Русь святая

– Вам письмо, ваше благородие.

– От кого?

– Не могу знать, ваше благородие.

– Что ты все благородие, да благородие. Ты уж как-нибудь по званию, что ли.

– Так точно господин подпоручик!

– Подпоручик? Петь, спокойно не на параде. Читай что там в письме пишут.

– Виноват. Грамоте не обучен.

Это был первый человек не умевший читать, которого встретил Владимирский в своей жизни. – Вот оно где свинья порылась, из-за чего рухнула царская империя. Народ-то дремучий, кто его поманит, за тем он и пойдёт. Но ничего, мы все исправим. – Подумал Покойник, вроде бы ещё не серьёзно, но как бы вживаясь в свою роль:

– Петь, как тебя по батюшке?

– Владимирович. Как и вас ваше благородие.

– Тёзки значит. Пётр Владимирович, а не желаете что бы я вас грамоте обучил?

– Как же это? Нешто сами изволите? – Пётр застыл изваянием, символизирующим недоверие.

– Тебе сколько лет?

– Двадцать второй, через неделю минет.

– А мне?

– И вам двадцать второй, в запрошлом месяце стукнули.

– Давай письмо и неси ручку и бумагу.

Пётр отдал письмо, но с места не тронулся. Владимирский открыл конверт и глупо уставился в писанину:

– Смотришь в книгу, видишь фигу. По-французски написано что ли? Петь, я что раньше по-французски ботал? Ну в смысле говорил.

– А как же. И беседу вели и писать изволили.

– Опа на.

– Нешто и это забыли? – Всё больше удивлялся Петруха.

– Напрочь. Во я попал. Может что важное? Может по службе?

Петя откашлялся, затем осторожно сказал:

– Я осмелюсь предположить, эта бумазейка от полковницы Наталии Карловны.

– Откуда узнал?

– У них духи очень уж известныес.

– А кто она такая?

– Известно кто, супружница полковника Яковлева.

– А от меня ей что надо-то?

– Пётр отвернулся и стал разглядывать стену.

– Ну ладно, неси ручку и бумагу.

– Какую ручку вам барин, от двери что ли?

– А, нет, чем писать неси. – Сообразив поправился Владимирский.

– Пётр достал бумагу, чернила и к ним перья. —

– Перья, я вам аще давече навострил.

Владимирский нарисовал алфавит и начал учить грамоте денщика. Ученик оказался на редкость смышлёный, с превосходной памятью.

После ужина они продолжили складывать слоги. Так наш новоиспечённый барин с удивлением заметил, что помнит всю программу первого класса, как впрочем и всех остальных, и даже военного училища:

– Аз, буки, веди, глагол, не обязательно, запоминаем по звучанию, а, б, в, г. Ма-ма мы-ла ра-му. – Их учёбу прервал тихий стук в дверь. Пётр удалился что бы открыть дверь и не вернулся. За место него в комнату вплыла шурша платьем, высокая очень красивая женщина, лет тридцати пяти. На ней было удивительное платье, чёрного шелка, с валаном под длинной шалью индийского кашемира, а на головке с красиво собранными на затылке волосами, фетровая шляпка с эгреткой. Редко увидишь в наше время женщину с такой грацией, разве что артистку, да и то в образе: – Откуда я знаю про кашемир и эгретку? – Пронеслось в голове нашего героя: – Ах да листал альманах Парижских мод в библиотеке, находясь под стражей. Листал от безделья, что бы убить время, тогда эта мура меня вовсе не заинтересовала. Гляди ка все запомнил, даже детали.

– Вольдемар! Слава Богу ты жив! Как я мучилась все эти дни. – Каким-то небесным, льющимся, мягким голоском, самой женственности, ворковала прелестная незнакомка, присаживаясь перед ним на стул: – Что же ты молчишь? Разве ты не получал моей записки? Это было ужасно, когда я узнала о твоей гибели. – Она ловко вынула носовой платочек из рукава на запястье, и на доли минуты приложила к газам, демонстрируя свои тонкие пальчики, покрытые сеточкой перчатки. – От того что наш герой до сих пор, ни разу не встречал среди современных дам такой женственности, он уже заранее чувствовал себя виноватым: – Дерзкий не сносный мальчишка, как ты мог!? Я наверно ужасно постарела, за эти три дня, но всему причиной было моё горе. – Она на мгновение замолчала и у неё в глазу блеснула слеза: – Вольдемар, как только мне стало известно что ты жив, и поправляешься, я сразу все бросила и поспешила к тебе. Вернулась из Зимниц, остановившись в соседнем, убогом домишке, и терплю эти лишения всё ради тебя. Вот уж и румянец на твоей щеке, тебе значительно лучше. Твоя Натали теперь с тобой и будет о тебе заботиться. – И незнакомая дама своим долгим поцелуем, прервала такой назревший вопрос, – мадам, мы что знакомы?

