Родственник дьявола

– А от посланницы бога придётся сейчас идти в преисподнюю к ментам. Не хочется, но надо. Если ношу адмиральский чин рецидивиста, то надо становиться на учёт. Законы у нас уродские, я за своё срок отсидел. В моём приговоре нет приписки, чтобы после суда я отмечался в сучьем питомнике и вел с участковым тары – бары на жизненные темы. Я всегда делал, то что хочу, а не то, что мне навязывают. В сталинские времена приговаривали к конкретному сроку и довесок давали в виде ссылки. В моей «присказке» чётко и ясно написано шесть лет и никаких подливов. Ментовские предписания – это не указ и не приговор, для меня. Буду проходить мимо городского биотуалета, продам эту бумажку за десять копеек. А если они желают отследить мою жизнь, то пускай отправляют на реабилитацию в комфортабельный пансионат на Чёрное море, а лучше в Майами и наблюдают там за мной из астрономического телескопа. А от диалогов с участковым проку мало. Я никогда свою душу ему изливать не буду. И то, что он мне посоветует я всё солью в унитаз. Отныне я свободный человек и никто не волен мне указывать по какой улице мне нужно ходить. Хотя пускай говорят, но если честно признаться, то мне наплевать на все их указания.

Он побрился, обмылся под душем и пошёл завтракать. Оделся по высшему классу во всё новое и снял с вешалки мужской зонт-трость Фултон Блэк. Покрутился у зеркала, одобрительно щёлкнул языком и сказал:

– Хороший гардероб часто сбивает с толку ментов. И они порой не понимают кто к ним пришёл, либо депутат, либо агент из ритуального бюро. Поэтому и разговаривают вначале осторожно. Потом, конечно, бока могут прилично намять, но только не мне. Я уже давно не тот молодняк, когда меня замесили за кларнет. Законы знаю лучше любого мента.

Он захлопнул за собой дверь и подумал:

«Надо же какое безрассудство, на один щелкунчик дверь закрывать. Пройдёт мимо такой же ухарь, как я, и почистит все денежные кубышки и золотые залежи

Квартира Ольги была на втором этаже, и не было надобности пользоваться лифтом. Он вышел на улицу, посмотрел на чистое небо и двинулся в сторону ненавистного отдела милиции.

– Пешком не хочу идти до них, – сказал он себе под нос. – Взять такси, значит показать им свои зубы, которые ослепят их до бешенства. Зачем дразнить петушков? Поеду я на автобусе.

…Перейдя дорогу он сел на нужный рейсовый автобус, который быстро его домчал до строгого здания. Напротив милиции стояло кладбище и двухэтажное здание ритуальных услуг. Кладбище давно уже не действовало, но его содержали в чистоте и порядке. Ещё в конце прошлого века эти два траурных объекта на законных основаниях взяли под свою опеку ребята с каменными лицами, жившие практически все рядом с кладбищем. Многие люди считали работников похоронного бюро за головорезов. На самом же деле они далеко были от криминала, а лица их закалились от ежедневных траурных маршей.

У Клауса возникла мысль зайти к ним и узнать в подробностях о похоронах дочери и внучки, но быстро отмёл эту тему. Не хотел он начинать своё расследование с кладбища, потому что большого света они не прольют на их смерти, а вот следственный комитет, придётся атаковать. «Собака там зарыта», – считал Зингер.

Он вошёл в здание милиции, где его встретила женщина капитан:

– Вы к кому гражданин? – спросила она голосом контральто.

– Я был в длительной командировке, необходимо встать на учёт, – ответил он и протянул свой паспорт.

Она записала его данные и с любопытством осмотрев модного франта, возвратила ему документ:

– Пройдите вправо по коридору, двенадцатый кабинет.

Он смело вошёл в двенадцатый кабинет, где сидело четыре офицера милиции, как он понял это были участковые.

Ему и представляться не пришлось, когда они увидели в дверях Зингера.

– Вот и Вездеход нас удостоил своей честью, – с издёвкой заявил хорошо ему знакомый участковый, капитан Лобанов. – Поди скучал там без нас. Если по душе тебе такое состояние, ты только скажи, и мы тебя опять спровадим на долгие года скучать по нам дальше.

Раздался хохот. Клаус открыл дверь и собравшись уходить, смело заявил:

– Тебя Лобанов мне бы век не видеть, поэтому я пойду.

