Жилец

– Да, это мой друг и зовут его Саша. Девочки, приглашайте Сашу в гости чай пить.

– Ура! Девочки схватили меня за руки и потащили к подъезду. И пока мы поднимались на второй этаж, я узнал, что у них есть кошка по имени Беня и что раньше это был кот, а потом он родил двух котят, белого и черного, котята выросли и их разобрали знакомые. Теперь я знал, что когда Беня родит еще котят, то одного, самого лучшего, они обязательно подарят мне. А еще у них есть большая кукла, она ходячая, точнее, раньше была ходячая, что-то там у нее сломалось, Лева обещает починить, но ему все некогда.

Дверь квартиры нам открыла болезненного вида женщина. Увидев ее, Лева заволновался:

– Мама, зачем ты встала, доктор сказал, что тебе нужно лежать.

– Не волнуйся, сынок, мне уже лучше. «А это кто? – спросила женщина, кивнув в мою сторону, – почему меня никто не знакомит с этим красивым молодым человеком?» – Она улыбалась, но часто дышала.

– Это Саша, Левин друг, – наперебой затараторили близняшки. Потом одна из них авторитетно добавила: «Они учатся в одном классе», – на что другая с серьезным видом возразила:

– Нет! Его Лева на улице нашел.

– Лева, что у тебя с лицом? – Встревоженно спросила женщина.

– Ничего серьезного, это я случайно ударился о Сашину голову, мы оба неудачно одновременно нагнулись. Женщина внимательно посмотрела мне в глаза и после непродолжительного молчания сказала:

– Друг – это хорошо! – и, обращаясь к Леве, добавила: – Это хороший друг, Лева, береги его. – Затем повернувшись ко мне представилась, – а меня зовут Фаина, я мать этих детей. Что мы стоим на площадке, а ну проходите в квартиру. Мойте руки, сейчас я на стол соберу.

– Мама, иди в комнату, ложись и отдыхай, я все сделаю сам, а когда будет готово, позову тебя, – Категоричным тоном произнес Лева.

– Ладно, как скажешь.

Лева с девочками начали готовить на стол, меня как гостя к этому процессу не допустили, разрешили только смотреть со стороны. Лева заварил чай, отдельно залил кипятком травы для мамы, нарезал торт, занимался другими делами, девочки привычно и с удовольствием помогали ему, выполняли его поручения безоговорочно, и каждая из них горела желанием, чтобы очередное поручение Левы досталось именно ей. Потом сели за стол, пили чай с конфетами и вареньем и разговаривали. Было очень уютно, по-домашнему. Центром забот детей была мама, на втором месте оказался я. Девочкам очень нравилось ухаживать за нами, они это делали с удовольствием, поглядывая на Леву, как бы сверяясь, все ли они делают правильно. Главой стола был Лева, он, как заботливый хозяин следил чтобы у всех было все что нужно.

По окончании чаепития, когда все встали из-за стола, девочки потащили меня к себе в комнату, показали все игрушки, в том числе ходячую-неходячую куклу. К радости девчушек, мне удалось легко обнаружить неисправность, это была небольшая, легкоустранимая даже для такого мастера, как я, поломка и когда кукла сделала первые шажки, восторгу девочек не было предела.

День быстро подошел к концу, пора было уходить. Близняшки, что называется, повисли на мне и требовали, чтобы я приходил к ним каждый день, Лева мало бывает дома, а им скучно. Конечно, я этого не мог обещать, но и расстраивать их не хотелось. Выручил Лева.

– Вы его лучше на свой день рождения пригласите, – сказал он, улыбаясь.

Девочки от радости запрыгали вокруг меня.

– Вот здорово! Обязательно приходи, мы тебя очень будем ждать. Пожалуйста!

– Хорошо, а когда он будет?

Девочки недоуменно посмотрели друг на друга и хором ответили:

– Скоро!

Я вопросительно посмотрел на Леву.

– Ровно через два месяца. Они ждут, не дождутся. Даже особый календарь завели. Дни считают

– Ладно, через два месяца ждите меня в гости.

Лева пошел меня проводить.

– Я отвечу на основные вопросы из тех, на которые ты хотел бы получить ответы, но по известным причинам их не задаешь, – начал разговор Лева.