– Мой мальчик, я вижу ты ещё совсем слаб. Но что же делать? С тобой я теряю голову, и готова потерять бесстыдство, лишь бы тебя оживить. – С её плеч на пол упала большая кашемировая шаль, и она за несколько секунд освободилась от своего платья, которое было заранее расстёгнуто на спине. Оставшись в одном корсете и шляпке, она шагнула к нему.

– Мадам! – Всё что успел промолвить больной.

– Не беспокойся глупенький, я твоего денщика выпроводила на улицу.

Событие произошедшее с ним за последний час, никак не соответствовало его знанию манер, литературных героев девятнадцатого века. И когда его всадница была полностью утомлена, а у него отпустила боль в сердце, он все таки решился задать ей вопрос:

– Мадам, вы кто? Я вас не помню.

Наездница долго смотрела на него, затем сделала оскорблённый вид, и как-то по будничному дала ему пощёчину. Затем она быстро засобиралась, а уходя вернулась, ничего не говоря влепила больному дополнительную оплеуху. Физическое воздействие пошло на пользу больному и он сев на кровать, спустил ноги на пол:

– Благодарю мадам. – Сказал Покойник, натягивавшей на себя платье красавице: – Этак я завтра уже и встану. В смысле теперь уже на ноги. Простите мадам, не имею честь знать, но вы невероятно привлекательны. – Слова невольно были брошены в спину уходящей незнакомке, заставившие её на мгновение остановиться, но вскинув гордо свою головку, она всё же ушла. Тогда наш выздоравливающий чудусным образом крикнул: – Петруха.

Появившийся денщик, не смотрел на барина.

– Петручо, это кто был?

Пётр молчал, пытаясь не встречаться взглядом с барином.

– Петручо, ты знаешь что ты меня подставил? Петруха, ты это заканчивай делать такие сюрпризы. Ты что забыл, что я память потерял? Это что, моя любовница?

– Так точно, господин подпоручик.

– О! А! Это? – и любовник поднял палец к верху.

– Они, госпожа полковница.

– О! как дерзко с моей стороны. Петь, ты это, давай, что знаешь мне все докладывай. Договорились?

– Так точно господин подпоручик.

– А эта малолетка, она что, тоже?

– Барышня, Светлана Сергеевна то? Они здесь с воспитательницей, мадамой Верой Ильинешной, в сестрах милосердия ходят. Мы когда ещё в Румынии стояли, вы с ними познакомились. Вы наверно сильно обидели Светлану Сергеевну, они после вашей встречи, сильно плакать изволили. А вы тогда, ещё изволили волочиться за курсисткой Хващинской.

– И?

– И они тоже после вас плакали.

– Слушай Петруха, я кто?

– Вы Владимир Владимирович, столбовой дворянин Новгородской губернии.

– Не, не то. Я сегодня только опомнился и уже два раза схлопотал по роже. Ты понимаешь о чем я?

– У господ своя жизнь, народу вникать в неё негоже. – Опять глядя в сторону отвечал Петруха.

– Как это? – Видя что Пётр мнётся, подпоручик добавил: – Говори не бойся.

– Я так понимаю, господа они учёные слишком, вот иной раз и безобразят. Дуэли там, гулянки, и… – И Петруха замолк.

– Да продолжай, не дрейфь.

– Ну коли так, так я скажу, и с чужими жёнками шашни водят. – Выпалил Денщик.

– Так я что, по бабам мастак?

– Именно так, ходок, энтот сердцеед. Ваша маменька говорили, это вас Петербургское общество испортило. А я так думаю, ваш друг князь Валерий Сергеевич. Он то и есть сущий демон. Это он вас пристрастил к картам, дамам энтим развратным, отсюда и дуэли вышли.

– Я что же, бился на дуэли?

– Два разу. Вы же этот, Варяг. С вами осторожность соблюдают бретёры.

– Варяг?

– Так точно.

– А что это такое?

– Так вы Владимир Владимирович, в бою двумя саблями орудуете одновременно, и стреляете с двадцати шагов в туза.

2

Второго июля госпиталь погрузился на телеги и отправился по скверной дороге в Тырново. «Главврач» Архипов, предложил Владимирскому ехать в своей карете, все ж таки не так трясёт, как на телеге. Он вообще настаивал, что бы больной не торопился в строй, и ещё подлечился оставаясь в селе с тяжело раненными, но молодой человек не согласился. Ещё вчера утром он едва встал на ноги, к обеду уже сидел за столом. А к вечеру впервые вышел из хаты. Очень дивился разглядывая свой длинноствольный револьвер системы Смит-Вессон 1871 года выпуска, предъявленный ему Петром. И когда он вечером взялся испытать оружие, понял что не утратил навыков в стрельбе. Оглядел также и своего трофейного, арабского скакуна, сесть на него не решился, только покормил из руки хлебом. Конь действительно был красивый, на этом все его знание о коневодстве и закончились. Всего лишь раз в жизни, в детстве, он ездил на колхозной лошади верхом.

Мундир подпоручика был отстиран и поглажен, а так же умело заштопан, денщиком Петром. Пётр оказался очень смышлёным и расторопным парень, делал успехи в грамоте и особенно в математике. Выяснилось что он был дворовым в усадьбе Владимирских. Ещё подпоручик узнал, что их усадьба поделена пополам с его родным братом. Его старший брат был женат и служил в компании горным инженером. От Петра ему так же стало известно, что отец его умер, а мать живёт в усадьбе. К тому же что они вовсе не богаты. И что постоянный спонсор его кутежей, князь Валерий Сергеевич Лопухин. Он же идеолог разных шалостей, за что князя выгнали из гвардии.

В карете в месте с «главврачом» и Владимирским, ехал хирург фон Клюге и воспитательница смольного института Вера Ильинична. Это была очень представительная дама, лет сорока или около, с идеальной выправкой и безупречным произношением:

– Господа, правда ли то что войска генерала Гурко, собираются взять приступом Тырново?

– Вера Ильинична, имея предписание следовать госпиталю за войсками нашего доблестного Иосифа Владимировича, который уже на пол пути к Тырново, думаю что да. – Отвечал военврач со странным званием коллежский секретарь, перестав смотреть по сторонам.

– Серафим Владимирович, а правда ли то, что у турок войска больше, чем у нас вдвое? – Продолжала любопытничать Вера Ильинична.

– Враки. У Абдул-Керим-Надир-паши, главнокомандующего турецкими войсками, приблизительно столько же войск, что и в русской армии. Да если бы у нашей армии людей было бы вдвое меньше, чем у неприятеля, мы и тогда победили бы. Потому как с нами Бог и дело наше правое, раз мы в этой компании освобождаем от турецкого ига другие православные народы Болгарии и Сербии.

– Что же, по вашему Серафим Владимирович выходит что если дело правое, так и победа обязательна? – Скептически заметил фон Клюге.

– Да, да именно так! – Несколько эмоциональней чем требовалось, ответила за главврача воспитательница: – Русское общество готово на самопожертвование, ради справедливости. И будь это не так, разве же была бы я здесь со своими воспитанницами. А разве ваши заурят-фельдшеры и санитары не пошли на войну добровольно, вольноопределяющимися?

– Дас. Это такс. Но разве Болгарский народ, поднявшийся на освободительную войну, не потерпел поражения в прошлом году? Из этого все же следует что патриотизм хорошо, но нужны и пушки. Что вы молчите подпоручик? Вы же из нас, пехота – царица полей.

– Я согласен.

– С кем? – Усмехнулся фон Клюге.

– Со всеми. С вами господин военврач Серафим Владимирович, я согласен что без воли Божьей, никогда не победить. С вами Вера Ильинична согласен, что без патриотизма и несгибаемого духа, тоже победить нелегко. И с вами согласен Борис Иванович фон Клюге, без технических средств победить сложно.

Как только закончил говорить наш герой, вдруг неожиданно, отовсюду раздались выстрелы, и истерический женский крик, – Турки!

Владимирский выскочил из кареты. На госпитальный обоз действительно напал разношёрстный отряд турок. Малочисленный конвой отстреливался. Взору подпоручика предстала следующая баталия, как два турка схватили под уздцы его коня и не могут поделить между собой. Перучо вскочил на спину одному из турок, и пытался отбить у врага коня. Другой турок пользуясь моментом, оседлал коня и пытался было уже удрать. Владимирский все это время находясь поодаль, рефлекторно выхватил Смит-Вессон и двумя руками держа револьвер перед собой, разрядил барабан, в спину удаляющемуся наезднику.

– Ушёл. – Посетовал фон Клюге, глядя в след удирающему грабителю.

Но турок проскакав ещё пару десятков метров, упал с лошади. Колежский асессор фон Клюге, уже бежал к Петру, целясь из своего револьвера. И когда турок скинул с себя ординарца на землю, замахнувшись на него своим ятаганом, то фон Клюге выстрелил несколько раз, метко поразив врага.

Спереди визжали девушки. Шесть курсисток бросились в кусты. Их преследовали три янычара. Одного из них, завалили наземь, крупного размера вольнонаёмные дамы, бальзаковского возраста, служащие санитарками при госпитале.

Подпоручик побежал к кустам на визг, не обращая внимание на боль в груди. Наконец он увидел турок, волокущих за волосы девушек. Каждый поймал по две и грубо, словно животных, волок за собой. Подпоручик бросился к похитителям. Они заметив его оставили курсисток и выхватив ятаганы, устремились на нашего героя. Но подскочив к Владимирскому, друг за другом повалились на землю. Девушки перестав кричать, ещё не придя в себя смотрели со страхом в глазах, как над убитыми стоял подпоручик, и с лезвий его сабель капала кровь. Владимирский от сильной боли и сам не понял, как зарубил этих турок. Его неистовое желание и хорошая моторика, а возможно и память мышц, сделали своё дело, хотя он в жизни не фехтовал на саблях. Одна сабля у него весела как и положено на поясе, а другая трофейная Абдул-визиря, дамасской стали с золочённой рукояткой, за спиной. Он ещё сам удивился, когда его снаряжая денщик повесил ему саблю за спину.

Не глядя на девиц, Владимирский развернулся и устало зашагал обратно к карете. Когда к нему подскочила классная дама Вера Ильинична, он попросив у неё прощения, повалился прямо на неё, задыхаясь от боли в груди.

Очнулся подпоручик уже в коляске. Под него постелили сено и подушки. Рядом с ним сидела Вера Ильинична, а в ногах, одна из спасённых им курсисток. На козлах сидел его денщик Пётр, а сзади гарцевал привязанный за узду жеребец.

– Как звать? – Приподымая голову, спросил Владимирский.

– Мария Фёдоровна. – Ответила девушка, сидевшая в ногах.

– Да. Странно, это же жеребец, а не кобыла.

Девица покраснела, Пётр ухмыльнувшись подсказал:

– Янычар его кличут, ваше благородие.

– Янычар! Позвал подпоручик. – Жеребец радостно заржал, будто признал хозяина.

– Владимир Владимирович, вы наш спаситель, и мы вам очень признательны, я должна поблагодарить вас. – По матерински стала говорить воспитательница вера Ильинична.

– Да пустяки. Тем более что девушки, наверно на меня злятся.

– За что же им злиться на вас?

– Ну как за что, за то что разрушил их планы выхода замуж, убив их потенциальных женихов. У турок это просто, схватил за косы, приволок и ты уже вторая и третья жена. А если денег нет, продал тому у кого они есть.

Мария Фёдоровна сидевшая в ногах покраснела аж до самых ушей:

– Ну знаете! Ну знаете милостивый государь! Vous ńёtes pas ce gue vous dites.** – И барышня расстроившись отвернулась.

– Oui, sans doute.*** – Подтвердила классная дама.

Владимирский ничего не понял, но попытался оправдаться.

– Мадам, мадемуазель, извините за мой солдафонский юмор.

– Вам не следует много разговаривать. Отдыхайте. – Как-то уж нежно по матерински сказала Вера Ильинична.

И подпоручик сразу заснул, проспав до следующего утра. С утра снова в путь и едва окрепший Владимирский осваивал езду верхом на своём Янычаре, вернув девушкам коляску. Затем они с Петрухой ехали на телеге, занимаясь уроками. Так, как у Денщика напрочь отсутствовало какое-либо оружие, то Пётр получив своё распоряжение трофейную, немецкую винтовку, пока они ехали, учился стрелять. В своём подорожном сундучке, подпоручик обнаружил дневник. Надеясь что найдёт там какие-нибудь записи, проливающие свет на его прежнюю жизнь, с интересом стал перелистывать его. Но в дневнике были только его карточные долги и тех, кто должен ему. Правда на последних страницах он нашёл зарисовки, движения и ведения боя с двумя саблями. Эти зарисовки и записи, позволили ему каждодневно, идя за телегой крутить саблями, привыкая к холодному оружию. Ещё он обнаружил, что понимает по-немецки, который он учил в школе, и которого не помнил в той жизни. И теперь он гораздо лучше понимал по-английски, нежели в той жизни. У него сильно обострилась память, как впрочем и боль в груди. Развлекаясь, он каждый день разговаривал с коллежским секретарём фон Клюге, по-немецки на английском, удивляясь себе, и пытаясь улучшить свой язык. Мышцы его тела были прекрасно развиты, для фехтования, езды верхом, стрельбе из оружия, но не недостаточно для разных физических упражнений. Не достаточно в понимании чемпиона по самбо, а также боевого самбо. Впредь с этим, предстояло усиленно потрудиться.

Седьмого июля они остановились не доезжая Тырново, что бы перекусить и двинуться дальше. Господа военврачи посетили харчевню, одиноко стоящую у дороги. Это была большая изба, увешенная горшками и связками с чесноком и луком. Хозяин корчмы, старый еврей, непрестанно суетился возле господ. За большим столом сидели, коллежский асессор Архипов начальник госпиталя, коллежский секретарь фон Клюге, заурят-прапорщик Паникадилин, он же фельдшер сорока шести лет отроду. Был здесь ещё фельдшер Вася, в погонах заурят-унтер офицера, студент с Санкт Петербургского медицинского факультета, голову его венчал венок из придорожных цветов, шутка от наших курсисток. Которые тоже сидели здесь же со своей наставницей, ну и конечно подпоручик Владимирский. За столом было очень весело, ибо хозяин корчмы поведал господам, что сегодня генерал Гурко занял Тырново.

– Господа! Давайте же выпьем за нашу победу! Что бы наши войска разгромили армию Махмет-Али-паши. – По детски радуясь, поднимал тост румяный Вася. Все дружно выпили. На столе стояли кувшины с сухим болгарским вином. Так же было изобилие свежих овощей и фруктов.

– Господа, хочется все таки заметить, что успех нашей армии, как всегда омрачит нас, поступлением новых раненных. – Заметил начальник госпиталя.

– Господин коллежский асессор, вот за что я вас люблю, за то, что вы для нас всех, в том числе и больных, сущий отец родной. – Счастливо признавался в тёплых чувствах Василий, неожиданно захмелевший.

– Васечка, по моему вы слишком пристрастились к Бахусу. Оставьте дружбу с ним, он ваш язык уже запутал в дифирамбах, и доведёт до Киева, а мы Константинополем грезим. – Пошутила семнадцатилетняя красавица Мария Фёдоровна.

– Вася сначала засмеялся со всеми, затем сделал серьёзный вид:

– Мария Фёдоровна, ещё Равноапостольный князь Владимир, когда собирался отказаться от язычества, намереваясь дать религию Руси, отверг магометан, узнав что их религия запрещает вино питие, сказав, – без вино пития Руси не быть. Тем самым не приняв служителей Корана.

– Именно Васечка. Только князь наш святой Владимир, из всех религий увидел истинную когда ослеп, а прозрев физически и духовно принял её, крестившийся сам, крестил и Киевскую Русь. И стало на Руси, слово русский и слово православный синонимы. А теперь что я слышал в Полтавской губернии, полячишка католик папский, школяров наставляет в гимназии, дескать они вовсе не русские, а сами по себе особые, от укров ведут свою родословную. Как же так, сколь веков были русские, а теперь вдруг украинцы стали? Объясните мне дурню старому. – И «главврач» обвёл взглядом всех присутствующих за столом.

