Золото колдуна

– Тебя за эти подвиги менты искать не будут? – озабоченно нахмурилась Надия.

– Да нет, наверное… – Родион снова пустил в ход универсальный русский ответ, вгоняющий в ступор иностранцев. – Вот после той славной виктории Васенька мне закатила истерику. Она, мол, ехала сюда отдыхать душой и фотографировать прелестные пейзажи, а я устроил ей быдло-апокалипсис.

– «Быдло-апокалипсис»? Красиво! – хмыкнул Петя. – Так и сказала?

– Так и сказала. Сейчас смешно, а тогда я, чес-слово, взъелся. Значит, я, говорю, для тебя быдло? У тебя что, говорю, благородные корни некстати пробудились, шановна панна Любомирска? Так мой предок, если хочешь знать, служил в кавалергардах и бился под Аустерлицем, у прабабки хранился его орден Святого Владимира, только я всех вокруг быдлом не обзываю…

– Ни хрена себе… – сказала культурная девушка Настя.

– А-а… можешь не верить, – отмахнулся Родион. – Многие не верят. Но ты подумай – мне-то какой резон врать? Это же его заслуга, а не моя…

– Да нет, верю… Просто неожиданно как-то. Ты… и вдруг потомок кавалергарда…

– Ну да, кавалергарда. А что тут такого? Все мы чьи-то потомки, и если покопаться в родословных, можно такого нарыть, что ахнешь! Вот мне один паренёк рассказывал, что встречался с девкой из рода Рюриковичей. Правда, она из какой-то обедневшей ветви, уже при Екатерине у них не осталось ни титула, ни поместий, сами землю пахали, как мужики – но всё равно помнили, что происходят от Рюрика. От того самого. Может, выдумала, конечно, фиг знает… Ладно. В общем, Васенька мне заявляет – да мне плевать на Аустерлиц, на твоего предка, а особенно на тебя, ты – тупое драчливое быдло, ты меня ни в грош не ставишь, я для тебя – постельная кукла и только, любил бы – повёз бы на Мальдивы, а не в эту пердь… ой, Надь, извини.

– Ничего, всё норм, – кивнула Надия.

– В общем, понеслась по кочкам. Сейчас-то я понимаю, надо было как-то всё обратить в шутку, но я тогда тоже был на взводе и, кажется, наговорил ей лишнего. Так что Васенька собрала вещички, обозвала меня средством контрацепции и умотала в Москву.

– Ладно, не горюй! – Надия хлопнула Родиона по плечу. – Может, ещё наладится у вас…

– Да пошла она на хутор к матери, – спокойно сказал потомок кавалергарда. – Когда надо было отвадить мажорного наркота Дюшу, тогда был «милый Родичка». И мои методы убеждения были в самый раз. А теперь я, оказывается, «быдло». Только ссору с Серёгой, с которой вся фигня началась, затеял не я, а вельможна панна Любомирска…

…День вышел весьма насыщенным. Разместившись в гостинице, путешественники отправились завтракать, потом зашли к родителям Надежды, потом отправились закупать продукты в дорогу, а заодно экипировку для Насти, которая уехала из Москвы в чём была, потом Надия устроила гостям экскурсию по городу с заходом на пляж. Там Настя снова повеселила друзей видеосвязью с Семёном – на этот раз она рассказала, что её семья в полном составе отчалила к тётке в Тарусу. Перспективный менеджер был в игривом настроении и настаивал, чтобы Настя обнажила для него груди. Настя похихикала, назвала бойфренда «испорченным мальчишкой», вместо бюста показала язык и отключилась.

– Придурок больной, – проговорила она вполголоса. Спутники деликатно отмолчались.

Во время прогулки по городу общее восхищение вызвал рекламный плакат «ОТРУБИ ДЁШЕВО!», висевший на заборе при входе на рынок. Скорее всего, те, кто разместил этот плакат, не имели в виду ничего дурного и просто желали привлечь внимание покупателей к побочным продуктам мукомольного производства, реализуемым по низкой цене. Однако мужская половина экспедиции истолковала фразу, как определила Надия, «в меру своей испорченности», и радостно сфотографировалась под плакатом с ножами наголо.

Скоро и девушкам представился случай сделать забавное фото. Возле рынка возвышались три кирпичные пятиэтажки (а всего в Воскресенске домов такого типа было полтора десятка). На стене одной из них висела трафаретная табличка «ОСТОРОЖНО, СОСУЛЬКИ!». Жарким летним днём этот призыв звучал очень «своевременно». Надия и Настя потребовали, чтобы парни купили им по эскимо, и Петро пять минут так и эдак снимал на Настин планшет, как две юные красавицы ласкают мороженое язычками.

Неподалёку от гостиницы путешественники обнаружили чудо детской архитектуры – добротный «штаб», устроенный в развилке могучей сосны. Возле этой избушки на курьих ножках висела простыня с грозным предупреждением «Не фоткать!! Штраф 500 рублей!!!» Родион со смехом объяснил, что вчера Василиса полчаса выплясывала возле этого строения, снимая его со всех ракурсов, а малолетним домовладельцам, как видно, не понравилось такое назойливое внимание.

За обедом Родион обмолвился, что, собираясь в поход к заколдованному замку, он захватил с собой ружьё.

– Правильно, – серьёзно сказала Надия. – У нас, конечно, не тунгусская тайга, не бразильская сельва и не Дикий Запад, но с ружьём в лесу как-то веселее. Я бы своё тоже взяла, но…

– У тебя есть ружьё? – спросила Настя.

– Да не у меня. У отца. Он меня начал учить стрелять, когда мне было десять с небольшим. Вот только он мне ружьё не даст, бида-пичаль. Оно ж на него оформлено, а я всё никак не соберусь получить разрешение…

– Блин! Везёт же! А я вот в жизни не стреляла из чего-то настоящего! – вздохнула Настя.

Пётр тактично промолчал – его стрелковый опыт ограничивался духовушками в парковых тирах. И ему даже ни разу не посчастливилось «подстрелить» плюшевую зверушку, полагавшуюся метким стрелкам в качестве приза. Однако признаваться в оружейной девственности перед девчонками не хотелось. И он решил, что лучшая защита – нападение.

– Это не годится, – с преувеличенной суровостью сказал он. – Мы всё-таки собираемся не на пикник на лужайке. Насте надо потренироваться перед выходом. Да и мне… а то давно не практиковался.

– Легко, – кивнула Надия. – У нас тут есть старый глиняный карьер, отсюда семь-восемь километров. Можно туда съездить.

Идея устроить учебные стрельбы перед началом экспедиции была встречена с энтузиазмом. Через час видавшая виды «девятка» высадила четверых ганфайтеров в романтической глуши. Получив гонорар, таксист развернулся и поехал обратно по просёлку, напоминающему море на картинах Айвазовского, а стрелки потопали к огневому рубежу.

– Красотища! – вырвалось у Насти.

– Ага. Постапокалипсис, – согласился Родион.

Заброшенный карьер и в самом деле был красив – странной, дикой и болезненной красотой. Его дно было испещрено буграми и рытвинами: в углублениях стояла зеленоватая вода, на возвышениях же росли мать-и-мачеха, дрок, полынь и лебеда, а кое-где и молодые деревца. Почти отвесные стены тридцатиметровой высоты окаймляли дно полуподковой. На обрыве росли сосны, и их корни торчали из глинистой стены, точно жгутики исполинской инфузории. С десяток сосен, сорвавшихся с обрыва, лежали внизу. Выбеленные солнцем и дождями, они были похожи на остовы морских чудовищ. Ещё три сосны готовились упасть – они опасно изгибались над обрывом, напоминая удочки в руках великанских рыбаков.

В заброшенном карьере было что-то ощутимо доисторическое. Культурный слой был скуден, и артефакты можно было пересчитать по пальцам. Покрышка от трактора «Беларусь», перержавевшая ось грузовика, несколько пластиковых канистр, кое-где поблёскивало битое стекло. Видно было, что люди бывают здесь не каждый день и даже не каждую неделю – место совсем не подходило для пикников и романтических свиданий. А для легкомысленных эпикурейцев, которым всё равно, где пить, карьер как место уединения тоже был неудобен, потому что находился слишком далеко от населённых мест.

Словом, это было идеальное стрельбище.

Ганфайтеры вчетвером расставили пустые канистры возле глинистой стены, и Родион выпустил три пули в крайнюю слева. Он бил с семидесяти шагов; одна за другой пули разнесли мишень вдрызг.

Зрители наградили удачного стрелка аплодисментами.

– Кто следующий? – спросил Родион. – Петруччо, снимешь крайнюю справа?

Петро хмыкнул, подумав, что вряд ли повторит достижение друга, даже если уменьшить дистанцию втрое. Однако отступать без боя не хотелось. Он принял двустволку и довольно ловко снарядил её. Посмотрел поверх ствола на мишени. Канистры, которые только что были как на ладони, теперь превратились в еле видимые пятна. «Ладно. Тут главное – поменьше думать. Стреляй сейчас, пока руки не устали – может, и попадёшь…» – подумал он и потянул спусковой крючок.

– Отставить! Не стреляй! – заполошно крикнул Родион.

– Что? – Петя обернулся и чуть не выронил оружие: перед ним стоял Родион с совершенно перевёрнутым лицом. Редко ему доводилось видеть друга настолько напуганным.

– Петро… – тихо проговорил Родион. – Дружище… не делай так больше!

– А чё не так?

– К плечу приложи приклад. К ПЛЕ-ЧУ! Нахрен ты его НА ПЛЕЧО положил? Тебе же отдачей челюсть вынесет!

Поняв, что капитально свалял дурака и показал себя полным чайником в стрелковом спорте, Петро побагровел и медленно взял ружьё как полагается.

– Ближе подойди, – всё так же, вполголоса, сказал Родион. – Подойди, говорю. В первый раз тебе с двадцати метров надо ещё постараться попасть. А так ты будешь попусту патроны жечь и ничему не научишься.

– Ладно, ничего, – сглотнул опозоренный стрелок.

– Хм. Ну, как знаешь…

Почти ничего не видя перед собой, Петро высадил десяток пуль «в белый свет». От глинистого откоса взлетали красивые облачка пыли, но канистры оставались невредимы.

– Настя, будешь стрелять? – спросил он деланно-ровным голосом, хотя в душе был совершенно раздавлен неудачей.

– Будет, будет! Настя, иди сюда! – Родион подошёл к мишеням на тридцать метров. – Вот так, жми сильнее, не сломается. Вставляй патрон. Так, теперь смотри: приклад к плечу, поплотнее… Мушку не заваливай. Вот эта точка должна быть посередине. На спуск дави плавно. Выстрела не бойся. Не пытайся удержать отдачу – это бесполезно, да и не нужно. Когда ты чувствуешь толчок, пуля уже вылетела. Понимаешь?

Настя кивала.

– Петрушка, не загоняйся, я первый раз тоже в цель не попала, – прошептала Надия своему кавалеру, оскорблённому в лучших чувствах.

Петя фыркнул.

– Не фыркай, дурашка! Потренируешься, высадишь сотню-другую патронов и будешь стрелять не хуже…

Петро хотел что-то ответить, но тут раздался выстрел, а затем – ликующий вопль Насти:

– Я попала! Йес, йес, я попала! Родик, ты видел? Я попала!

– Ну вот, даже Настюшка стреляет лучше меня, – вздохнул Петро.

– Со вдвое меньшего расстояния, – напомнила Надия.

– Да, но она – девчонка!

– И чё? Раз девчонка, значит, низшая раса? Петенька, ты у меня сексист, я погляжу!

Следующий выстрел Насти был менее удачным – то, что называется, «ещё бы чуть-чуть – и попала бы точно!».

– Вот видишь!.. – сказала Надия.

Настя выстрелила снова, и третий выстрел, который она произвела в своей жизни, имел поистине апокалиптические последствия. Пуля ударилась о камень и с противным мяуканьем ушла куда-то вверх. Наверху послышался шорох, посыпались комки сухой глины.

– В сторону! Назад! – заорал Родион, хватая одной рукой ружьё, а другой – ошалевшую ученицу.

Они шарахнулись прочь от откоса – и вовремя. Оказалось, что большой пласт глины у самой кромки обрыва держался на честном слове, а Настина пуля сыграла роль той самой соломинки, что переломила спину истомлённому верблюду. Глиняная глыба весом в полтонны шевельнулась и с пугающей лёгкостью заскользила вниз по склону. Трах! – она ударилась о дно карьера и разлетелась, точно бомба. К счастью, за мгновение до её столкновения с поверхностью ганфайтеры успели перемахнуть большой бугор и наблюдали за происходящим из цветущей лужи.

Но разрушительная сила третьего Настиного выстрела ещё не была исчерпана. Упавшая глыба лишила опоры сосну, стоявшую на краю обрыва. Дерево зашаталось, надрывно заскрежетали, вырываясь из земли и лопаясь, обнажённые корни. Шумнув вершиной, сосна нырнула вниз и с треском ударилась о землю. Постояв секунды две в невообразимом положении, точно раздумывая, дерево пошатнулось налево и рухнуло плашмя.

По луже, в которой вынужденно принимали ванну ганфайтеры, пошла рябь.

– Валим отсюда… – слабым голосом произнесла Надия.

Повторять два раза не потребовалось.

Через полчаса водитель такси, которого вызвала Надия, с удивлением лицезрел двух парней и двух девушек в одном белье, с комьями грязной одежды в руках. У одного парня было ружьё, и несколько мучительных секунд таксист раздумывал, не лучше ли развернуться и дать по газам. Страсть к наживе переборола осторожность, и наши герои благополучно вернулись в гостиницу.

Вечером они сидели в двухместном номере Родиона, опустевшем наполовину из-за дезертирства Василисы, пили чай и со смехом вспоминали приключения, на которые были так богаты предшествующие дни.

– Всё, ребята, нам надо срочно валить из города! – хохотала Надия. – Если мы завтра до обеда не уберёмся, тут начнётся гражданская война и извержение вулкана!

Наутро экспедиция выдвинулась на маршрут. Надия побаивалась за Настю – девушку хрупкую и опыта походов не имевшую совершенно. Поэтому её, невзирая на протесты, предельно разгрузили, оставив в рюкзаке только её одежду, килограммовый пакет с гречкой, банку тушнины и ещё какую-то мелочь.

Первый день похода прошёл вполне благополучно. Неофитка достойно выдержала испытание – не ныла, не хныкала, не требовала к себе повышенного внимания, но и не мешала своим более умелым спутникам, пытаясь доказать собственную искушённость. Словом, вела себя как примерная ученица. Зато Надежде пришлось выдержать не одну пикировку с мужской половиной экспедиции: парни были уверены, что ориентируются в незнакомой местности лучше, чем какая-то девчонка, а потому то и дело требовали внести поправки в маршрут. Три штурмана – это, как скоро выяснилось, похуже, чем три капитана. В результате путешественники заложили изрядный крюк и вышли к левому берегу водохранилища вместо правого, на котором Надия запланировала промежуточную стоянку. Левый берег – крутой и лесистый – меньше подходил для стоянки, чем луговой правый, но шагать лишние пять вёрст отчего-то никому не захотелось. Пошарив немного по лесу, путники нашли подходящую ровную площадку, от которой был удобный спуск к воде, и на ней разбили лагерь.

…Темнело. В кустах по соседству щёлкал запоздалый соловей. Настя лежала на коврике-«пенке», подложив руки под голову, и смотрела в тёмное небо, где одна за другой проступали звёзды. Надия с удовольствием прихлёбывала чай из деревянной кружки и похрустывала сухарями. Пётр механически обламывал тонкие веточки до размеров спички и кидал на угли, наблюдая, как они вспыхивают.

Родион выволок из-под тента свой рюкзак и вытянул из него какой-то продолговатый предмет.

– Это что? – спросил Пётр.

– Похоже на сковородку со струнами, – оценила Надия, когда Родион вытащил странный предмет из чехла.

– Вы что, никогда банджо не видели? – удивился Родион.

– Видели, видели. Не такие уж мы тёмные, – ответила Надия. – Просто я не видела, чтобы ты на нём играл.

– Я учусь, – скромно ответил Родион. Надия многозначительно хмыкнула. – Но кое-что уже умею, так что ушки можете не затыкать.

Он сел, примостил «сковородку со струнами» на коленях, нацепил на три пальца правой руки пластиковые когти и извлёк несколько звонких и сухих звуков.

Настя, явно заинтересованная, села, обхватив руками колени. Родион улыбнулся и добыл из «сковородки» лихой мотивчик.

– В Зурбагане, в горной, дикой, удивительной стране,

Я и ты, обнявшись крепко, рады бешеной весне… – запел он.

Пел он средне: в Teatro alla Scala его бы не приняли даже за взятку. Но голос, слух и чувство ритма у него имелись, а для залихватской песенки в стиле Дикого Запада этого было более чем достаточно:

…Если крикнешь — эхо скачет, словно лошади в бою;Если слушаешь и смотришь, ты воистину в раю.Там ты женщин встретишь юных, с сердцем диким и прямым,С чувством пламенным и нежным, бескорыстным и простым…

Надия, которая поначалу скептически ухмылялась, потому что не подозревала у Родиона музыкальные таланты, поймала себя на том, что подёргивает плечами в такт разудалой мелодии. Да и остальные тоже, судя по глазам, «завелись». Родион улыбнулся. Его пальцы порхали по струнам, то высекая резкие, задиристые аккорды, то вызванивали игривый перебор:

…Если хочешь сердце бросить в увлекающую высь, —Их глазам, как ворон черным, покорись и улыбнись!

– Круто! – искренне сказала Надия, когда Родион подвёл итог несколькими трескучими аккордами, похожими на далёкие винтовочные залпы.

– А песня… Это ведь из Грина, да? – спросила Настя.

– Именно, – кивнул музыкант. – Был у меня в соплячьем возрасте период увлечения его писаниной.

– А потом? – спросила Настя.

– А потом прошёл, вот и всё. Потом мои книжные предпочтения сменились, и я перешёл на Луи Буссенара.

– Читала, – кивнула Надия. – Слушай, Родик, сыграй ещё что-нибудь такое! Ты классно играешь, я после этого твоего Гарбузяна…

– Зурбагана, – вежливо поправил Родион.

– Не важно. Я после него просто ожила, честное слово! Как у тебя это получается?

Родион самодовольно улыбнулся.

– Владика не хватает с его гармошкой, – заметил Петя. – Вот был бы готовый кантри-ансамбль.

– О нет! Только не Владик! – с неподдельным ужасом воскликнула Надия. – Он же маньяк! Ты что, забыл? Он через минуту разговора предлагает «что-нибудь сыграть» и, если не откажешься, будет полчаса насиловать уши своим скрипом. А откажешься – так сразу обида смертная! Он бы нас ещё на маршруте задолбал!

– Да уж, ну его! Я бы лучше взял напарницей какую-нибудь симпатишную скрипачку. Например, Мэгги из «Country Sisters», – размечтался Родион. – Пускай скрипит на скрипочке и задницей крутит.

– Эта американская сучка тебя взяла бы только сапоги чистить, – ответила Надия: ни одна нормальная девушка не потерпит, чтобы в её присутствии парни хвалили другую.

– Она не американка, а чешка, – сказал Родион, перебирая струны. – И она действительно классная скрипачка.

Надия презрительно фыркнула.

– А спой что-нибудь такое… лирическое, – неожиданно попросила Настя. – Или банджо для лирики не подходит?

Родион издал горлом странный звук и прихлопнул струны ладонью:

– Можно и лирическое, – он перебрал струны. Задумался на несколько мгновений…

– Дева Бури, вестница печали,Наяву — иль, может быть, во сне —Из какой недостижимой далиВ этот вечер ты явилась мне?Видел я, как в небе тёмно-синем,Оседлав неведомую тварь,Ты летела, голову закинув,На закат, где дотлевал пожар,Голубым окутанная светом,Рассекала звёздные рои,И хвостом взбесившейся кометыРазвевались волосы твои.Смех твой, дерзкий, страшный и манящий,Раздавался в тёмных небесах,А внизу, в непроходимых чащахОткликались волчьи голоса.Пронеслась, оставив след белёсыйМедленно истаять в синеве.Тьма ночная наступает косо,Расстилая тени по траве.В облаках и в омуте стоячемОтзвук смеха звонкого дрожит.Ты даруешь славу и удачуТем, кто головой не дорожит.Дева Бури, вестница печали!Не во сне, а точно — наявуТы придёшь. Тебя мы долго ждали,И рубин прольётся на траву.А когда закончится удача,Сталь чужая подведёт итог,Хлынет жизнь из жил рекой горячейИ земля рванётся из-под ног,Снова ты предстанешь предо мноюВ зыбком свете недалёких звёздИ укажешь призрачной рукоюМне дорогу на пурпурный мост.Я уйду в неведомые дали,На весёлый праздник — вечный бой,Дева Бури, вестница печали,Вечно очарованный тобой.

Стихли переборы, и путешественники долго сидели в молчании.

– М-да… серьёзная вещица, – признала Надия. – А чьё это?

– Не помню, – соврал Родион. Он отлично знал, «чьё это», потому что сам сочинил стихи и придумал к ним музыку. Однако он опасался, что если признается в своём авторстве, то друзья станут неискренне хвалить его творчество – или, наоборот, примутся выискивать блох. Нет уж. Пусть принимают песню как есть…

– А Дева Бури – это валькирия? – предположила Настя.

– Судя по всему, – ответил Родион.

Путники снова замолчали. Родионова песня очень удачно легла на общее настроение, порождённое ясным тёплым летним вечером и безлюдными просторами вокруг, когда душу охватывает светлая грусть и томительно-сладкое предчувствие чудесного приключения.

На следующий день, поднявшись до света, кладоискатели закусили, свернули лагерь и пустились дальше в путь.

Они не знали, что за день им предстоит. Не знали, что в конце следующего дня им всем искренне захочется сдохнуть, а потом судьба не раз предоставит им такую возможность.

Глава 5. Добро пожаловать, гости дорогие!

– Эй! – крикнула Настя из-за раскидистой ивы. – Я, кажется, что-то нашла!

– Кажется, мы у цели! – пропела Надия, подойдя ближе.

Это были остатки мраморного моста, перекинутого через ручей. Годы не пощадили его: перила обрушились, арка потрескалась, и половина её лежала на боку в воде. Но вторая половина держалась на удивление надёжно, и путешественники, хоть и с великими предосторожностями, но перешли по ней на другой берег.

– Добро пожаловать, гости дорогие! – Надия просто светилась от счастья. – Что я говорила? Пришли как по ниточке! Вот она, усадьба Рудневых!

– Ты так уверена? – недоверчиво спросил Петя, хотя ему на самом деле очень хотелось, чтобы это была та самая усадьба. И чтобы в ней действительно водилась злобная нежить. И чтобы он всех героически спас…

– А что ещё тут может быть? Точно вам говорю, мы дошли! Теперь – вперёд и только вперёд!

– Вперёд, вперёд, а то кошка обдерёт, как говорил мой дедушка, – добавил Родион.

Лес, росший по ту сторону ручья, ничем не отличался от того, через который они только что шли. Через полчаса впереди замаячила прогалина, похожая на просеку. Но это была не просека, а старая-престарая мощёная дорожка. Когда-то она была выстлана большими плоскими шестигранниками (вытесанными из габбро-диабаза, как определила Настя), но время и природа взяли своё – плиты потрескались и искрошились, трава, грибы, кусты и местами молодые деревца медлительно и неумолимо теснили их. Плиты расползались в стороны, точно черепахи, а кое-где дыбились под неожиданными углами. Путешественники попробовали идти по дорожке, но вынуждены были отказаться от этой затеи: шагать по ней было ещё труднее, чем по лесу.

Надия вдруг остановилась, насторожилась и стала прислушиваться.

– Слышите? – она подняла палец. – Как будто вода шумит. То ли водопад, то ли фонтан.

– Води-ичка! Све-еженькая! Наконе-ец-то! Мы спасены-ы! – простонала Настя.

– Вперёд! – с улыбкой распорядилась Надия, и путешественники, стосковавшиеся по свежей воде, бодрым шагом устремились на шум источника.

Через несколько минут они вышли на круглую площадь, или, точнее, площадку диаметром десять метров. Каменные шестигранники, выстилавшие её, были изрядно трачены временем, но в меньшей степени, чем на аллее: плиты потрескались, из трещин и швов топорщилась трава, в одном месте рос куст калины, но деревья ещё не взломали кладку. В середине несколько плит были расколоты, и в том месте бил родник. Струя воды поднималась почти на полметра и радужным веером осыпалась на камни. Видно, площадка имела небольшой уклон, потому что вода стекала в ту сторону, где продолжалась аллея.

Обрадованные путешественники побросали рюкзаки и кинулись к роднику. Они подставляли ладони под струи чистейшей воды, пили, захлёбывались, обливались, брызгались, ловили струйки ртом, в итоге промокли до нитки и замёрзли – вода была почти ледяная – но это не убавило общей радости.

– Кстати! Вы заметили? У воды какой-то странный вкус! – сказала Надия.

– Урль… да, – пробулькал Родион. – Вроде бы сладкая… а вроде бы и нет.

– Просто она очень чистая, – высказала предположение Настя.

– Что значит «очень чистая»? Бидистиллят, что ли? Ну ты скажешь тоже, Настик! – усмехнулся Родион.

– А по-моему, она минеральная, – заметил Пётр. – И слегка газированная.

– Надеюсь, она не ядовитая, – резюмировала Надия. – И не радиоактивная.

– Шуточки у вас… – пробурчал Родион.

Утолив зверскую жажду и наполнив фляжки, путешественники подхватили рюкзаки и двинулись дальше вдоль мощёной аллеи.

– А непростая была водица, – сказал Петя.

– Думаешь? – спросил Родион.

– Уверен. Я как заново родился! Вспомни, сколько мы протопали, а я усталости не чувствую. Вообще! Будто только что из дома вышли!