Мигрень навсегда

 -Ах, как это верно, как правильно, что корреспонденты, наконец, заинтересовались нашими лесными угодьями. Раньше тут и цари охотились. Ох. Да, цари.

 -А обер-полицмейстеры? – спросил Сверло и тут же получил тычок в бок от Коли, мол, не суйся наперед батьки.

 -Нас интересуют конкретные личности, – сказал Мигрень.– А…

 Но Сверло его перебил:

 -Мой помощник имеет в виду лесничих, осочников, как их называли в старину. Хотелось бы о людях написать, вспомнить, так сказать, забытые имена.

 Директор, не переставая улыбаться, недоверчиво обвел парочку взглядом: не староват ли у журналиста помощничек, что-то здесь не так, но мысленно махнул рукой: не о нынешнем же состоянии дел они собираются писать, А лишняя реклама его хозяйству не помешает.

 -Для какого же издания будете писать? – спросил он.

 -Для сетевого, – неопределенно ответил Слава.

 -Для сетевого, ох. Да. Теперь всё в интернете, печатную продукцию мало покупают. А нам прибыток, меньше лесов для бумаги вырубают. Ха-ха.

 Смех был натужным, так как начальник вспомнил, сколько гектаров было вырублено в прошлом году и начале нынешнего. А уж браконьеры и охотники… Мало того, что губернатор на кабанов и лосей повадился, так еще своих друзей из соседних регионов сюда таскает. Ох, беда.

 -Ну что ж, – сказал директор. – Вспоминать забытые имена очень правильно. Ох. Дарья Ильинична, делопроизводитель, вас проводит в архив. Она и сама у нас ходячая энциклопедия.

 Дарьей Ильиничной была пожилая женщина, похожая на мышку: маленькая, вся в сером, с острым носиком и усиками под ним. Она говорила, словно забивала гвозди:

 -Конкретно, какой век вас интересует?

 -Конец 19-го, начало 20-го. – Сверло взглянул на Мигреня, с лица которого все еще не сходила обида за "помощника".

 -Конкретная личность?

 Тут уж взял инициативу в свои руки Коля, снова слегка подпихнув локтем студента.

 -Помпей Демьянов, осочник из…

 Теперь уж перебила "мышка":

 -Знаю, из села Гусенос. Это теперь там захолустная деревня, а раньше было село с церковью. Большевики церковь взорвали, священников на Колыму сослали.

 Она зло взглянула на директора, будто это он отправлял батюшек на рудники и взорвал храм.

 -Так…,– Коля открыл рот, но снова вступила "мышка":

 -Его карьера закончилась после гибели на охоте полицейского, как его…сейчас.

 -Ираклия Христофоровича Саврасова, обер-полицмейстера, – пришел на помощь Коля.

 -Верно. Его вроде бы задрал медведь-шатун, а лесничий Демьянов не пришел ему на помощь.

 -Вроде бы?

 -Темная история. Тело полицейского так и не нашли.

 -Как же так, он наверняка не один на охоту приезжал.

 -Кто был с жандармом неизвестно. А вот осочник, по инструкции, точно не мог быть один. В те времена инструкции соблюдались неукоснительно. У него в помощниках значились полесовщики, пожарные старосты, лесная стража, объездчики. Объездчик вообще был правой рукой Помпея Демьянова.

 "Кто?" – в один голос спросили Мигрень со Сверлом.

 -Идемте.

 Наконец добрались до архива. Он располагался в полуразрушенном кирпичном строении, поросшем местами кустарником. Обычно в таких руинах любят распивать алкаши. Но чугунная дверь с двумя ручками как в военном бункере, над которой болталась, видимо, немеркнущая лампочка, была чистой и на вид надежной.

 Дарья Ильинична открывала дверь двумя ключами. Внутри было сыро, пахло грибами и почему-то навозом. После того, как делопроизводитель повернула выключатель, погреб наполнился белым, ослепляющим светом. По стенам, на невысоких стеллажах находились пронумерованные папки с документами. Она выбрала одну из них, положила на раскладной железный столик с ржавыми ножками. Открыла бережно, явно с внутренним трепетом, словно Священное Писание.

 На титульном листе была напечатана клятва:

" Я нижеименованный общаюсь и клянусь Всемогущимъ Богомъ предъ Святымъ Его Евангелiемъ въ томъ, что хощу и долженъ Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивѣйшему Великому Государю Императору....вѣрно и нелицемѣрно служить и во всемъ повиноваться, не щадя живота своего до послѣдней капли крови…"

 -Это всенародная присяга, на основе Манифеста 1801 года,– пояснила Дарья Ильинична. – Ее давали, в том числе и служители лесничеств. Та-ак…1890-е годы, открываем....А вот и подписи…Осочник Помпей Помпеевич Демьянов, пожарный староста Кривожилов Семен Степанович, объездчик Прогодалов Фома Кузьмич…

 -Есть! – крикнул Коля, вскинув правую руку. – Прогодалов!

 Он обхватил "мышку" огромными своими клешнями, поцеловал в щечку.

 -Нам срочно нужно к Стоматологу!

 Опешившая Дарья Ильинична поправила съехавшие, висевшие теперь на одном ухе очки:

 -Что с вами? Ну, нельзя же так…

 -Можно!

 Делопроизводитель все еще оставалась в подвальном архиве, когда старенькая "Нива" Сверла взревела, выпустила струю сизого дыма и понеслась в Гусенос.

 Помпея на дворе не оказалось, дверь в его дом была открыта настежь. Стучать вежливо в косяк Мигрень не стал, сразу вошел в сени. Дверь и в "светлицу" была отворена. Откуда-то снизу раздавалось кряхтение и неясное бормотание. Подошли к открытому люку в подпол, заглянули вниз. Там в свете единственной, почему-то синей лампы, копошился с лопатой Демьянов.

 -Решил и в подвальчике картошечку посадить? – окликнул деда Коля. – Под синей лампой самое оно, как в мертвецкой.

 Прекратив шуровать лопатой, Стоматолог оперся на черенок:

 -А, пожаловал, ментовская твоя душа. Пошел прочь, убью! – Он грозно взмахнул садовым инструментом.

 -Понимаю, – спокойно ответил Коля. – Убийство – ваша семейная традиция. Что, косточки обер-полицмейстера решил перепрятать, понял ведь, зубодер, что я до истины докопаюсь. А ну, вылезай, а то так и останешься в яме. Это же надо, кладбище в доме устроили. Вылезай, говорю!

 Однако Стоматолог и не думал подниматься.

 -Делаю предупредительный выстрел!

 -А у тебя пистолетик-то есть? – ехидно осведомился старик.

 Конечно, у Мигреня никакого оружия не было, но он всегда носил с собой несколько петард. Он очень боялся собак, а "хлопушки", как он считал, самое действенное средство против них. Коля поджег одну петарду, бросил под стол. Грохнуло так, что у Сверла заложило уши. Это подействовало. Кряхтя и вздыхая, Демьянов пополз по лестнице.

 -Сразу и стрелять, – ворчал он. – Вот напишу министру МВД, будешь знать.

 -А мы журналистов позовем и ославим твою фамилию на веки вечные. Впрочем, один журналист, хоть и недоделанный, уже здесь. Выкладывай, коновал, всё как на духу.

 Помпей достал из кривоногого шкафа бутыль самогона, три стакана, ломоть черного хлеба, превратившегося в сухарь. Выпил полный стакан, махнул рукой:

 -Чего уж там, злая карма над нами, Демьяновыми, а с ней на небеса не хочется. Расскажу, что знаю от своего деда. Обер-полицмейстер Саврасов, упокой Бог его душу, был въедливым, неудобным многим человеком, – начал "исповедь" Помпей. – Всё норовил идти против начальства, не соглашаться с ним, высказывать свою позицию. А разве кому из начальников это нравится? Вот и турнули его аж из самих помощников Дурново. И оказался он в нашем захолустье. Но и тут не успокоился.

 К удивлению "недоделанного" журналиста Славы, дед Помпей рассказывал складно и ясно. По словам Демьянова, к концу 19-го века Россия вела две военные кампании: Памирскую и Китайскую. Не понятно, каким боком, N-ской губернии был спущен сверху план по заготовке для войск мяса, хлеба, теплой одежды. Видимо, мяса от артелей не хватало, поэтому пришлось задействовать лесные хозяйства. И тут началось: зверей били все кому ни попадя, часть несли в императорские заготконторы, другая уходила на базар. Денежки, разумеется, в карман. Словом, как удалось выяснить Саврасову, одним из организаторов "черного рынка" в уезде были осочник Демьянов и купец I-ой гильдии Прогодалов. Вопреки своему резкому нраву, обер-полицмейстер сначала пытался их просто урезонить, пристыдить. А когда не помогло, решил сделать последнее предупреждение, приехал в Гусенос. Купца в тот день не было, только его сын, помощник осочника Фома. Разговор состоялся в доме Демьянова. Слово за слово, разгорелась ссора. Жена Помпея Елизавета решила ее погасить, спуститься в подпол за самогоном. Открыла люк…

 -Этот самый, – Стоматолог указал на люк, из которого недавно выполз. И каким-то образом жандарм оступился и свалился в него. А там ить не мелко. Вот и сломал шею. Насмерть. Что делать? Фома в крик от ужаса, убежал куда-то. А Елизавета, мудрая женщина, сказала, что теперь не докажешь, что обер-полицмейстер сам себе шею свернул. Надо все обставить так, что, мол, на охоте случайно погиб. "Кто же его там мог убить?" – спросил Помпей. "Дурья твоя башка, а медведи-шатуны на что?" На том и порешили, закопали Саврасова в своем погребе, чтоб телом в селе не светить, а сказали, что на охоте медведь задрал и уволок. Ищи-свищи в глухомани то. Фома от страха на время дара речи лишился, никому ничего не сказал, даже отцу, боялся, что и его засудят. А как Японская война началась, записался в волонтеры, там и сгинул.