Бегство из рая. Сборник рассказов

Полина. У вас навязчивая идея. Фрустрация личности. Если вас не остановить вовремя, то со временем это превратится в трагедию, потому, как здание ваше построено на песке. Фата моргана. Так что выполняйте тщательно мои предписания, которые вернуть вас к реальности.

Ким. Какая еще фрустрация?! Я вам не фрукт какой-то, а здоровый человек.

Полина. Здоровых людей нет, есть не тщательно исследованные лица. Возьмем анализы у вас и сделаем выводы, если будете больны, то будем лечить, а, если будете здоровы, то выпишем. И тогда направьте свою энергию на реальную какую-то профессию, ибо писателей, поэтов много, а вот инженеров, слесарей хороших не хватает.

Ким. Но для меня потеряется смысл жизни, если не буду писать.

Полина. От вашего увлечения не остается материальных следов пребывания вас на этой земле, что необходимо каждому человеку, чтобы убедить его, что он не напроасно пришел на эту землю. Вот инженеры строят мосты и заводы, дома и ракеты. Представьте, как это хорошо, когда вы идете улицей и видите дом, построенный за вашим проектом, или едете машиной и проезжаете мимо завода, в строительстве, которого принимали прямое участие, то вас будет распирать от гордости. Эти сооружения будут стоять десятилетия, столетия и вы будете довольны собой, ибо жизнь ваша прожита не зря, а потом еще своим детям и внукам будете рассказывать и показывать эти объекты.

Ким. Вы знаете, когда была написана пьеса "Недоросль"?

Полина. Какое это имеет отношение к нашему разговору?

Ким. Самое прямое. Она написана в конце восемнадцатого столетия, больше двести пятьдесят лет прошло, но эта пьеса звучит вполне современно в наше время, ибо в стране полным-полно таких "Митрофановичей", не знающих ни истории страны, ни традиций. Так вот эта пьеса живет до сих пор, а дома, заводы, фабрики и прочие сооружения тех времен уже давно развалились, ушли в небытие.

Полина. А где уверенность у вас в том, что ваша книга обретет долгую жизнь? Книг у нас написано немало, даже можно сказать много, но очень мало этих произведений переживает своего автора, и превращаются в макулатуру.

Ким. Я в своих силах уверен и считаю, что этого достаточно, ибо я имею достаточно опыта и знаний по этой теме.

Полина. Этого мало, надо чтобы по этому поводу высказались специалисты, критики, драматурги.

Ким. Увы, я не вижу у нас таких специалистов, драматургов, писателей, которые объективно могут оценивать мои произведения.

Полина. А может вы ошибаться на свой счет? И ваш дар – это фикция.

Ким. Джорджано Бруно тоже был один, когда утверждал, что земля крутится, ему не верили и сожгли на костре, но оказалось, что он был прав – земля крутится.

Полина. Тем не менее, я хочу вас удержать от опрометчивого шага – пойти по тернистому пути сочинителей, которые заканчивают обычно свою жизнь очень печально – топят свою горечь в алкоголе, наркотиках, некоторые авторы даже кончают жизнь самоубийством. Хемингуэй, Фадеев, Есенин, Маяковский. Неужели вы желаете пополнить этот звездный список?

Ким. Конечно, нет.

Полина. Значит, будем лечиться.

Ким. От чего?

Полина. От "Звездной болезни".

Ким. Я вполне здоров и осознаю все свои поступки.

Полина. Чем больше вы стараетесь доказать свою вменяемость, тем больше я вижу необходимость вашего лечения.

Ким. Однако, меня лечить не надо, ибо я здоров.

Полина. У вас были мысли о самоубийстве?

Ким. Нет. Никогда не думал, наоборот, я очень люблю жизнь и настроен даже оптимистически, несмотря на то, что мир наш несовершенен. Мне на память приходит анекдот. Один бизнесмен заказал себе новый костюм к очередному кооперативу, но портной очень долго шил его, делал несколько примерок, чем вывел заказчика из себя:

–Что вы так долго шьете костюм, Господь Бог создал этот мир за неделю, а вы месяц шили этот костюм".

–Дорогой мой клиент, но посмотрите вы на этот костюм. Это же совершенство, а посмотрите на этот мир, как он несовершенен,– ответил портной.

Полина. А родители ваши и родственники не хотели покончить жизнь самоубийством?

Ким. У меня не было родителей, а потому и не знаю своих родственников. Я инкубаторский.

