я русский! Представляете, зашёл в филателистический магазин, хотел им марки предложить – так они сразу поняли, что я из Союза.

– Ну и как, продал?

– Да нет, они почему-то отказались.

– Марки-то покажи.

«Доцент» взял с соседнего стула большой кляссер с сериями негашёных советских марок последних лет. Их там было много, не могу сказать сколько, но кляссер был заполнен под завязку.

– Слушай, – сказал Валентин, – ты, наверное, сам себя хочешь перехитрить. Являешься в таком вот клоунском наряде с советскими марками под мышкой и хочешь, чтобы тебя американцем считали, что ли? Морда русская, прикид советский, марки тоже – вот тебя за провокатора и приняли. А скажи, зачем тебе денег-то финских столько. Здесь, – и он прикинул вес альбома на руке, – наверное, много тысяч картинок имеется. Если бы всё продал, что с их деньгами делать-то стал бы?

Парень был совсем растерян, он переводил взгляд с Вальки то на девчонок, то на меня, то опять на Вальку и молчал.

– Ладно, – сказал Валентин, – пойдём спать. Завтра последний день в этой стране.

Глава одиннадцатая. День девятый. До свидания, Хельсинки, мы возвращаемся домой

Утром оказалось, что до обеда мы совершенно свободны, никаких мероприятий не было намечено, поэтому мы с Валентином решили продать его последнюю бутылку водки. Деньги были ни при чём, у него их накопилось достаточно. Но было жутко интересно и волнительно – вот так пойти в чужой стране и попробовать нарушить её закон. Но американцы же так поступают!

Продавать пошёл, собственно говоря, сам Валька, я же должен был в сторонке его страховать на всякий случай, вдруг полиция появится. Вначале на каком-то пустыре мы ловили одиноких финнов, как правило, никто из них английским не владел, поэтому просто показывали бутылку, но всё было без толку. Некоторые испуганно обходили нас стороной, некоторые отрицательно мотали головой, никто никакого интереса не проявил. Потратив на это занятие около получаса, мы убедились в его бесперспективности и решили пройтись по палаткам, стоящим на небольшой площади. Сначала выискивали торговые точки с продавцами-мужчинами, но их было совсем ничего, поэтому прошлись по всем подряд – и вновь абсолютно без результата.

– Интересно, как же американцы-то торгуют? Почему у них-то получается? Или тот лектор ошибся? Наверное, он был не из «конторы», вот и дезинформировал нас, – поставил жирную точку в своих рассуждениях мой приятель.

Убив в этих безуспешных хождениях более двух часов, мы вернулись в гостиницу: надо же и вещи в дорогу собирать. У меня так и остались чемодан, набитый до отказа, и саквояж, ставший похожим на цилиндр с ручкой, – до такой степени я утрамбовал там свои носильные вещи.

В общем, к обеду мы были полностью готовы и сидели вместе с девчонками, развлекая друг друга разговорами о предстоящей таможне да анекдотами, которых я знал очень много.

Во время обеда нас проинформировали, что заключительное собрание с подведением итогов состоится в штабном номере в четыре тридцать. Явиться надо с вещами, предварительно сдав свой номер, и постараться не опаздывать, потому что автобус придёт в пять тридцать, и мы отправимся прямо на вокзал.

Времени оставалось всего ничего, идти гулять уже смысла не было, да и не хотелось что-то. Насмотрелись мы, наверное, на забугорные прелести, поэтому опять засели в нашем номере и продолжили одно из самых приятных занятий – «чесание языком».

К назначенному времени штабной номер представлял собой камеру хранения, только вещи стояли в полном беспорядке, а так было бы совсем похоже. Всё началось с раздачи нам – под расписку, конечно, – остатка денег: по одной марке с мелочью. Интересно, где же шеф столько мелочи-то набрал, чтобы на всех хватило? Наверное, специально в банк обращался. Если на первые финские марки мы смотрели с каким-то непонятным чувством, даже не знаю, как его и описать, то на эту марку даже и не посмотрели, сунули в карман, да и всё. Может, на вокзале сувенир какой-нибудь удастся купить, а нет – так домой привезём, пусть поглядят, дружно решили мы.

После раздачи денег оказалось, что отсутствует «доцент», но решили, что он, наверное, просто задержался в своём номере.

Каждому из нас также раздали по пакету, в котором был заменитель оплаченного ужина, «сухой паёк»: апельсин, пара бутербродов с колбасой, огурец и какая-то выпечка. Достаточно для того, чтобы вечером перекусить.

В заключительном выступлении шеф поздравил нас с окончанием поездки, пожелал успехов – и всё, никаких упоминаний о негативных моментах, как будто ничего и не произошло.

Ну, и в завершение мероприятия на столе появились три бутылки водки – удивительно, как он их сумел сохранить, – стаканы и гора бутербродов. В этот момент дверь открылась, и вбежал, нет, скорее влетел – настолько стремительно он передвигался – «доцент». Подбежав к столу, он схватил бутылку, налил почти полный стакан и залпом его выпил, никто даже дёрнуться не успел, чтобы его остановить.

– За мной полиция идёт, наверное, арестуют, – выдавил он из себя.

Наступила полная тишина. Первым очнулся руководитель:

– Ты успокойся. Расскажи, что случилось-то.

– Да я одному финну сто рублей на улице продал, а тут полицейский появился. Финн убежал, а полицейский в мою сторону пошёл, вот я и думаю, что он сейчас сюда придёт и меня арестует.

Я смотрел на этого человека и недоумевал: такая жажда денег мне была непонятна, впервые я столкнулся с таким явлением. Большинство присутствующих были со мной солидарны. После ожидания в течение нескольких минут руководитель махнул рукой:

– Да тебе, по-видимому, просто показалось, что он за тобой пошёл. Ладно, давайте отметим это дело, – и он взял в руку бутылку.

А я так и не понял, какое же дело он предложил отметить. Может, то, что полицейский не пошёл за нашим товарищем?

Пришёл автобус, мы, дружно подхватив свои вещи, устремились вниз и начали запихивать чемоданы в его огромные багажники. Вот и вокзал. До подачи состава оставалось ещё немного времени, и мы прошлись по привокзальной площади. На стоянке такси находились практически только наши «Волги». Валька нашёл одного водителя, который прилично владел английским, и спросил его, что привлекает финнов в нашей машине. Мы с удовольствием прослушали перечень всех преимуществ «Волги» перед её конкурентами:

– Очень нетребовательна к качеству топлива, экономна, надёжна, может до ста тысяч без ремонта пробегать. Ну а если что случится, то гаечный ключ, кувалда и хорошие руки – и всё будет в порядке.

Ремарка 22. Второй раз я попал в Финляндию через много лет, году в 1995-м, кажется, но никаких советских или российских автомобилей на финских дорогах не встретил, а для такси использовались только «Мерседесы».

Купив какие-то мелочи на подарки, Валентин, зная историю моей поездки, посоветовал приобрести какую-то ерунду Толе Долженко, не помню уже что, и мы пошли на посадку. Садились так же, как по дороге из Москвы, поэтому я оказался в одном купе с ленинградской группой. И разместились так же: мужчины наверху, девушки – внизу. Поезд шёл, и мы «перебирали» все запомнившиеся моменты нашего путешествия и потихоньку приходили к необходимости пересмотра или хотя бы изменения некоторых, казавшихся до того незыблемыми, взглядов на сосуществование двух наших систем. Не буду конкретизировать, здесь это излишне.

Я стоял в коридоре в ожидании, когда же, наконец, освободится туалет, и тут ко мне подошёл «доцент»:

– Володя, у меня полно финских марок, я даже не потратил те, которые нам официально обменяли. Давай я тебе пару сотен подарю.

Я с недоумением и какой-то жалостью смотрел на него, но тут освободился туалет, и я тут же скрылся в его недрах, а когда вышел назад в коридор, «доцента» там уже не было.

Через несколько часов поезд приблизился к границе. Любитель эффектных приёмов Валентин достал оставшуюся бутылку водки, разлил её по взятым у проводницы стаканам, а остаток поставил на стол, повернув бутылку этикеткой вперёд. Финские таможенники до нашего купе не проявляли к пассажирам никакого интереса – они заходили, оглядывали купе и молча выходили. У нас же они застали поразившую их картину: русские, возвращаясь домой, распивают водку, свидетельством чего служила полупустая бутылка на столе. Со своей стороны, мы, в тот момент, когда дверь открылась и таможенники появились в проёме, дружно сдвинули пять стаканов и лихо опрокинули их в глотки, закусывая финскими бутербродами. Надо было видеть лицо финна – он не знал, что ему делать, но с честью вышел из сложного положения. Увидев пакет, который нам дали в гостинице, предупредил: