Мужик и море

I

Середина 80-x… Колян обошел здание и остановился, открыв рот, перед ним, у причала, плавно покачивался океанский теплоход, на котором ему предстояло провести ближайшие полгода практики. Теплоход был огромный, не смущало даже то, что он был не белый и местами ржавый. Наконец, он нашел в себе силы сдвинуться с места и подошел к трапу. Возле трапа стоял молодой бритый мужчина с повязкой на рукаве – дежурный. Колян поздоровался и показал направление. Дежурный так долго его изучал, что Колян стал переживать, что там ошибка. Он робко спросил:

– Что-то не так?

Дежурный поднял глаза:

– Да понимаешь, у меня это тоже первый рейс. На прошлом дежурстве пришел представительный мужчина, в фуражке, и попросил позвать старшего механика, я думал начальник какой-то приехал, так и сказал. Старший механик прибежал, доложил по форме, а оказалось, что это новый моторист, теперь стармех на меня обиделся, а с меня все смеются.

– Кем ты здесь?

– Матрос второго класса, фигня, лишь бы выехать, хоть чучелом.

Теплоход должен был уходить в рейс на следующий день, Коляну показали каюту, где он может сегодня переночевать. Предоставленный сам себе, он слонялся по теплоходу думая, чем себя занять и наткнулся на группу выпивающих людей. Сидящий во главе стола мужчина кивнул Коляну, жестом приглашая присоединиться. Колян повиновался, и сев у входа, огляделся и прислушался к разговору. Рядом сидящий мужчина, с явно кавказским профилем, Зурик, громко рассуждал, об антиалкогольной кампании в стране:

– Они решили запретить принимать вино. Когда пьешь вино, с каждым стаканом, ты все больше становишься добрее, и любишь этот мир. У нас, на Кавказе, люди без вина даже разговаривать не станут.

Петрович хмыкнул:

–Так ты поэтому тут, а не там, с тобой там не разговаривают.

– Я тут, потому что я еврей, батумский.

Петрович расхохотался:

– Вот парадокс – евреев никто не любит, но все хотят ими быть, я слышал о польских евреях, немецких, а ты значит кавказский?

– Горный.

– Молодец, значит армяне у нас все – французы, грузины – итальянцы, а прибалты – немцы, – и завершил тему:

– Молодцы, сосут концы, баран ты горный…

Спортивный мужчина, сидящий напротив, предложил:

– А давайте из сока бражку сделаем?

Все согласно закивали.

Петрович, вдруг, обратил внимание на Коляна:

– Жаль, что ты поздно приехал, была для тебя работа. В прошлом рейсе Люба была поварихой…

– И, что за работа?

– Спать с ней надо было кому-то, потому что готовила плохо, как бы намекая нам…

– А теперь?

– Теперь у нас новый кок, мужик, а Люба буфетчицей будет, новый капитан с ней теперь дружит.

Старший моторист Федор вдруг недобро посмотрел на Коляна:

– А ты кем вообще сюда?

– Никем, на практику.

– Так ты еще молодой совсем. Где служил?

– Не служил еще.

Старший моторист брезгливо сплюнул.

Колян понял, что на сегодня с него достаточно новых знакомых и не прощаясь ушел к себе в каюту.

II

Колян вырос в колхозе, возле небольшого приморского города. Его отец, который занимал большой пост в деревне – был ключником, у него были ключи от всех дверей в колхозе, которые можно было открыть, хотел, чтобы сын работал в колхозном гараже механиком, на этом же настаивал и большой плакат в центре села, на котором крупно был выведен лозунг: «Живешь в селе – будь механизатором». Мать скромно отмалчивалась, ей бы хватило бы того, чтобы он был здоров и сыт. Улучив момент, когда отец уехал куда-то по делам колхоза, Колян поехал и подал документы в мореходное училище. Оставаться в колхозе не хотелось совсем, поэтому за пару летних месяцев он вызубрил наизусть весь учебник математики. Экзамен принимал инвалид в морской форме приятного песочного цвета, Колян отвечал еще до того, как преподаватель успевал задать вопрос, поэтому вопрос с поступлением был решен положительно. Когда его отец узнал об этом, то сначала очень расстроился, но потом, наверно представив его в капитанской фуражке, смирился. Колян получил вызов на учебу и поехал в город, совершенно не представляя, что его там ждет. Колян поехал на учебу на поезде, тот был забит пассажирами до отказа, люди стояли во всех проходах, на полках для вещей среди чемоданов лежали зареванные дети. Окна были заколочены наглухо, воды в туалете не было. Все это напоминало сцену эвакуации, из фильмов про революцию. Колян воспользовался общей суматохой и занял место в проходе между вагонами, там было не так жарко и, так как сцепка все время дергалась, то конкурентов на это место было немного. Он проехал так несколько часов и понял, что очень устал, «отплясывая чечетку», чтобы вагонная сцепка, не отдавила ему ноги, к тому же поезд прибыл на станцию рано утром. В незнакомом городе, ночью, идти ему, было некуда, и он присел под лестницей, на вокзале, больше места нигде не было, наблюдая оттуда, как из укрытия, как по залу ожидания ходят небольшие группы молодых людей в форме, несколько похожей на морскую. Они выискивали в толпе приезжающих, таких же одиноких абитуриентов, и забирали у них деньги и продукты. Дождавшись рассвета, когда группы странно одетых людей покинули вокзал, он пошел в училище и получил направление в общежитие. Здание общежития он нашел по приметам, на высоких тополях, которые росли вокруг пятиэтажного дома, висели выцветшие под дождем и солнцем различные предметы одежды и обуви, из открытых окон слышался громкий смех и мат. Несколько домов, входящих в архитектурный ансамбль общежития мореходного училища, расположенные по периметру и соединенные высоким забором, образовывали крепостную стену, вся эта конструкция носила броское, но малопонятное название – Экипаж. Утром сонных и голодных абитуриентов пересчитали, затем выстроили на плацу, в центре этой импровизированной крепости, и сообщили, что через полчаса они едут в колхоз, помогать подшефному колхозу убирать урожай. Из колхоза, в училище, они вернулись только через два месяца, в конце октября, только тогда их переодели в форму, и стали называть курсантами. На очередном построении, их ждал еще один сюрприз, по постановлению партии и правительства вышел приказ, что в училище аннулирована военная кафедра и теперь все пойдут служить в ряды вооруженных сил. По рядам курсантов прокатился вздох разочарования, несколько человек сразу отчислились. На последней странице журнала личного состава, где кто-то стал записывать фамилии тех, кого отчислили за это время, появились новые фамилии «мертвых душ», и их там было уже намного больше чем «живых». В колхозе, к Коляну, за его крестьянский вид и происхождение, приклеилась кличка – «Мужик». За время, проведенное на уборке овощей, Колян уже все знал об курсантской жизни, но все эти знания были чисто теоретические, поэтому, когда Колян, с новыми друзьями шел по парку, обсуждая новость, то они совсем не обратили внимания на группу молодых людей в похожей морской форме. В городе было два мореходных училища, и они враждовали, никто не помнил причины, но неприязнь была обоюдная. «Очнулись» они только тогда, когда получили «по голове» остро наточенной бляхой с брючного ремня. Дальше он действовали «по инструкции», забежали на проходную, КПП своего общежития и закричали: «Наших бьют». На крик откликнулось, на удивление много народа, полураздетые, с накрученными на руки ремнями, курсанты стали бегать по парку и с криками: «Больше трех не собираться», бить всех, кто попадался под руку. Курсанты «прогладили», как утюгом, весь парк, но обидчиков так и не нашли. Как потом Колян узнал, курсанты дрались еще и с местными, между факультетами, а их было четыре, дрались курсами и ротами, и в роте – между собой, ситуация напоминала эпоху раннего средневековья – все против всех.

III

Утром, Паша разбудил Коляна, и сдружившиеся новобранцы вместе пошли на завтрак в кают-компанию. Они вошли в просторное помещение и дружно пожелали всем приятного аппетита, подошли к небольшому, почти свободному столику. За столом, в одиночестве, сидел красавец Петрович, в новом костюме. Аккуратно подстриженные, немодные уже, бакенбарды, придавали его лицу аристократическое выражение. Петрович уже поел, но не уходил, размышляя, что ему еще съесть. Колян поздоровался с ним, протиснулся к иллюминатору, и сел возле небольшого стеклянного шкафа с фотографией крестной матери теплохода, которая разбивала бутылку шампанского об его борт – швеей-орденоносцем из далекой Сибири, рядом висел красиво оформленный, в деревянной раме, «Кодекс строителя коммунизма». Между столов порхала, очень полная пятидесятилетняя женщина, в коротком, не по возрасту, платье ядовито-лимонного цвета. Огромная грудь и пышные бедра стремились на свободу, оставалось только удивляться как легкая ткань держит их, это была буфетчица Люба. Колян выдохнул:

– И меня заставили бы с ней спать?

Петрович пробасил:

– А что делать? Хрен ровесника не ищет, в постели все равны. Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда.

Громкий, с красивым оттенком голос, заставлял слушать его, не перебивая. Люба резко развернулась на замечание и подбежала к столу, улыбаясь голливудской улыбкой:

– Какие мальчики у нас новые.

Петрович промычал:

– Так будет добавка?

Люба часто заморгала:

– Еще не все поели, ждите.

Петрович глубоко и разочарованно вздохнул. Еда была уже на столе, Колян посмотрел в стоящую перед ним большую тарелку. На ней лежала столовая ложка болгарского зеленого горошка, из банки, и небольшой аккуратный язык, по размеру и внешнему виду очень похожий на человеческий. Колян брезгливо отвернулся. Петрович перехватил его взгляд:

– Хочешь, я съем? – и не дожидаясь ответа, ловко поддел вилкой чужой деликатес. Колян позавтракал чаем и хлебом с маслом и пошел к старпому, тот, через дежурного матроса, вызвал его к себе в каюту, для знакомства. Старпом Марк Лазаревич Тишман сидел, раздраженно склонившись над бумагами, его опять не назначили капитаном, прислав, на теплоход, человека со стороны. Капитаном его не назначали потому, что он был не член партии. В партию не брали, потому, что он был еврей. В дверь громко постучали, и не дожидаясь, его ответа в каюту вошел Колян, он промычал под нос себе приветствие и плюхнулся в кресло, осматриваясь. Марк Лазаревич, отложил бумаги в сторону и внимательно осмотрев входящего, подумал: «Вот они, будущие командиры флота, колхоз на выезде». Но врожденная интеллигентность взяла верх, и он, представившись, и узнав имя вошедшего, начал рассказывать о жизни и трудовых буднях вверенного ему коллектива. Когда он начал говорить о спортивных успехах и досуге команды, то Колян сначала начал криво улыбаться и смотреть в сторону, а услышав о трезвом образе жизни моряков, коротко, но неприлично хохотнул. Марк Лазаревич больше не смог сдерживать свои эмоции:

–Ты своим дурацким смехом, сейчас, кого-то сдал, все иди отсюда, знакомство окончено.

Колян понял, что поступил глупо, извинился, и вышел из каюты старпома. Что дальше делать он не знал, в каюте сидеть было неохота, и он пошел бесцельно слоняться по теплоходу. Колян пошел по проходу, в дверях полуоткрытой каюты стоял сонный, пожилой человек в пижаме, он выглядел довольно жалко – красное, мятое лицо и воспаленные глаза, когда Колян поравнялся с ним и дежурно поздоровался, тот, не ответил и жалобно произнес:

– Поговорите со мной.

Колян не знал кто это, но на всякий случай обошел его, и сославшись на занятость, пошел дальше, ускоряя шаг. Все были заняты какими-то своими делали, Колян, чтобы не мешать, пошел на палубу, и почти на корме нашел большое углубление по форме и размеру напоминающее небольшой бассейн. Пока он размышлял, о своем неожиданном открытии, к нему, плавной походкой, подошел благообразный мужчина лет шестидесяти. Колян повернулся к нему и восхищенно спросил:

– Как вы думаете, это бассейн? Надо, чтобы его наполнили и можно было купаться.

Мужчина внимательно посмотрел на него, и ничего не сказав, молча удалился. Через несколько минут, Коляна нашел Федор и, ехидно смеясь, сказал:

– Меня назначили твоим наставником, только не надо больше советовать капитану, что ему делать.

Теплоход отплыл ночью, сквозь сон Колян слышал какой-то шум, но впечатлений за день было так много, что он все проспал. Антипатия усилилась еще больше, Федора отругали, что он не научил Коляна бегать, по тревоге, на носовой фалинь, как того требовала инструкция. Колян не знал где это и, что надо там быть, даже если бы не спал. На очередном стихийном собрании, Федор отказался быть наставником у Коляна, и эту «почетную» обязанность передали Петровичу.

IV

На следующий день, когда все эмоции улеглись, и Колян пришел в курилку, чтобы получить наряд на работу от наставника, то застал Петровича в скверном настроении. Тот стоял, и кричал, изрыгая проклятия на боцмана, которого в курилке не было, и тряс огромными волосатыми кулачищами, жалуясь мотористам – двум одинаковым, маленьким, небритым мужчинам, похожих на гномов, которые всегда ходили вместе, те участливо кивали и поддакивали ему. Петрович, стоящий, разительно отличался от Петровича, сидящего – непропорциональная фигура, женские, полные бедра, грязный платок на голове, рубашка, завязанная узлом на огромном животе, в стоптанных сандалиях, без задников, его громкий, приятный баритон срывался в фальцет. Накричавшись вволю, он обратил внимание на подошедшего, своего нового подчиненного:

– Пойдем, уже, сколько можно курить.

Они пошли на корму и зашли в небольшое помещение. Петрович кинул взгляд на трубу и опять затрясся от гнева:

– Это не боцман, это какой –то дурак, я тоже знаю, что на флоте вся грязь закрашивается, но краской по резьбе…

Он накинул разбитый гаечный ключ на гайку и уперся всем своим большим телом, постоял так несколько секунд в огромном напряжении, пока не покраснело лицо, и на лбу не проступила пульсирующая вена, затем громко выдохнул, отдал ключ Коляну и побежал за длинной трубой, которая по идее должна была стать рычагом, в этой конструкции. Теперь они уперлись уже вдвоем, но гайка не поддавалась. Проклиная боцмана, Петрович бросил ржавый, гаечный ключ себе под ноги, матерясь, побежал к себе в каюту и принес новый блестящий, они повторили попытку. С каким-то ужасным стоном, гайка чуть провернулась. Петрович улыбнулся:

– Беги, брось ключ в мне каюту.

Колян понес ключ, положив его на плечо. Когда он проходил мимо большой железной двери, то зацепил ключом защелку, на которой она держалась, дверь качнулась, в такт крену судна, и закрываясь, сильно придавила Коляну ногу. Он сел на пол и слегка заскулил, потирая ушибленную ногу. Через несколько минут его нашел Петрович, он спрятал ключ в каюте и отвел Коляна к доктору. Доктором оказался мужчина спортивного телосложения. От отсутствия пострадавших и большого количества свободного времени, он целыми днями занимался культуризмом и боевыми искусствами. Коляну было больно, и он промямлил:

– Нет перелома? Вылечите доктор?

Доктор, которого отвлекли от сидения в продольном шпагате, был строг:

– Я не лечу, а оказываю медицинские услуги.

Колян попробовал пошутить:

– Жить-то я буду?

Лицо доктора заострилось:

– Не знаю, я не Бог.

Доктор, медленно, обматывал ногу бинтом и стал чуть добрее:

– Первый раз за бугор, зачем едем знаешь? Нет? Система простая, на стене у входа висит список того, что можно вывозить и ввозить. Берем, например, вывоз, можно вывозить десять кассет, значит, берешь с собой в рейс десять старых, убитых, декларируешь, затем выбрасываешь и покупаешь двадцать фирменных дешево, по червонцу дома можно сразу продать. Подъем в десятки раз.

Колян ахнул, про такое он даже не думал:

– А еще, что можно?

– Можно все, покупаешь джинсы, любых размеров, варенки, у тебя их сразу в порту заберут по 100 рублей. Косметички по доллару, продать можно сразу по 50 рублей.

– А доллары где я возьму?

– Пятую часть зарплаты выплачивают в иностранном порту, в валюте страны захода, а вообще курс, доллар – пятьдесят копеек.

После такой арифметики у Коляна закружилась голова, и по телу пробежала мелкая дрожь.

– Есть еще ништяки, если нога не заживет, можно симулировать за бугром обострение, и если повезет, тебя оставят там и будут лечить. Так Петровичу аппендицит вырезали в Италии, а Федору язву залечили в Японии.

Колян похромал еще какое-то время и поправился, а через несколько дней теплоход прибыл в небольшой порт в Югославии. Перед своим первым выходом на берег Коляна с Пашей вызвал к себе на собеседование замполит. Замполитом оказался странный мужчина в пижаме, он завел друзей к себе в каюту и долго разглагольствовал о преимуществах социалистической модели жизни над капитализмом, а Колян смотрел в иллюминатор и думал, зачем местные выложили слово ТИТО на большой горе за городом? Наконец замполит стал уставать, паузы стали длиннее, а предложения короче и бессвязнее. Колян прислушался к монологу, свою речь замполит закончил словами:

– И колбаса у них невкусная.

Ребята поблагодарили его, сказали, что все понятно, и в под руководством Петровича пошли в город. Городок оказался совсем небольшой. Ребята прошлись по набережной, постоянно встречая кого-нибудь из команды, и уже хотели пойти обратно, делать там было совсем нечего, но пошли другой дорогой и зашли в чей- то огород, увидели, несколько ящиков с апельсинами, вокруг никого не было. Они подошли к ним и стали распихивать апельсины по карманам. Вдруг, ниоткуда, появился местный дед, но, когда узнал, что они из Союза, позвал соседей и весь вечер друзья пили с местными вино из больших бутылей, обвязанных прутьями.

V

Когда курсанты вернулись после первого учебного дня в общежитие – комнату на десять человек, то Колян обнаружил лежащего на своей кровати незнакомого прыщавого парня, возле того стоял огнетушитель. Колян подошел и остановился. Прыщавый – курсант старшего курса, громко, но несколько смущаясь произнес:

– Купи огнетушитель.

Колян спросил:

– А ты кто?

Старшекурсник пафосно заметил:

– Я Зорро, заступаюсь за униженных и оскорбленных.

Колян промолчал, придумывая ответ. Старшекурсник увидел, что его заявление не произвело никакого впечатления, и страшным голосом произнес:

– Теперь ты мне должен, вечером приду за деньгами.

И ушел, Колян подождал, когда тот выйдет из помещения роты, и вынес огнетушитель в коридор, сегодня он заступал в первый наряд. На разводе дежурного офицера не было очень долго, затем он появился – пьяный. Он встал лицом, к заступающим в наряд, и долго выкрикивал угрозы в их адрес, делая пассы правой рукой, как будь-то, бьет кого-то рукой в живот. Все молча выслушали этот бред и разошлись. Как дневальный, Колян пошел в столовую накрывать ужин. На каждом столе, а их было шесть, должна была стоять кастрюля. Он побежал в мойку за ними, и нашел только две, с отбитыми ручками, он бы не смог донести ее полную, до стола, но взял их, на всякий случай. Затем увидел, что кастрюли соседней роты остались без присмотра, и не раздумывая схватил и их. Ужин прошел в принципе неплохо, если не считать, что в соседней роте на дне кастрюли оказалась земля и кастрюлю швырнули обратно в кухню, где чуть не убили старушку-повариху. У Коляна сложилось впечатление, что училище живет в какое-то послевоенное время. Дежурный по училищу пришел в роту, где Колян стоял «на тумбочке» за десять минут до отбоя. Колян, как положено, скомандовал и доложил по форме. Дежурному что-то не понравилось, он обозвал Коляна дебилом и пошел по комнатам проверяя порядок, откуда-то доносился еле слышный, тихий гитарный перебор. Дежурный пошел сразу туда. Через несколько секунд послышался громкий мат, и грохот гитарной фанеры, разбиваемой обо что-то твердое, как потом оказалось об голову гитариста. Прозвучала команда «Отбой», Колян стоял «на тумбочке» и смотрел как по коридору ходит ничего не понимающий прыщавый старшекурсник – огнетушителя не было, койка Коляна была заправлена, а лицо жертвы он не помнил.

VI

После вечернего чая, часть команды собралась перед телевизором, чтобы посмотреть иностранную программу. Шел фильм на английском языке, никто из присутствующих кроме, двух человек, такого языка не знал, поэтому все сидели тихо, пытаясь понять сюжет экранизации. Только начальник радиостанции картинно переглядывался с четвертым помощником, и они громко переговаривались:

– Ну ты представляешь, как закрутили…

Петрович, наконец не выдержал:

– Ну вы хоть переводите, что ли, или заткнитесь.

Было раннее утро субботы, Колян проснулся от сильного, равномерного стука у себя над головой. Над его каютой оказался камбуз, и кок готовил отбивные на завтрак. Колян встал и потянулся, выглянул в небольшой иллюминатор – теплоход заходил в порт Венеции. Быстро позавтракав, Колян побежал к трапу, чтобы под руководством наставника пойти в город. Петрович задерживался, и Колян стоял у трапа, вспоминая училище.

***

В училище, их классный руководитель, мужчина предпенсионного возраста, русский, был большим поклонником Сталина. Он одевался как вождь, курил трубку и говорил с кавказским акцентом, на конкурсе двойников, он наверняка занял бы призовое место, но сейчас, с завистью, смотрел на своих учеников, которым предстояла заграничная поездка. Чтобы как-то помочь им, он решил поделиться опытом, много лет назад он работал кочегаром на пароходе, который заходил в порт Италии, поэтому он решил преподать им урок итальянского языка:

– Значит так, – сказал он, хитро улыбаясь, – Итальянский язык несложный, главное вам запомнить такие выражения:

Неро – черная,

Бланка – белая,

Квента коста – сколько стоит,

Донна де виа – уличная девка…

***

Прибежал Паша, который должен был идти с ними, в увольнение ходили по три человека. Подошел Петрович и выдохнул в лицо перегаром:

– Бражку пробовали, не готова еще. Есть у вас конфета, долгоиграющая?

Ребята отрицательно замотали головами.

– Ну ладно, идем так.

Как раз в это время, в Венеции, шел карнавал. Коляна восхитило увиденное, потому, что кроме демонстрации по телевизору он ничего не видел. Блуждая по узким улочкам в поисках пива – Петрович хотел перебить чем–то вкус незрелой бражки, они наткнулись на старшего моториста Федора, тот стоял на небольшом мосту, предлагая проходящим, в карнавальных костюмах людям, купить у него одеколон «Тройной». Радостные люди, в недоумении, останавливались, и обходили его стороной. Наконец Петрович нашел пиво, и выпил несколько банок, купив по банке его сопровождающим. Потом они долго торговались на рынке, Паша, который был большим модником, слушал «Аквариум» и мечтал жить в Ленинграде, хотел купить желтые кеды, но 20000 лир – все что у него было, отдавать было жалко. Затем на рынке появились люди с теплохода, после обмена последними, короткими новостями, фурор произвело сообщение о найденном ими месте, где-то в пригороде Местре, где магазин остался на какое-то время без продавца, и они откуда успели вынести пару вещей, не заплатив. Напившись дешевого пива, ребята поехали туда на автобусе, и билеты, из экономии, решили не брать. Водитель, увидев это, заблокировал двери и вызвал полицию. Колян понял, что пока они будут ждать полицию, он совершит еще один акт вандализма, мочевой пузырь уже хотел взорваться. На его счастье, под ужасный вой сирен, карабинеры приехали через минуту, вытолкали их из автобуса, но разобравшись, что они иностранцы, отпустили. Колян отбежал в туалет, поэт не врал – надписи на русском языке, в общественном туалете, присутствовали. Вернувшись на рынок, Паша купил очки, на дужке которых мелко было написано PUNKY, а Колян, пусер с неизвестной надписью «I'm cheap but diligent», тот был странного розового цвета, но других, его размера, в тот день, почему-то не было. На обратном пути они зашли в подъезд какого-то дома и сняли со стены несколько плакатов с изображением музыкальных групп, Паша сказал, что такие можно продать по пять рублей. Замполит встретил их у трапа, и был в ужасе. На стихийной собрании, он предложил развести костер, на корме, и сжечь такие покупки, но делать ничего не стали, ограничились тем, что ребят заставили писать отчет, о том, как они беседовали с итальянскими докерами и те, жаловались им на свою несчастную капиталистическую жизнь.

VII

Пришла радиограмма, что теплоход идет на Кубу. Утром, в курилке, Петрович радостно сообщил, что бражка, сделанная из сока, положенного морякам, в тропиках, готова. Вечером в каюте Коляна собрались все, кто отдал свой сок на переработку. Колян с Пашей торжественно внесли большой молочный бидон. Доктор открыл крышку, из бидона крепко запахло дрожжами. По вкусу бражка напоминала уксус, но к третьему тосту организм адаптировался. После пятого тоста, собравшиеся, начали играть в карты, проигравший должен был ползать по каюте на четвереньках и говорить, что он луноход. Коляну уже было нехорошо, его подташнивало, прямо перед ним, проползал маленький моторист, монотонно повторяя: