Идеал недостижим. Роман

– От судьбы не уйдешь, – вздохнул кто-то.

– Возможно, он погиб потому, что верил в свою гибель, – сказал Вадим.

– Убежденность, что он неминуемо умрет, могла отрицательно повлиять на его способность принимать быстрые и верные решения, даже на координацию движений.

– Умно, умно, – буркнул Хохлов недоверчиво и неодобрительно.

Они подлетели к месту высадки.

– Приготовиться! – раздалась команда.

Страшно было спускаться на парашюте на землю, занятую врагом. И холод пронизывал. Но приземлился Вадим удачно.

В целом высадка прошла успешно. Лишь один десантник не явился на место сбора.

Первой задачей их группы было уничтожение немецкого штаба. Он располагался в деревне недалеко от леса, в здании сельсовета. Там же ночевал начальник штаба. Остальные офицеры занимали другие дома. Подробные сведения десантники получили от одного из немногих оставшихся жителей. Вадим получил задание ликвидировать капитана, жившего в доме на краю деревни. Вокруг дома ходил часовой, невысокий плотный немец. Вадим притаился за деревом. При лунном свете он хорошо видел совсем еще юное лицо часового, угрюмое и сонное. Сначала Вадиму предстояло убрать его. Он должен был подкрасться сзади и всадить часовому кинжал в спину. Этому их учили. Они долго отрабатывали этот прием. Теперь проделать это казалось ему немыслимым, все его существо восставало. Но Вадим поборол себя. Он знал, что должен это сделать. Сейчас его жизненный путь проходил через это убийство. Другого пути не существовало.

Ночь была морозная. Немец иногда останавливался и начинал притоптывать или бить ногой об ногу. Вадим воспользовался одной из таких остановок. В два прыжка оказался рядом и заколол фашиста. Дверь в дом была не заперта. В первой комнате никого не было. Комнаты освещала луна. Из второй раздавалось легкое похрапывание. Сжимая нож, Вадим прокрался туда. На кровати под двумя одеялами лежал пожилой человек с благообразным лицом. Он крепко спал. На столе лежали немецкая офицерская фуражка и пистолет. На стуле была аккуратно сложена форма. Вадим приблизился, откинул одеяла и со всей силы вонзил кинжал ему в грудь. Немец дернулся, открыл глаза. В них был ужас. Дернулся еще раз и затих.

Штаб был уничтожен без единого выстрела. Два часа десантники торопливо уходили по лесу подальше от этого места. Наконец, сделали привал. Стали обсуждать операцию, делиться подробностями.

Вадим в разговоре не участвовал. Его нервная система была потрясена до основания. Все его мироощущение было потрясено. Он жалел, что записался в десантные войска.

– Смотрю, с офицером наша баба спит, – рассказывал Хохлов. – Красивая, паскуда! Я их обоих прикончил. Сначала его, потом ее. А как иначе? Она могла шум поднять… Да я и не жалею. Не будет больше под фашистов ложиться. – Он выругался.

В течение нескольких дней десантники совершали диверсии: разрушили два железнодорожных моста и, во многих местах, железную дорогу. Взорвали склад с боеприпасами. Оборвали телефонную связь. Когда стало ясно, что фашисты бросили большие силы для их уничтожения, они ушли.

Начался тяжелый, долгий, многокилометровый марш к линии фронта. Два раза наткнулись на немцев, вступили в бой. Сухпаек закончился. Последние сутки они ничего не ели. Переход фронта оказался не легче самого задания. По сути, они должны были сделать это дважды: сначала перейти немецкую линию фронта, затем свою.

Когда они добрались до своей части, им выдали тушенку и настоящие яства в то время – сгущенное молоко и шоколад. Вадим почти все отослал маме.

На счету Вадима было несколько десятков боевых прыжков. Многое он пережил. Одной ночью в лесу их обнаружили фашисты. Была уже весна, снег растаял. Немцы гнались за ними с овчарками. Никак не удавалось запутать преследователей, оторваться от них. Лай слышался все ближе и ближе. Десантников спас ручей. Они перешли его, и собаки потеряли след.

Как-то десантники при приземлении оказались рассеяны на большой территории. Многие, в том числе Вадим, не смогли добраться до места сбора. Он и еще несколько солдат объединились, стали воевать самостоятельно, маленькой группой. Вадим, как старший по званию, ее возглавил. Они нашли партизан, действовали вместе с ними. Мама получила извещения, что Вадим пропал без вести. Это было для нее потрясением: тогда такие сообщения означали, как правило, или плен, или смерть. Лишь через две недели они перешли фронт и возвратились в свою часть.