Полина. Не надо шутить. Я же серьезный с вами веду разговор, и вы у меня не единственный больной.

Ким. Я тоже отвечаю вам серьезно. Я не знал своих родителей, ибо воспитывался в интернате, поэтому не знаю, кончили ли они свою жизнь самоубийством или доживают еще свою никчемную жизнь.

Полина. Вы были недовольны своими родителями, тем, что они выбросили вас в этот несовершенный, по-вашему, мнению мир и потому хотели покончить жизнь самоубийством.

Ким. Я ж говорю, что я не пытался покончить жизнь самоубийством.

Полина. Но вам же не нравится этот мир, вы же сами его признали несовершенным, в котором жить не комфортно и потому лучше уйти из него. Даже, рассказанный вами анекдот, подтверждает мое мнение, что вы хотели бы уйти с этого мира.

Ким. Уйти из него я пока не собираюсь.

Полина. А, когда решитесь это делать?

Ким. Я хочу досмотреть эту сериал, которая называется – личность в психушке.

Полина. А почему вы хотели лишить жизни девушку?

Ким. Что вы еще придумали? Это вы специально придумали, чтобы меня сделать шизофреником.

Полина. Здоровые люди не хотят задушить женщину.

Ким. Мы с ней, таким образом, развлекались, вы ведь знаете, что, если немного придушить человека, то чувства у него обостряются. Это называется "собачий кайф", детишки так сейчас в интернете развлекаются. Так вот сначала она перекрыла мне доступ кислорода в мозг, что у меня галлюцинации начались, а потом она меня попросила, чтобы я перекрыл ей доступ кислорода в голову. Когда я отпустил её, то она в эйфории начала кричать.

Полина. Но она говорит обратное. Она утверждает, что вы хотели задушить её.

Ким. Это она со злости, что я не хочу, на ней женится.

Полина. Почему же вы не женитесь, если у вас такие бурные страсти?

Ким. Как я могу жениться на ней? Ведь это означает поставить крест на моей писательской карьере. Понимаете, я не хочу связывать себя никакими обязательствами. А вдруг дети еще родятся, это большая ответственность, тогда они будут рыться в моих бумагах, в компьютере постирают мои произведения или заблокируют мои контакты с издательствами.

Полина. У вас к тому же и мания преследования. Психоз с параноидальным синдромом.

Ким. Какой еще синдром.

Полина. Параноидальным синдромом.

Ким. Так это выходит, что я еще и параноик.

Полина. Есть вероятность такого заболевания, у вас тут целый букет психических заболеваний, вам надо лечиться.

Ким. Чем больше я с вами общаюсь, тем больше понимаю, что, если так будет продолжаться, то я действительно сойду с ума.

Полина. Этого мы не допустим. Сейчас в нашем арсенале находятся такие средства, что лечатся любые заморочки.

Ким. Я не понимаю, почему вам так хочется лечить меня?

Полина. Это мой долг.

Ким. А может это нечто иное?

Полина. О чем вы намекаете?

Ким. Может это мои недруги дали вам задание закрыть меня в психушке?

Полина. Что за бред вы несете.

Ким. Совсем не бред. Скажите, у вас какой автомобиль?

Полина. Зачем вам это знать?

Ким. Чтобы определить берете вы взятки или нет?

Полина. Не надо только наглеть.

Ким. Можете не говорить. Запах ваших духов говорит, что вы берете взятки.

Полина. Что вы позволяете говорить.

Ким. Что бы купить духи Диор-Шерри вам надо полгода собирать деньги.

Полина. Откуда вы знаете, что у меня Диор-Шерри.?

Ким. Моя девушка любила такие духи, и я купил ей духи на Восьмое марта. Изумительный запах. Вам тоже подарили эти духи?

Полина. Может быть.

Ким. Это сделали те же недруги, которые закрыли меня здесь? Отвечайте.

Полина. Почему я должна отвечать?

Ким. Потому что это очень важно. Я подам заявление в прокуратуру, чтобы они там разобрались – откуда у вас деньги, кто делал вам подарки? Кроме того, я дам показания, что вы закрыли талантливого писателя, который должен создавать новые произведения в духовную сокровищницу нашей страны, которая нынче очень оскудела, из-за продажных чиновников и бездарных авторов, но имеющих мохнатые руки в городе, губернии, столице.

Полина. Это полная чушь.

Ким. Я понял. Это они заплатили вам, чтобы вы держали меня тут, а они беспрепятственно распространяли свою чушь. Станиславский говорил, что надо любить искусство в себе, а не себя в искусстве. Так вот такие люди любят только себя в искусстве, распространяют только свой эгоизм в высокую сферу, а всем остальным, они хотят закрыть рот, ибо иначе люди увидят их пустоту и отвернутся от них. Чиновники поддерживают мнение этих бездарей, потому что своего мнения у них быть не может, так как полные профаны в этом деле.

Полина. Почему вы так думаете?

Ким. Они не могут отличить Гегеля от Гоголя, Бабеля от Бебеля, путают Ахметова с Ахметовой. Стыдно с такими наработками идти в Европу и Америку. Надо создавать пространственные образы, независимые от автора.

Полина. Вы сделаете это, напишите объемное реалистическое произведения, но надо потерпеть, подлечится, а потом.

Ким. А когда будет это потом?

Полина. Тут я не могу вам сказать, сколько уйдет время, наберитесь терпения.

Ким. Вот так все мне говорят, наберитесь терпения, дождитесь лучших времен, пока наступит лучшие времена, тогда можно будет и говорить о печатании ваших книг, о постановке ваших спектаклей. Но никто не говорит, когда придут эти блаженные времена. А я не могу ждать. Вы слышите…

Полина. Что мне слышать?

Ким. Как летят секунды, проходят минуты и часы, которые приближают некоторое время икс и мне надо вложиться в это отведенное время, создать что-то стоящее в литературе, вместо той горы макулатуры, которые заполняют наши магазины, киоски, библиотеки. А вы поддерживаете этих неучей, тем самым, лишая нашу страну духовного наследства.

Полина. Хорошо, подадите на меня в суд. Только не знаю, есть ли такая статья в криминальном кодексе за то, что я лечу людей от навязчивых идей.

Полина. Это не так просто.

Ким. Вот вы слышали, почувствовали ситуацию момента?

Полина. Что я должна почувствовать?

Ким. Как сейчас бездарно улетели в бесконечность мои десять минут, шестьсот секунд, которые я использовал бы для создания нового произведения. Я не могу быть таким транжирой своего времени и таланта. Кому много дано, с того много и спросится. Вы знаете, что мне снится один и тот же сон.

Полина. Причем здесь сон.

Ким. Не знаю, при чем здесь сон. Это вы специалисты должны разъяснить по Фрейду.

Полина. Но я же не вижу ваших снов.

Ким. Мне снится всегда один и тот же сон.

Полина. Расскажите, а мы сделаем выводы. Посоветуем, как вам быть дальше.

Ким. Ко мне ночью приходит Гоголь.

Полина. Какой еще Гоголь?

Ким. Тот самый. Николай Васильевич, который "Ревизора" написал.

Полина. Почему вы уверены, что это тот самый Гоголь?

Ким. Потому что у него длинный нос и волосы, длинные прямо на плечи ему ложатся.

Полина. И что он делает?

Ким. Ничего не делает. Вот сядет напротив меня и смотрит на меня, как на икону, а я сижу за столом.

Полина. Ну, и пусть смотрит.

Ким. Я не могу терпеть, когда он смотрит. Меня какие-то угрызения грызут, которые не дают мне спокойно спать.

Полина. Перевернулись на другую сторону и спите дальше себе спокойно.

Ким. Да, я кручусь, как юла, но он не исчезает, словно, упреки мне делает.

Полина. Какие еще упреки.

Ким. Почему плохо пишите? – спрашивал он таким трескучим голосом, – Почему не создаете новых шедевров, которым бы мир аплодировал? Почему дрянь разную на сцене театра показываете? Но я-то причем, если меня на сцену не допускают чиновники.

Полина. Действительно. Я здесь причем?

Ким. Но вы являетесь оружием в руках чиновников, которым не выгодно поддерживать таланты.

Полина. Хватит, нести всякую чушь!

Ким. Неизвестно только кто несет чушь. У меня есть небольшой стих о вас. Есть врачи, которые все знают, но ничего не умеют – это терапевты. Есть врачи, которые ничего не знают, но все умеют – это хирурги. Есть врачи, которые ничего не знают, и ничего не умеют – это психиатры.

Полина. Напрасно вы так говорите. Я могу, и рассердится, тогда вам будет плохо.

Ким. Зачем вы так говорите? Я ведь вижу, что вы хороший человек и внутренне желаете мне добра, а вы нехорошие мне слова такие говорите, что я параноик, псих, шизофреник, что у меня внутренний разлад с собой происходит, который приведет меня к самоубийству. Когда я впервые встретил вас, то подумал, что вы мой ангел-спаситель, насколько сладчайший был голос у вас и доброжелательно вы ко мне относились.