– Итак, отца у нас нет, умер два года назад от туберкулеза, а заразился он на севере, когда после фронта мотал срок в лагерях по ложному доносу, потом, после смерти Сталина, все обвинения с него сняли, даже принесли извинения, а туберкулез остался. У мамы бронхиальная астма, она у нее давно, а после смерти папы болезнь обострилась и пока нет улучшения. Финансовое положение у нас не очень, государство платит на нас, детей, пособие, но оно небольшое, мама не может работать, богатых родственников у нас нет, поэтому – террикон. Вот, пожалуй, и все, о чем ты что ты, наверное, хотел у меня спросить, но стеснялся.

– И даже больше того, – честно признался я.

Через несколько дней я подошел на перемене перед последним уроком к Леве и спросил:

– Ты сегодня работаешь?

– Естественно, погода неплохая! – ответил Лева. – Ты что-то хотел?

– Возьми меня на террикон.

От неожиданности Лева присвистнул.

– А тебе зачем? Это тяжелые деньги, их на пустяки не потратишь.

Я молча стоял и смотрел на него.

– Ладно, только не сегодня. Я должен получить на это разрешение и еще рассказать тебе про работу, в чем она заключается и как ее нужно правильно выполнять, там есть свои особенности, которые нужно обязательно знать. Даже не так, – после небольшой паузы продолжил Лева, – вначале я тебе все объясню, а объяснять я могу только на переменах, после уроков времени у меня нет, а потом, если не передумаешь, я поговорю о тебе.

– Согласен!

Мне действительно нужны были деньги и вот на что. Я решил прийти на день рождения девочек с подарками. Сделать их своими руками было бы здорово, но я ничего не умею, не научился, конечно можно было бы попросить денег у мамы, как я сделал бы раньше, но после близкого знакомства с Левой мне не хотелось. Потом у меня появилась мысль купить подарки за свои деньги, заработанные своим трудом, ну а где мне, несовершеннолетнему, это можно сделать? Конечно, как сказал Лева, на терриконе. Как это устроить, я не знал и поэтому обратился к нему за помощью.

Весь следующий день, точнее, перемены между уроками, Левка грузил меня информацией о том, что такое террикон, как он работает, почему он дымит, почему горит, и как это нужно учитывать в их работе, а еще я узнал, как работают люди на терриконе. В организации их труда были свои неписанные правила, которые необходимо соблюдать неукоснительно. Например, Лева вместе с приятелями Михалычем и Сашком работал в бригаде, т.е. бригада работала на себя, а еще можно работать на барыгу. Конечно, те, кто работает «на себя» получают значительно больше. Лева, опережая мою просьбу, сказал, что меня в бригаду не возьмут и он даже спрашивать не будет, а попробует пристроить меня к какому-нибудь более-менее нормальному барыге.

На следующий день, перед уроками Лева сообщил, что вчера поговорил обо мне с барыгой и тут же уточнил, что с одной барыгой, так как это была женщина и, по словам Левки, нестарая и даже красивая, но у нее репутация – она неравнодушна к крепким пацанам, и ходят слухи, что с ними рассчитывается «натурой». Так ли это, или выдумки, он не знает, а предупредить обязан.

– Если тебя это не пугает, то сегодня пойдем. Ты после школы переоденься во что ни жалко и подходи к террикону со стороны Шанхая, там и встретимся, а на переменах я тебя погоняю по вчерашним урокам.

Лева не скрывал удивления, когда я почти дословно пересказал весь его вчерашний «учебный материал».

– А как ты это у тебя получилось, ты же ничего не записывал?

– У меня так мозги устроены, все, что я слышу, читаю или вижу, конечно, если я это делаю хоть с каким-то усердием, откладывается в памяти, а когда вспоминаю, я просто это вижу. Вот и все!

– Так, значит, у тебя образное мышление, – с интересом отметил Лева.

– Ну, насчет мышления не знаю, – ответил я с усмешкой, – а память именно так и работает.

– Так тебе уроки учить – раз прочитать.

– Раз прочитать – это я только запомню, а выучить – это еще нужно понять, что прочел, а тут у меня далеко не всегда получается.

Лева помолчал, а потом спросил:

– Раз все образно воспринимаешь, наверное, ты стихи пишешь?

Я ответил не сразу, мне не хотелось говорить на эту тему.

– Иногда.

– Почитай.

– Не сейчас.

После уроков мы с Левкой встретились у террикона, затем он меня подвел к барыге, которую звали Ольгой, и представил.

Ольга смерила меня с ног до головы, наверное, так оценивают лошадь, разве что зубы не посмотрела, и, похоже, осмотром осталась довольна.

– Тебе семнадцать. – то ли утвердительно, то ли вопросительно сказала она, – А меня зови Олей, тебе вообще работать приходилось?

– Мне не семнадцать, а шестнадцатый, и я нигде не работал.

Ольга внимательно посмотрела мне в глаза и негромко произнесла:

– Запомни, тебе семнадцать, а впрочем, ты можешь завтра не приходить, если окажется не по силам. Ну ладно, поживем увидим, а сегодня поработаешь с Валентином. Валек, иди сюда!

К нам подошел еще молодой, но уже изрядно потасканного вида мужчина.

– Чего звала?

– Вот тебе напарник, зовут Саша. – Ольга кивком головы указала на меня.

Валек окинул меня недовольным взглядом.

– А на хера он мне!?

– Не на хера, а бери его и идите работать, – властно проговорила Ольга, – вечером расскажешь, как он.

Валек недобро посмотрел на меня тяжелым взглядом.

– Ладно, хер с тобою, – недовольно проворчал он и, обращаясь ко мне, спросил:

– Тебе-то хоть шестнадцать есть?

– Мне семнадцать, и я еще нигде, ни с кем не работал, и тебе я еще ничего не сделал плохого. – раздраженно ответил я.

– Ладно, не кипятись. Идем работать, по дороге расскажу, что к чему.

Вот так и началась моя трудовая деятельность.

Когда совсем стемнело и работать было невозможно, мы спустились вниз. Тут уж Валек оторвался на меня и было за что. Случилось так, что я чуть-чуть замешкался, а уже начали качать породу и я мог попасть под летящий прямо на меня здоровенный камень, тем более что я его не видел.

Спас меня Валек, он в последний момент дернул меня за руку так, что я пролетел пару метров, а порода пронеслась мимо под аккомпанемент отборного мата Валька. Я понимал, что я ему обязан жизнью, но тем не менее слушать его матерные нотации было неприятно. Повторить все, что он сказал в мой адрес, я не смог бы хотя бы потому, что значения отдельных слов я не понимал, а некоторые из них слышал впервые. Успокоившись, закончил свою пламенную речь он словами:

– В следующий раз я тебя сам прибью, хуй мамин!

Смеялись все, кто слышал, кроме меня, конечно, но абсолютно бессмысленное словосочетание «хуй мамин» обрело смысл – оно стало моей кличкой и уже через несколько дней даже те, кто знал забыли, что меня зовут Саша, только Хуй Мамин, или Мамин Хуй, что для меня не имело разницы.

Домой мы в тот вечер шли с Левой вдвоем.

– Ну как первый рабочий? – спросил он.

– Еще не понял, все мышцы гудят. Хочется быстрее добраться домой и залечь беспробудным часов на двенадцать сном.

– А как же уроки? Завтра контрольная по математике, нужно подготовиться.

– Да какие там уроки, только спать! Нет, еще поесть! Иду и думаю, с чего начать.

– Ладно, дело твое. Ну че там на терриконе? Завтра пойдешь, или перерыв?

– Если смогу ходить, приду. На терриконе все нормально, но тяжело и, как оказалось, опасно.

Я в нескольких словах описал, как Валек меня спас и наградил странной кличкой. Лева рассмеялся.

– Ты, главное, не обижайся, я по себе знаю, кличка – это надолго, бывает даже на всю жизнь, поэтому хочешь или нет, но с ней надо ужиться, вот, например, меня зову Жиденок, мой папа русский, значит, по документам и я русский, но это с одной стороны, с другой стороны, мама моя по национальности еврейка и по еврейской традиции национальность ребенка определяется национальностью матери, значит получается я еврей. И вот вопрос, кто же я по национальности? Думаю, я русский еврей или еврейский русский.

Мы оба рассмеялись.

– Вот у нас в классе кого только нет, и русские, и украинцы, и татары, и греки, и наверняка я не всех перечислил, потому что не знаю, для меня национальность не имеет никакого значения, главное – какой человек, а не национальность…

Я махнул рукой.

– Не скажи! – после небольшой паузы заметил Лева и надолго замолчал.

* * *

– Галя! Та ты шо, оглохла? Я кричу во все горло, а она не слышит, идет себе, как шла, еле догнала.

Галя повернулась на голос, это была соседка тетя Лена.

– А твой новый хахаль у нас.

– Где у нас? – растерянно спросила Галя.

– Где-где, у нас в больнице. Вчера вечером без сознания окровавленного привезла скорая. Думали с проломленной головой, но потом выяснили, что просто сотрясение. Та шо ты так побледнела? Та с ним все в порядке, Анатолий Моисеевич сказал, что через пару дней его выпишет.

Галя резко повернулась, молча прошла мимо тети Лены и быстрым шагом направилась в сторону больницы.

Степан лежал на кровати с перевязанной головой и с закрытыми глазами, кажется, спал. Галя тихо подошла к нему, села на стоявший рядом с кроватью стул. Степан ровно дышал. Нежность и жалость охватили Галю, и она легонько прикоснулась к Степиной руке. Неожиданно Степан открыл глаза. Галя попыталась убрать руку, но не тут-то было он быстро накрыл ее другой рукой.

– Вот я тебя и поймал, теперь не отпущу никогда.

– Пусти, дурак, я думала он умирает, а он придумал женихаться. Пусти, мне больно.

Степан поднес ее руку к губам и нежно поцеловал. У Гали перехватило дыхание. Ей поцеловали руку! Такое она видела только в кино и не понимала зачем, но оказалось это так приятно. Она замерла, а потом ее пальцы невольно слегка сжали руку Степана. В ответ Степан, приподнявшись обнял девушку и попытался привлечь ее к себе, но не тут-то было.

– Ну и ну! Какой ты быстрый! – Галя высвободилась из объятий и отдернула руку. – Ты лучше расскажи, как ты сюда попал?

– Ну как попал? Иду себе домой и вдруг – бац и что-то упало на голову, и вот я здесь. Больше добавить нечего, несчастный случай.

– Кого-нибудь запомнил?

– Нет. – неожиданно для себя ответил Степан.

– Похоже, я знаю, что на тебя упало. Я с этим разберусь.

– Ну уж нет, разбираться буду я сам!

Строго возразил Степан и взял Галину руку, опять поцеловал ее ладошку и прижал к своей щеке.

– Все это ерунда, образуется. Главное для нас, что мы любим друг друга.

– Что ты себе позволяешь? – искренне возмущенная девушка освободила руку и встала с намерением уйти.

– Мы с тобой знакомы в общей сложности несколько минут, а ты уже ведешь себя по-хамски.

– Постой, Галя, не уходи, прости меня, это больше не повторится. Понимаешь, я очень тебя люблю и любил всегда, даже когда ты была еще маленькой.

От последних слов Галя невольно улыбнулась и, глядя на взволнованного Степана, произнесла:

– Ладно! Жизнь покажет, а вот насчет твоих слов, что больше не повторится, надо подумать.

Галя резко повернулась и, уже выходя из палаты негромко произнесла:

– Завтра после работы зайду.

Через два дня меня выписали. В тот же день вечером я встретил Галю возле клуба и, несмотря на ее протесты, пошел провожать. Мы немного погуляли и по настоянию Гали расстались у все той-же трансформаторной будки. По пути в общежитие я услышал за спиной торопливые шаги, надо сказать, я их ждал, и когда они приблизились резко повернулся. Передо мной оказались четверо с виду агрессивно настроенных парней.

– Ну что, Бандера, похоже, ты так ничего и не понял. Сейчас повторим урок, может, поймешь, если на этот раз выживешь.

Говоривший в натянутой до бровей кепке достал из кармана нож и направился ко мне то ли попугать, то ли всерьез решил проучить. В следующее мгновение он оказался на земле, сбитый с ног ударом моего кулака. Остальные как по команде набросились на меня с разных сторон. Драка быстро закончилась. Нас окружили дружинники во главе с участковым дядей Гришей. Подъехала милицейская машина и всех правых и виноватых отвезли в участок, правда, кроме первого нападающего, его со сломанной челюстью отвезли на скорой в больницу.

Допрашивали нас по одному. Последним вызвали меня.

В прокуренной комнате за столом сидел дядя Гриша и что-то писал, поднял голову и, кивком указав на стул и не отрываясь от писанины произнес:

– Я еще в больнице понял, что ты это так не оставишь, ну и пришлось за тобой понаблюдать. Этих парней я давно знаю, по ним тюрьма плачет, но все не было серьезной причины задержать их, а теперь преступление налицо – групповое вооруженное нападение, не скоро выйдут на свободу. Пиши заявление.

Я сидел неподвижно.

– Что непонятного? – раздраженно спросил дядя Гриша. – Вот бумага и ручка, пиши, как они на тебя напали, как ударили дрыном по голове и как сегодня снова накинулись на тебя с ножом. Все пиши, не жалей их, не заслужили.

– Писать нечего. Кто ударил меня по голове, я не видел. Вот только не было никакого ножа, и никто на меня не нападал, это я первый ударил и сломал парню челюсть, о чем сожалею и готов ответить.

– И ответишь, – громко закричал возмущенный дядя Гриша, из-за этого упрямца план посадить распоясавшееся хулиганье рушился, – ты мне, блядь, за все ответишь. Народного мстителя из себя корчишь. Пожалел! А вот они тебя хер пожалеют и в следующий раз я рядом точно не окажусь. Вот смотри, что получается, сейчас я этих тварей отпущу, мне их благодаря тебе, не за что закрывать, а ты пока посидишь в камере за нанесение телесных повреждений, может, поумнеешь, а если нет – пойдешь под суд за хулиганку.

Не прошло и часа после ухода дяди Гриши, как в замке зазвенели ключи и в камеру вошел в сопровождении дежурного Андрей. Я резко поднялся с нар, приготовился к встрече.

– Тихо-тихо, я не драться пришел, разговор есть. Садись, у нас мало времени. Я в курсе, что у тебя было с моими ребятами, и что ты отказался писать заявление и потому сидишь здесь. Но ты не бойся, Васька против тебя ничего писать не будет, как-нибудь объяснит свою челюсть, но и ты на него ничего не пиши, одно дело, если он просто дурак, а другое – дурак с ножом, здесь реальный срок, а если ты все сделаешь как надо, завтра тебя отпустят, конечно, извиняться за недоразумение никто не будет, у нас это не принято, – улыбнулся Андрей, – но ты мне должен пообещать, что мстить моим пацанам не будешь, потому что если что-то подобное еще раз произойдет, то им вспомнят все и тогда реальные сроки, а у дурака Васьки больная мать, он у нее единственный, хоть и непутевый сын, она без него пропадет, да и всем этот скандал не нужен, так что думай до завтра.

Андрей встал, протянул руку для рукопожатия и уже направляясь к двери спросил:

– А с Галкой у тебя серьезно? – и не дожидаясь ответа, добавил: – Смотри, если иначе, никакой бокс тебе не поможет.

На следующий день после полудня меня, как и говорил Андрей, отпустили и действительно никто передо мной не извинился, в результате я получил первый прогул на работе, правда, с формулировкой «по уважительной причине».

Вечером мы встретились возле клуба с Галей, она, как и все в этом поселке, уже знала о вчерашнем происшествии, набросилась на меня с кулаками. И я, чтобы ее унять, прижал к груди и поцеловал в слегка приоткрытые губы. Галя сникла, перестала сопротивляться, потом обняла меня за шею и закрыв глаза поцеловала. Спустя мгновение, придя в себя, отшатнулась и тихо проговорила:

– Ой, Степа, что ты делаешь! Люди же кругом, завтра будет знать весь поселок.

В тот вечер мы долго гуляли по парку, часто останавливались и целовались. Настало время прощаться, подошли к нашей трансформаторной будке, я был полон решимости продолжить путь до самого дома, но Галя категорически запротестовала, пообещав мне это сделать в следующий раз и днем, потому что ночью я оттуда точно не выберусь. Следующий раз наступил только через самую длинную в моей жизни неделю. Я работал во вторую смену, а она оканчивалась очень поздно, так что о встречах с Галей я мог только мечтать, что я и делал, но все проходит и мы с Галей опять встретились в привычном месте и в привычное время, а вместо ставшей уже привычной прогулки по парку Галя повела меня к себе домой. Это были незабываемые впечатления. Прежде всего, сам Шанхай! От трансформаторной подстанции мы прошли несколько метров, а потом миновали небольшую лесопосадку и перед нами на пригорке появился поселок причудливых строений. Домами их назвать я не могу, это были разновысокие хибарки, лачуги, конуры, построенные из всего, что хоть как-то могло быть использовано для строительства, и издали казалось, что они не построены, а свезены и свалены в одну беспорядочную кучу. Когда подошли совсем близко, стало видно, что это не только строения, но и вокруг каждого был небольшой, в большинстве неправильной формы участок земли, огражденный кривым забором, а за ним, как правило, из обпила сооруженный навес для дров, небольшой короб для угля и туалет, который здесь называют уборной.

Кое-где виднелись низкие сарайчики, возле которых копошились грязно-серые куры. Сами хибарки имели странные формы, друг на друга не похожие. Стены, сделанные из чего угодно, у кого-то это были старые, ничем сверху неприкрытые шахтные деревянные затяжки, добытые тут же, на терриконе, были лачужки, беленные известью, из-за которой местами проступала коричневая глина, встречались постройки из самана. Окнами служили куски стекла, вмазанные прямо в стены. Деревянные, почти плоские крыши покрыты прорезиненным брезентом из отслуживших свой срок шахтных вентиляционных труб. Улиц в привычном понимании не было. Домишки располагались вдоль узких кривых проходов и по одному из них молча шли в глубь поселка мы с Галей. В некоторых местах проход раздваивался, а иногда пересекался с другим проходом.

Наконец со словами: «Вот мы и пришли», Галя остановилась у перекошенной калитки. Просунув руку в щель, открыла ее и прошла в маленький дворик.

– Проходи, будь как дома. – Галя закрыла калитку и посмотрела в мои глаза. Что она в них увидела, не знаю, но посерьезнев спросила:

– Обалдел?

Я неопределенно пожал плечами. Выразить словами впечатление от увиденного я бы не смог, да и не хотел. Галя открыла дверь и, пропуская меня вперед, предупредила:

– Пригни голову и так двигайся к столу, а дойдешь, сразу садись на табурет. Эта хижина не рассчитана на великанов, а для нас с мамой этой высоты вполне достаточно.

Я молча пробрался и сел.

– Сейчас будем пить чай.

Галя поставила на электрическую плиту чайник, зазвенела посудой, накрывая на стол, и при этом рассказывала историю своей семьи.

– Раньше мы жили в Полтавской области, в деревне. Я часто вспоминаю наш дом, он был просторный с большими окнами, с голубыми наличниками, с красной крышей и белыми-белыми стенами. Мне он казался огромным замком. Вокруг дома росли вишни, яблони, груши, абрикосы и еще какие-то деревья. Весной, когда сад зацветал разноцветными цветами все было как в сказке. Я никогда не думала, да и не могла подумать, что мне придется оттуда уехать и жить здесь, в этих условиях. Потом, когда я стала старше, мама рассказывала, что наш совхоз упразднили, а все хозяйство передали на укрепление соседнему колхозу. О чем они там думали, я не знаю, но колхоз не укрепился, а наше хозяйство развалилось, технику перевезли в соседнее село, туда же переехали специалисты и наш поселок оказался никому не нужным, то есть неперспективным. Вначале закрыли больницу, потом школу, а потом сам собой закрылся единственный магазин, возить сюда продукты стало невыгодно. Людей на работу в колхоз и назад возили на крытых брезентом грузовых машинах. Когда мне исполнилось семь лет и пора было идти в школу, это оказалось проблемой. Единственная в колхозе школа была в центральном селе, а это почти двадцать километров от нас, к тому же в нашем поселке осталось только двое школьников, считая меня, и возить нас туда-сюда у колхоза не было возможности. Тогда, воспользовавшись тем, что при переводе нас в колхозники у родителей по чьей-то халатности не отобрали паспорта, папа продал за гроши дом и мы переехали на Донбасс, поселились в этих хоромах и до сих пор в них и живем, привыкли.

– А где сейчас твои родители?

Галя на секунду замерла. Лицо стало грустным, потом с наигранной беспечностью продолжила рассказ.

– Папа четыре года назад умер, осложнение на сердце после гриппа. До этого работал на шахте, а сейчас на этой шахте работает мама, лампы шахтерам выдает. Работает посменно и сейчас она на работе. Ой! Да ты ее должен знать, а она тебя, вы же на одной шахте работаете. Мама у меня красавица. Представляешь, ей уже скоро тридцать два года, а у нее черная коса до пояса и ни одной сединки, а глаза карие, большие и глубокие, как у меня. Она всегда спокойная, а фигура у нее, как у королевы. Я вас обязательно познакомлю, но не сегодня, она придет домой поздно, а тебе надо будет уйти засветло.