Иногда в тыл врага забрасывались большие десантные соединения, они вели крупномасштабные боевые действия. Так было, например, в мае и июне 1942 года, когда десантники выводили остатки конницы генерала Белова из окружения. Конники были голодные, измученные. Некоторые теснили десантников конями, требовали поделиться продуктами. Во время этой операции Вадим несколько раз ходил в разведку. Он уже был сержантом, заместителем командира минометного взвода. Минометы тоже сбрасывали на парашютах. Как-то ночью, выполнив задание, он никак не мог выйти к нашим. Куда бы он ни направлялся, везде слышалась немецкая речь. Положение становилось отчаянным: приближался рассвет. И вдруг раздался русский мат. Это были свои! Матершину Вадим не любил, но тогда ему показалось, что приятнее для слуха звуков он не слышал.

В той же операции Вадим участвовал в штыковой атаке. Получилась она внезапно, стихийно. Даже непонятно было, кто ее первым начал. Немцы, самоуверенные, упитанные, в большинстве своем высокие, шли в полный рост, не торопясь, молча. Судя по всему, они были навеселе. Наши с громогласным яростным «Ура!» побежали им навстречу. И началось побоище. Фашисты и красноармейцы кололи друг друга штыками, кинжалами, били прикладами. Наши ловко орудовали и саперными лопатами. Слышались вскрики, охи, стоны, пыхтенье, русская и немецкая ругань. Вадим заколол штыком двух немцев. Сцепился с огромным толстым фашистом. Тот опрокинул Вадима, навалился на него всей своей тушей. Вадим в школе был одним из лучших борцов, но сейчас он ничего не мог сделать, даже руку поднять. Противник одолел его не силой, не ловкостью, а весом. Фашист занес над ним кинжал. Вадим смотрел в его водянистые холодные глаза и ждал удара. Вдруг немец уронил голову, обмяк. Придавил его еще больше. Кто-то перевернул безжизненное тело фашиста на спину. Над Вадимом стоял Гаврила Муромов. Это он ударом саперной лопаты прикончил толстого немца. Вадим поднялся. Вдруг противники, без какой-либо команды, стали расходиться. Видеть такое было непривычно и удивительно. Рукопашная схватка закончилась так же неожиданно, как и началась.

Воевал на фронте и Лунин-старший. Он снова пошел в армию добровольцем. Как в гражданскую войну.

А дочь тети Нади Вера служила механиком в женском авиационном полку.

3

В мае 1942 года советская армия перешла в наступление под Харьковым. Оно обернулось тяжелейшим поражением. Развивая успех, враг неудержимо рвался к Волге и на Северный Кавказ. Происходящее на южном участке фронта напоминало отступление прошлого года. Словно и не было разгрома фашистов под Москвой.

На защиту Сталинграда начали перебрасывать и десантников. В июле полк, где служил Вадим, занял оборону на передовой, на открытой местности.

– Окопаться в полный профиль! – скомандовал Вадим. Он уже месяц в звании старшего сержанта командовал минометным взводом.

Это означало, что для миномета надо было вырыть яму диаметром 180 сантиметров и глубиной 80 сантиметров, а слева и справа от нее – узкие окопы в человеческий рост для наводчика и заряжающего.

Вадим проверил, как окопался взвод. Все выполнили приказ добросовестно. Лишь наводчик Маматов вместо окопа выкопал себе неглубокую ямку. В ней лучшем случае можно было сидеть на корточках. Маматов был ленив и неисполнителен. Вадим измучился с ним.

– Это что такое! – закричал Вадим во всю мочь. – Немедленно выкопать в полный рост!

Солдаты с удивлением посмотрели на него. Он и сам смутился. Никогда прежде не повышал он голос на подчиненных. Он вообще никогда в жизни не повышал ни на кого голос. Считал это недопустимым. Случилось это совершенно неожиданно, против его воли. Вадим понимал, что он кричал не потому, что стал командиром. Это был нервный срыв. Сказались прыжки в тыл врага, уничтожение немецких штабов. Ему было стыдно.

Он вернулся на свое место. Стали ждать вражескую атаку. Немцев видно не было. До пологих холмов на горизонте простиралась безлюдная степь. Лишь в небе летали «Мессершмитты» и «Юнкерсы». И ни одного нашего самолета! Было жарко. Резко пахло полынью.

