Железнодорожный почтальон

Я был весьма заинтригован, и даже немного напуган, но человеческое любопытство, как всегда, взяло верх, и я направился к входной двери, благо, мои глаза уже привыкли к темноте и я мог различить отдельные детали вагонного интерьера. Выглянув наружу, держась за поручни и осмотревшись, я в первую очередь увидел то же самое – сплошную кромешную тьму. Нельзя было различить ни каменных стен тоннеля (если мы вообще находились в тоннеле), ни железнодорожной насыпи, ни тускло горящих ламп освещения, которые имеются в каждом подобном сооружении. Вторая странность, которую я сразу же не мог не заметить, это отсутствие какого-либо холода снаружи (мы все помним, что на дворе стояла морозная зима). И следующее, что меня на мгновение поразило как током, и по телу пробежал холодок – я не увидел там нашего состава, точнее, отсутствовали сам локомотив и все пассажирские вагоны, а остались только наш почтовый и другой багажный вагоны. При этом у меня создалось стойкое ощущение, что эти наши оставшиеся два вагона были подвешены в воздухе.

– Чертовщина какая-то, – проговорил я Геннадию, который стоял рядом со мной в тамбуре.

– Вот и я говорю… И почему только два вагона? Где остальные?

– Не спрашивай, пока ничего не понятно. Кстати, ты Петровне сообщил?

– Пока нет, решил тебе сначала, чтобы самим разобраться…

– Позови ее, пожалуйста, срочно… – попросил я Геннадия, и он тут же скрылся за внутренней дверью.

Через несколько минут они оба были рядом со мной и, выглядывая через дверь, смотрели во все ту же чернеющую пустоту, испытывая в эти мгновения настоящий шок от увиденного, искренне надеясь, что все происходящее это всего лишь странный сон. Правда, если это сон, то его должен был видеть кто-то один из нас, а не все сразу.

– Мы что, висим в воздухе? – спросила Наталья Петровна неуверенным голосом, закончив осмотр темноты со всех сторон.

– Получается, что именно так, – как можно спокойнее ответил я.

– Чем же это вызвано?

– Тут я вам ничего сказать не смогу, все это не поддается материальным законам и человеческому пониманию, остается одно объяснение – мистическое…

– Илья, ты намекаешь, что это как-то связано с тем, о чем ты нам недавно рассказывал?

– Может быть и так, только иного объяснения (если этому вообще можно найти объяснение) у меня нет, – ответил я без эмоций.

– Не может быть, я не верю, неужели ты полагаешь, что все происходящее каким-то образом связано с тем давним событием, которое превратило часть шаманов в этих, как их?..

– В калуханов…

– Да, именно!

– Ничего пока сказать не могу, потому что ситуация на удивление странная, я бы даже сказал, чрезвычайно странная, и сами объяснить мы ее, полагаю, не в силах, – констатировал я.

– Ребята, а мы часом не спим сейчас, а? – вдруг предположил Геннадий. – Может все просто, и нам это снится, а на самом деле мы мирно похрапываем в своих купе? Мы же все после совещания пошли отдыхать и заснули!

– Что, все вместе и разом в одном сне? Степаныч-то, например, сейчас на самом деле спит, я не стала его будить, пока, – ответила Наталья Петровна.

– Такие сны, конечно, могут иметь место, это чаще всего кошмары, которые кажутся очень реальными, и самое неприятное в них то, что почти всегда чрезвычайно трудно проснуться, – сказал я тоном человека, знающего, о чем он говорит.

– Как же нам отличить, реальность это или групповой сон, или может быть это сон кого-то из нашей бригады, и мы все явились во сне кому-то из нас четверых? – спросила Наталья Петровна.

– Может Степаныч видит нас всех в своем кошмарном сне, он же в данную минуту спит, – предположил Геннадий, – такое иногда показывают в фантастических фильмах…

– Но это уж слишком, Гена, ты наверно, насмотрелся ужастиков на эту тему, – ответила Наталья Петровна.

– Нельзя исключить и такой вариант, но в этом сне такая необычная фабула, – ответил я, снова высунувшись из двери и заглянув в темноту, – может это эти аномальные места так на нас повлияли и это все просто глюки?

– Сразу у всех? – удивленно спросил Геннадий.

– Такое крайне редко бывает, только если какой-нибудь массовый гипноз… – сказал я.

– Давайте-ка вот что, надо ущипнуть друг друга и проверить, – предложила Наталья Петровна, а потом неожиданно двумя пальцами резко и сильно ухватила за кожу плеча Геннадия, стоявшего к ней ближе всех. Он вскрикнул от сильной боли и сразу же прикрыл рукой это место.

– Почувствовал?

– Еще как! – почти пропищал Геннадий.

– Что ж, получается, мы не во сне, и все это реально? – подытожила Наталья Петровна.

В этот момент я достал свой мобильный, решив позвонить Полине в соседний вагон, но это мне не удалось, сигнал начисто пропал. Возможно, то же самое делала и Полина, желая связаться со мной, но и у нее ничего не вышло. Получается, связи в принципе нет, ни с кем, в таких обстоятельствах это очень плохо, потому что никто не сможет узнать, что с нами случилось, и, разумеется, никто не придет на помощь. Конечно, в дополнение к этим неприятностям не работала еще и «всемирная паутина». Ни дозвониться по мобильному, ни емейл отправить. То, что это непростая и непонятная ситуация уже давно вышла из под контроля, теперь ни у кого не вызывало сомнений. Надо было что-то с этим делать, но ни у кого из нас не было ни малейшей идеи на этот счет.

Два наших вагона продолжали висеть в воздухе, может даже над бездонной пропастью, но мы ничего не видели ни сверху, ни снизу, ни с боков. Кругом была только кромешная тьма и ощущалась пустота. Как знать, может быть, вагоны даже медленно перемещались в невесомости вверх или вниз, но мы этого не чувствовали. Во всяком случае, оба наших вагона продолжали «висеть» в том же самом положении, как будто все еще оставались стоять на железнодорожных путях. Это естественно, было нам на руку, потому что если бы они вращались в каком-нибудь любом направлении, то нам бы пришлось туго, ведь у нас не космическая станция.

Мы вернулись в вагон, единственное место, где, по нашему мнению, можно было чувствовать себя в безопасности, во всяком случае, внутри вагона в привычной для нас обстановке ничего сверхъестественного с нами не происходило, и у каждого из нас создавалось благостное ощущение, что здесь нам ничего не угрожает. И неизвестно, было ли это именно так в действительности или это только мы сами так полагали, чтобы успокоить себя и не сойти с ума от происходящего. Но ведь когда мы стояли у двери вагона на краю черной бездонной пропасти, нам тоже вроде бы ничего не угрожало и ничто не мешало, мы могли дышать воздухом, который ничем не отличался от обычного. Разве что не ощущалось даже легкого ветерка или какого-либо движения воздушных масс, будто мы находились в закрытом помещении, но явно очень большом.

– Может попробовать каким-то образом добраться до багажного и выяснить, как они там? – предложил Геннадий, когда все собрались в купе начальника.

– Каким образом, Гена, по воздуху, что ли полетишь? Это тебе не пассажирские вагоны, где двери рядом находятся в метре друг от друга и за поручни ухватиться можно, а здесь даже из дверей нашей кладовой до их входной приличное расстояние, – рассудительно произнесла Наталья Петровна.

В это время от гула наших громких голосов проснулся Степаныч, который еще был не в курсе того, что с нами случилось. Само собой, сидя в темном купе при свете фонаря, который вот-вот израсходует заряд аккумулятора, мы ему все подробно рассказали и стали ждать, может он, как самый старший среди нас и более опытный, подаст нам какую-нибудь жизненную идею, что делать дальше.

– Если все, что вы мне рассказали, правда, то мы с вами действительно попали, – спокойно произнес Виктор Степанович, внимательно выслушав наш рассказ. – Я думаю, давайте снова подойдем к двери, откроем ее и бросим во тьму какой-нибудь ненужный нам тяжелый предмет.

– Чтобы проверить, где же у нее дно? – спросил Геннадий, обращаясь к Степанычу.

– У кого у нее? – спросил я у Гены.

– У тьмы кромешной, естественно, у этой чертовой бездны, – немного злобно бросил Геннадий.

– Ну, что-то примерно так, – промолвил в ответ Степаныч, – ребята, поищите какую-нибудь ненужную железяку.

– Может, бросим этот горящий фонарь, у него энергии все равно мало осталось, а заряжать все одно негде. Он и тяжелый, и может хотя бы осветить нам то, что будет внизу, если у него хватит мощности света, – предложил я.

– А что, давай, Илья, терять нам все равно нечего, кроме… – сказал Степаныч.

Я взял в руки фонарь, и мы все вместе, пройдя в тамбур, снова подошли к открытой Натальей Петровной входной вагонной двери, встав у самого края откидной площадки. Подумав еще секунд десять, я легким движением толкнул горящий фонарь в черную пропасть, но то, что произошло потом, не на шутку удивило абсолютно каждого из нас. Отлетев по инерции моего броска примерно на полметра или метр, фонарь привычно не полетел вниз, а… остался висеть в воздухе и медленно вращаться так, как это происходит только в настоящей невесомости.

На целую минуту мы все буквально застыли в оцепенении от такого поворота, глядя на медленно вращающийся в пустоте фонарь, но первым из нас пришел в себя Степаныч.

– Так, господа, это становится весьма и весьма интересным, – произнес он, тем самым вернув нас обратно в реальность.

– Может мы каким-то чудом в космос попали? И вот вагоны наши тоже висят в невесомости, оказалось все просто! – каким-то эйфоричным тоном произнес Геннадий.

– Не знаю, куда мы попали, но то, что здесь на лицо отсутствие гравитации, это факт, – сказал Степаныч, не отрывая взгляда от фонарика, который продолжал медленно вращаться, оставаясь почти на том же самом месте, куда я его бросил, – и воздух для дыхания есть. И, заметьте, друзья, кроме чистого воздуха, там сохраняется или поддерживается весьма комфортная температура воздуха, то есть ни жарко, ни холодно, чувствуете?

– Замечаете, фонарик медленно вращается в невесомости, а вагоны висят стабильно ровно, не вертятся, даже странно, – проговорил Геннадий, – будто кто-то управляет этой невесомостью.

– Такое в принципе невозможно! – уверенно проговорил Степаныч.

– Сам понимаю, что невозможно, но факт остается фактом, – торжествующим тоном ответил Геннадий.

– Да, все это очень удивительно и даже обалденно!!! Но что касается невесомости, то так бывает, когда при определенной необходимости (для съемок фильмов или тренировки космонавтов) на короткое время создают искусственную невесомость, скажем, в пикирующем с высоты самолете, но мы здесь явно не в брюхе у какого-нибудь Ан-124, иначе бы мы слышали рев или шум двигателей. Да и зачем наши вагоны помещать в самолет, для какой цели? Не понятно! – проговорил я, оставаясь в полном недоумении. – Да и потом, все это происходит уже достаточно приличное время, ни один самолет не может так долго поддерживать эффект невесомости. Тут что-то совершенно другое…

– Неужели мы и взаправду в космосе оказались? – иронично проговорила Наталья Петровна, – прямо совершеннейшая чепуха! К чему все это? Ехали, никого не трогали, вреда не причиняли, и на тебе… И кто это мог сделать?

– Пока ничего не ясно, но самое печальное в том, что мы не знаем, чего от всего этого ждать, – с полной серьезностью проговорил Степаныч.

– Стойте, раз мы в невесомости, можно и до багажного вагона легко добраться! – проговорил я в горячем порыве не только связаться с коллегами, но и, горя непреодолимым желанием увидеть Полину, если, конечно, они все еще там и также не знают что им предпринять.

– В данных обстоятельствах это неплохая идея, тем более, других действий мы соверщить все равно пока не в состоянии, так что давай, Илья, попробуй! – произнесла Наталья Петровна, и в ее голосе снова заговорил начальник, – а ты, Гена, пойдешь вместе с ним… на всякий случай.

– Хорошо, Наталья Петровна, – ответил Геннадий, а я только молча кивнул, и мы по привычке пошли надевать рубашки, свитера и ботинки, хотя воздух был почти комнатной температуры, а я еще повесил на шею другой фонарь, который имел больший заряд, чем тот, который остался летать около входной двери нашего вагона.

– Не зря ты, Наталья Петровна, что-то говорила про бригады почтовых поездов, что они как космонавты, все в одной лодке на станции. Сейчас я ощущаю себя в точности, как Алексей Леонов, который первым вышел в открытый космос, – бодрым голосом произнес я перед тем, как взяться за поручни и приготовиться оттолкнуться от двери вагона, – главное преодолеть себя и сделать первый шаг!

– Только у Леонова страховка была и скафандр, да он был фалом прицеплен к станции, чтобы никуда не улететь, – сказал Степаныч, – а тут вы будете в свободном полете, и надо предельно осторожно двигаться, чтобы не отходить далеко от вагона.

– Понятно, конечно, понятно! – ответил Геннадий.

– Удачи, ребята, постарайтесь прояснить ситуацию у соседей, – напутственно сказала Наталья Петровна…

Стоя на откидной площадке двери, я взялся за поручни и, сумев преодолеть чувство страха перед неизвестностью, сначала снял ноги с площадки, все еще продолжая сжимать обеими руками жесткие поручни вагона. Ноги повисли в невесомости, потом я отдернул сначала одну руку, потом другую и уже всем телом повис над чернеющей бездной. Геннадий, глядя на меня, сделал то же самое, только уже быстрее и увереннее. Сказать, что я испытывал незабываемые ощущения, значит, совсем ничего не сказать. Это было просто фантастически удивительно, мы испытывали настоящий кайф от нахождения в невесомости, причем нам даже было удобнее, чем космонавтам, потому что наши движения не ограничивались массивными скафандрами. Потому что здесь нам не нужна была никакая спецодежда, потому что в этой среде дышалось легко и свободно. Когда наши тела немного привыкли к новому состоянию, мы, освещая себе путь фонарем, начали очень медленно и аккуратно, держась за корпус вагона, передвигаться к двухстворчатой двери кладовой. Там была сделана короткая остановка для отдыха, где мы немного подержались за дверные поручни, а потом слегка оттолкнулись и, дальше перебирая руками вдоль стены и зависая над черной пропастью, добрались до входной двери багажного вагона, где тут же ухватились за поручни…

Глава 6

Входная дверь багажного вагона была заперта, внутри все так же, как и у нас было находилось во власти полной темноты. Мы с Геной начали стучать в дверь ногами и кулаками, а она отзывалась нам глухим металлическим звуком. Пока трудно было понять, слышит ли нас хоть кто-нибудь в этом вагоне, потому что в тамбур никто не выходил. Мы продолжали настойчиво стучать и стали громко, что есть мочи, кричать, чтобы привлечь их внимание. Попытка проникнуть внутрь багажного вагона затянулась на несколько долгих минут. Но вот к нашей подлинной радости внутри тамбура показалась фигура человека с фонарем в руках. Это была Полина. Моему восторгу не было предела!

– Полина! Это мы, открой дверь! – закричал я, широко и радостно улыбаясь больше от того, что вновь увидел ее живой и невредимой.

Однако женщина не сразу поняла, что к чему, некоторое время смотрела на нас через стекло и решала, открыть или нет, потому что в высшей степени невероятность и даже абсурдность сложившейся ситуации, не допускала мысли вообще кому бы то ни было верить. Но в итоге здравый рассудок все же взял верх, Полина узнала меня, дверной запор, наконец, щелкнул, и дверь широко распахнулась, позволяя нам войти.

Мы инстинктивно и, не задумываясь, бросились друг другу в объятия. Пожалуй, это случилось не столько по причине сложившихся у нас с ней в последнее время теплых отношений, сколько от того, что она увидела других людей, которые возможно смогут ей помочь или хотя бы что-то прояснить в этой без преувеличения фантастической ситуации.

– Привет, Полина, это Гена со мной, – представил я своего коллегу, едва мы вырвались из крепких объятий друг друга, и, глядя на лицо Полины, я заметил, как по ее щекам текли слезы, полагаю, слезы радости от того, что мы встретились, а может, потому что добрались до ее вагона.

– Очень приятно, но ведь мы немного знакомы, – сказала она Геннадию.

– Да, точно, знакомы, вы начальник этого вагона, – произнес тот, улыбнувшись одними губами.

– Да уж, начальник, какой я теперь начальник… – произнесла Полина голосом, полным обреченности.

– Расскажи, пожалуйста, что у вас тут произошло? – спросил я, пытаясь ее хоть как-то взбодрить.

– Что тут у нас могло произойти, наверное, то же самое, что и у вас в вагоне. Сначала вся электросеть накрылась, ну это когда еще мы с тобой по мобильнику говорили, а потом вдруг наступила полная темнота и неизвестность… которая, как водится, еще страшнее темноты…

– Что же вы делали? Почему не открывали дверь и не выходили наружу посмотреть, что к чему? – спросил я. – Мы, например, именно так и сделали, поэтому, в конце концов, смогли добраться сюда.

– Я даже подумать не успела о том, чтобы куда-то выходить и вообще покидать вагон. Одним словом, когда я проснулась в полной темноте и тишине, я очень сильно испугалась, потому что не понимала, что происходит, не с кем было связаться, ничего не работало, и тебе тоже не удалось дозвониться.

– И мне тоже не удалось, я пытался несколько раз…

– Потом я вышла из купе и стала осматривать помещения вагона, и в итоге столкнулась с совершенно неожиданной проблемой…

– С какой же еще проблемой можно было столкнуться? – спросил я, не на шутку удивленный.

– Не поверишь, Илья, мне пришлось успокаивать членов своей бригады…

– Что???! Не понял!! – недоумевающе спросил я.

– Представляешь, молодые здоровые мужики в этой запредельно неординарной ситуации оказались полными размазнями, от них не было мне никакой помощи, даже морально никто из них меня не поддержал, не только как руководителя, но и как женщину, – тихонько всхлипывая, рассказывала Полина. – Они сначала естественно пробовали безуспешно связаться со своим близким, потом начали бегать по вагону и смотреть в окна, перебегая от одного к другому, и пытались хоть что-то рассмотреть в этой кромешной и пугающей тьме, а через некоторое время начали вообще кричать что-то несуразное, а потом…

В этот момент Полина оказалась почти в шаге от того, чтобы зареветь навзрыд, но я вовремя обнял ее как можно нежнее с целью успокоить и добился успеха, и она смогла продолжить.

– Понимаете, ребята, они начали вести себя как настоящие придурки или сумасшедшие, кричали, что «нам конец», что «мы все здесь подохнем» и все в таком духе. При чем, они не просто кричали, они издавали истошные вопли, голосили, как бабы плакальщицы на похоронах…

– Подожди-ка, Полина, а почему сейчас в вагоне так тихо, как в могиле? – вдруг спросил Геннадий. – И, кстати, где все твои коллеги?!

– И правда, Полинушка, почему же так тихо? – тоже насколько возможно ласково проговорил я, – сам я как-то сразу не обратил на это внимания.

– Почему?! – ухмыляясь, и как-то растерянно ответила женщина, и спустя пару секунд продолжила, – потому что один из них сейчас лежит в купе свернутый калачиком, пребывая в глубоком шоке, он только и делает, что тихонько стонет, я больше к нему не подходила, бесполезно, он не реагирует ни на что. Что касается двух других, то… их уже нет… они оба мертвы…

– Что?! Как это?! Я не совсем понимаю… Ты сейчас сказала «мертвы»?! – до крайности удивленный спросил Геннадий.

– Вы можете мне не верить, но это именно так, два других совершили самоубийство…

– Что???!!! Дорогая моя, ты это серьезно???!!! – спросил я, поистине удивленный до предела.

– Да, они оба там, в кладовой… один с перерезанными венами, это он сам себе сделал кухонным ножом… другой повесился на веревке, зацепленной за крюк… Я сама в шоке, мало мне проблем, а тут еще это… Поэтому я безумно рада, ребята, что вы появились… – проговорила Полина и снова прижалась ко мне.

– Да-а, ситуация… – начал говорить я, – у нас в вагоне все совершенно иначе, все себя держат в руках, и никто из нас, даже Наталья Петровна, не сходит с ума и не бегает по вагону с воплями. Мы все относимся к происходящему трезво и с должным спокойствием, потому что ничего изменить не в силах, а рассудок нам еще понадобится, чтобы по возможности разобраться во всем этом.

– Ну, значит, у ваших коллег более крепкие нервы…

– Полина, я думаю вот что, – неожиданно заговорил Геннадий, – на тех, кто остался в этом вагоне, мы смотреть не будем, в этой ситуации это просто бессмысленно, да и помочь мы им уже не сможем, посему я предлагаю вам перейти в наш вагон! – что думаешь, Илья?

– Вполне разумно. Здесь тебе и правда нечего делать, особенно одной, – поддержал я предложение коллеги и продолжал, – полагаю, тот третий, который лежит сейчас в купе, недолго протянет и рано или поздно что-нибудь с собой сделает, как я понял, он уже и так далек от реальности. Тебе не стоит об этом беспокоиться, так что пойдем с нами!

– Как же вы сюда добрались, я даже не спросила! – проговорила Полина, улыбнувшись сквозь слезы, пытаясь прекратить плакать.

– Вот пойдешь с нами, увидишь! – бодро сказал я, пытаясь улучшить женщине настроение, а потом протянул Полине свою руку, и она крепко взялась за нее в знак согласия совершить с нами эту прогулку в темноте, едва освещаемой нашим почти разряженным фонариком.

Мы подошли к входной двери вагона, и я уверенным движением открыл ее. Сначала Полина постояла на краю откидной площадки, глядя в черную бездну с явно заметным страхом, а ее лицо выражало удивление. Потом я уверенно сделал шаг наружу и взялся за один поручень, а когда опустил ноги, то тут же завис в царившей повсюду невесомости в полуметре от входа. То, что Полина была не на шутку поражена этим моим трюком, было легко угадать по ее пристальному взгляду на меня и по еле заметному покачиванию головой, обозначающему крайнее удивление.

– Как ты это… – начала было говорить женщина, но стоявший сзади нее Геннадий со знанием дела произнес.

– Представьте себе, Полиночка, это настоящая невесомость, мы с Ильей уже выяснили, что и там и сям, везде вокруг сплошная невесомость и темнота. Но у нас с собой имеется хоть и еле работающий, но фонарь, который поможет нам добраться до входной двери нашего вагона. И прошу заметить, мы можем здесь дышать, никакие скафандры нам не нужны, представляете?…

– Да, ведь правда… дышать… что-то настолько невообразимое… – завороженно произнесла женщина.

– Иди сюда, Полина, не бойся, только осторожно… – сказал я, приглашающе протянув к ней обе руки, на мгновения оторвавшись от поручня, чтобы она не боялась.

Она замешкалась буквально на несколько секунд, а потом решительно переступила за край откидной площадки и, слегка оттолкнувшись, пушинкой перелетела прямо в мои объятия, а я тут же успел одной рукой обхватить ее, а другой ухватиться за один из поручней, чтобы вместе с ней не удалиться от вагона. Потом мы осторожно пустились в обратный путь к нашему вагону, а Геннадий сказал нам, что сейчас вернется, и скрылся за темной дверью багажного. Обратно мы с Полиной, которая продолжала крепко держаться за меня, перемещались медленно и осторожно в течение нескольких минут, а наш тусклый фонарь едва освещал небольшой участок металлической вагонной стены, вдоль которой мы продвигались. Было слышно, как хлопнула закрытая дверь багажного вагона, и прямо перед входной дверью в наш почтовый вагон нас догнал Геннадий.

Сколько радости было у моих коллег, когда мы вернулись не одни, а вместе с начальником соседнего багажного. Все поздоровались с ней и стали одобрительно похлопывать Полину по плечу, а потом, закрыв за собой входную дверь, все вместе в полной темноте направились в наше купе, где разместились на полках, сидя в лучах последнего оставшегося в живых фонаря…

– Правильно вы сделали, что привели к нам Полину, – высказала в наш с Геннадием адрес одобрительные слова Наталья Петровна после того, как мы рассказали коллегам обо всем, что произошло в багажном вагоне, – сколько ей пришлось вынести, это же надо, до чего могут опуститься люди, а еще мужики! Никакой твердости духа!

– Но чисто по-человечески мне их очень жаль, они были все-таки моими коллегами, – проговорила Полина.

– Да, милая, конечно, жаль… – поддержала ее Наталья Петровна.

– То, что там случилось, просто уму непостижимо. Ведь мы тоже оказались в аналогичных условиях, но никто из нас не совершил ничего подобного, не сходил с ума и не паниковал. Волновались, думаю, все, но не было даже и намека на панику. Наоборот, все мы насколько это возможно в таких необычных обстоятельствах, адекватно реагируем на происходящее, – проговорил Степаныч.

– Кстати, Гена, а что ты делал в багажном, пока мы с Полиной возвращались? – прервав Степаныча, спросил я с естественным подозрением.

– Ничего не делал, просто вернулся посмотреть… так на всякий случай, а что? – спокойно ответил Геннадий.