Рифмовщик

Он погладил ее по голове и прошептал:

– Совсем заработалась – уже ночью кричишь. Сон страшный, наверное, напугал?

– Пора вставать? – спросила она.

– Куда вставать? Спим. Сегодня воскресенье, еще очень рано, – ответил он.

Она повернулась на другой бок, и сон явился снова.

Серые стены коридора с редкими плакатами по бокам движутся навстречу ей всё быстрее и быстрее. Она уже не успевает прочитать, что там написано. Иногда черные буквы на белом фоне складываются в слова «профилактика», «симптоматика», «сердечно-сосудистые», которые она успевает разобрать, но темп движения нарастает, и буквы сливаются в длинные полоски. Коридору нет конца, только где-то далеко еле различим его темный конец, напоминающий черную точку, куда сходятся серые стены, белый потолок и скользкий грязно-голубой пол. Коляска – инвалидная коляска, в которой она сидит, – разогналась так быстро, что скрип колес превратился в сплошное шуршание, как обычно шумит старый вентилятор.

Постепенно она догоняет генерала в коляске и Ньюку, который изо всех сил катит деда туда, в конец коридора. В голове у нее промелькнула мысль: «Пока не поздно, я могу их остановить».

Она просит кого-то сзади:

– Быстрей, быстрей, еще быстрей.

А он – тот, который сзади, – тормозит, и генерал с Ньюкой ускользают от нее. Они уже далеко, еле видны и почти сливаются с черной точкой в конце.

Она открыла глаза. Слабый молочно-серый рассвет только-только проявился за окнами. Он сладко спит и, наверное, тоже видит сны.

«Эх, поэт! Не помог мне, – думает она, глядя на его русую шевелюру. – Даже никакой стишок мне во сне не прочитал!»

Она, потягиваясь под одеялом, вспоминает, что сегодня никуда бежать не надо, и, улыбаясь, снова закрывает глаза.

Ньюка с пустой коляской движется ей навстречу. Они медленно, очень медленно (она даже успевает заметить капельки пота на его лице) проезжают мимо друг друга. Она хочет что-то ему сказать, что-то объяснить, машет руками, но он не замечает ее. Его лицо, строго сосредоточенное, обращено вперед. Широко раскрытые глаза не моргают, что-то видят впереди, и он не хочет ни на что отвлекаться, обращать внимание. Она что есть силы пытается кричать, открывает рот, но звуков нет.

Он гладит ее лоб и держит за руку.

– Ты снова что-то пыталась кричать.

За окном утро. Вот-вот поднимется солнце и наступит новый день. Она смотрит ему в глаза. В глазах его тревога. Тревога за нее.

– Всё будет хорошо, – шепчет она. – Я не буду больше кричать, поцелуй меня…

***

Наши-Ваши сделал недовольное лицо.

– Ты считаешь, следует допросить Ньюку и провести следственный эксперимент с этой подозреваемой?

– Да, – ответила она.

Наши-Ваши поморщился, постучал указательным пальцем по столу и заявил:

– Ньюку они тебе не отдадут. Разве что с адвокатом попробовать. А эксперимент – это можно с этой… как ее… с Пуэлой. Я, конечно, тебя понимаю. Тебе хочется собрать всех в госпитале – так сказать, прямо на месте, – шеф на минутку задумался и продолжил: – Осталось два дня. Я им отвечу, что формально мы обязаны провести эти следственные действия. Может, что-то и выгорит, а ты уж без меня всё это провернешь.

– Спасибо, – сказала она и вышла из кабинета.

***

– Что-то не сходится у вас? – спросила Юста, не глядя на Пуэлу. – Передо мной копия выписки из журнала посещений. Вот здесь: вы вошли в госпиталь в восемнадцать тридцать, а Ньюка вышел в восемнадцать сорок, через десять минут. Вы должны были с ним встретиться. Странно, а в протоколе записано с ваших слов, что вы с сыном в тот день не встретились. Как вы это можете объяснить?

Пуэла молчала. Она опустила голову и, казалось, не слушала следователя или делала вид, что не слушает. Юста, выдержав паузу, снова спросила:

– Вы отказываетесь отвечать или вам нечего сказать?

Пуэла никак не отреагировала. Единственное, что заметила Юста, – это еле заметное покачивание головой.

– Тогда я запишу в протоколе: «Подследственная отказалась отвечать на этот вопрос».

– Я всё уже сказала, – прошептала Пуэла. – Мне нечего добавить.

– Вы генерала посещали в последнюю неделю каждый день. О чём вы говорили с ним?

Пуэла подняла голову, повернулась к зарешеченному окну – наверное, пытаясь вспомнить, о чём она беседовала с бывшим свекром.

– Не могли же вы, находясь в палате, по часу молчать? Генерал вам что-то рассказывал еще, кроме этого эпизода с расстрелом дезертира?

Пуэла молчала. По ее скованной, скрюченной позе можно было понять, что сегодня, похоже, беседы не получится.

– Мне кажется, что вам истина не нужна, – сказала Юста. – Вас истина пугает, страшит своей безысходностью. Истина многих пугает, не только вас. Вот и генерала истина могла напугать. Ее от него скрывали, и вы тоже скрывали?

Пуэла вздрогнула и тихо, почти шепотом ответила:

– Доктор не велел. Они считали, что его не надо огорчать.

– Да, я знаю. Я говорила с врачом, – подтвердила Юста. – Но ведь кто-то мог проговориться. Например, Ньюка. Он неопытен, и дед мог на него надавить, как-то повлиять. В конце концов восемнадцать лет – это еще не мудрость.

– Нет-нет, – встрепенулась Пуэла, – не мог он это сделать. Дед его так любил, – и она заплакала, закрыла рот ладонью, пытаясь сдержать эмоции. Не удержалась – слёзы обильно проступили на ее глазах.

Юста налила ей стакан воды.

– Успокойтесь, расскажите всё, как было на самом деле. Вот, попейте водички.

Отпив пару глотков, Пуэла затихла, растерла влажные глаза, повернулась к окну и снова замолчала.

– Слушаю вас. Расскажите все по порядку? – Юста надеялась, что эта женщина всё-таки заговорит, но Пуэла молчала. Успокоившись, она повторила несколько раз одну и ту же фразу:

– В протоколе всё есть.

Юста поняла, что сегодня беседы не получится, и отпустила подозреваемую.

***

Сегодня она поздно вернулась домой. Наши-Ваши задержал ее и долго внушал ей, что на него давят, что дело надо передать в суд, что зачем нам эта головная боль с генералом? Генерала уже не вернуть, а у нас (он имел в виду себя и Юсту) будут неприятности.

Она долго слушала его и думала: а действительно, зачем ей эта нервотрепка с Пуэлой? Да еще эта затея со следственным экспериментом. Послезавтра всё надо сделать, а ничегошеньки не готово. Ньюка со своим адвокатом не оповещены. Главврач предупрежден всего лишь по телефону. Персонал госпиталя наверняка не подготовлен. Завтра ожидается сумасшедший день.

Он встретил ее загадочной улыбкой, словно получил «Буккера» за свою последнюю книжку. Она сразу же заметила его радостно-возбужденное состояние и, едва раздевшись, спросила:

– У вас в редакции был пожар и сгорели все графоманские рукописи?

Он, улыбнувшись ее шутке, ответил:

– Надо бы сжечь, но страшно: вдруг из непрочитанного найдется обалденно-гениальное? Жалко, если сгорит!

– Читайте, читайте, господин редактор, не всё же самому чиркать бумагу, надо и чужих посмотреть, – ехидно продолжила она. – А что же всё-таки случилось? У нас что, сегодня праздник?

Он, приготавливая легкий ужин, заговорщицки ответил:

– У нас сегодня культпоход в одно место.

– Нет, нет и еще раз нет, – устало ответила она и закапризничала: – Ни голова, ни ноги не слушаются. Умоляю: никаких походов, никакой культуры! Что-нибудь погрызть и на боковую. Завтра у меня чёрт-те что будет на весь день.

– Хорошо, хорошо, – как-то уж слишком быстро согласился он. – За ужином я тебе расскажу, от чего ты отказалась.

Они молча чаевничали уже минут пятнадцать, и Юста не стала тянуть, спросила:

– Ну, и чего я лишилась сегодня? Какая такая звезда залетела к нам и дает единственный концерт?

Слово «концерт» она произнесла с четкой артикуляцией, активно выделив букву «О».