Полина. Я действительно желаю вам добра.

Ким. Если вы желаете мне добра, то выпишите меня с больницы.

Полина. При всем желании я не могу так сделать.

Ким. Тогда я сам ухожу.

Полина. Вы выйдете, тогда, когда пройдете курс лечения. Только не волнуйтесь. Сейчас вам сделают укол сульфозина, для того, чтобы стабилизировать ваше психическое состояние.

Ким. Я не хочу принимать ниаких уколов.

Полина. Придется.

Ким. До свиданья.

Полина. Не спешите.

(Он идет на выход, но Полина нажимает кнопку звонка и в дверях появляются два санитара, которые пытаются остановить Кима, но он сопротивляются долгое время, в конце концов, они надевают смирительную рубаху). Санитаров играют режиссер и депутат из первого действия.

Сцена 2

(В больничной палата в кровати лежит Ким, распятый, как Христос, рядом с ним сидит медсестра Зоя). Зою играет Надя из первого действия.

Зоя. Так давайте будем умницей. Покушайте, нельзя отказываться от пищи.

Ким. Не буду, я есть, пока вы меня не развяжете.

Зоя. Вы снова будете буйствовать.

Ким. Нет. Я буду вести себя хорошо.

Зоя. О том, чтобы вас освободить, должна сделать заключение врач.

Ким. Так пускай она придет и сделает такое заключение.

Зоя. Она придет только после того как сделает обход. Так что покушайте, чтобы набраться сил.

Ким. Я не буду, ничего есть.

Зоя. Так вы можете и умереть.

Ким. Ну, и умру. Мне все равно, ибо я потерял всякий смысл в этой жизни, а виноваты в этой смерти будете вы.

Зоя. Наоборот, я пытаюсь вам помочь.

Ким. Хорошо, я напишу в своем прощальном послании, что вы пытались меня накормить кислыми щами и холодным несладким чаем.

Зоя. Вы еще так молоды. У вас вся жизнь впереди.

Ким. Не надо меня успокаивать.

Зоя. Я не успокаиваю, я хочу, чтобы вы не отчаивались. Вот покушайте, хотя бы котлетку, вы же с самого утра ничего не ели.

Ким. Я решил умереть, и моя смерть будет на совести моего врача.

Зоя. Это глупость. Вы только себе сделаете плохо, а врачу за это ничего не будет.

Ким. Совесть замучает, ведь клятву Гиппократа она давала. Как там говорится: «Клянусь Аполоном-врачом, и всеми богами и богинями, беря их в свидетели…» и так далее и тому подобное. Ведь столько свидетелей у этой клятвы, что должно быть чувствительное наказание за нарушение клятвы.

Зоя. Не дождетесь. (Говорит тише). Между нами говоря,

пока еще совесть ни одного врача не замучила, хотя всякое бывает.

Ким. Плохо, что сейчас у людей совести нет, но, если у врачей нет совести, то это вдвое опасней для пациентов.

Зоя. А у вас совесть есть?

Ким. Вчера, кажется, была, но после горячих уколов магнезия она испарилась. Особенно, после того, как ешё и привязали.

Зоя. Но вы ведь себя нехорошо вели. С виду культурный человек, а такое устроили вчера, всю больницу на уши поставили.

Ким. После насилия надо мной, я за себя не ручаюсь.

Зоя. Я вас не понимаю.

Ким. А что вы хотите понять?

Зоя. Вы так не похожи на других пациентов. С виду вы такой, как и все остальные пациенты, но ведете себя так странно.

Ким. В чем же странность?

Зоя. Все остальные пациенты то в домино играют, то в шахматы, те которые моложе сидят и в телефоны смотрят, а вы все время в тетрадь свою что-то пишите. Я за вами наблюдала. Даже ваши соседи называют вас за глаза "режиссером".

Ким. Я им прощаю, но мне льстит ваше внимание. Это вам задание врач дал следить за мной?

Зоя. Нет. По собственному желанию.

Ким. Собираете материал для своей диссертации?

Зоя. Это вы смеетесь надо мной, а это не достойно культурному человеку так поступать. Вот вы что пишите?

Ким. То я свои фантазии туда записываете.

Зоя. А почему в тетрадь пишете, а не в компьютер?

Ким. Я не доверяю компьютерам, у них есть такое свойство сбрасывать записное из памяти, а что написано пером, то не вырубишь топором.

Зоя. Так конкретно можете сказать, о чем пишете?

Ким. Я не умею рассказывать свои произведения, лучше я могу вам дать свою тетрадь только с условием, чтобы вы почитали, но, чтобы никому не давали её.

Зоя. Хорошо, обещаю, что сама только почитаю. Давайте вашу тетрадь.

Ким. Развяжите меня, я тогда дам вам тетрадь.

Зоя. Нет. Я не могу вас развязать без разрешения врача.

Ким. Тогда откройте тумбочку, она на верхней полке лежит, под книгой. Возьмите.

Зоя. (Зоя открывает тумбочку, берет тетрадь, с недоумением рассматривает её). Это вы написали?

Ким. Да.

Зоя. Так странно здесь написано.

Ким. Что странного?

Зоя. Тут все какие-то имена, а потом какие-то слова идут. Какие-то разговоры между людьми происходят, но ничего не рассказывается о том, где это происходит, в каких условиях. Я так не привыкла читать.

Ким. Это пьеса так пишется, по ней потом спектакли ставятся.

Зоя. Ах, понятно. Только я такого раньше не читала, я больше любовные романы читала.

Ким. Почитайте и пьесы – это тоже интересно, Впрочем, там есть и рассказы дальше полистайте, они о любви.

Зоя. Спасибо. Я почитаю, но вы за это должны съесть котлетку.

Ким. Вот прочитаете какой-нибудь рассказ или пьесу, тогда съем котлетку.

Зоя. Я сейчас прочитаю, покажите только мне тот рассказ о любви.

Ким. Перелистайте несколько страниц, пьеса закончится и начнется рассказ "Письмо другу".

Зоя. (Открывает тетрадь, перелистывает несколько листов). Вот нашла этот рассказ.

Ким. Прочитайте. Он не большой.

Зоя. Спасибо. Я почитаю.

Ким. Поспешите читать, вы тем самым спасите чью-то жизнь.

Зоя. Я сейчас это мигом прочитаю, вот только укол надо сделать мужчине из пятой палаты и начну читать.

(Медсестра выходит, Ким остается один, он ворочается, пытается освободиться от оков, но у ничего не получается, через время заходит лечащий врач).

Полина. Вы снова нарушаете режим. Не принимаете лекарства, объявили голодовку.

Ким. Потому что распяли меня, как нашего Спасителя по наветам завистливых книжников. Вы знаете, за что распяли Иисуса?

Полина. Я не жила в то время и не могу выносить правдивое суждения.

Ким. Его распяли завистники, ибо за ним шли люди, они верили ему, ибо он на самом деле творил добро, а в его устах были слова божьи, а это была целебная истина. Вначале было Слово, Слово было у Бога, Слово было Бог. Мое Слово тоже имеет божественную природу, за что меня и не любят чиновники и прочие книжники, ибо моя сила в правде, а это не дает им возможности творить свои грязные делишка.

Полина. У вас снова мания преследования появилась.

Ким. Даже, если вы не причастны к этому делу, то поверьте, что наши бездарные литераторы очень довольны вашим поступком, ибо освободили вы их от назойливого посетителя, который может создать им конкуренцию. Даже, можно сказать, что конкуренции нет, ибо я вне конкуренции среди этих бездарей, за которых мне стыдно, ибо они несут такое чудовищное искажение жизни нашему великолепному зрителю, чем извращают его вкусы и привязанности.

Полина. У нас не было никакой задней мысли в том, чтобы повязать вас, ибо вы вели себя очень буйно, словно, совсем потеряли рассудок.

Ким. Даже, если вы не выполняете их волю, вы в тайном сговоре с ними.

Полина. Не понимаю, какой у меня с ними сговор?

Ким. Вы знаете, что написано в читальном зале библиотеки японского города Йокогама?

Полина. Не имею понятия.

Ким. Довожу до вашего сведения, что там объявление есть такое "Берегите талантливых читателей от бездарных литераторов". В городе живет около четырех миллионов человек, говорю для сведения.

Полина. Ну, и что, если японцы так написали?

Ким. Японцы написали, а к нам имеет прямое отношение, потому как наши литераторы напрочь отбили у наших читателей желание читать книги, это же относится в полной мере и к спектаклям и фильмам. Мы гоним количество, совсем не заботясь о качестве продукции в такой чувствительной к фальшивке области, как искусство.

Полина. Но я, какое имею к этому делу отношение?

Ким. Вы держите в своих застенках талантливого автора, который должен писать свои романы и пьесы, поскольку его слова содержат божью истину, не ценится в нашей бедной стране. Знаете, какая самая в мире драгоценная вещь, но на самом деле оценивается очень дешево?

Полина. Не знаю.

Ким. Это ум. Если его не заметит вовремя, то творения этого ума не увидит этот мир и, хотя говорят, что рукописи не горят, но они танут в вечность не взволновал ничей серое вещество и не тронув чувств человека. Есть такая поговорка: «Поддержи таланты, бездари сами пробъют себе дорогу».

Полина. Но почему вас должно поддерживать государство.

Ким. Потому что во мне есть искра божья.

Полина. У вас большое самомнение.

Ким. Если оно основано на реальных фактах, то это уже не самомнение, а уверенность в своих силах. Я постараюсь это доказать это. Я жду письмо из театра, куда я послал свою последнюю пьесу. Она замечательна и её должны принять к постановке в театре в ближайшее время. Я уже имел встречи с режиссером театра, он очень положительно отзывался о моем творчестве и обещал поставить мою пьесу в репертуар театра.

Полина. Посмотрим, что в этот раз вам напишут. Ведь это не первое письмо?

Ким. Не первое письмо. Это, верно, много было писем, отказов, но это будет решающее. Я прошу вас развязать меня, пока этого вы не сделаете, то я не отменю голодовку.

Полина. Вы будете хулиганить?

Ким. Нет. Я буду вести себя спокойно.

Полина. Вы поняли, чего мы от вас добиваемся?

Ким. Да. Вы хотите меня вылечить.

Полина. Так заканчивайте свою голодовку.

Ким. Это не зависит от меня. Я жду очень важного момента в жизни.

Полина. Какого еще момента?

Ким. Ваша медсестра Зоя сейчас читает мой рассказ и должна высказать свое мнение об этом произведении.

Полина. Почему так важно вам мнение нашей медсестры.

Ким. Потому что она независимый человек, не связанная никакими обязательствами и оценит произведение мое объективно. Если она прочитает мой рассказ, и хорошо отзовется о нем, то я съем одну котлету, а, если одолеет мою пьесу, то съем сразу две котлеты.

Полина. А если ей не понравится ваш рассказ?

Ким. То я ничего не буду есть.

Полина. Странный уговор.

Ким. Нисколько. Надо же приобщать ваш персонал к современной литературе. Я могу и вам предложить почитать мои произведения.

Полина. Не надо.

Ким. Вы еще не понимаете, от чего вы отказываетесь.

Полина. Возможно, но жалеть об этом не буду.

Ким. Напрасно. Так бы вы лучше поняли меня, и у нас было бы меньше разногласий. И вы правильно бы поставили свой вердикт, а не считали бы меня шизофреником.

Полина. У меня достаточно итак фактов по вашей болезни, чтобы вынести верное суждение.

Ким. Жаль. А я думал, что у меня получится добиться от вас того, чего добился мой приятель Костя Лопушенко у местной красавицы Оли Кучерявенко.

Полина. Чего же он добился?

Ким. Он добился того, что она взяла кредит, на которую Костя купил машину и скрылся в неизвестном направлении.

Полина. Не вижу никакой связи.

Ким. Если бы Оля не полюбила бы Костю, то она бы не взяла кредит в банке, за который она будет рассчитыватся всю оставшуюся жизнь. Но она нисколько не жалеет об этом, ибо узнала с ним всепоглощающую любовь.

Полина. Вы хотите, чтобы я полюбили вас?

Ким. Достаточно будет того, чтобы вы выписали меня из больницы.

Полина. Я выписываю только здоровых пациентов.

(Она идет на выход, но тут двери открываются и она оказывается за дверью, а в палату заходит медсестра, она так расстроена, что не замечает Полину и обращается к Киму).

Зоя. Я прочитала ваш рассказ. Мне так понравился он, но только почему эта история заканчивается так печально?

Ким. Что поделаешь. Это была неравная любовь, она не может быть априори со счастливым концом.

Зоя. Нет. Вы не правы, несмотря на разницу в возрасте, они могли быть счастливы вместе, я знаю одну такую пару, у них тоже была большая разница возрасте, но они не обращали на это внимание, расписались в ЗАГСе. Через год у них родился ребенок, и они выглядят вполне счастливой парой.