– Танки! – с наигранной веселостью сказал кто-то.

Действительно, из-за холмов показались немецкие танки. Их было неправдоподобно много. Когда они приблизились на достаточное расстояние, Вадим приказал стрелять. Минометы взвода дали залп. Другие подразделения тоже открыли огонь – из орудий, минометов, противотанковых ружей. Несколько танков было подбито. Но железная лавина продолжала быстро надвигаться. Танки тоже стреляли. Один танк ехал прямо на Вадима. Он кинул гранату, она взорвалась за танком. Вадим вжался в окоп. Танк прогромыхал над ним, осыпая землей. И помчался дальше.

Фашистские танки просто проехали по нашей линии обороны и, не меняя направления, не сбавляя скорость, стали удаляться.

Потрясенные солдаты разгибались, отряхивались.

– Многое я повидал, – заговорил Хохлов, снимая пилотку и вытряхивая из нее землю, – но что бы гусеница немецкого танка в нескольких сантиметрах над башкой проскрежетала! Да…

К Вадиму подбежал испуганный солдат.

– Товарищ старший сержант, Маматова танк переехал!

Свой окоп Маматов так и не углубил. Или не успел, или проигнорировал приказ. В этой его ямке Вадим увидел только кровавое месиво.

Взвод потерял шесть человек и два миномета.

– Вот так фрицы фронт и прорывают, – рассуждал Хохлов. – Теперь пехоту надо ждать… А танки развернуться – и нам в тыл! Вот так в окружение и попадают…

– Да хватит канючить уже! – оборвал его Муромов. Недавно он стал ефрейтором и командиром отделения.

Но немецкой пехоты они не дождались. Полк получил приказ отступать.

Отступали поспешно, под бомбами немецкой авиации, боясь нарваться на вражеские танки в нашем тылу, рискуя попасть в окружение.

В начале августа их воздушно-десантный корпус был преобразован в гвардейскую стрелковую дивизию.

Их батальон закрепился в большой деревне. Жителей в ней почти не осталось. Было приказано защищать ее до последнего патрона. Вскоре подошли немцы.

Батальон получил новый приказ – атаковать.

Перед самой атакой Вадим, чтобы поднять дух подчиненных, пару раз незамысловато пошутил. Шутки удались: солдаты рассмеялись. Потом он с криком «За родину! За Сталина!» повел взвод в наступление. Он бежал впереди.

Немцы встретили их шквальным огнем. Атака батальона захлебнулась. Потери были огромные. Во взводе Вадима был убит или ранен каждый четвертый.

Несмотря на это, вечером поступил приказ провести ночную атаку. Застать фашистов врасплох не удалось. Они стреляли трассирующими пулями. Расстреливали красноармейцев из пулеметов. Эта атака тоже провалилась. И снова наши понесли большие потери.

На другой день батальон сделал еще одну попытку выбить немцев с их позиций. Но огонь противника был таким плотным, что сразу пришлось залечь. Казалось, у фашистов пристрелен каждый квадратный метр. Наши поползли назад.

Настроение у всех было подавленное. Вадим старался ободрить подчиненных. Он и теперь ни на миг не сомневался, что в этой войне враг будет побежден.

После обеда он вышел из дома на окраине деревни, в котором располагался командный пункт взвода, и столкнулся с Хохловым.

– Командир, разговор есть. – Как старый знакомый, Хохлов субординации не придерживался. – Ну ты видишь, что происходит, командир? Посылают в атаку, а фрицы нас как в мясорубке перемалывают. На верную смерть посылают. – Вадим молча слушал. Старался понять, к чему он клонит. – Все мы здесь смертники. Фрицы танки подгонят, и не удержать нам оборону… Ну и вот… – Хохлов на миг замолчал. Посмотрел, как будто с вызовом, Вадиму в глаза. – Слушай, давай перейдем к немцам!

У Вадима открылся рот.

– Как ты можешь такое говорить! – возмутился он. И стремительными шагами пошел дальше. Хохлов остался на месте.

Вадим был потрясен. Но на Хохлова не донес.

Немцы пока не атаковали. Видимо, подтягивали силы.

Утром обнаружили, что Хохлов пропал.

– Сбежал, гад! – догадался Муромов. Он сжал кулаки – А я нутром чуял, что он предатель.

Ровно в десять утра заработала немецкая артиллерия. Было много разрушений и жертв. Погиб комбат. Оторвало ногу командиру роты. Артподготовка длилась полчаса, затем началось немецкое наступление. Впереди ехали танки. За ними бежала пехота.

Батальон отбил атаку. Фашисты отступили, оставив дюжину подбитых танков. Некоторые из них горели. От жара пламени броня лопалась, полосы стали скручивались как горящая бумага.

Не прошло и часа, как фашисты вновь пошли в атаку. И опять были отбиты. Теперь атаки следовали одна за другой. Немецкие танки наезжали уже на них со всех сторон. Они заняли круговую оборону.

Когда был выбит весь офицерский состав, Вадим взял командование батальоном на себя.

Их ряды редели. Они лишились половины минометов. Из трех их орудий два были разбиты. Заканчивались снаряды. Бойцы оборонялись из последних сил.

У Вадима на поясе всегда висел заряженный немецкий пистолет «Парабеллум». Если пленение было бы неминуемым, он выстрелил бы из него себе в сердце. Вадим даже отрабатывал это движение.

Уже шесть дней батальон держал оборону. Из них три – под началом Вадима.

Во время одной из атак он был ранен. Пуля прошла навылет через левую руку, не задев кость, и чиркнула по груди. Комсомольский билет в нагрудном кармане гимнастерки был пробит.

Муромов оторвал от своей гимнастерки рукав и перевязал рану. Покачал головой.

– В рубашке ты родился, Вадим.

Они стали друзьями с тех пор, как Гаврила спас Вадиму жизнь в рукопашном бою.

Немцы заметили, что оборона ослабевает, и стали атаковать чаще. Каждая такая атака могла стать для защитников последней.

Неожиданно ночью пришло подкрепление!

Вадим от радости заплакал.

Он опять командовал взводом. Новый командир роты хотел отправить его в госпиталь, но Вадим настоял на том, что останется в строю.

Во время очередной артподготовки был тяжело ранен в живот рядовой Перетятько. Он корчился на дне окопа, зажимал руками вывалившиеся внутренности и жалобным голосом твердил:

– Воды!.. Воды!.. Братцы, дайте воды!.. Хоть глоток!..

Вадим знал, что раненым в живот пить нельзя. Но солдат так умолял, что он не выдержал. Решил, что от маленького глотка вреда не будет. Воды ни у кого не нашлось. Перед окопом, метрах в десяти, стоял подбитый немецкий танк. В нем могла быть вода. Вадим пополз к танку. Вокруг рвались снаряды. Вадим благополучно к нему подполз, хотел уже забраться внутрь, и в этот миг в танк угодил зажигательный снаряд. Раздался взрыв, вспыхнуло пламя. Больше Вадим ничего не помнил.

Очнулся он в окопе. Над ним склонился Гаврила.

– Наконец-то! Очухался. Я же говорю, в рубашке родился!

Вадиму обожгло лицо, опалило волосы. Гудела и сильно болела голова. И болел левый глаз.

– Атака не началась? – спросил Вадим.

– И началась, и закончилась. Обили мы атаку. – Муромов и еще один солдат приволокли Вадима в окоп, когда немцы уже наступали.

– Что с Перетятько?

– Умер.

После контузии Вадим остался на передовой. Несмотря на уговоры. Чувствовал он себя отвратительно. Мучили головные боли. Движения стали какими-то замедленными.

Он слышал, как солдаты между собой называли его: наш негр.

Через два дня, за обедом, Муромов веско произнес:

– Вадим, иди в госпиталь. А то без глаза останешься. – Он протянул Вадиму карманное зеркало. – Ты глянь на себя!

Из зеркальца на Вадима смотрел незнакомый человек. Черное от сажи, раздутое с левой стороны лицо. Опаленная рыжая борода. Заплывший, слезящийся левый глаз. Гноящееся веко. Суровые складки у губ. Засохшие пятна крови на гимнастерке. Рука на перевязи.

– Полечишься, отлежишься, – говорил Гаврила. – Все равно сейчас от тебя пользы здесь мало.

Солдаты поддакивали.

– Как мало пользы? – с серьезным лицом возразил Вадим. – Я немцев буду своим видом отпугивать. Увидят меня и побегут без оглядки.

Бойцы захохотали. Но продолжали настаивать, чтобы он шел в госпиталь. Они своего командира взвода любили и берегли.

И Вадим согласился.

Он попал в эвакогоспиталь в селе Малая Ольховка. Ему поставили диагноз «Контузия и ожог глаза второй степени».

Удивительно это было: лежать на чистой постели, во всем чистом, слушать музыку. Совсем он от этого отвык. В их палате на стене висел репродуктор. Вадим, как всегда, просыпался рано. Он был жаворонком. И с нетерпением ждал, когда заговорит радио. Оно наполняло жизнь. Вадим с жадностью слушал все: новости, радиопостановки, чтение рассказов, стихов. Наслаждался музыкой.

И еще один больной рано просыпался – Дудин, глухонемой. Он лежал напротив Вадима у другой стены. Слух и речь Дудин потерял после контузии. Общались с ним жестами. Или писали на бумажке. Было что-то странное в его пробуждениях. Но что именно, Вадим не мог сообразить.

На четвертый день пребывания в госпитале Вадим, как обычно, проснулся раньше всех. Думал о войне. О себе. Ему не в чем было себя упрекнуть. Он вел себя на фронте достойно. Вот только на Маматова не надо было кричать. Ну, и плакать не стоило. Заговорило радио. Открыл глаза Дудин. Открыл глаза… И тут Вадим понял, что было странным в поведении Дудина. Он открывал глаза, как только радио начинало работать, Не раньше и не позже. Это повторялось каждое утро. Выходит, он все слышал! Значит, Дудин был или симулянтом, или шпионом.

Вадим пошел к врачу, рассказал о своих наблюдениях. Через полчаса Дудина увели.

На другой день, во время обхода, тот врач поблагодарил Вадима за бдительность.

– Разоблачили Дудина. Его завели в кабинет, а за шкафом особист стоял с пистолетом. Особист выстрелил в потолок. Дудин вздрогнул, подскочил. Действительно, он диверсантом оказался.

В госпитале Вадиму вручили две медали – «За оборону Сталинграда» и «За боевые заслуги». За руководство обороной деревни, очевидно. Медаль «За боевые заслуги» считалась равноценной ордену.

После лечения его отправили Москву, на офицерские курсы.

4

Свою первую увольнительную Вадим начал с бесцельного хождения по московским улицам. Настроение было приподнятое. День выдался солнечным. Лишь на севере висели темные тучи. И вдруг он лицом к лицу столкнулся с отцом! Они крепко обнялись. Причем Вадим легко оторвал отца от земли. Он удивился, каким тот стал легким. На Лунине-старшем были лейтенантские погоны. Он приехал в Москву по командировке. Через час возвращался на фронт. Они дошли до остановки, сели на скамью, завели оживленный разговор. Отец сказал, что бабушка умерла. От водянки. Вадим проводил его на вокзал.

Он задумчиво шел по улице. Думал о бабушке, о ее мучительной смерти. Об отце. Судя по всему, его здоровье тоже было подорвано.

Навстречу ехал, набирая скорость, трамвай. Лунин вдруг резко остановился. Он увидел в окне трамвая красивую девушку. Он мгновенно всем своим существом понял: именно о такой девушке он всегда мечтал. Это его идеал! Она, не отрываясь, глядела на него. Возможно, и он для нее был идеалом. Лунин подскочил к трамваю, крикнул: «В четыре часа у Минина и Пожарского!» Девушка слегка улыбнулась, кивнула. Трамвай уехал.

Вадим полюбил эту девушку. Он был радостно возбужден, захвачен мечтами. Знал: он сделает все, чтобы быть с ней вместе всю жизнь. Но иногда приходила страшная мысль: «А вдруг что-то помешает!»

Погода портилась. Все небо затянули грозные черные тучи. На душе стало тревожно. И в три часа хлынул небывалый ливень. Полчетвертого он прибежал с букетом цветов к памятнику. С Вадима струйками стекала вода. Он все готов был отдать ради того, чтобы ливень прекратился! Но тот лил и лил. Вадим ждал полтора часа. Ждал бы, наверно, и дольше, но увольнительная уже заканчивалась. Девушка так и не пришла.

Учеба на курсах давалась ему легко.

Как-то к ним приехал Буденный. Вадим был дежурным. Он отрапортовал маршалу, и тот пожал ему руку.

Один раз он стоял на посту у Мавзолея. Перед этим курсанты долго тренировались, оттачивали каждое движение.

Наступление фашистов было остановлено. В Сталинграде линия фронта проходила по улицам, даже по подъездам и этажам. Зимой немецкая группировка под Сталинградом была окружена и уничтожена. Для Германии это стало катастрофой. Красная армия перешла в наступление по всему фронту.

Жизнь шла своим чередом, радости сменялись огорчениями. Но одно ликующее чувство – сознание, что в войне наступил перелом, враг отступает, победа неизбежна – жило теперь в Вадиме постоянно.

Курсы закончились. Вадим был произведен в младшие лейтенанты. Приятное это было чувство – прикреплять к погонам офицерские звездочки. Его тут же отправили на фронт.

Он снова командовал минометным взводом. Участвовал в форсировании Днепра. Наши части переправлялись на другой берег с огромными потерями.

Он считался командиром толковым, находчивым. Видимо, именно поэтому начальник штаба полка дал ему однажды необычное задание. Их часть стояла тогда в резерве. Вечером начальник штаба вызвал Вадима в свой кабинет.

– Печать надо сделать. Вот образец. Я тебе здесь на ночь запру. Чтоб к утру печать была!

Он ушел, заперев дверь. Вадим ходил из угла в угол, как тигр в клетке. Что-то оскорбительное было в этом запирании. Само задание походило на издевку. Ведь нужных инструментов и материалов в кабинете не было. Однако Вадим не отчаивался. Вспоминал любимую поговорку мамы: «Голь на выдумку хитра».

Через два часа печать была готова! Он оторвал от своего сапога каблук, обрезал финкой и вырезал на нем печать. При этом сообразил, что вырезать надо зеркальное изображение рисунка. Когда начальник штаба отпер утром кабинет, Вадим молча протянул ему печать. Тот остался доволен.

Летом сорок четвертого их дивизия участвовала в наступлении на белорусском направлении. Продвигались вперед с тяжелыми боями, через леса и болота. В сильно заболоченной местности часами стояли в окопах по пояс в воде. Враг яростно сопротивлялся. Гитлер запретил отступать.

К концу августа Белоруссия была освобождена.

Вадим был награжден орденом Красной Звезды.

Как-то он и еще пять лейтенантов получили приказ построиться перед штабом. Должен был приехать генерал и выбрать одного из них себе во временные адъютанты. Генерал явился, прошелся два раза перед их шеренгой, задал каждому по несколько вопросов. И выбрал Вадима.

Теперь в распоряжении Вадима был автомобиль «Опель», шофер. Часто приходилось общаться по телефону с военачальниками. Многие из них могли в разговоре с легкостью перейти на крик и мат.

Под его начальством была дюжина машинисток. Они все в него влюбились. Зина, самая красивая и самая бойкая, сама предложила «завести роман». Они встречались при каждом удобном случае. Но большой любви к ней Вадим не чувствовал. Она казалось ему вульгарной.

Однажды Зина встретила его с виноватой улыбкой.

– Вадичка, нам придется расстаться. Генерал на меня глаз положил.

Тяжело было услышать такое. Вадим развел руками.

– Ну, что ж делать.

На прощание они обнялись, поцеловались. У Зины навернулись слезы на глаза.

– Никогда тебя не забуду, – прошептала она. – Не смогу забыть.

Врио адъютанта, то есть временно исполняющим обязанности, Вадим прослужил два месяца. Потом вернулся в свой полк.

Вскоре их часть вошла в состав войск НКВД по охране тыла. Так Вадим помимо своей воли стал энкавэдэшником.

Победу Вадим встретил в госпитале под Кенигсбергом. Он лежал там с высокой температурой. В палату вбежала медсестра, отыскала Вадима глазами, бросилась к нему, стала целовать. Он сначала опешил. «Победа!» – крикнула она. В этот день были жертвы. Солдаты пили, стреляли из автоматов в воздух. У очень пьяных автомат при стрельбе непроизвольно опускался, и очередь косила сослуживцев. Трудно представить более обидную и нелепую смерть.

5

Но для Вадима война не закончилась. Их часть перебросили в Литву, на борьбу с лесными братьями. Они оказывали вооруженное сопротивление советским властям. Скрывались в лесах. Там у них были тайники. Обычное с виду дерево наклонялось, вместе с корнями и кубом почвы, и открывался четырехугольный вход в убежище. В нем хранились, боеприпасы, продовольствие. Там несколько человек могли жить долгое время. На деревьях сидели снайперы, так называемые кукушки.

Когда они стояли неделю в деревне под Шауляем, в него влюбилась дочка хозяев Милда. У нее было милое, простодушное и совершенно славянское лицо. При виде Вадима она заливалась румянцем. Совсем как учительница литературы в Вольске. Милда бесхитростно и целомудренно пыталась ему понравиться, привлечь к себе внимание. Вадим делал вид, что ничего не замечает.