Хвост фюрера. Криминальный роман

– Уходи незнакомец? – сказал Янис, – неверная логика у тебя. Мой командир генералом стал после войны, и на нас в тот день была гражданская одежда. «Миссия перед нами секретная стояла!» – важно произнёс он. – Так, что забудь про наше пятиминутное знакомство? Не нравишься ты мне и перстня мне твоего не надо. Может ты один из тех людей, кто моего командира убил, а сейчас до моего фарфора метишь? Но не получит его никто!

– О чём ты говоришь фронтовик? – расстегнул кожан Глеб, засветив при этом свои ордена и начал лазить по карманам костюма будто, что – то ища в них, – разве я похож на убийцу? – чуть обиженно произнёс он. – Сейчас я тебе паспорт и военный билет покажу. Неужели я на душегуба смахиваю? Ведь присутствие безногого варвара в квартире обязательно бы милиция обнаружила. Как пить дай! Или я не прав? – вопросительно взглянул он латышу в глаза.

Янис увидал награды на его груди и сразу осёкся после чего, чмокнув звонко губами, виновато произнёс:

– Извини друг? – Не подумавши, сказал, – следы там были оставлены мужчиной и женщиной. Но, что хромых там не было это точно. Меня сколько раз допрашивала милиция, – почесал он свой затылок, – наверняка бы сказали о такой примете. Я некоторую информацию знаю из их уст. Прости! Прости! «Приходи завтра?» – после чего Янис протянул Глебу руку и отдал все свои сигареты.

У Глеба настроение было испорчено, произошла осечка в навигации. Он понял из разговора, что латыш, это не верный, а ложный след, на который его пустил киномеханик. И про голову Пифагора он ни, словом, не обмолвился. Не мог такой человек, хоть и с лисьим лицом, но с добрыми глазами пойти на убийство!

Глеб потряс со всем уважением руку Яниса и спросил:

– В какое время прийти можно?

– Сам же сказал, что вечером ответ можешь дать, – улыбнулся приветливо латыш, – вот и приходи в это время. Я тебя бальзамом рижским угощу, и заодно поговорим о военных годах. Воспоминания не совсем приятные, конечно, но я люблю эту тему. Так как мы все фронтовики спасли мир от саранчи фашисткой.

Глеб простился с Янисом и зашагал к машине, которая стояла около овощного магазина.

ВОЗНИКШИЕ СОМНЕНИЯ

Он шёл, и размышлял: «Почему же киномеханик пустил его по ложному следу? Хотя человек узко мыслящий может зациклиться на «Победе» и облагораживание дома латыша и бесконечно будет его подозревать во всех смертных грехах из-за того, что тот живёт кучерявей простого рабочего. Но Финн, далеко не глупый мужик. И тут он с лёгкостью мог подставить Петра. Пока он для меня мутный мужик? Не надо исключать и его возможности. А, сбыть Финну краденое легче всего, через брата, который за границу мотается ежегодно.

Нет, смысла передавать киномеханику истинный разговор с латышом. Пускай думает, что я следую его версии? А за Финном надо понаблюдать. Внутренний голос мне подсказывает, что собака зарыта не глубоко, а рядом…»

Глеб открыл дверь машины, опустил колено с протезом на подножку и с большим трудом сел на сидение, обтянутое дерматином.

– Ну, как результаты знакомства? – спросил Финн.

– Замечательные! – бросил Глеб, – видимо ты прав, концы надо искать здесь в Юрмале. Этот Янис золотишко любит сильнее, чем маму родную. Приглянулся ему мой перстень, так, что глаза стали блестеть сильней, чем золото. На ходу подмётки стал рвать. Завтра вечером он готов у меня, взять перстень за триста рублей, а сегодня давал триста пятьдесят, но я не стал гнать лошадей. Прикинулся курортником, который пропил всё до копейки, что сигарет купить не на что.

– Правильно сделал, – одобрил действия Глеба киномеханик, – этот водитель – латыш, рыбина хитрая, он мне сразу не понравился.

– А как ты думаешь, завтра действовать? – поинтересовался он.

– По обстоятельствам, – задумчиво сказал Глеб. – Мне по штату не положено физически грубить, а вот пугнуть его хорошо я смогу.

– А если он не признается, что тогда?

– Тогда будем искать армянина, который со своей барышней обчистил Петра. Для нас эта задача номер один. Убийц генерала пускай менты ищут. Это их работа, они за это деньги получают. А армянин завладел очень серьёзной вещью, которая может испортить жизнь не одному человеку.

– Не беспокойся Финн? – сказал до этого молчавший Феликс, – Таган косяков не нарежет!

– Да мне то, что, – с напускным безразличием ответил Финн, – сами знаете, что лишняя кровь может, только усугубить положение Петра. Навешают на него всех собак, тогда ему точно уже не открутиться от ментов.

А сейчас вроде затишье, убийцы – то, несомненно, наследили в квартире. Наверняка у милиции есть зацепки по этому преступлению? Петра там точно не было, ему и боятся особо нечего, но поостеречься не помешает. Так как хорошую милицию, только в кино показывают. Лапти вору в законе сплести, – им раз плюнуть. А по армянину я завтра обязательно пройдусь.

– Да уж, пожалуйста? – отрешённо глядя в лобовое стекло автомобиля, произнёс Глеб, – и приведи завтра к себе на хату фельдшера. Его услуги, возможно, могут нам понадобятся в ближайшее время. А сегодня не мешало бы отдохнуть в обществе прекрасного пола. Сможешь подружек найти?

– Сложный вопрос, – ответил Финн, – у меня самого дежурная женщина есть, а вот с другими биксами я не особо общаюсь. С ними только лишняя морока и расходы большие. А я скромно люблю жить.

– А чего не женишься на своей женщине? – вопросительно посмотрел на киномеханика Глеб, – ты, как я знаю не в законе. Взял бы и женился. Вдвоём – то легче куковать.

Финн задумался вначале, а потом дико рассмеялся, показав свои коричневые от чифиря зубы:

– Я позже женюсь, когда вставлю такие же золотые фиксы, как у тебя, но только не на этой Музе. Она блатней нас всех троих взятых. Двенадцать лет отсидела за убийство. С ней в обществе нельзя показываться. Она хоть лицом и не жаба, но как рот откроет, – сплошная помойка. Такие слова выдаёт, что порой мне даже наедине с ней, стыдно за её лексикон становится. А в постели Муза виртуозка. Я к ней в Кемери езжу раз в неделю, – это часть города Юрмалы. На больше, меня не хватает. Замучает стерва до посинения.

Глеб опять задумался. Эта неожиданно появившаяся новость, могла быть ключиком к его недавно возникшей версии. По словам латыша в квартире было два человека один мужчина и одна женщина. Всё больше он склонялся к мысли, что в убийстве был замешан киномеханик. Но держался Финн спокойно, а пристально сверлить ему глаза, Глеб не собирался. Понимал, что своим колючим взглядом мог спугнуть его:

– Интересно бы с такой блатной женщиной почирикать, – выразил своё желание Глеб. – Я с малолетками в тюрьме общался через решку несколько раз. Забавные девчата были. Да пару раз на этапе перекрикивался с ковырялками и только. Надо было заехать к твоей Музе, если рядом около неё были.

– Можно завтра устроить такие посиделки, – пообещал Финн, – она в санатории работает в столовой. Вечером и нырнём к ней. Возьмём пива с водкой и оторвёмся на полную катушку. Она очень доброжелательная в плане мужчин. Не отвергнет и тебя.

Глеб загадочно ухмыльнулся и спросил полушутя:

– Никак ты поделиться хочешь со мной своей марухой?

– Для гостя все тридцать три удовольствия, – захохотал Финн. – Этого добра я ещё найду. Всё равно мне не жить с ней. На мой век женщин хватит!

– А как у неё самой положение с жильём, одна живёт или с родственниками? – прокачивал Глеб всё о Музе у Финна, вроде как ради праздного любопытства.

– Она живёт в моём доме, – одну половину, я сдаю курортникам, – во второй живёт она. А сейчас осень, – курортников нет, так она одна там хозяйничает.

– А ты не боишься, что такая прыткая бикса, может в один из пригожих дармовых деньков ошкурить тебя и оставить без подштанников и зубной щётки?

– Ха, ха, ха, – зашёлся опять смехом киномеханик, – куда ей от меня деться. Музе ехать некуда, – она одна одинёшенька. Жила до судимости в городе Шуя Ивановской области. Дом то она подпалила вместе со своим мужем. Так, что у неё сейчас ни кола, ни двора. Она на меня молится. Я для неё бог и царь! Могу в любое время ей под зад дать, но мне с ней пока удобно. Дом в порядке содержит, за садом смотрит, ну и конечно сиська под боком всегда есть, а для меня это немаловажно. Зачем мне тратится на разных шалашовок? – лавэ и так катастрофически не хватает.

– Практичный я смотрю, ты человек, – влез в разговор Феликс, – я тоже в молодости был таким, только мне эта практичность дорого обошлась. Пришлось держать мощный удар от ментов на протяжении шести лет.

– Мне это не грозит, – прекратил смеяться Финн, сделав при этом каменное лицо. – Я твёрдо решил завязать с криминалом. Мне сейчас моя жизнь нравится! Обижаться не на что!

– Ты же только сейчас плакал, что, денег катастрофически не хватает, – зацепил его за слова Феликс. – А без них не может быть хорошей жизни, я в этом твёрдо убеждён! У меня дома и хозяйство своё и в семье все работают, но, однако не живу в роскоши, как твой брат. А жить хочется всем хорошо!

Финн ехал стремительно на большой скорости, разгоняя лужи по сторонам, фырча что – то себе под нос. Было такое впечатление, что он совсем не смотрит на дорогу.

– Смотри светофор впереди, – предупредил Глеб Финна.

Финн сбавил скорость и улыбнулся:

– Я по этой дороге езжу, бывает по несколько раз в день, – с небольшим бахвальством заявил киномеханик. – Без глаз могу проехать в любом узком месте, не только по проспекту. А тебе Феликс отвечу на твою поддёвку так: – У меня подспорье есть хорошее, – это мой дом! Он мне приличные доходы даёт. А брату моему ты не особо завидуй? – с полуулыбкой бросил Финн, – этой роскошью он практически не пользуется. Вся жизнь на море, а у моряков жизнь рисковая. Не редко бывает так, что корабли в плавание отправляются под бравый марш, а с рейса не возвращаются. Разбушевавшаяся пучина очень много кораблей утянула на дно морское. Так, что и его Посейдон может в своих водах в любое время убаюкать. Поэтому он и холостой до сих пор. Море любит, – больше, чем женщин!

После этих слов в машине установилось молчание. Они ехали по улицам вечерней освещённой огнями Риги. Финн их специально вёз, по красивейшим местам, чтобы гости смогли полюбоваться неповторимой красотой его родного города.

– Вот вы скажите мне, можно менять такое великолепие на козлоногие вышки с колючей проволокой и блуждающими прожекторами по всей зоне? – нарушил молчание Финн.

– Каждому своё, – ответил Глеб. – Так было написано на воротах Бухенвальда. Но мы тебя не осуждаем, что ты не такой хромой, как я!

– Какой – же ты хромой Таган? – уважительно произнёс Финн, – хромые это те, которые сегодня подвывают тебе, а завтра твоему врагу. Я же знаю, какой важный гость ко мне заехал и слышал, как ты сук мочил. Ты совсем не хромой, а одноногий, – а это не одно, и тоже. Пострадал, как говорится за идею, к которой я проникся всей душой.

– Проникся, говоришь идеей воровской, а что же ты тогда отказался короноваться? – спросил Глеб, хотя причину знал и не осуждал его за это. Он хотел ещё раз проверить правдивость его слов, в надежде поймать его хоть на маленькой лжи.

– Ты Таган только что произнёс про ворота Бухенвальда, – эта надпись относится и ко мне. Не каждый может быть вором в законе, но законы воровские чтить порядочным арестантам не возбраняется!

– Красиво сказал! – похвалил его Глеб.

– Родители учили излагать свои мысли чётко и ясно, и к тому же у меня незаконченное высшее образование, – произнёс Финн.

– Это мы уже слышали, – улыбнулся Глеб, – ты мне лучше скажи, как паренька генеральского зовут?

– Зовут его Морис, а фамилия у него не деда, а по отцу, – Каменский, – вспомнил Финн.

– Что шлях папа был? – спросил Феликс.

– Самый, что ни наесть русский, – родом с Москвы, по профессии биолог. Помер бедняга от цирроза печени. Хлюпик он был изрядный, – от мужчины почти ничего не унаследовал. Если его подкрасить, то вылитая женщина будет. И поддавал он горькую последние годы без всякого расписания. Говорят, гипертонией он болел ещё у них. С тестем на ножах жил, да и у жены он не в особом почёте был. Она тоже смазливая бабёнка, я бы сказал больше, красивая! – похожа на оранжерею у нашего дома, но какая – то странная, ходит по улице вроде как ключи потеряла от дома. Вечно одна и всегда задумчивая. А муж у неё злился на весь белый свет, что генерал всё наследство подписал внуку и дочке. Морис, кстати в девять утра покидает квартиру ежедневно, – кроме воскресения, – неожиданно сообщил он. – Завтра можете полюбоваться им, – только сделайте так, чтобы он не знал, что вы мои гости?

– Это понятно, – успокоил Финна Феликс, – пацан может и не при делах, а мы ему нахалюгу шьём.

– Никто ему ничего не шьёт, – оборвал Феликса Глеб, – шьют менты, а мы проверяем.

Вскоре они подъехали к дому, где жил киномеханик.

Поставив машину около подъезда, они поднялись в его квартиру. Легко поужинав, но, приняв на грудь по стакану водки, Феликс с Таганом улеглись спать.

На следующее утро в субботу Финн оставил гостей в квартире, а сам поехал за фельдшером и заодно навести справки об армянине.

Первым проснулся Глеб. Он натянул на себя брюки и пристегнул протез. Поскрипывая им по паркету, он разбудил Феликса.

Тот открыл глаза и полусонным взглядом обвёл комнату, увешанную коврами с гобеленами и то – ли с сожалением, то – ли с иронией сказал:

– Как плохо, что я не капитан дальнего плавания, а то бы мне сейчас кок завтрак прямо в постель принёс.

Глеб равнодушно посмотрел в сторону Феликса Нильса, после чего назидательно выразился:

– Мне лично по штату не положено жить в такой роскоши. С меня и спартанской обстановки вполне достаточно, я не говорю уже и о своей «шкуре». Она должна быть чистой и опрятной, но ни в коей мере не вызывающей, как у стиляги. Я не должен ничем отличаться от толпы, чтобы не привлечь к себе внимание. Кстати, – завтрак на кухне уже приготовлен и ждёт нас, – бросил Глеб. – Считай утренник у тебя сегодня капитанский.

Феликс, встал с дивана следом за Глебом и пробурчал: – Положено, не положено, мне лично плевать, но отказываться от благ людских считаю неверным. В пещеру может из – за ваших законов опуститься? И питаться там сырым мясом с вороньими яйцами. Нет, Глеб, это не по мне. И глядя на тебя, я всё равно не понимаю, почему ты тогда носишь перстень золотой и дорогое кожаное пальто? – все эти вещи, простому человеку не купить. Я уже не говорю о твоих золотых челюстях. Не вижу логики в твоих словах и поступках, если ты практически стал рабом красивых вещей.

– А что тут понимать, – спокойно объяснил Глеб, – перстень у меня не простой, а с воровской крестовой символикой. Кожан же – это не бобровая шуба и не осенняя блажь моды, а самая что ни наесть жиганская униформа. Ещё со времён НЭПА воры стали носить их. И золотые зубы, – это в первую очередь гигиена и я их не показываю каждому, расплываясь в улыбке. Я не шикую, – живу скромно, но от таких удобств, какие находятся в этой квартире, я понимаю, – трудно отказаться. Ванная и тёплый туалет, должны быть обязательной нормой, каждого человека. И это я не считаю роскошью. Это всё относится к элементам культуры человечества. Латвия хочу тебе заметить, здесь обгоняет нашу лапотную Русь.

– Понятно, – сказал Феликс, – поэтому считаю, что Финн правильное направление в жизни взял! Зачем себя наказывать, если удача катит! Я вот тоже каждой покупке своей безумно радуюсь, – купил лодку, – получил несказанное удовольствие. Купил мотоцикл, – получил море радости. А вот если бы машину купил, – онемел бы от счастья. Хотя я и лошадке своей рад не меньше, чем автомобилю.

– Возможно, в ближайшее время твоя мечта сбудется Феликс, – намекнул ему Глеб, на скорое обогащение. Но Феликс, не поняв его слов, испуганно спросил:

– Что язык мне отрежешь за прошлое?

– Перекрестись и забудь о прошлом? – обвёл его Глеб успокаивающим взглядом, – мы же с тобой договорились о старом не вспоминать. Тебя посетить может удача, после того, если мы найдём пропажу Петра. Он обязательно тебя отблагодарит, – а это значит, у тебя будет возможность приобрести себе автомобиль. Всё будет сейчас зависеть от Финна, если он нам найдёт армянина, – то будем ему верить.

– А если не найдёт, – то выходит, не будем верить? – изумлённо спросил Феликс.

– Именно так, – произнёс Глеб, – пока он для меня мутный мужик. Мне кажется, он намеренно путает нас? Сам посуди, – навёл нас вначале на внука генерала. Сказал, что там голова Пифагора лежит. Я сейчас уже не знаю, а была ли она вообще там? Может он специально всё это делает и ему выгодно нас вывести на ложный след.

– Неужели ты думаешь, что Финн собственноручно замочил генерала? – расширил глаза Феликс.

– Пока не думаю, но сомнения в его искренности имеются? Понимаешь, пацан этот, а потом латыш вчерашний, – не могут быть убийцами. Так жестоко расправиться с близкими людьми могут только нелюди. А у Финна была неплохая возможность прикончить стариков. Полтора часа у него в тот день выпали в неизвестность, когда Пётр в Оперном театре лопатники ломал у пузанов. В это время он мог запросто пришпилить генерала со старухой. Латыш мне сказал, что в квартире был ещё женский след. Я же непросто так, выспрашивал у Финна про его блатную биксу. У меня, сразу появился повод поразмышлять над его словами. Хотя скрывать не буду, – мне этот киномеханик приятен! Пускай он даже не убийца, но навести исполнителей на квартиру, ему было проще всего. Если он дочке помогал по мелкому ремонту, – то наверняка и к генералу захаживал по той же причине. Сфотографировал хату и нате, пожалуйста! Сегодня я хочу прощупать его зазнобу. Вдруг сболтнёт, по – пьяни чего лишнего и на том проколется? Буду рад, если мои подозрения не найдут подтверждения. Да и, откровенно говоря, не по душе мне искать убийц. Главное армянина найти!

С Петра за чужую пушку может серьёзно спросить воровской сход, – если она запалилась, то и не посмотрят на его авторитет. Тут сюжет не сладкий может развернуться для её настоящего хозяина. Такие дела у нас наказываются серьёзно. А по убийству милиция Петру возможно и сделают предъяву, но ненадолго. В квартире генерала его следов нет, – значит, и бояться нечего. Без прямых улик у ментов ничего не срастётся. А то, что он жил над генералом, – это подозрение, а не улика. Промурыжат, конечно, трохи для острастки. Ведь подозревать всех, – это ментовский удел. К подозрению ещё нужны доказательства, а у них на Петра нет. А сейчас пошли завтракать, – поторопил Глеб Феликса. – Я хочу взглянуть на внука генерала, – если, конечно, посчастливится? Посмотрю, из чего слеплен этот мальчик.

МОРИС

На кухонном столе вафельным полотенцем был накрыт завтрак. Глеб двумя пальцами сдёрнул полотенце и повесил его на спинку стула. На завтрак Финн приготовил им салаты рыбные, варёные яйца и бутерброды с колбасой, на которых лежала записка: «Пиво в холодильнике».

– Видишь, какой гостеприимный киномеханик! – с восхищением произнёс Феликс, – а ты сомневаешься в нём. Нормальный он мужик, – бросился к холодильнику Феликс и извлёк оттуда два пива.

– Может рановато с пива утро начинать? – остановил его Глеб, – не исключено, что самая ответственная работа будет именно сегодня у нас?

Феликс изобразил недовольное лицо:

– Впрочем, я и не особо мучаюсь жаждой, – поставил он назад пиво и отпрянул от холодильника.

Сев на стул и взяв в руку варёное яйцо, он постучал им об угол стола:

– Я не понял тебя Глеб, – произнёс Нильс. – А почему ты сказал, что Пётр меня отблагодарит, а про себя ты умолчал?

Глеб не мог ему признаться, что является казначеем воровского общака и поэтому не имеет права влезать ни в какие опасные и рисковые дела. Так как его главной задачей является оберегать и держать в порядке кассу воровского общака. И о том, что он выехал в Ригу, кроме Петра об этом никто не знал, даже его родственники. Он внимательно посмотрел на Феликса и, откусив бутерброд спокойно, сказал:

– А меня он уже отблагодарил. Дом, в котором я сейчас живу, построен на его деньги и не забывай, что мы с ним кровью повязаны.

Услышав такие слова, Феликс поперхнулся яйцом:

– Глеб только за столом, про кровь ничего не говори? – я не люблю этого слова, – от него всегда веет смертью.

– Тогда меньше спрашивай меня, а больше слушай? – обрезал его Глеб.

После чего продолжение завтрака проходило в полнейшей тишине.

Глеб, допив чай и доев свой бутерброд, посмотрел на часы. Время было восемь часов сорок пять минут.

– Я пойду к подъезду выйду, покурю, – нарушил он молчание, – надо на парнишку поглядеть, что он из себя, представляет, а получиться и поговорю с ним по душам. Время терять не будем. Если базара не получится, то в эту квартиру больше не вернёмся. Останемся жить у блатной тётки, что у Финна дома обитает. Нельзя Финна подводить, – напряжение может произойти в отношении его после нашего отъезда, так как неизвестно что у этого огрызка на уме? Не надо исключать того, что он вообще не человек, а молодой изверг.

Глеб оделся и вышел из дома.

На улице было свежо, тихо и даже немного тепло. Утреннее осеннее солнце, грело лицо, словно в апреле. Он расстегнулся и, достав из кармана портсигар, закурил свой неизменный «Памир».

Не успев докурить сигарету, услышал звук скрипучей пружины, фиксирующей дверь. Он повернул голову. На крыльце появился парень с длинными, как у Бетховена волосами. Одет в модную синею плащевую куртку, которые тогда являлись большой редкостью, и купить её можно было только у контрабандистов. Видно, было по фасону и качеству, что куртка имеет заграничный вид. На шее у него висело пёстрое кашне, – явно тоже не с прилавков советских магазинов. В руках парень держал большой министерский портфель из чёрной кожи. Сомнений быть не могло, – это был Морис.

– Молодой человек, – окликнул его Глеб, когда парень спустился с крыльца.

Парень обернулся.

На Глеба смотрело совсем, юношеское лицо, – это было не дерзкое лицо подростка, а скромное и вполне соответствовало бы интеллигентному человеку, если бы не его длинные волосы. Такие причёски в эти года подвергались ярой критики у общества, которое считало, что советская молодежь, подражает капиталистической молодёжи в моде и манерам поведения, что претило моральному кодексу советского человека.

Но Глебу было всё равно, какая у парня причёска, так как у него самого волосы лежали на плечах и по длине были ничуть не меньше, чем у молодого человека.

«Морис больше похож на девочку, а не на парня – молниеносно пронеслось у Глеба в голове. – Нежная кожа на лице и алые губы воронкой, согласилась бы иметь каждая девица. И если бы в его волосы вплести банты, то его смело можно назвать Мариной».

Морис, увидав перед собой инвалида с модной причёской и шрамом на лице, сразу изумился и вежливо спросил на русском языке:

– Извините, пожалуйста, вы ко мне обращаетесь? – покрутил он, головой назад, думая, что там ещё кто – то стоит. Но, убедившись, что поблизости никого нет, сделал шаг вперёд и поднялся на крыльцо.

Глеб, ослепляя его своим золотым ртом, спросил:

– Тебя Морис зовут, если я не ошибаюсь?

Изумление сразу слетело с лица, и в глазах появился испуг и тревога, – что не ушло от пронизывающего взгляда Глеба.

– Да я Морис, – попятился он назад, – а вы извините, кто будете?

– Да ты не бойся мальчик меня? – спокойно сказал Глеб, – я сторож из Домского собора, – зла тебе не причиню! Я к тебе с доброй миссией явился!

– Я давно уже не мальчик и вы не похожи на сторожа, хоть у вас и деревянная нога, – трясущимся голосом произнёс он.

– С чего ты взял, что я не похож на сторожа? – не переставал улыбаться Глеб. – Ты что ясновидец?

– Не смотря, что у вас приятный голос, существует расхожее мнение, что шрамы и такие зубы носят только маститые бандиты или состоятельные люди. На богача вы не похожи. И я не удивлюсь, если вы сейчас из-за сапога, или из своей деревянной ноги вытащите финку.

Смотря на шрам Глеба, он сделал ещё один шаг назад, ни на толику не сомневаясь, что перед ним стоит бывалый человек.

– Тебе, что есть, кого бояться? – спрятал свою улыбку Глеб.

– Пока нет, но вас опасаюсь, и я, пожалуй, пойду, – произнёс он и показал спину Глебу.

– Стоять Морис! – властно произнёс Глеб, после чего парень замер на месте.

– Ты больше опасности представляешь обществу, нежели я, – сказал Глеб. – У меня нет даже перочинного ножичка в кармане. А ты имеешь кортик офицера морского флота и валюту. За это срок не малый могут накрутить. А это значит прощай институт, роскошная жизнь в красивом городе и милые девочки, о которых тебе придётся забыть надолго. За валюту суд может определить десять лет тюрьмы строго режима. Не меньше! «Не боишься маме своей боль причинить?» – спросил он завораживающим голосом, отчего Морис медленно повернулся к Глебу и, стуча зубами, удивлённо промолвил: