Книга сказок из взрослой жизни

Владимир Степанов

Книга сказок из взрослой жизни

Арлекин  

В ночные мгновенья, когда находишься на грани сна и реальности, я часто вижу один и тот же… Сон? Тогда почему все происходит наяву?

В полночь на перепутье трех дорог я увидел ночного Всадника.

– Вот ты где, – молвил Всадник, осадив темно-гнедую кобылу прямо у меня перед лицом. – А я уж думал, что не найду тебя…

– Кто ты? – спрашиваю я, чувствуя, как по позвоночнику сочится страх, сползая к ногам, которые превратились в непослушную вату.

Капюшон откинулся, и Всадник, встряхнув головой, оказался Арлекином. Налетевший ветер превратил звон бубенцов на красно-черном колпаке в скрипучий писк:

– Неужели не узнаешь?

– Не имею чести быть знаком с тобой…

– Как правильно сказал, чести ты точно не имеешь… Как, впрочем, многое из того, чем людишки так хватаются и что превозносят в добродетель. Ну, ладно… Ты о высоком все равно не способен размышлять… Я-твоя четвертая жизнь!

– Четвертая жизнь?

– И, заметь, самая главная твоя жизнь! – Арлекин злобно рассмеялся.

– Я не знаю тебя…

– Подлец, – заплакал двумя струйками Арлекин. – Тупой подлец, пошевели мозгами… Что ты видишь перед собой?

– Три дороги…

– Ой, не могу… – фальшиво захохотал Арлекин и, спустившись на землю, стал бегать, словно по арене цирка. – Зрители, граждане, товарищи и господа… разрешите представить вашему вниманию Самого Тупого из Людишек. Этому тупому идиоту нужно все разжевать и в рот поганый запихать… Он не видит очевидных вещей. Это не дороги, тупица, это три твои жизни…

Ветер погнал перекати-поле на правую дорогу, а над второй кружились летучие мыши, но зато на горизонте третьей появилась серость восхода…

– Вот куда трава покатилась – это твое детство, там, где летучие мыши – это настоящее, а там, где серость, – твое будущее… Ой, я сейчас лопну от смеха…нет не буду лопаться, а то кровью забрызгаю первые ряды… Лучше сделаем так…

Арлекин хлопнул в ладоши и взвизгнул:

–Цирк шапито к вашему вниманию!

Трава поднялась в стены из ткани, а небо опустилось куполом со звездами, вырезанными из золотистой фольги. Мы стоим с Арлекином в чаше, а мимо нас бежит пони, запряженный в тележку, где радостно кричат девочки в бантиках и мальчики с саблями.

– Узнаешь? – послышалось за спиной. – Ага, детство твое, в котором из поступков родителей складываются пазлы счастливых воспоминаний… Ах, я умру от сентиментальности – поход в зоопарк, мороженое, обезьянки. Точно? Угадал? Вот только мало кто знает, уважаемая публика, что вот тот переросток-карапуз и этот тупица, стоящий рядом со мной, – один человек. И уж никто, кроме него и меня, не знает, что на следующий день после зоопарка этот мальчуган украл ключ у соседки-пенсионерки и стащил из серванта тридцать рублей… И купил на ворованные деньги марки, а еще накормил в кафе мороженым своих приятелей. Ну разве кто подумает, что этот ангел может украсть у пенсионерки последние деньги… Продолжаем… Але оп! Вторая жизнь-настоящее!

На арене из воздуха возникла огромная кровать на которой лежал обнаженный мужчина. К кровати выстроилась огромная очередь из пышногрудых шлюх в разноцветных чулках – черных малиновых красных коричневых. Они подходят к кровати, залезают под одеяло и исчезают, уступая место следующей.

– Какая прелестная утеха, господа хорошие. И вот наш герой после этих акробатических упражнений поедет домой к жене уставший после трудового рабочего дня и будет трем детям читать нотации !Я в вашем возрасте», «Что есть мораль», «Семья-это святость»… Ой, посмотрите, у него такие же ядовитые усики, как и у нашего Тупицы… Не узнал? Ах, да… ты же уважаемый человек… А я, дурачок, так нагло ошибся, говоря, что он – это ты… Под занавес акт третий – будущее…

– Не надо, я не хочу его видеть.

Шапито распался, и Арлекин вновь оказался на коне.

– Отчего же? Разве это не интересно посмотреть, как некий водитель, сбивая насмерть женщину с ребенком, срывается с места и ставит на долгие годы машину в гараж?

Арлекин набросил капюшон, превращаясь во Всадника. Передо мной вновь три дороги. Арлекин склонился к самому лицу и прошептал:

– Ты меня и так от всех скрываешь… И пытаешься скрыть меня даже от себя… А ведь я – тоже твоя жизнь, четвертая и самая… тайная. Но правдивая, поскольку только я знаю всю истину про тебя. И напоследок скажу: не забывай меня, дружок.

Барашек и рыбка

Однажды Барашек, сняв очки, сказал Рыбке:

– Давай расстанемся!

У Рыбки от неожиданности тарелки упали на пол.

– Да, да, – продолжал Барашек. – Нам нужно расстаться.

– У нас же свадьба сегодня, – заплакала Рыбка. – Сегодня гости придут, я платье красивое сшила, пирогов напекла.  Господи, позор-то какой.

– Вот как раз всем гостям и скажем, что расстаемся и никакой свадьбы не будет.

– Вот ты всегда такой, – сквозь слезы возмутилась Рыбка. – Ты всегда делаешь только  то, что сам посчитаешь правильным.

– Ну про тебя я тоже молчу. Вот люди говорят, что ты мной манипулируешь и, вроде как, со всем соглашаешься , а заставляешь плясать под свою дудку.

– Это я-то заставляю? Имей совесть. Я и так все делаю, чтобы тебе было хорошо: щи готовлю, вареники с вишней даже зимой леплю, убираться не заставляю, сама все делаю, пылинки с тебя сдуваю. А ты мне такие вещи говоришь.

– Ага, – возмутился Барашек. – Вареники накладываешь, а сама через плечо спрашиваешь: «А у тебя задержки по зарплате не будет? А то надо стенку покупать». Правильно люди говорят, что ты, наверное, в мутной воде  родилась, вот и мутишь всю жизнь.

– Это какие такие люди тебе говорят?

– Вот какие, – сказал Барашек и отдал Рыбке прочитанную газету. – В гороскопе так и написано, что мы с тобой несовместимы и брак Овна и Рыб будет ужасным.

– Дедушка , бабушка! – защебетали ребятишки , вбегая в комнату. – Скоро уже гости приедут, а вы все ворчите друг на друга.

– Да, дед ваш с ума сошел, – сказала бабушка. – Газет начитался и говорит, что мы друг другу не пара. Давай старый дурень , одевай костюм, а то я тебя сейчас полотенцем отхожу.

И была золотая свадьба и гости кричали: «Горько!» , а дед, обхватив бабушку за талию, сказал:

– Пятьдесят лет вместе, а я тебя по прежнему люблю, рыбка моя!

Батюшка

Вечером, как обычно, вся семья собралась на кухне. Матушка, сидя на табуретке, печально смотрела, как резвятся детишки. Вот только младшенький сегодня не стал играть, а взобравшись к матушке, попросил:

– Расскажи о батюшке. Каким он был? – Расскажи, расскажи! – попросили детишки, собираясь вокруг матушки.

– Проказником он был, – вздохнула матушка. – Бывало, Хозяин дома садится вечерить, так батюшка гримасы ему строил, всякие обидные слова выкрикивал или, улучив, крал из под носа самые вкусные кусочки еды.

– А правду говорят, что батюшку убил Хозяин дома?

– Правда, – задрожал голос матушки.

– А я не боюсь этого противного Хозяина дома, – громко крикнул младшенький. – И когда я вырасту я ему еще покажу…В коридоре послышалось шарканье тапочек.

– Тихо все, – вскрикнула матушка. – Хозяин дома идет.

И семейство тараканов бросилось врассыпную.

Бело-черное

Фея  и Карлик решили покрасить свой замок, в котором жили вместе вот уже много веков.

– Каким прекрасным станет наш замок, если мы покрасим его в белый цвет, – мечтательно сказала Фея. – И глядя на него, люди станут добрее.

– Люди не оценят твой цвет, – сказал Карлик, вытаскивая из подвала ведро с черной краской.

– А твой черный цвет, конечно же, оценят? – возмутилась Фея. – Вот сколько тебя знаю, всё ты пытаешься плохое вытащить – страсть порочную, мысли пакостные, поступки темные.

– Зато ты у нас вся такая правильная, – сказал Карлик, усиленно болтая кисточкой в ведре. – Все-то ты надеешься, что люди исправятся и станут добрыми, в душе красивыми, незлобными… Уж сколько веков стараешься им вдолбить, а им нет до твоих надежд никакого дела. Как делали пакости, так и делают.

– Да, я верю в это! – гордо сказала Фея. – И можешь не размешивать свою краску, потому что все равно будем красить замок в белый цвет.

– С чего это вдруг? – остановился Карлик.

– С того, что этот замок мой отец строил, – сказала Фея. – А ты пришел в дождливую ночь, а я тебя впустила, пожалев. И не спорь со мной, иначе превращу во что-нибудь непотребное.

– И она еще о доброте людской печется, – сник Карлик. – Единственного, можно сказать друга хочет превратить сама не знает во что.

– Ты не друг, ты сожитель, – отрезала Фея и уже более мягко добавила. – Ты пойми, дурачок… У людей, глядя на замок, мысли добрые должны являться и лучше человек должен становиться.

– А давай так: снаружи белой краской размалюем, а внутри-моей, – не унимался Карлик.

– Нет, все в белый.

Карлик тяжело вздохнул и принес чистую кисточку.

– Ну вот , видишь, какой ты молодец. А от белого цвета может и ты подобреешь.

Карлик что-то прокряхтел про себя, но вслух сказал:

– Ладно, посмотрим что из твоей затеи получится.

– Получится. Вот смотри – сказала Фея, произнесла волшебное заклинание. – Смотри какая… Это что? Это что такое ? Это что за цвет?

– Цвет как цвет… – сказал Карлик. – Просто, я в твой белый своего черного плеснул. И получился цвет серый. Не сказать, чтобы хороший цвет, но все-таки лучше, чем белый.

– Я даже не смогу переколдовать, – заплакала Фея. – Я боялась, что ты ночью все равно в черный все перекрасишь. Какой ты все таки.

– Да ладно, чего ты плачешь? Зато, все справедливо. И белый есть, и черный.

– А как мы узнаем, что думают люди, если в замке теперь серость?

– А мы можем записывать их думы…

Фея подумала и согласилась:

– Только на белой бумаге!

– Только черными чернилами! – обрадовался Карлик.

С тех пор и повелось, что Фея записывает белые думы людей, а Карлик -черные

Белошвейка

К зиме почти все было куплено: розовые варежки с носочками, желтые солнечные очки от морозного, но яркого солнца, и шапочка с английской надписью «Секси». Но во всех бутиках не было зимних панталончиков цвета роз, и Девушка решила их сшить сама.

Сколько было перелистано изысканых журналов, сколько советов было выслушано от опытных подруг, сколько было посещений галантерейных магазинов, чтобы выбрать достойную ткань, не менее достойные нитки, кружева с полутонами и ярко желтыми пуговицами под цвет очков и даже наперсток для шитья был подобран со вкусом.

Голые ветки деревьев за окном навеяли слезы, поскольку времени до зимы уже не оставалось, а нитка все никак не хотела влезать в ушко и пришлось рукодельничать бабушкиной иголкой, которой в детстве штопали шерстяные носки. Когда выпал первый снег случилась истерика, поскольку пропала одна из желтых пуговиц, но когда снег завалил дворы, позвонили из галантерейного магазина и сообщили, что заказ в размере одной желтой пуговицы доставлен из Москвы.

И вот наступил долгожданный день – открытие горнолыжного сезона на пригородной горе. На открытие должен был приехать сам бургомистр со всеми своими фаворитками. И это был как раз тот редкий случай, когда бургомистр может обратить на Белошвейку внимание.

У подножия горы в воскресный день собрался весь городской бомонд – с девственными горными лыжами, поскольку они были прежде всего атрибутом , а не средством передвижения… Запах жареных сосисок и колбасок, кипяченого вина и дымка от шишек из русского самовара витал над подъемниками и слышалась светская речь об отдыхе, финансах, о приезде заморской звезды в один из трактиров, о веяниях моды на ожерелье из поддельного изумруда и похищенной коллекции сухих африканских муравьев из банковской ячейки одного бизнесмена.

Девушка очень волновалась, к тому же у нее не было лыж, а только розовые детские ледянки, которые она почему-то стеснялась вытаскивать из машины.

Послышалось волнение, и к подъемнику направился бургомистор со свитой. Белошвейка поправила шапочку «Секси», подтянула варежки с носочками и расправив кружева на панталончиках, вышла из машины.

– Она, все-таки глупая, – прошептала фаворитка подружке. – Смотри, свою кроличью таксу в панталоны вырядила.

Нарядная такса в шапочке «Секси» и в солнечных очках стала бегать в варежках и носочках по снегу, после этого присела, тоскливо смотря на Белошвейку.

– Не смей, не смей этого делать, – прокричала Белошвейка таксе. – Я тебе только одну дырочку вырезала – для хвостика!

Бронзовый ангел

С тех пор, как появился Бронзовый Ангел средь бронзовых деревьев, у молодоженов города появилась новая традиция: вешать амбарные замки или разноцветные ленточки на бронзовые деревья и просить у Бронзового Ангела вечной и извечной любви, возлагая роскошные букеты алых роз. Но никто не знал, что Бронзовый Ангел был влюблен.

Она появилась вдруг- хрупкая в белоснежном платье с распущенной копной рыжих волос. Она бежала после грозы по майским лужам. Подбежав к Бронзовому Ангелу, она шутливо сложила руки в молитве.

Бронзовый Ангел видел ее слова…

– Ангел, я хочу любить! Я хочу быть любимой! Помоги мне, ведь ты же Ангел… Ну что тебе стоит? Мне так надоело быть одной… А люди говорят, что если тебя попросить, то ты обязательно поможешь. Помоги мне, Ангел, прошу тебя!

Она распахнула объятия и поцеловала Бронзового Ангела…

– Спасибо тебе! – сказала Она. – Я верю, что ты мне поможешь. Ведь ты же Ангел.

И она исчезла…

Как он ждал ее, как он надеялся увидеть ее вновь… Зачем она поцеловала его? Быть может, поцелуй заразил этой человеческой болезнью любви? И теперь он должен страдать? Теперь его главная мечта – увидеть ее вновь.

И он мечтал… Мечтал, надеясь, что она вновь прибежит, чтобы просто поговорить с ним.

Время летело в веренице свадебных машин, букетов роз, в просьбах молодоженов о вечной любви. А Бронзовый Ангел хотел увидеть ее среди прохожих, среди гостей молодоженов. Только увидеть.

«Неужели она забыла меня?» – подумал Бронзовый Ангел и вдруг услышал:

– Спасибо тебе! – прошептала прекрасная невеста в алом платье и нежно обняла Бронзового Ангела. – Я верила, что ты мне поможешь. Ведь ты же -Ангел!

«Нет, нет … Это не слезы. Это всего лишь осенний дождь начинается» – грустно подумал Бронзовый Ангел.

Бульдожка

В очереди к ветеринару французская Бульдожка, брызгая слюной, хотела всех перекусать:

– Что ты, мразь, можешь понимать в медицине? – визжала Бульдожка на Хомячка. – Ты разве можешь, бесполезный грызун, рассуждать о великих достижениях во благо животных?

– Да я вообще молчу, – сказал Хомяк.

– Ну, вот и молчи. Только тихо молчи – не унималась Бульдожка.– Тоже мне собрались знатоки медицины, блин. Кто из вас, может знать больше меня о прививках, капельницах, мазях и клизмах? Моя хозяйка каждый вечер мне читает инструкции к медикаментам.  Я как родилась, так из докторских кабинетов не вылезаю. Кто сказал, что я дура?

– Да никто не говорил, – сказал сиамский Кот. – Тебе уже мерещится.

– Видимо, тебя придется укусить первым.

– Попробуй только, – зашипел сиамский Кот. – Я тебе точно сейчас трепку задам. Надоела уже всем.

– Да ты ляг там. Не больно-то и страшно слышать это от бездарности.

А вы уверены, что у вашего питомца не бешенство? – спросил Доктор у хозяйки Бульдожки. – Уж слишком неадекватно ведет себя. Его никто не кусал? И он тоже никого не кусал?

– Да нет, доктор, не бешенство… Просто уже никакой «Контрасекс»  не помогает.

– Хорошо, сделаем Вашу собачку бесплодной, но Вам придется ее оставить, поскольку я обязан взять анализы на бешенство. И если анализы подтвердятся, то предстоит долгое лечение.

Хозяйка ушла, а Бульдожка, сидя в клетке, продолжала радостно тявкать:

-Все видите? Меня оставили здесь, как эксперта. Теперь даже люди будут советоваться со мной! Вот оно признание моего превосходства, над такими ничтожествами, как Вы. Кто там следующий? Котик, сиамский. Ну-ка, Доктор, сделайте ему клизму для начала, чтобы гонор убрать. Кстати, а каким медикаментом мы его с вами лечить будем? Я предлагаю «Котрасексом».

В бессоннице бархатного сезона

Средь рубленных очертаний гор и чёрной смоли моря, под бескрайним покрывалом звезд и  шелестом волн, несущих сплетни пляжной гальке в бессоннице бархатного сезона, сидели двое.

– О чем ты так громко молчишь?

– О далекой поездке, когда все было вновь, когда дочке был еще годик, когда невиданный мир путешествий впервые указал на этот город.

– Но ведь уже все кануло в хаосе скандалов и попытками жить в разводе.

– Быть может, но отчего я не могу избавиться от ностальгии тех лет? Словно из-за стекла, я вижу счастливую семью, праздно гуляющую, средь декораций улочек, магазинчиков, баров и ресторанчиков с неутомимыми зазывалами. Они были счастливы. Счастливы от самого воздуха, который наполнял их помыслы, и желанием жить и надеждой, что всё это на долгие, долгие годы.

– Ты хочешь все вернуть?

– Нет, уже нет. Слишком многое сделано для того, чтобы жить лишь воспоминаниями.

– Странный ты. Вместо того, чтобы окунуться в искушения ночного города с посещением клубов, где выступления заезжих звезд переплетаются с глупышками, ищущими турецкую любовь плоти и парочками, плетущими вязь краткосрочных  романов, ты поешь в прибрежном баре о лебедях и проводишь ночи напролет среди пустых лежаков, искуривая по пачке сигарет, чтобы наутро спать до обеда, а по приезду сказать, что отлично отдохнул. Наслаждайся тем, к чему ты пришёл, а не тем, что когда-то потерял.

– Ты знаешь, что мне сейчас более всего хочется?

– Откуда же мне знать? Вот например, я знаю, что хочет вон та пьяная компания, бредущая после ночного купания в ресторанчик с русским названием «Самовар», где все стены исписаны русскими буквами. Они хотят щей, пельменей, гречневой каши. Я знаю, что хочет, вон та молодая, пьяная и замужняя женщина, позволяющая целовать турчонку свою обнаженную грудь и неподозревающая, что они не одни на пляже. Она устала быть сильной в своей семье и хочет вкусить слово Измена, поддавшись на лесть красиво лживых слов на изломанном русском, дабы, вернувшись, вновь стать сильной.

– Не то. Это все не то…

– Скажи, а зачем ты приехал? Чтобы, ругая себя, прийти к тому отелю, где был впервые с семьей? Или, чтобы не замечая женских доступных взглядов, прокручивать дни, часы и минуты тех далеких, но счастливых лет?

– Вероятно, чтобы побыть одному.

– Не обманывай себя. И что же тебе сейчас хочется?

– Обнять  дочку.

– Можешь не продолжать.

– И я знаю, что это первая и последняя поездка в иноземное одиночество. И уже скоро с дочкой мы объедем весь мир и уже никогда не вернемся в этот город и в те года.

– Не обманывай себя. Ты будешь возвращаться и монотонно задавать одни и те же вопросы, на которые у тебя нет ответа.

…Средь рубленных очертаний гор и чёрной смоли моря, под бескрайним покрывалом звезд и  шелестом волн, несущих сплетни пляжной гальке в бессоннице бархатного сезона, сидели двое – Прошлое и Настоящее.

В зеркалах

На паперти увидел я нищенку – старушку, просящую милость. Я  запомнил ее глаза – цепкие, колючие, словно хотела она увидеть, что у человека в душе творится.

– Помолись за моих дедов да бабушек, – и денежка упала из ладони в ее костлявую руку.

– Спасибо, милок, – прошамкала старуха губами. – А сам-то верить собираешься  иль думаешь, что денежкой и свечами душу свою спасешь? Ну это я так к слову… Сама грешна, чтобы других наставлять… Возьми вот.

– Что это? – спросил я, принимая сверток, завернутый в серую тряпку.

– Это подарочек от меня к рождеству. Ведь ты ж с приятелями своими на охоту собрался, а там глядишь и ворожбой рождественской займетесь, вместо того, чтобы зверушек убивать.

– А откуда ты  знаешь про друзей да охоту?

– Просто знаю, вот только запомни: ворожбой рождественской лучше в убежище бесов заняться. А теперь ступай прочь.

Охотничья сторожка, затерянная  средь бескрайнего леса, освещена керосиновой лампой, а за окном в  ночном лесу поскрипывали от мороза ели и разговоры накануне Рождества за длинным деревянным столом.

– Я тебе точно говорю, что моя бабка была ворожей, – укололи знакомые слова, брошенные Николаем.

«Глупый я все-таки! Вместо того, чтобы забыть о старухе, к чему-то засунул в рюкзак ее подарок. Какая ворожба? Чушь полная. Все- таки, откуда она узнала про охоту? Мистика какая-то»

– А что такое убежище демонов? – спросил я.

– Да это ж баня, – просто ответил Николай. – Обычно ставят два зеркала и две свечи и вглядываются в коридор. И бабушка говорила, что именно в этом коридоре она увидела моего деда.

– А сам-то ворожил когда-нибудь? – спросил Олег. – Или так по теории силен только?

– Да нет. Страшновато, как-то. И увидеть можешь не пойми что, да и  ни к чему все это. Лучше давайте спать укладываться, а то завтра все одно рано вставать.

«Что я делаю? К чему все это? Зеркала, свечи, баня. Ничего же не случится».

Огонь свечей, колеблющийся от сквозняка, устроил пляску в отражении зеркал, а ветер загонял в трубу детские страхи.

«Коридор, ворожба, зеркала в подарок, желание будущего, скрип снега во дворе, свечи, зеркала, мгновенье темноты».

Вдруг зеркала стали втягивать в свою утробу и через миг я оказался в длинном туннеле с зеркальными стенами, потолком и  полом.  Я иду на чей- то шепот: «Суженый мой ряженый, явись ко мне наряженный». Вдруг зеркальные стены озарились светом далекой звезды и я увидел в отражении зеркал виноградник, пастухов, толпящихся у одинокой пещеры.

– Ты кто? – послышалось со спины и, обернувшись, я увидел двух бесов.

– Я – человек, – ответил я, чувствую, как лед сковывает ноги.

– Звать-то тебя как, человек?

– Константином батюшка нарек.

– Крещен?

– Да.

– И грешишь поди? Ну ладно, не до тебя у нас охота… Прощевай пока.

Зеркальный туннель свернул за поворот и слышу, как ветер принес холод и, обернувшись, увидел Смерть.

– Что напугали тебя мои гонцы, – хохотнула Смерть. – Ну ты уже не обессудь, ночь ныне такая. Ты ж вроде на царя-то не похож, так ведь нет, и тебя напугать умудрились.

– Царя?

– Да, мил человек, и так из года в год в эту ночь  посылаю я гонцов своих за царем, чтоб в поучение живущим та история была. Да не трясись ты так… Нам ты не нужен, ибо сроку твоему пройденному не скоро быть.

– Суженый мой, ряженый, – послышалось в далеком конце туннеля.

– Ждут тебя! Ступай,  – сказала Смерть и исчезла.

Зеркала , зеркала, зеркала… Бесконечная дорога отражения двух тысячелетий и завершение пути в виде прозрачного стекла, за которым девушка шепчет словами:

– Суженый мой, ряженый! Ой девочки, я вижу его! Смотрите, вот же он.

– Тамар, я ничего не вижу.

– И я тоже. Вечно нафантазируешь себе.

– Ну смотрите… Вот же он … Мой суженый, мой ненаглядный.

Прошло пять лет с той самой ночи, когда друзья разбудили меня в той бане, и мы вновь увиделись на паперти со старухой нищенкой.

– Спасибо тебе, – и денежка упала в костлявую руку. – А зеркала забери.

– Ну что, помогли они тебе ? – спросила старуха. – Вижу, что и супружницей обзавелся, даже знаю, как ее величать,  и детишками. А вот на главное не отвечай.

– Главное?

– Пусть это в тебе останется. Ответь для себя – уверовал ли в ту ночь или все также хочешь на свечах да милостыне в Царствие Небесное войти?

В морских глубинах

Морской Окунь был ловеласом и грязно домогался до Золотой Рыбки.

– А хотите, я Вас в ресторан приглашу? – спросил наглый Окунь. – А вы мне потом подарите поцелуй.

– А вы верите в сказки, – неожиданно спросила Золотая Рыбка, – или только в поцелуи?

– Я верю в сказочные поцелуи, солнышко, – томно сказал Морской Окунь и попытался обнять плавником спутницу.