Он, догрызая свое любимое печенье, спокойно и даже как-то равнодушно ответил:

– Я хотел пойти с тобой в ночной клуб.

– Ну и зачем это? Мы и в дневной-то не ходим, а ты предлагаешь в ночной. Что там нам делать? Дрыгаться среди теней и идиотов? А утром с больной головой мчаться чёрт-те куда?

– Юстинка, это не простой клуб. Там мальчики специфические отдыхают, но дело даже не в них. Там сегодня мы сможем увидеть одного экземпляра, который тебя очень интересует по генеральскому делу.

– Фу, ну какой же ты противный литератор! Сразу не можешь объяснить, интригуешь, – ответила она. – Говори немедленно, что ты затеял, дуралей!

– Мы сегодня, то есть ты сегодня ночью сможешь увидеть твоего мальчика – Ньюку, – очень серьезно ответил он.

– Ну и слава богу, что не тень его деда! – выдохнула она. – Это интересно. Как это ты сподобился организовать?

– У нас, у противных литераторов, тоже есть свои приемчики и агентурная сеть. Не всё же вам, пинкертонам, хозяйничать. Нам тоже иногда хочется всё знать, да и побольше.

– Это что же – мы с тобой так прямо туда и ввалимся как есть, без маскировки? – удивленно спросила она. – Этот мальчик сразу тебя и меня узнает, расшифрует.

Он сразу ответил, как будто ждал этого вопроса:

– Мы, дорогая, конечно, замаскируемся. Что ж, у нас не найдется косметики и темных очков? И станем мы нетрадиционалами.

Через полчаса она, глядя в большое зеркало, иронично произнесла:

– Ну, ты, пожалуй, за голубого и сойдешь, а вот я – крашеная курица, хоть сейчас на панель.

– Ты будешь розовой кошечкой, попавшей к голубым мальчикам, а может, и трансвеститкой, – ответил он. – Едем, такси ждет.

Минут пять водитель крутился в промзоне, выруливая по сумрачным переулкам, пока не нашел указанный адрес. Машина остановилась у глухой стены из красного кирпича. Когда такси исчезло за поворотом, они огляделись. Здание без окон напоминало огромный склад или пакгауз с двумя одинаковыми железными дверьми по центру. В переулке, прижавшись к стенам, стояло множество машин разных марок. Ощущалось, что внутри здания кипела какая-то жизнь.

Он выбрал правую дверь и нажал кнопку. Через полминуты за дверью послышались некоторое движение и глухие звуки ритмичной музыки. Дверь распахнулась, и их впустили в слабо освещенный коридор. Крупный мужчина молча провел их до поворота, за которым их встретила пухленькая дамочка.

– Ну разве можно так опаздывать – являться к самому концу? Быстренько, быстренько идите за мной! Вас только двое? – и она, увлекая за собой, вывела их в большой зал, ярко расцвеченный прожекторами.

Гремела музыка. По стенкам стояли столы, загроможденные яствами и различным питьем. В центре зала торжествовал пляс – народ веселился как мог. Плотная толпа ритмично дергалась под глухой ритм ударных. Лысоватый мужичок, видимо, разогретый веселыми напитками, перехватил их от дамочки и, легонько подталкивая, подвел к одному из пустых столиков.

– Немедленно штрафную, немедленно! – мужичок наполнил два емких бокала.

Сидящие за соседними столиками поддержали мужичка:

– Опоздавшим штрафную, штрафную обязательно!

Сухенькая дама обратилась к Юсте:

– Вы с чьей стороны будете?

Юста, пытаясь отбиться от штрафной, спросила его:

– Дорогой, мы с какой стороны: с левой или с правой? Я что-то не соображу!

Он наклонился к ее уху и, стараясь перекричать дикий ритм музыки и шум веселящихся, произнес фразу, которая ее удивила:

– Кажется, мы не туда попали.

Она, тщетно пытаясь где-нибудь пристроить штрафной бокал, усиленно вертела головой, надеясь понять, что здесь происходит.

– Вы чьи гости? – вновь прокричала сухонькая дама.

Крео мотал головой, изображая человека, не понимающего вопрос.

– Очень шумно, просто невозможно говорить! – улыбаясь, прокричал он.

Сухонькая дама отстала от них – ее увлек весельчак, вывалившийся из пляшущей толпы. На некоторое время Крео и Юста остались за столом одни. