Сыновья Борея

– Я их поведу! – Гринько встал во весь свой громадный рост. – Дозволь, княже?

– Ин, ладно! – согласился князь, вставая. – Веди половцев на подмогу племяшу моему, Гринько! Даниил широко и троекратно перекрестился на икону Спаса, что стояла на полочке-божнице в красном углу, торжественно добавив. – Да поможет ему Христос!

*****

Глава 2. ПРАЗДНИК «ЧЕСТНОЙ СЕМИК»

Дороги на обширной территории Руси чаще всего тянутся вдоль рек, иногда, в нужных местах, пересекая их. Возле реки всегда легче проложить дорогу через мелкие заросли ивняка и верболозы. Большой лес редко подступает к самому берегу, скорей всего из-за половодья весной, так как семена деревьев уносятся бурной вешней водой.

Кроме того, дорога возле реки удобна тем, что путнику не надо искать воду, чтобы умыться, напиться, коня напоить, искупаться в жару, обед или ужин приготовить, наконец. Потому часто вдоль дорог чернеют костровища, путники устраивают вдоль обочин свои уртоны для ночёвок, отдыха и приготовления простецкой походной пищи..

Возле одного из бесчисленных поворотов, где дорога нырнула в реку, чтобы вынырнуть на другом берегу, Родий остановил тысячный, конный отряд половцев. Подъехавшему Гринько Родий приказал:

– Всё! Переходите реку в энтом месте, дале дорога пойдёт прямиком на Туров, а тамо чрез Припять двигайтесь на Смоленск и Полоцк. В том месте вас встретит новгородский сотник Зуб.

– А ты-то яко, Родя? – озаботился Гринько.

– А што я? – Родий беззаботно махнул плетью. – Я поеду прямиком, мой путь вдвое короче будет. Перейду Припять, а тамо уже и Литва недалече.

– Неужто попрёшьси чрез энту глухомань, брат? – Гринько ткнул пальцем в сторону тёмной громады леса впереди.

– А чего? Не впервой чрез леса пробираться, Гриня!

– Ей Бо, я бы не посмел! – озабоченно произнёс Гринько. – Туды не токмо люди, ведмеди-то не суютси, боятси! Шибко дики места, парень, дорог нету, сплошь леса, буреломы, болота, заколодело всё округ…

– А чево бояться-то? – усмехнулся Родий.

– Яко чево? Нечистой силы, парень! Вурдалаков, китоврасов, леших, ведьмаков всяких! Да мало ли!

– Ништо, Гриня! Бог не выдаст!

– Ну и отчаянный ты, паря! В одиночку, к чёрту лысому на рога?! Видать, ты не от мира сего. Храни тебя Господь!

Повернувшись к отряду, Гринько крикнул:

– Эй, Джуха! Давай, двигай чрез реку в энтом месте! Здеся бродно, а на той стороне разбивайте уртон, да заваривайте кашу! А ты, Родя, ежли што, тута нас отыщешь. Раньше утра всё одно не двинемси…

– Ждать меня не надо, Гриня! – с этими словами Родий подал старому воину туго набитый кожаный мешочек.

– Што энто? – спросил тот, принимая дар.

– Деньга, Гриня, деньга! От моево князя! Внемли, брат! Дале двигайтесь тихо, скрытно, без лишнева шуму, в города не заходить, баранов для пропитанья покупайте в деревеньках. Уши навострите, да буркалами-то зыркайте по сторонам. Не ровён час, обнаружат вас раньше времени, донесут, кому не надо бы. У моево князя, Александра Ярославича Невского, недругов полно. Да што я тебе толкую? Ты и тако ведаешь, яко вести себя воину в ратном походе, скрытно надо. Всё! Встретимся в Изборске….

*****

Дорога, по которой отъехал Родий и дорогой-то назвать трудно. Лето уже началось, а по ней, судя по всему, так никто и не удосужился проехать. Колёсная колея давно уж заросла ползучим осотом, средь которого весело желтели головки одуванчиков. Молодые, светло-зелёные ещё, метёлки чемерицы хлестали по коленным бабкам коня, который, недовольно фыркая, усиленно отмахивался своим хвостом от надоедливых дорожных мух, облюбовавших его круп.

Вскоре поле с шаровидными кустами верболозы сменилось редколесьем из осинника, худосочных рябин и молодых берёзок, среди которых то тут, то там, медно-охристыми колоннами высились сосны, подпиравшие своими кронами-капителями бирюзовое, уже вечернее, небо. Хотя, как заметил Родий, солнышко было ещё высоко над горизонтом, где колючей чёрной гребёнкой виднелся недалёкий лес. Река давно уже ушла вправо, а малозаметная, заросшая травой, дорога явно вела в какую-то глушь, о которой его предупреждали князь Даниил и опытный по жизни Гринько.

И впрямь, вскоре Родий оказался в величественном царстве многовековой громады леса, который наверняка видел ещё Соловья-разбойника и древнего богатыря Илью Муромца, проезжавшего три века назад здесь на своём Бурушке.

Подобные леса наш современник не увидит уже никогда по известным причинам. Здесь же Родия со всех сторон обступили такие лесные гиганты, что даже он, видевший разные непроходимые леса, с теми ещё буреломами, почувствовал себя здесь каким-то муравьём.

Извечный сожитель такого леса – тяжёлый сумрак, и уже он навевает на путника тревожное ощущение затерянности, одиночества, какого-то инородного тела, случайно попавшего сюда, и уже кажется, что мрачная лесная среда обязательно поглотит, растворит того, кто неосторожно сунется в эти дебри, обиталище чего-то потустороннего.

Родий медленно ехал среди тесно стоящих сосен в три обхвата толщиной, которые уже не имели, как в предлесье, медно-охристой окраски стволов, а были покрыты сизым лишайником и уходили куда-то в недосягаемую высоту. Глухая тишина давила на уши, ничего живого не виделось вокруг, даже мухи пропали, и сам прелый влажный воздух казался застоявшимся, мёртвым.

Лужи гниющей, покрытой плесенью воды, часто встречались на пути, подпитываясь маленькими тёмными ручейками, в которых чёрная вода медленно текла и была похожа больше на дёготь. Дорога исчезла, как будто её и не было, как будто её тихо и тайно поглотили лесные духи. Невиданные папоротники, в рост человека, раскрылатили свои бледно-зелёные перистые листья. Ноги коня тонули в массе полусгнивших веток, когда-то нападавших сверху. Вместе с хвойными иголками, высохшими побегами и мхом лесная подстилка, под копытами коня, ощущалась мягким, вязким ковром.

Какими-то хуторами и ведьмиными кругами встречались сине-белесые грибы, источавшие тяжёлый трупный запах. Обросшие зеленью, серыми лишайниками и какими-то волосами полусгнившие пни, слабо флуоресцировали в темноте лесного подшёрстка и выглядели словно лешие, да скорей всего они ими и являлись. Иногда в звенящей тишине этого сказочного леса внезапно раздавались жуткие крики и хохот не то сов, не то демонов. Насквозь пропитанные водой длинные бурые пряди странных растений, словно растрёпанные космы ведьм, увешивали высохшие от времени нижние ветви деревьев. Серый туман клубился вокруг толстенных комлей елей, одетых в мохнатую шубу из мокрого мха, воздух был тяжёлый, плотный как затхлая вода в застойной болотине.

В этом страшном лесу ничего не было видно дальше двух саженей, и даже птицы боялись селиться в нём. Обычно такое место, откуда нет выхода, и есть самое любимое обиталище нечистой силы, запретное для людей, зверья и птиц. Да где там, – вездесущие комары и те исчезли, будто их съел кто-то ещё в зародыше, да в такой первозданной дикости и комары-то не заводятся.

По тому, как сгустился мрак, Родий понял, что наступил вечер, а он всё ещё пробирался по этому заповедному лесу, которому, казалось, нет конца. Родий остановил коня, какая-то растерянность овладела опытным в походах воином. Он решительно не знал, в какую сторону ехать и конь его тоже не чуял куда двигаться.

Среди мощных древесных стволов промелькнуло, вдруг, что-то белое. Родий насторожился, в голове у него приказно прошелестел какой-то голос: «Вперёд, только вперёд!» Родий хотел, было уже тронуть коня, но, внезапно, путь преградила фигура девушки в белом сарафане. Молнией сверкнула дикая краса. У Родия промелькнула мысль: почему рыжие, почти огненные, волосы на голове девушки не покрыты привычной косынкой, да и белых сарафанов не бывает. Однако с напряжением в голосе спросил:

– Ты што тута, в глухомани энтой делаешь, красавица?

– Грибы сбираю, витязь! – весело прозвучал мелодичный голос девушки.

Родий удивился, какие могут быть грибы в этом гиблом месте и где, обязательная в таком случае, корзинка у девушки. Машинально задал простой вопрос:

– Укажи, милая, яко выбраться-то отсюдова? Куды путь держать мне? Заблудился я похоже.

Девушка звонко и весело рассмеялась, кокетливо поиграла огромными глазами, в которых, вдруг вспыхнул плотоядный огонь. Смех и странная весёлость её казались вполне естественными, но совсем уж не вязались с мрачным окружением дикого леса, полной тишиной и вечерним временем. И вовсе уж идиотским показалась игривость возгласа девушки, возникшей из ниоткуда:

– А ты догони меня, милый витязь, тогда укажу!

У Родия глаза полезли на лоб от такого дичайшего желания прекрасной незнакомки в совершенно неподходящем месте. Что за шутки? Какие могут быть догонялки? И опять какой-то голос прошелестел в глубине его сознания: «Не разговаривай! Езжай вперёд!» Родий, подчиняясь голосу, тронул коня. Тот было заартачился, но Родий звонко огрел его плетью, и он пошёл прямо на девушку. Миг и девушка оказалась уже сзади, прокричав вслед:

– Счастье твоё, милый витязь, что с тобой меч Агрика, Луч света! Вынь его!

Родий послушно вынул меч из ножен – ближайшие стволы деревьев осветились каким-то неземным светом, а впереди сразу замаячила какая-то тропинка, протоптанная неизвестно кем. Может лешими и китоврасами, а может святыми старцами, жаждущими уединения от мира людей. Сзади раздался, совершенно не вязавшийся с дикой обстановкой, весёлый и задорный, звонкий, девичий хохот, перешедший, вдруг, в жуткий, волчий вой, сопровождавшийся протяжными криками сов или демонов…

Сколько ехал через чащобу Родий, неизвестно, но только где-то впереди он услышал далёкий лай одинокой собаки, и возблагодарил Бога, поняв, что там должно быть человеческое жильё. И впрямь, через минуту другую, он выехал на опушку леса. Пред Родием открылось поле с рожью и овсом. На взгорочке, на фоне разлившейся по зелёному небу вечерней малиновой зари, почти чёрными силуэтами маячило до десятка покосившихся изб. Деревеньку окружал низкий, в сажень, тын из вертикально вкопанных в землю брёвен.

Было ещё достаточно светло, когда Родий въехал через открытые ворота городьбы на деревенскую улицу. На улице было необычно пусто, только на завалинке одной из изб сидел белобородый старик благообразной внешности. При виде появившегося всадника, старик встал, поклонился, рукой повёл в сторону двора, сказав:

– Буди, здрав, князь! Заводи коня в стойло, гостем будешь!

Родий послушно коня во двор завёл, и, разнуздав, дал ему напиться из стоявшей рядом с кормушкой кадки. Конь, попив воды, тут же принялся хрумкать свежескошенную траву из кормушки, благодарно посматривая фиолетовым глазом на своего хозяина.

Родий вышел на улицу, и первым делом спросил старика, по-прежнему сидевшего на завалинке:

– А пошто, отче, ты назвал меня князем?

– Тако, видно же, что ты витязь, – заговорил старик, – або ты на коне, стал быть, князь, аще кметь, а, коли, кметь, ратным ремеслом владеешь, то князь – энто всё едино.

Перекрестившись, и, устало присев рядом, Родий спросил:

– Веруешь ли в Господа нашего, Иисуса Христа, отче?

Старик, тоже перекрестился, ответил прямо:

– Верую, сынок! И не перестаю благодарить Христа за ученье Ево. Токмо я один здеся таков пребываю. Остатние жители, а их пять десятков душ, – язычники, да всё грозят мне грешному, што предадут тело моё Огню, сыну великого Сварога. Токмо тело моё – оковы души, и мне ево не жаль, понеже грехи мира сего сбирает, а всё ж не посмеют люди надругаться над моим грешным телом, ибо нахожусь я за щитом Господа. А ты, сынок, яким побытом сюды прибыл? В нашу обитель ведь токмо один путь – из Пинска-града, вдоль реки, да и то три дни надоть добиратьси на доброй телеге по колдобинам нашим, да болотинам.

– Тако я ж чрез лес прошёл, отче! Напрямки! – несколько удивлённо ответил Родий. – Иной дороги не ведаю. В Литву вот пробираюсь.

– Да ты што, князь! – опешил старик, испуганно уставившись на Родия. – Яко смог, яко посмел, сынок!? Чрез энтот лес даже ведмеди не шастают, боятся его лесные жители.

– А я вот проник! – невозмутимо заметил Родий. – Чего уж там.

Старик даже как-то торжественно поднялся, низко, в пояс, поклонился воину, как-то даже робко заговорил:

– Прости, княже. Видать заговорённый ты, аль Христос тебя провёл чрез энтот, чёртов лес. Никто ещё из энтого леса живой не выходил, то всем ведомо.

– Тако ведь от шляха на Туров, по ту сторону, дорога в лес энтот ведёт, токмо замуравлена шибко, отче, – заметил Родий.

– Хе-е, милай! – начал размеренно пояснять старик, – Ту чёртову путя лешие проложили, путника им, вишь ли, привораживать как-то надо. Вот ты им, проклятым, и попалси, токмо кто-то шибко за тебя молилси. То добрый знак! Видать Христос о нас сирых заботу имат. – Помолчав, добавил, – а у нас ить, сынок, Честной семик идёт. Вот уж третий день. Вон внучки мои, што в избе сей час дрыхнут, утречком, егда мать-Заря ланиты своея покрасит, девки очнутся ото сна, Кикиморой навеянного, да, не сполоснув очей своих, побегут скореича берёзкам верхушки заплетать. Я уж им не единожды выговаривал: «Господу нашему несносно занятье сие». Токмо по молоди их, не внемлют оне слову прародителя свово. Ну, да пущай балуют, Господь милостив, всё одно, со временем, вобьёт в бошонки их истину. Ты айда, князюшко, покуда ишо светло, пирогом рыбным угощу, да кваском на бруснике-ягоде настоянном, да почивать пора. Устал ведь небось?

– Благодарствуй, отче! – откликнулся Родий. – Токмо пирога не надоть, а вот кваском твоим побалуюсь, да в избу не пойду, а вон на сеновале улягусь.

– Ан тоже верно, кметюшко, свежий дух лутче избяного. Давай, гости у нас, сколь душа просит.

– Нет, отче! Завтрева отбуду! В Литву пробираюсь, ко князю Миндовгу. Волю князя своево, Александра Ярославича Невского, сполнить мне край надо. Недосуг мне, отче, гостевать тут, ты уж не обессудь!

– А чево же со стороны Волыни-то едешь? – удивился старик.

– Тако у князя Даниила Романовича Галицкого по делам был!

– Ну, ин ладно, кметюшко, – согласился старик. – Айда кваску испей, да ложись спать, утро вечера мудреней…

*****

Великолепное, свеже-умытое утро следующего дня пробудило Родия воркованием горлиц и протяжным сладостным пением, где-то за околицей, девичьего хора, воздававшего хвалу наступающему лету. Родий, заслушавшись, уставивился в открытый зев сеновала на порозовевшее и такое чистое небо, отметил про себя, что наступило «пролетье», когда весна с летом встречается, и начинают колоситься хлеба. В это время девушки и молодые, вдовые женщины празднуют Семик. Праздник языческий, но красивый. Чествуют и славят цветущую землю, покрывшуюся пышной растительностью, не утратившей ещё весенней свежести. В основном берёза являлась символом расцветшей природы, её ни с чем не сравнимой красоты.

– Мы ведь, князюшко, из племени дреговичей, – раздался, вдруг, рядом скрипучий голос.

Родий, даже вздрогнул, не ожидая, что кто-то окажется рядом. Повернув голову, он увидел, что возле него лежал, закинув руки за седую шевелюру, вчерашний старик и непонятно было, спал ли он. Тот же продолжал свою неспешную речь:

– А люди, хоша бы в том же Пинске, прозывают нас Белыми Росами. Може оно и тако, понеже белобрысые мы от роду. Ты, княже, поспи ишо, коню твоему я корму задал, овёс у меня зело добрый, а путь твой дальний и долгий. А то тако айда ко мне в избу, поснидай пирога-то рыбнова. Девки мои, да и иные тож, вон за околицей собрались спозарань, хороводятси, песни горланят язычески. Ну, да пущай поют, Бог с ними.

Родий возьми, да и расскажи старику о вчерашней встрече в диком лесу с девушкой в белом, о странном её желании поиграть в догонялки.

– Э-э-э, княже, – тревожно проблеял старик, – то смерть по лесу разгуливала. Бог тебя уберёг, не дал в догонялки поиграть. Зело страшен лес тот, понеже и не ходим туды.

Родий приподнялся с пахучего сена, драгоценный меч его лежал рядом. Старику пояснил:

– Може и Бог уберёг, отче! Да токмо вот энтот меч наша родовая реликвия, от прадедов моих мне достался. По преданию энтот меч касался тела Христа, а понеже он меня и хранит.

Старик от такого известия поднялся на колени, трижды перекрестился и поцеловал древнее оружие, вернее ножны, в которых был меч. Посмотрев на Родия увлажнившимися глазами, коротко произнёс:

– Храни тебя Христос, сынок! То поистине дорогая реликвия, коли, тела Христа коснулся.

Пока Родий натягивал на ноги свои сапоги, старик предупредил:

– Ты уж, сынок, не сказывай никому об энтом мече. Люди, известно дело, воры. Не все, конечно, но ведь могут умыкнуть оружье сие святое.

– Не умыкнут, отче! – уверенно заявил Родий, отряхиваясь от сенной трухи. – Аще меч энтот знает токмо одного хозяина – род мой! По преданью, оружие сие вручил моему далёкому предку, тоже Родию, тако и меня кличут ныне, сам Каструк, дух гор Кавказа.

– Да-а-а, чудны дела твои, Господи! – произнёс старик. – А мы тута живём на отшибе и ничегошеньки не ведаем. Болота, леса округ непролазные. У нас и ворогов-то николи не бывало, и поборы хлебны, с нас никто не берёт, понеже добраться сюды, в глухомань энту, не могут, да и нечистой силы боятси. Вот и проживаем в спокое, нужды не имаем, слава Христу. Айда, князюшко, в избу!

– Ты погодь, отче! – Родий спрыгнул с сеновала во двор. – Я пройдусь малость, ноги разомну.

Старик тоже спустился, но по лесенке, и, увидев валявшееся на дворе колесо, проворчал:

– Эх, девки мои вскочили спозарань, да убегли, а прибраться тако им недосуг!

С этими словами старик колесо поднял и повесил его на крюк, торчавший из стены амбара. Повернувшись к Родию, он заметил, что тот с изумлением смотрит на ту стену. Оттуда, вдруг, донёсся скрипучий голос:

– Сыми меня с крюка-то, милок!

Старик взглянул туда, где повесил колесо, там вместо колеса висела ветхая старушонка. Крюк держал её за шиворот какой-то серой, словно дорожная пыль, хламиды. Старик, перекрестившись, снял невесомую старушонку с крюка. Та, подобрав с земли палку, медленно, не оборачиваясь, ушла со двора. Хозяин опять проворчал:

– Таскаютси тута всяки! Энто нежить, князюшко. Ты не гляди, у нас тута всяки чуда творятси, понеже язычников полно.

Родий, тоже перекрестившись, смолчал и вышел со двора, не зная, что и сказать. Вообще-то он привык ко всяким необычностям, понимая, что в мире творится много чего необъяснимого…

В берёзовой роще, в конце деревенской улицы, куда вышел Родий, местные девушки отмечали «Пролетье». Праздник этот сугубо женский, даже девичий, – парням принимать участие в нём не полагалось. Родий это знал, потому близко к девичьему хороводу не подходил, спрятался за сосной, решил просто понаблюдать, вспомнить юность. Он знал, что на этот красивый праздник девушки обязательно украшают крестьянские дома берёзовыми ветками, зеленью, полевыми цветами. Семик обычно длится неделю.

В первые дни праздника девушки шли в рощу «завивать» берёзки. Там они связывали ветвями макушки молодых берёзок попарно между собой, под песни ходили под их зелёными сводами. На одной из берёз завивали тонкие ветки в венки и, по обычаю, «кумились» – то-есть, по очереди целовались через венки, давая друг другу клятву в дружбе и верности.

Как раз этот момент и увидел Родий. Тут же девушки маленьким топориком срубили берёзку с двумя вершинками. Вершинки быстро связали венком – образовалась «головка». Две ветви по бокам отогнули в стороны – получились «руки». Затем они надели на берёзку рубашку из отбеленного льна, юбку, фартучек, а на «головку» повязали платочек. Остальные веточки украсили лентами, красными бусиками, ромашками, одуванчиками, полевыми гвоздиками. С песнями девушки пошли на улицу деревни, неся разодетую берёзку-куклу. Там они будут заходить в каждый дом, а потом, на закате, отнесут берёзку обратно в рощу.

Родий этот древний обычай видел ранее в других местах, а потому знал, что завтра девушки пойдут «развивать» берёзки. По заплетённым на берёзках венкам гадали о своей судьбе: если завитый девушкой венок оказывался засохшим, то это предвещало ей скорое замужество, зелёный же венок означал, что она останется ещё на год в невестах. Под грустные песни девушки оплакают ряженую берёзку, с неё снимут украшения, наряды и утопят в речке.

Христианство, усилиями лучших проповедников, десять веков внедрялось в славянские души, но наряду с христианскими праздниками и постами жили, и до сих пор живут, языческие обычаи, потому что были древнее и шли от природы.

Родий, какое-то время понаблюдав за красивым и странным обрядом, проникся определённой долей уважения к языческому, чисто девичьему празднику проводов весны и встрече лета. Душу его наполнило умиротворение и с этим ощущением он, вернувшись на подворье старика, оседлал коня. Старик молча сунул в перемётную суму холодный рыбный пирог и берестяной туес с брусничным квасом. Родий раскланялся с хозяином, вскочил на коня и тронулся в путь. Он уже не видел как старик крестит его в спину, но затылком чувствовал это напутствие. Выехав на малозаметную, заросшую травой дорогу, которая, петляя вокруг болот, вела в сторону Пинска, Родий быстро помчался налегке и уже через три часа оказался возле города, где и свернул на шлях, ведущий к северу, в Литву…

*****

Глава 3. МИНДОВГ, ЛИТВА, ГЕДЕМИН

Когда Родий прибыл в Новогрудку, резиденцию великого князя Литовской Руси, уже наступил вечер. Заходящее солнце освещало только верхушки мрачных сосен и елей, подступавших к городку с востока. На улице пахло свежим конским и коровьим навозом, парным молоком, какой-то овечьей шерстью и дымом от очагов. Из под ног коня Родия с недовольным гагаканьем уворачивались возвращавшиеся домой стайки гусей.

Охрана замка пропустила Родия на великокняжеское подворье, увидев на его голове шапку с алой лентой, означавшей, что он высокий гость, посланник Господина Великого Новгорода. Одно только удивило литовских стражей: почему посланник без положенной свиты, но промолчали, времена наступили смутные, странные, иной раз и не поймёшь, как поступить.

Спешившись, Родий повёл свою лошадь на конюшню, которая, в отличие от княжеского деревянного терема и других служб на дворе, была построена из дикого камня и вмещала до двух сотен строевых коней. Сторожевые псы, с телёнка величиной, подбежав, было рыкнули, но тут же и замолчали при виде подошедшего к Родию парня, который назвался старшим конюхом.

На парне был коричневый до колен армяк из козьей шерсти, поверх него кольчужная безрукавка, с широкого пояса свешивался внушительный скрамасакс в ножнах, украшенных серебром. Белокурые волосы на его голове волнистыми прядями свешивались до плеч, на ногах простые, из хорошей кожи, но без каблуков, постолы. Чистое юношеское лицо его украшал небольшой шрам на левой щеке, явно от стрелы, попавшей в него на излёте. Заговорил парень на вполне понятном для Родия славянском наречии:

– Пошли со мной, витязь! Вижу, что ты с Нова-города. Сей час напоим твоего конягу, зададим ему корму. У меня в шорной переночуешь, князю я доложу, а уж когда он тебя примет, то его дело. Может, завтра, а, может, и через три дня.

– Дело-то у меня срочное! – сообщил Родий. – Ты уж доложи, паря!

Поставив коня в стойло, конюх повёл Родия в конец длинной конюшни, где, открыв дверь, радушным жестом пригласил вечернего гостя внутрь довольно большого помещения. В полутёмной комнате царил застоявшийся запах кож и конского пота. Родий, скинув синий с красной каймой плащ посланника и содрав с себя кольчугу, шагнул к низкой кадке возле двери. Конюх полил ему на руки тёплой воды из ковшика, и, пока Родий споласкивал лицо, сообщил:

– Покормлю тебя, да и сам перекушу, чем Велес снабдил. Кой-чего тебе обскажу о наших делах и порядках. Потом уж князю доложу о твоём прибытии. Примет он тебя сразу, аль утром, а, може, я уж тебе сказывал, чрез день-два, – энто уж его забота.

Умывшись и утеревшись поданым рушником, Родий шагнул к столу, возле которого стояла широкая скамья. На столе, в плетёнках из лозы, лежали куски варёной конины, жаренные бараньи рёбрышки, обсыпанные дольками чеснока, коврига хлеба и вместительная баклага с мёдом. Возле неё стояли берестяные кружки.

В единственное, зарешёченное железными полосами, узкое оконце проникал свет вечерней зари, слабо освещая пространство комнаты. В одном углу стоял широкий топчан, застеленный медвежьими шкурами. В другом углу, неряшливой кучей были навалены сёдла, уздечки, мотки ремней – всё это видимо требовало ремонта. Две продольные стены были сплошь увешаны различным оружием: круглыми щитами, разнокалиберными секирами и кольчугами. На крюках висели шеломы, наколенники и бутурлуки.

Конюх, в сгустившихся сумерках, занавесил оконце козьей шкурой, зажёг толстую церковную свечу и поставил её на стол, из чего Родий сделал вывод, что этот конюх не так прост, как кажется. Живёт видно богато и явно язычник, коли дорогие свечи, жжёт не в храме, а в конюшне. Тот же, наливая из баклаги пахучий мёд в кружки, непринуждённо спросил: