Сеятели. Я мыслю, следовательно, существую

Билун брел по городу, который любил. Он вспомнил, как встретил Милу, кучерявую девушку. Она заблудилась в торговом центре, что занимал несколько кварталов. А потом они почти час выбирались из него, смеялись и пили кислое кофе. Ах да, кофе, тогда оно было таким ароматным, таким сладким. Мужчина опустил плечи, стряхнул прилипший снег и тяжело вздохнул.

Прошивка, прошивка, прошивка, опять это слово, оно привязалось к нему как паразит и не отпускало. Прошивка, да, прошивка, это все, что осталось ему сделать. Он посмотрел в парк, серый, унылый парк. По нему брели люди, кто-то осмелился улыбнуться, кто-то нагло засмеялся. Билун с силой зажмурил глаза, стараясь выдавить из себя все это, ему больно, ужасно больно, но что он может сделать, что? Ноги, чавкая, побрели дальше.

– Здравствуй, милый, – прошептала девушка, игриво подмигнув ему, и вытянула губки для поцелуя.

– Ты? Откуда? – и не зная куда деть сумки, завертелся на месте, но она опередила его, подбежала и сразу поцеловала.

– Сладенький, – промурлыкала ему на ушко. – Я хочу тебя, – хитро прищурив глазки, прошептала она.

Не стесняясь прохожих, какое ему дело до них, прижал ее хрупкое тельце, она только ойкнула, носочки оторвались от брусчатки, а потом долгий поцелуй.

Ах… Вспомнил Билун и посмотрел на грязно-рыжую витрину, в которой стояла кукла будто в маковом поле. Мнимость счастья, иллюзия покоя. Надев на глаза очки, люди улыбаются, а чему? Что они хотят от этой жизни? Мужчина обреченно брел домой, вот подъезд.

– Ну открой же, открой, я не могу, – она прыгала на месте, держа большой пакет с фруктами, а у самого руки были все так же заняты, даже в зубах держал маленький цветок, что купил у бабушки на углу и тот теперь щекотал ему нос.

Теперь ее нет. Он смотрел на медную ручку, прикоснулся, холод пронзил, но это не важно, дернул дверь и та бесшумно открылась. Пустые стены, пустой коридор, кресло и кровать, в которой они кувыркались до самого восхода. Химия его тела дала сбой, любовь никуда не делась, он продолжал нежно вспоминать о своей Миле, но все уже не то. Мозг сломался, чего-то не хватало. И виной тому – воспоминания, они коряво ложились, искажали реальность, превращая маленькие недостатки в непролазные дебри.

Дрожащими пальцами он прикоснулся к подушечке, которую она любила и все время подкладывала себе под ноги. Цветок засох и уже осыпался. Когда это было? Он пытался вспомнить, но время вычеркнуло это воспоминание.

Прошивка, прошивка, да, это все, что он может сейчас сделать. Технология ушла далеко, так далеко, что уже стало страшно и порой думаешь, а твои ли это воспоминания, что там, в твоей голове. Он любил свою нежную Милу, которая продолжала работать в той самой парикмахерской на углу Мельникайте и Рижской. Прошивка, теперь можно многое исправить, он уже делал это и не раз, и тогда все возвращалось обратно. Они бежали вместе под проливным дождем и смеялись, прятались под липой и целовались. Да, именно целовались, редкие прохожие косились на них, но они продолжали целоваться как тогда, на мосту, в первый раз.

Технологии с мозгом все изменили, теперь можно было задать команду и по специальным меткам найти все воспоминания, связанные теми или иными действиями. Детскую душевную травму от того, что умерла твоя кошка можно стереть или приглушить. Уничтожить все воспоминания от стресса, что ты испытал, когда автобус перевернулся, и пламя вытекающего топлива готово было тебя поглотить. В лабораториях памяти теперь можно подкорректировать воспоминания точно так же, как раньше корректировали фигуру, где-то убрать, а где-то наоборот увеличить.

Билун улыбнулся. Прошивка – это все, что осталось у него, чтобы вернуть Милу. Еще тогда он задумался, а когда же это было, да и не важно. Они не просто влюбились вдруг друга, это было маленькое помешательство. Именно тогда они вместе пришли в институт памяти, скопировали часть своего сознания, связанного с их чувствами друг к другу. Теперь это было их страховкой на случай, если что-то пойдет не так, они смогут сделать апгрейд, пройти прошивку и вернуть обратно те чувства, что были потеряны со временем.

Ему было противно об этом думать, он как машина перегружался, и все с самого начала, но без нее, без Милы ему нет смысла жить на этой земле. Зачем? Зачем бубнил себе под нос, старясь рассмотреть ее портрет, что стоял в маленькой рамочке на столе.

* * *

Солнечный луч. Откуда он? Старик выпрямился, подошел к скамейке, что стояла на остановке и, коснувшись ее, посмотрел в сторону желтого дома. Все играло. Странные, давно забытые цвета, цветы, неужели они уже распустились, он не заметил. Выпрямился и подумал о спине. Она не болела, а еще вчера ныла и не давала уснуть. На морщинистом лице появилась улыбка. Он прикрыл глаза, вдохнул полной грудью и, засунув тросточку под мышку, лихо пошел вдоль улицы.

Все меняется к лучшему, он всегда в это верил. Вот и сейчас лихо поднялся по ступенькам, на мгновение остановился и посмотрел назад. Как это он смог, перепрыгнув их, подняться сюда, подумал старик и, держа в одной руке маленький букетик цветов, приоткрыл дверь.

– Здравствуй, милая, – тихо, стараясь не отвлекать от работы, сказал он и протянул уже не молодой женщине свой букетик.

Она замерла. Ножницы, что еще мгновение назад подстригали волосы, зависли, чуть дрогнула рука и в глазах появилась искорка. Она медленно повернулась, морщинки вокруг глаз дрогнули. Стараясь не дышать, она подошла к нему и коснулась его груди.

– Это ты? Ты вернулся?

Он не ответил ей, а только кивнул. Женщина дрожащими руками взяла его букетик, поднесла к лицу и как тогда, более пятидесяти лет назад, прижала к щеке, прикрыла глаза и представила на мгновение, что на полянке, что затерялась где-то в лесу.

– Спасибо, милый, – тихо ответила она и коснулась пальцами его губ.

Он сделал первый шаг, провел свою прошивку, теперь она ушла в лабораторию памяти. Билун остался ждать ее в холле, он готов был ждать ее часами, днями и даже годами. Она придет, и Билун знал это, его Мила вернется. Опять эта наивная детская улыбка на старческом лице. Сколько раз он уже делал прошивку, ему все равно, главное – они продолжали как и прежде любить друг друга. Та память, те чувства, что они записали и поместили в банк хранилища, возвращала их к жизни.

Мила вышла только к вечеру. Она сияла. Бросилась к нему навстречу, старческие руки обняли его, а губы сладко поцеловали. Она опять его любила, своего мальчика, своего Билуна. Как счастлива она, что встретила этого недотепу, что вечно забывал завязать шнурки и одевался как попугай. Ее глаза сияли, и неважно, сколько там было морщин, он обнял ее как самое драгоценное в мире и они тихо вышли на улицу.

Воспоминания

Когда я просыпаюсь, мне приходится себя убеждать, что мои сны не реальность, а моя реальность не сон.

Он сидел на краю небольшого обрыва, ноги болтались, будто шел по воздуху. Изредка пролетали огромные стрекозы, мальчик уже их не боялся, вырос и повзрослел. Они зависали на месте, жужжали как настоящие вертолеты, а потом резко поднимались и скрывались в ближайших кустах. Лето на даче, что может быть круче? Внизу Сережка ковыряется, ищет улиток, кормит ими уток, а Светка решила половить карасей. «Вот сейчас спущусь и покажу класс, как их надо ловить», подумал мальчуган, почесал коленку. «Наверное, опять забыла червя насадить?», соскочил с места, тутже прыгнул вниз.

Это был не сон, а часть его воспоминания. Он изредка их просматривал. А что еще ему оставалось, жизнь закончилась. Игнат остался один, дети погибли в той войне, бессмысленная бойня, которая затянулась на десятилетия, а потом наступил мор, унесший миллионы жизней. Старик тяжело вздохнул, но улыбка так и не сошла с его потемневшего от старости лица.

– Как ее звали? – спросил он сам себя. – Нюша? Нет, нет, Нюра… Точно, Нюра, рыжая такая, вечно болтала и болтала, странно, что нет воспоминания. – Он искал этот файл, хотел еще разок на нее взглянуть, а ведь она ему тогда нравилась. – Сколько ей было лет? Четыре или пять?

Старик нагнулся к терминалу и быстро пролистал все записи, но с Нюрой не было. «Странно, странно», подумал он, стараясь вспомнить, как она выглядела, но кроме того, что у нее были рыжие волосы, ничего не помнил. В терминале компьютера хранилась огромная база его памяти, с ней разбираться да разбираться.

– Поцелуй меня, – уверенно попросила девушка. Ее глаза сияли от радости, но он не успел к ней нагнуться, она встала на носочки и прильнула к его губам. Поцелуй получился корявым, будто поцеловался с ведром, – Дурак… – она обиделась, покраснев, тутже убежала.

– Постой, – прохрипел он. На днях купался в речке, вода еще не прогрелась, вот теперь и хрипел. – Постой, я же… – но Светлана уже далеко убежала. «Вот дурак», подумал про себя и быстро побежал за ней.

– Уйди, ты даже целоваться не умеешь, – возмутилась она, когда он подошел к ней.

– Но я же ни с кем не чмокался.

– Не чмокался?

– Нет, – уверенно ответил мальчишка.

– А Валька сказала, что ты с ней целовался.

– Дура она. Злится, что велик не дал. Валька мне его в прошлый раз разбила, колесо восьмеркой погнула, отец чуть было не отлупил.

– Точно? – хитро прищурив глаза и нагнув голову набок, спросила Светлана.

– Ну да…

Девушка тут же подбежала и впилась ему в губы.

– Тебя надо научить, как это делать.

– Вот и учи, – только и успел он сказать, как она опять прильнула к его губам.

А ведь это был его первый поцелуй. «Что там было со Светкой?», старик прикоснулся к своим сморщенным губам. «Уехала из деревни, а после, говорят, вышла замуж. Ах да, это уже было после… Да, точно, после того, как я отслужил в армии».

Воспоминания порой были туманными, обрывистыми, даже не понять, к чему они конкретно относились. Это шум, хлам, ему место в корзине, но он почему-то сотни раз перезаписывался в его мозгу. Значит они что-то да значили. Но теперь, спустя столько лет, Игнат не мог ничего вспомнить. А иногда он боялся своих воспоминаний, боялся даже подумать о них. Печаль опускалась на плечи, на душе становилось так горько, что его старческие глаза не выдерживали и по ним текли слезы отчаяния. Он один, не может обнять внуков, их нет, не может поцеловать жену, она давно уже покоится с миром. Он один, но скоро и его путь закончится. Старик смотрит на свои пергаментные руки, чуть дрожащие пальцы. Еще год или два, и его путь закончится.

Воспоминания стали доступными, не все можно выудить из мозга, не все удается расшифровать, но с каждым годом появляются все новые и новые технологии. Воспоминания стали законом, не надо допрашивать подозреваемого, достаточно взглянуть в его прошлое, как бы отмотать ленту назад, и дознаватели увидят все. Правосудие ликовало, но в то же время само себя боялось, а вдруг их проверят, вдруг их память также подвергнется проверке.

Гнев народа перешел в ярость. Это были не забастовки и не митинги, это была почти война с одним только требованием: не трогать воспоминания. У человека должно остаться свое личное, неприкосновенное, не потому, что есть что скрывать, а потому, что это его и ничье более. ООН принял закон, запрещающий считывать память без согласия его владельца, вот только кто будет этого придерживаться? Но войны стихли.

Наряду с прогрессом появился новый вид преступления: воровство сознания. Раньше был промышленный шпионаж, корпорации воровали друг у друга секреты, их было легко спрятать в сейф. Но теперь ничто уже не помогало. Воровали ученых, инженеров, политиков, считывали память и выбрасывали обратно в реальность как ненужную ветошь. И наконец приняли новый закон, позволяющий применять защиту сознания, вплоть до уничтожения, вернее сказать, убийства, того, кто решил посягнуть на чужую память. Но это мало помогло.

Мир перевернулся. Теперь уже любой мог с момента получения документа личности по страховке вживить новый коммутатор под совершенный чип SSYP. Память стала двоичной: та, что дана тебе природой и та, что наслаивалась с помощью чужих данных. Наконец научились создавать и искусственную память, но она в основном использовалась для индустрии развлечения или для обучения.

Электронный наркотик. Он совершенный, реалистичный. Теперь чужие воспоминания тянулись в реальном времени, раньше ты их просто закачивал, и твой мозг буквально за считаные минуты взрывался от информации. Это приводило к поломкам самого мозга, теперь не так, все в реальном времени. Если воспоминания длятся сутки, то ты будешь погружен в них ровно сутки. Да, устанавливали таймеры ограничения времени, чтобы не свихнуться и не умереть от истощения, но это не всех останавливало. Зачем жить в этом вонючем грязном городе, если можно погрузиться в мир счастья. Ты богат, ты здоров, у тебя все есть… Что ты еще хочешь?

Она улыбнулась. Уже забыла про боль, что испытала минуту назад. Теперь она мать, родила своего первенца, свою дочку, такую кроху. Девочка кричала в руках акушерки, кожа в пятнах, но сейчас ее вытрут, обработают пуповину, и она сможет ее прижать к себе. Это счастье быть матерью, выносить ребенка от любимого мужчины. Сейчас Морико даже не знала, о чем еще мечтать, просто с нетерпением ждала, когда возьмет дочь.

Девочка не унимаясь кричала, с минуту чихала, а после слабо запищала и затихла. Ее голенькое тельце порозовело, тоненькие пальчики тряслись от холода. Она несколько раз приоткрыла свой ротик, дернула головку. Морико любовалась девочкой, та продолжала чмокать губами. Чико, так они с мужем решили назвать своего первенца, лежал у нее на груди как на маленькой подушке и все норовил повернуть голову.

– Давайте мы ее возьмем, вам надо отдохнуть. Можно? – акушерка нагнулась, прикрыла тельце девочки мягкой пеленкой. – Завтра уже покормите, а пока вам надо тоже отдохнуть.

Мама убрала руку и девочку забрали. Сразу стало грустно, но она понимала, что так надо, что еще нанянчится с ней, а пока, действительно, ей самой надо прийти в себя после родов. Глаза безвольно закрылись и все погрузилось в розовую пелену.

Где-то пели птицы, на душе было спокойно, вот только хотелось пить, ужасно хотелось пить и почему-то болел живот. Женщина открыла глаза и вскрикнула. Пропала палата, пропал запах цветов, что принес жене Изаму, пропало все, только появилась тоска. Она долго лежала и пялилась в потолок, не хотела шевелиться. Ведь давала себе слово, что больше не будет смотреть чужие воспоминания, но не удержалась, сорвалась и опять погрузилась в наркотический мир воспоминаний. А что у нее есть своего? Этот дом. А кому он нужен? Два раза выходила замуж и два раза разводилась, все искала любви, она ведь знала, что любовь существует, видела ее многократно, но в жизни не встречала. Почему?

Наконец набравшись смелости, она села. Было тошно смотреть на стены, на шторы и письменный стол, в животе ныло. Сколько она уже не ела? Часов двадцать, а может и больше. Все равно есть не хочется, но надо.

Ученые смогли скопировать воспоминания, но они так и не смогли обойти чип, чтобы смотреть те самые воспоминания. Чип являлся посредником между мозгом и записью. Он записывал, он же и воспроизводил. И все же биоинженеры бились над дилеммой, как избавиться от посредника, как сделать так, чтобы воспоминания закачивались напрямую в мозг.

Скачать, сохранить, а что дальше? Ученые писали формулы, которые помогут им воссоздать мозг, но уже электронный. Зачем? Спрашивали они себя, но прогресс не остановить, и они продолжали и продолжали экспериментировать. На Земле не было компьютера, способного думать, только хранить или выполнять заложенную в программу задачу. Но человеческий мозг думал. Но как? Что заставляет появляться мысли, что заставляет делать анализ, что заставляет хотя бы просто сравнивать предметы. Что?

Погружение

Реальность – не более чем иллюзия, однако иллюзия настолько сильная и универсальная, что никто не может ей сопротивляться.

Сэмюэл Батлер

– Мирна, соберись! Ну что с тобой сегодня, летаешь в облаках, – громко на весь зал сказал Видэл и быстро перешёл к Гуидо, ее партнеру, – отлично, тянем, тянем.

Для нее балет – это все, это жизнь. С утра до вечера репетиции, боль в суставах, тошнота в животе, мозоли и аплодисменты. Да, именно ради них она и жила, хотя порой забывала, что на сцене, и уже не обращала внимание на то, что зал полон, что на нее смотрят тысячи глаз, это не важно. Она парила, превращалась в поток музыки и грации, ни о чем не думала, а просто отдавалась своим чувствам, да, именно чувствам.

– Переходим к гранд батман жете, легче, свободней, без напряжение. Ну же, Лопе, еще мягче, вот так, продолжаем.

Вечером последнее выступление, заканчивается сезон гастролей, две недели передышки, и новая поездка в Хошимин. Когда она была последний раз дома, Мирна уже и не помнила. Отель, самолет, театр и снова репетиции.

До выступления еще полчаса, целых полчаса, она спокойна, готова, осталось сделать последнее. Маленькая серебристая коробочка, похожая на стильный телефон, но у него нет экрана, всего несколько изящных кнопочек и все.

– Я сейчас, – сказала она Иси и вышла из гримерной.

Еще есть время, его много. Балерина поднялась на третий этаж, оглянулась и, найдя спокойное место, ушла в самый далекий угол фойе. Присела на мягкую кушетку, огромные листья пальм закрывали ее хрупкое тело от посторонних глаз, что вдруг могли появиться на лестнице. Девушка улыбнулась, погладила коробочку, затаила дыхание, прислушалась и, убедившись, что никто не идет, нажала на круглую кнопку, что чуть выпирала на коробочке.

– Здравствуй, Тив.

Она сказала это не открывая губ, сказала про себя. Технология немого контакта позволяла преобразовывать мысленные сигналы в речь. Так можно было разговаривать по телефону и говорить о всяких глупостях. И никто тебя не подслушает.

– Тив, ты меня слышишь? – ее голос через модулятор речи звучал нежно, как-то по-детски, даже наивно.

– Я тут, я ждал тебя, – вдруг услышала она мужской голос у себя в голове.

– Как я рада тебя слышать, – ее сердце сразу сжалось и тут же застучало. – Ты свободен?

– Я всегда свободен для тебя.

– Спасибо, – с благодарностью в голосе ответила девушка и чуть сжала коробочку.

– Ты сегодня танцуешь?

– Да, – она старалась не говорить о своей работе, но Тив догадался, кто она, может что-то лишнее сболтнула. При общении через погружение Q всегда соблюдалось правило обезличивания. Это правило позволяло чувствовать свою безопасность и быть свободным от предрассудков.

– Ты готова? – он говорил спокойно, она чувствовала его. Столько раз с ним общалась в тишине своего номера, в метро или в самолете, что, кажется, знала его наизусть. И все же каждый раз он ее удивлял.

– Секундочку… – Мирна еще раз взглянула в сторону холла. Глубоко вздохнула, откинулась на бархатную спинку и, прикрыв глаза, мысленно прошептала. – Да.

– Тогда полетели…

Несколько секунд, но каких. Она вздрогнула, тело девушки напряглось, резко выпрямилось и тут же повалилось на кушетку. Ее губы зашевелились, она заулыбалась, замерла и тихо прошептала:

– Спасибо.

Ответа не последовало, пальчик нажал на кнопку и все растворилось. Мирна приходила в себя, еще мгновение назад она была с ним, он ее обнимал и целовал. Это было незабываемо, как полет в ее танце. Неужели это возможно, много раз спрашивала себя девушка, и каждый раз не находя ответа, просто улыбалась и старалась вспомнить все то, что было с ней.

Несколько секунд погружения в Q сжимали часы. Эта технология позволила общаться через немой контакт с другими партнерами. Это был он, никто так не мог сымитировать эти чувства, только мужчина. Интернет давно уже предлагал секс услуги с бесконтактным погружением. Твой партнер мог быть где угодно, хоть в другом конце света или в соседней комнате. Обезличивание скрывало кто он и давало свободу к действиям.

Всего несколько секунд, и все твои чувства, что были растянуты на часы, даже дни, уместились на острие сознания. Сигнал мгновенно передавался и через личный блок Q, что она держала в руке, объединялся с его сознанием. И тогда рождалась виртуальная любовь.

– Ох… – Тяжело выдохнула Мирна и, сев, поправила юбку.

Она все еще ощущала его руки на своей груди, как он поцеловал ее, а после… Мирна улыбнулась, сжала коробочку, встала и быстро пошла в сторону лестницы. Его теплые руки, они были сильными и столь нежными. Он кажется знал, чего она хочет. Он ее чувствовал как никто другой. Да, Мирна пробовала это делать с другими, но только Тив понимал ее. Порой она думала, что влюбилась в него, не могла прожить и дня, чтобы опять не погрузиться в этот дурманящий секс.

Виртуальное общение, сжатое до секунды, прогресс или утопия? Мирна забыла, что такое прижиматься к человеку, да и зачем ей теперь это, оно отрывает столько времени. Лишние слова, а потом еще и расставания. С погружением нет такого, ты выбираешь партнера по параметрам, пробуешь, экспериментируешь. Иногда тебе везет, и ты сразу находишь свое, а порой в ужасе отрываешься от Q, тяжело дышишь и радуешься, что все это было нереально.

Гастроли закончились, последний раз она выходила на бис более десяти раз и, улыбаясь, смотрела в эти восторженные глаза зрителей. Это ее стихия, ее жизнь.

– Тив.

– Да, Мирна, – послышался ровный мужской голос.

Кому он интересно принадлежит? Мальчику, что оторвался от своей игрушки, или банковскому клерку, что совершает миллиардные сделки? Она пыталась догадаться, порой осторожно задавала вопросы, прося Тива рассказать о себе. Это не принято, связь существовала для одной цели, но Мирна не могла вот так пользоваться ею только для своего удовлетворения, она хотела знать о своем партнере Тиве как можно больше. «Зачем мне это», – спрашивала себя, кто он ей, она все равно не сможет быть с ним вместе. И все же ее манило к нему.

– Тив.

– Да, Мирна.

– Расскажи о том, как ты нырнул, – эту историю он рассказал в прошлый раз. Еще в детстве, чтобы показать, насколько мальчики храбры, они ныряли под мост и проплывали через широкий туннель. В момент, когда он это говорил, Мирна испытывала все те чувства, что испытал тогда сам Тив. Это были страх, паника, когда стал заканчиваться воздух, а после того как вынырнул – восторг, даже счастье.

– Тив.

– Да, Мирна, – он так всегда к ней обращался.

– Можно тебя попросить?

Это было вне правил, но она уже не могла бороться с собой. Каждый раз, когда погружалась в Q, она представляла как он выглядит и каждый раз с восторгом отдавалась ему. Виртуальный секс, так все банально. Пересечение его памяти с ее фантазий – и вот рождаются новые эмоции.

– Ах… – Тяжело выдохнув, произносила она и уже мечтала о новом контакте.

– Тив. Я хочу увидеть тебя.

Это было вне правил, но партнеры сами решали, что и как делать. Она к нему так привязалась, что уже не мыслила жизни без его губ, которые шептали ласковые слова. Мирна не могла представить, как она ляжет спать без того, как он не прикоснется к ней и она не вскрикнет от счастья.

– Я хочу увидеть тебя.

– Но…

– Прошу? – умоляюще прошептала она у себя в голове.

– Но…

– Тебе со мной хорошо?

– Да, – сразу последовал его ответ.

– Хочу тебя увидеть, только на минутку и не более, я не могу так больше, мне тяжело.

При погружении через Q зависимость от виртуального человека может достигнуть пика, и тогда все мысли только о нем. Мирна попала в западню, из которой пыталась вырваться, но никак не могла.

– Разреши мне взглянуть на тебя? – она уже не знала, как его еще уговорить, просила не первый раз, и каждый раз получала отказ. Может он был женат, может политик, может военный, а может… Да какое это имеет значение.

– Хорошо, – тяжело ответил он, – но…

– Я обещаю…

– Я живу в Александрии. Если не против, то я приду в кафе Calithea, давай в среду.

– Да, – не веря тому, что он сказал, быстро ответила Мирна. – А как я тебя узнаю?

– Я буду в оранжевой безрукавке. В три, хорошо?

– Да, – протянула она, уже представила стройного брюнета.

Пальчик нажал на кнопку и связь разорвалась. Сердце надрывно стучало, она соскочила с места и заметалась по гостиничному номеру. Стала лихорадочно собирать вещи, надо лететь, она боялась опоздать, хотя сегодня был еще четверг, почти неделя до встречи.

Мирна сидела в кафе уже с двух часов, боялась его пропустить и все время тайно поглядывала на входящих. Читала новости на терминале, перелистывала страницы. Они ей были безразличны, но надо было что-то делать.

Уже без пяти, а его нет, она заволновалась, но не подала виду, а только отпила еще глоток уже явно остывшего чаю. Три. И тут Мирна заметила оранжевый цвет. Мужчина, это даже был не мужчина, а гора сала. Его она увидела сразу как вошла в кафе, он сидел на своем передвижном кресле, что занимало целых два места. Его ноги уже не могли поднимать столь тучное тело, и теперь он перемещался только благодаря колесам и мотору.