– Забавно. Проштудировал всю я историю, западную и Российскую, которая по сути своей та же западная, и ни где не нашёл свидетельств про укров. На территории Киевской Руси, замечу Руси, поляне жили, древляне жили, уличи, это славянские племена на территории малороссов, и смоленские кривичи, с новгородскими словенами и вятичами, будущими Великороссами. Хотелось бы сразу отметить, Великороссы, это от нынешной территориальной принадлежности, а не превосходства происхождения стало быть. Потому как эти племена поляне, древляне, радимичи, кривичи и вятичи говорили на одном и том же языке, в дальнейшем принадлежа к одной вере и культуре. В1239 году Киевская Русь, была завоёвана Батыем. Опять замечу Русь. Киев осаждён, разграблен и повержен а с ним и все города Руси. До Новгорода не дошли, не нашли его в лесах темных. И что же происходит дальше? Киевляне, жители Чернигова спасаясь от поругания и погибели, бегут в подмосковные леса, усиливая княжество Московское и Тверское. Правда часть жителей Киева, спасаясь бежит на запад. Но на западе и востоке все равно живут русские – православные. В четырнадцатом веке, Литовское княжество становится великим, при княжении Гедимина, Ольгерда, Кейстута, захватив порушенные и разграбленные земли, все ещё Руси, земли витебские, турово-пинские, волынские, киевские, переяславские, подольские и чернигово-северские, подчинив их Литве. И вот с этого момента Русь делится на две части, одна в составе Литвы, другая под игом монголо-татар. В 1349 году Польша овладела галитской землей. И все это люди русские остаются людьми русскими, пока литовский князь Ягайло не объединяется с Польшей, где Литва становилась католической державой. Дальше больше. Наши добрые братья, единоверцы, христиане католики, по Брестской унии от 1596 года, православную церковь на территории Речи Посполитой, объединяют с католической превращая в униатскую церковь, не смотря на почти всеобщий протест Православного духовенства и русского-православного народа. Замечу все ещё русского. И знаете как это происходило, они заменяли православных епископов на католических. И католики уже издавали указы и распоряжение, уничтожая православие на корню. Сотни тысяч были повешены только за то, что считали себя Русскими, то есть православными и умирали за веру. Все просто, кто отрёкся от веры отцов, стали не русскими, а униатами, получив название украинец. Странно, украина – это граница, в древней Руси. Интересно откуда взялось такое название для всего малоросского народа? Возможно Украина, это окраина Речи Посполитой. Замечу, если бы Богдан Хмельницкий не присоединил левобережную Малороссию к России, в Киеве бы, уже правил католический епископ, который был туда назначен. Интересно получается, Псковские, Новгородские, Ростовские княжества находятся под магометанской ордой, и сохраняют Православие. Западная Русь подвергается гонению и самой смертью, за то, что она Православная, все так же от наших братьев по вере католиков. Замечу, разграбление Константинополя, православной Византии, произошло благодаря четвёртому крестовому походу папской церкви в 1204 году. Крестоносцы, собранные под лозунгом освобождения гроба Господня, наносят смертельный удар в спину, своим же братиям во Христе. И после этого дружественного ограбления, Византия больше не оправится, и падёт. – Закончил свой исторический экскурс фон Клюге.

– Какие у вас удивительные и ясные познание в истории, фон Клюге. И как вы удерживаете в голове все эти даты. Это ли не наглядный пример для моих воспитанниц. – Умилённым тоном сказала наставница.

– Господин фон Клюге прекрасный реферат. Именно это поповско-монашеское мракобесие, и стало причиной трагической гибели целого Византийского государства. Господа разве можно в наш просвещённый век серьёзно говорить о религии? – На челе Василия застыл упрёк.

– Дорогой Вася, вижу вы меня не услышали. А что вы думаете тогда об выдумке Потоцкого, про древних Укров? – Бесстрастным голосом спросил фон Клюге.

– Я думаю, как и все просвещённые и образованные люди, Борис Иванович, придёт время, когда попы и ксёндзы перестанут дурить людей, а люди просветятся и узнают правду. И тогда каждый свободный индивид сам свободно сможет сделать своё волеизъявление.

– Как по вашему все просто Вася. Народ просветиться и станет лучше и мудрей. А как же тогда этот цивилизованный народ в век просвещённый, на американских плантациях допустил рабство, я не говорю о других колониях туманного Альбиона, и других европейских держав? Сами то вы, чего поехали добровольцем освобождать Балканы? – Фон Клюге погладил свои тонкие усы.

– Я? Я борюсь за свободу угнетённых народов. – С юношеским пылом ответил Вася.

– А знаете ли вы Вася, что православный народ Византии и на Балканах был обложен непомерной данью. И тогда ему что бы выжить, легче было принять ислам. И многие принимали, отпадая от своих предков. Так и западный народ малороссы, отвергнув религию отцов, перестал быть русским. И я не удивлюсь что когда-нибудь, на карте мира появится украинское государство. – Продолжал дискутировать фон Клюге.