Он уже переступил порог, но в кабинете наступила тишина.

– Проходи, садись, – указал он на стул Зингеру, – меня тебе не миновать. Теперь мы с тобой долго дружить будем. Под ручку ходить не будем, но по понедельникам будем встречаться здесь, а через день я к тебе буду заходить домой на чай. А если ты надумаешь в прятки со мной играть, то точно уйдёшь туда откуда пришёл. Мне это сделать, раз плюнуть.

Клаус прошёл к столу участкового и сел на стул.

Лобанов кивнул на Зингера своим коллегам и сказал:

– Смотрите каким грандом он к нам пришёл. Костюмчик и туфли точно за штуку баксов купил. – Затем он свой взгляд перевёл на Клауса и спросил: – Костюм на зоне, что ли купил?

– Давай, по существу, участковый, – улыбаясь сказал Зингер. – Я что пришёл сюда обсуждать свой гардероб и выслушивать твой идиотский юмор? Да пошёл ты сено косить для коз. Я как пришёл, так и уйду.

– Только меня никуда посылать не надо, – зло посмотрел на Клауса участковый, – и пугать меня тоже не надо. Будешь со мной в прятки играть, силком привезём тебя сюда и определим вначале на сутки, а потом уже ты поедешь сено косить. Думаю, скоро придёт следом за тобой определение Зулусского суда, который назначил тебе надзор.

Улыбка блуждала по лицу Клауса, он смотрел на упивающегося своей властью глупого участкового, наперёд зная, что он может противопоставить его словам. От чего он ноги подберёт под столом и втянет в себя, итак, не широкие плечи.

– В прятки я не играю ни с кем, – подал голос Клаус. – А с тобой и подавно не буду. И дружбы у меня с тобой никакой не будет. Такие друзья как ты, у меня половина жизни отгрызли не по закону.

Лобанов после его слов насторожился, но перебивать не стал, а только на листке бумаге написал крупными буквами «Надзор» и передал листок Зингеру. Тот и в руки его не взял, а спокойным голосом сказал:

– Нет и не будет никакого надзора. Я вышел без нарушений и никаких судебных бумаг не подписывал. А пришёл сюда чтобы предупредить, что я освободился и готов приступить к новой жизни. И не надо меня пока искать в своей квартире, там жить временно нельзя. Все коммуникации отключены.

Лицо у Лобанова изменилось и приняло совсем глупый вид. Он пытался сказать, но Клаус вышел за дверь и услышал в спину:

– Как так можно, чтобы рецидивист ушёл с зоны без хвоста?

И раздался вновь хохот, но на этот раз, по-видимому, смеялись участковые над Лобановым.

Походя мимо дежурной дамы в мундире, Зингер ей сказал:

– С вашим замечательным контральто в опере надо петь, а не с операми работать.

– А я и там пою, – гордо ответила она.

НАЧНУ С АДВОКАТА

Ему всё в ней нравилось. Порой ему казалось, что это не человек, а посол с неба, спустившийся на землю окутать его счастьем. Она словно угадывая его мысли, знала, что ему надо и быстро выполняла его прихоть. Клаусу казалось, что попал он не в обычную квартиру, а в коррекционный санаторий жизненных благ. Пылинки она с него сдувала сиюминутно, да и в общем весь уход за ним был по высшему классу. Каждое утро его ждали свежие сорочки и ослепляющие блеском по глазам модельные туфли.

– Ты же в администрацию города пойдёшь, – говорила она после майских праздников, – а там встречают по одёжке.

– Нет Оленька, мой поход начнётся с визита к адвокату, – отвечал он. – Чтобы создать своё дело, нужно посоветоваться с адвокатом, что я и сделаю сегодня. А дальше буду действовать последовательно, пока мне не вручат свидетельство о регистрации.

Он уже разведал, что контора Дмитрия Калины находится на проспекте Фестивальный в бывшей квартире, переоборудованной под юридический центр. По всем его догадкам это и была видимо квартира Коли Садовника. Только вход в контору был не со двора, а со стороны оживлённого проспекта. Этот вход был своего рода визитной карточкой адвокатов. Высокое крыльцо со стеклянной дверью и привлекательной вывеской «Честное имя» указывало на то, что здесь находится юридический коллектив.

Клаус по своим каналам навёл все справки об адвокате Калине. Он знал, что при его активной помощи Бунин ушёл от наказания за смерть дочки. Ему было известно, что для расследования никакие спецслужбы не привлекались. Он стучал в несколько дверей правоохранителей, но те услышав фамилию Зингер, грубили ему и указывали на выход. С закоренелым уголовником общаться никто не желал. Не захотел с ним разговаривать и наглый сотрудник прокуратуры с ноздрями, как мышиные норы и огромной родинкой на переносице. Он просто выгнал его из кабинета. Только на следующий день по настойчивой просьбе Клауса он согласился указать дату выдачи Постановления об отказе в возбуждении Уголовного дела. Текст Постановления был написан безграмотно, с кучей ошибок имевшими важное значение для расследования любого, как гражданского, так и уголовного дела. В том числе и дела, касающегося смерти внучки. Одним словом, по содержанию, это была не официальная бумага, а самая настоящая галиматья, указывающая на выраженную безответственность, беспечность и профессиональную некомпетентность следователя Бусыгина и его начальника Фролова. Дела по внучке, Зингер решил отсрочить, хорошо зная, что никто от его приговора не убежит. О крови он не помышлял, он думал о культурной мести, которую вынашивал последние дни своего заключения. Все должны ответить и за смерть родных и за его недоказанное последнее преступление. А сейчас он входил в парадную дверь Юридического центра «Честное имя». В большом кабинете, где сидел всего один человек стояло пять столов и один не большой диван. На каждом столе по компьютеру и только на одном столе возвышалась ваза с живыми цветами. Рядом через стену слышался оживлённый разговор и не громкий смех. По описанию сидящего за столом мужчины, Клаус понял, что это именно тот, кто ему нужен.

«Калине к лицу кабинетная работа, ему и стол подходит и кресло, подумал он. – Одним словом, его присутствие в этом помещении видимо являлось его стихией».

Это был мужчина приятной внешности, на вид лет под шестьдесят. На пальцах рук поблескивали два золотых перстня, которые совершенно не гармонировали с его гардеробом. Клаус всегда считал, что мужской металл должен быть белого цвета, но никак не жёлтого, ошибочно думая некоторые любители драгметалла, что жёлтое золото вызывает у мужского пола избыток эстрогена. Он приблизительно оценил его перстни на сумму шестнадцать – восемнадцать тысяч и подумал:

«Понтарь явный, – значит слаб душой. Хотя видимая напыщенность присутствует. Но если хорошо на него цыкнуть, то намордник на такого накинуть, раз плюнуть. Я же человек элегантный во всём и цыкать ни на кого не буду».

– Доброе утро! – сказал Клаус. – Мне, наверное, к вам?

Калина внимательно осмотрел во весь рост прилично одетого клиента и улыбнувшись в ответ показал отдающие желтизной зубы хищника:

– А это как смотреть? – сказал он. – Если дело уголовное, то наши услуги не совсем дешёвые.

– Нет, никакой уголовщины, – Клаус без приглашения сел на стул напротив адвоката. – Мне нужно подготовить пакет документов для регистрации организации «Тонус». Только фамилий никаких вписывать пока не обязательно, вы место оставьте для них. Мы их сами впишем после учредительного собрания.

То, что говорил клиент адвокату, тот набрасывал на бумаге, а Зингер в это время внимательно и подетально обозревал помещение конторы и прислушивался к разговору в соседнем кабинете.

Калина догадался, что клиент навострил уши на шумок в офисе и сказал:

– Не обращайте внимание, это мои сотрудники так весело кофе пьют в кухне. А оформлением подобных документов мы занимаемся, но хотелось бы во всех подробностях узнать виды деятельности вашей организации, – поинтересовался адвокат.

– Делаем акцент на мастерскую по ремонту бытовой техники, а дальше пишите все виды деятельности, не запрещённые законом. Мастерскую мы ещё пока не приобрели значит юридический адрес оставьте под вопросом.

– Очень хорошо! – бегала по бумаге авторучка Калины, – это будет стоить восемь тысяч рублей и хорошо бы было вам оставить небольшой аванс. А то нередко бывает, подготовишь человеку пакет документов, а он не приходит за ним. Оказывается клиент, нашёл дешёвого адвоката.

Пока Калина писал то что нужно для регистрации фирмы, Зингер продолжал бегло знакомиться с обстановкой центра, думая за что ему нужно вцепиться, чтобы в ближайшем будущем можно было по дешёвке выкупить этот юридический центр.

Клаус очнулся тогда, когда адвокат, закрыв свой рот, положил на него свой масляно – выпрашивающий взгляд, в котором без труда можно прочитать, что юрист с нетерпением денег хочет!

– Я всё понимаю, – ответил Клаус и вытащил набитый купюрами кожаный бумажник. Отсчитав пять тысяч, он протянул их адвокату. – Квитанцию не надо, – сказал он. – Надеюсь за две недели управитесь с моей работой.

– Раньше выполним, – восторженно произнёс Калина.

– Нет необходимости спешить, – не стал торопить его Клаус. – Мне кредит дадут только через полмесяца. Да и в городе меня не будет эти дни.

Выходя от адвоката, Клаус ознакомился со всеми замками, которые придётся ему вскоре вскрыть и улыбнувшись сказал:

– Главное сигнализации нет, а замки я все вскрою одним махом. Хотя и сигнализация для меня преградой не является.

По пути он зашёл в рыбный магазин и купил там пакет креветок Чилим и одну треску весом около килограмма. Сложил всё это в пластиковый пакет и направившись к Глебу, подумал: «Мухи залетали, значит надо креветки и треску положить преть. И ждать, когда червяки белые закишат и запах не созреет».

Захаров обещал Зингеру разложить морские продукты на огороде своего соседа, уехавшего вместе с женой до осени на Байкал в гости к сыну.

Глеба он застал в гараже с двумя своими работниками, стоявшими около зачищенной машины, готовой под покраску. Глеб, увидев в воротах Клауса, снял пластиковый пакет с пожарного щита, и протянул его своему другу:

– Держи и больше нечего заморачиваться на рыбе, – сказал он. – Мы тут сейчас заканчиваем красить одному ветеринару машину, так вот он мне и принёс для тебя неплохое амбре.

Они прошли к столику, на котором стоял керосиновый примус с чайником и все атрибуты для чаепития. На край стола Глеб выставил пять штук двухсот граммовых пузырьков.

– Что это? – удивлённо покосился на пузырьки Клаус.

– Это разложенная фракция белка, и воняет соответственно – смесью трупа и навоза, – тихо оглядываясь произнёс Глеб. – Полный ассортимент для безотказный осады своих оппонентов. Думаю даже самый последний аносмик не выдержит такой «аромат». И называется эта жидкость АСД.

– Я слышал про этот скотский препарат, – заулыбался Клаус. – Благодарю тебя Глеб, но всё – таки ты мои продукты положи под ящик компостной ямы соседа. Главным моим оккупационным ходом будут именно морепродукты. И ещё я хотел попросить у тебя одну вещь. На твоей яхте был мощный бинокль?

– Нашёл о чём вспомнить? – закурил Глеб. – Эта яхта никогда не была моей. Она принадлежит тестю, а мне она с одной клешнёй ни к чему сейчас. Яхту на воду не спускали уже четыре сезона. Она там же проживает на базе отдыха «Зодиак». Дочки подрастут пускай и пользуются ей. А бинокль шестидесяти кратный там лежит в шкафу. Я сейчас в банк заскочу и после заеду на водохранилище, привезу тебе бинокль.

– Не обязательно сегодня, – достал сигарету Клаус и прикурив от зажигалки, продолжил: – Я тебя не тороплю, просто отложи в своей памяти мою просьбу. Он мне в скором будущем понадобится.

– Я понял ты хочешь проследить этот офис через расстояние? – выдал свою догадку Глеб.

– Нет, для этого офиса не нужны никакие технические средства, – улыбнулся Клаус. – Там всё просто, они уже на этой недели будут у меня носы зажимать.

И он, взяв со стола пузырёк открутил крышку. Поднеся его к носу у него, моментально пошли тошнотворные позывы, чем вызвал смех у Глеба. Поставив пузырёк на стол, он приблизился к кустам и присев на корточки схватился за живот. Отойдя от зловонного запаха, он подошёл к столу и схватив чайник с примуса через носик стал пить кипяченую воду:

– Запах, конечно, мерзкий, – оценил он АЦД, – но проверим его на стойкость. Если с его помощью я выселю Калину из Юридического центра, то обязательно возьму эту парфюмерию на вооружение.

Глеб сложил все пузырьки обратно в пакет и повесил его на сук рядом стоявшей черноплодной рябины:

– Только домой не носи это «амбре», – посоветовал Глеб, – иначе Ольга выкинет тебя вместе с пузырьками из дома. У неё нюх, утончённый к запахам.

– Ольга прелестная женщина и я обязан вам с Викой многим. У меня началась новая жизнь. Но боюсь менты могут омрачить моё счастье, как прознают с кем, я живу. И это может вскоре отразится на её служебной карьере.

– Клаус, включи мозги, – сказал Глеб, – пускай она тебя устроит к себе в больничный городок и никаких подозрений не будет.

– Хирургом? – засмеялся Клаус, – казнокрадам обрезание делать?

– Водителем, – подсказал Глеб, – главный врач должен ездить на красивой и экономичной машине, а не на отечественной Волге, которая топлива жрёт больше, чем паровозная топка. Налоги я каждый год аккуратно платил за твой Мерседес. А тебе только комиссию останется пройти, и ты за рулём. Даже и проходить не надо, Ольга сама всё за тебя сделает.

– А ведь ты голова! – обрадовался Клаус. – Сегодня же вечером в первую очередь переговорю с ней. А ты не забудь мои продукты положить в тухлятницу, я через две недели заберу их.

ВОДИТЕЛЬ ДЛЯ ГЛАВНОГО ВРАЧА

Клаус без преувеличения во всех подробностях ознакомил Ольгу с возможной неблагополучной перспективой в её работе, если в администрации будут знать, что она свою судьбу свела с известным рецидивистом.

– Не надо нам сейчас идти в загс, – сказал он ей. – Я понимаю, кому нужно узнать про наш с тобой гражданский союз, пронюхают без проблем. Поэтому чтобы как-то отсрочить явь, оформи меня на работу водителем, вместе с моим автомобилем.

– А чем я буду аргументировать, отказ от отечественной Волги, – непонятно захлопала она глазами.

– Экономическим эффектом, – без волнения произнёс он. – Мой Мерседес Класс потребляет меньше четырёх литров топлива на сто километров. А твоя Волга жрёт не меньше двенадцати литров. И к тому же Волга у тебя на ладан дышит, постоянно в ремонте. А ещё мы с тобой всегда будем вместе. Позже, конечно, мне придётся оставить эту работу, так как я пока от мысли организовать своё дело не отказался.

– Твои доводы вполне разумны дорогой! – поцеловала она его в щёку. – Я завтра же своим финансистам дам задание, чтобы они на бумаге грамотно отразили экономический эффект. И тогда я наш департамент поставлю перед фактом.

Она задумалась, а потом добавила:

– А ведь и правда, даже мой водитель говорит, что Волгу пора под пресс ставить. Ты мне оставь своё фото на медицинскую справку и завтра после обеда можешь садиться за руль.

Клаус проснулся от прямых лучей солнца. Ольги дома в это время не было. Он принял ванну, позавтракал и направился в следственное отделение. Чтобы не наломать дров, он решил ещё раз сходить в следственный комитет. Ему нужно было убедиться, что в смерти внучки виноватых нет. А ещё он планировал зайти к Глебу за биноклем.

Он переступил порог следственного комитета, который очень дурно влиял на его настроение. Клаус ещё в другие разы отметил, что весь антураж помещения похож на тюремную «хлеборезку», где производят тщательный шмон и проверяют документы. Он знал, что гостеприимство ему здесь вряд – ли окажут, но выслушать обязаны и он, просунув в окошко паспорт осмотрел мрачные стены.

Перед ним знакомый сотрудник, набивший своим присутствием оскомину, закрыл турникет и скривив лицо, как от зубной боли, сказал:

– Зингер вас не велено пускать. Вы все бумаги получили на руки, зачем отвлекать занятых людей?

– Да я хотел, – пытался Клаус объяснить суть своего прихода в СО. Но его в грубой форме оборвал дежурный:

– Не надо ничего хотеть больше. Лучше купите цветы на рынке и навестите свою внучку на кладбище.

Клаус понял, что этого твердолобого сержанта не прошибёшь. Он получил такие указания от вышестоящего начальства.

– Чувствуют суки, что накосячили, – сказал, уходя на улицу Клаус. – Вот на морды свои и нацепили забрала.

– Морды у собак и других благородных животных бывают, – поправила его женщина, стоявшая у входа. – А у этих свиные рыла. И управы на них никакой нет.

– Тоже не пускают? – кивнул он в сторону дежурного.

– И давно уже, – плаксиво заявила женщина. – Мою дочку убили и сымитировали самоубийство. Никаких следственных действий не проводились, следователь в одну душу говорит, что это суицид был и точка. Что это за жизнь пошла расплакалась она, – и вытащив из кармашка кофты носовой платок начала вытирать слёзы.

– Пойдёмте на улицу? – пригласил её Клаус, – не надо плакать. Показывая им свои слёзы, вы им показываете свою слабость. А они подпитываются вашим горем и тешатся над вами считая себя пупами земли.

У Клауса внутри от сострадания к женщине вспыхнула ярость, и чтобы не дать ей выход, он смахнул у неё со щеки одну слезинку и предостерёг её:

– Не вздумайте выражать плохое настроение, а то давление себе поднимете. Лучше выговоритесь передо мной. На сердце легче станет, – и он открыл перед ней на выходе старую филенчатую дверь на пружине.

Женщина покорно проследовала на улицу. И когда за ней вышел Клаус, она взяла его за локоть и посадила на лавочку. Сев рядом с ним, продолжила свою эпопею несправедливости:

– Писали мы с отцом писали и дописались. Муж сейчас инвалид, лежит дома с переломами двух ног. С меня выпили всю кровь и высосали все соки в СО. Его сбивает машина на большой скорости. Он шел домой по обочине навстречу движению по той стороне, где стоит наш дом. Машина шла с высокой скоростью, за рулём которой находился молодой человек по фамилии Ершов, у которого мама работает в прокуратуре. Она договаривается с усатым следователем Деникиным, а после выписки мужа из больницы он закрывает уголовное дело. А ведь надо было дождаться судебной медицинской экспертизы на причинение степени тяжести телесных повреждений. Следователь Деникин уходит в отпуск. Старший следователь Корчагин почему-то верит Ершову и его другу Филиппову, сидевшему рядом с Ершовым, а не схеме ДТП, которая точно фиксировала места расположения потерпевшего, автомобиля и разбитой левой передней фары. Странным нам показался и вывод старшего следователя Крылова о том, что в действиях Ершова, причинной связи с совершенным ДТП, повлекшее по неосторожности тяжкий вред здоровью моему мужу Голикову, установлено не было. Вот так я и маюсь, куда-то только не писала и всё бесполезно. Исхудала как щепка, а они ходят толстозадые и посмеиваются. Меня тоже никуда не пускают. Нет на них сволочей Сталина! – посетовала женщина и опять заплакала.

Клаус был по жизни излишне сердобольным человеком и склонен мгновенно поддаваться к вспышкам жалости окружающих. Погладив женщину по плечу, выдал ей свой монолог с лирической окраской:

– Будьте благоразумны, не рвите своё сердце? Я потерял сразу двух родных людей дочку и внучку, но креплюсь. Нами ненавистный Деникин от наказания не уйдёт. Жизнь его накажет!

После этого он тихо, как фантом испарился, оставив женщину сидеть в одиночестве со своими мыслями.

Теперь ему было ясно, что мстить надо и Деникину.

– За большие бабки этот морёный таракан всё сделал, чтобы, преступление сфальсифицировать под несчастный случай, – произнёс на ходу Клаус. – Круг моих родительских обязанностей увеличился.

В это время на улице внезапно потемнело. Он задрал голову к верху. По небу стремительно надвигалась грозовая туча и где-то вдалеке загрохотало. В лицо внезапно ударило влажной прохладой. Сильный ветер поднял сгусток пыли с асфальта и бросил ему в глаза.

– Быть грозе, – сказал он, – и пальцем прочистил свои глаза. Чтобы не попасть под дождь он решил непогоду переждать в развлекательном центре, попить кофе, поискать для любимой женщины приличную дамскую сумку.

– Она заслуживает хороших дамских аксессуаров! – и он ринулся в сторону торгового развлекательного центра «Маскарад».

В мире кож ему предложили несколько видов, разных дамских сумочек, но они все были среднего качества и к тому же низкие цены его смущали. Он попросил их все убрать и дать что-нибудь посолиднее. Тогда ему подвели к стенду с дорогими сумками. Клаус моментально глаз положил на дорогую красивую сумку.

– Это Анаконда, производства Швейцария, – сказала продавец.

– Ну и что? – ответил он.

– Она дорогая!

– Выписывайте чек, – мягко потребовал он.

Продавец саркастически улыбнулся ему и отправила Клауса на кассу, а он пока шёл до кассы, подумал: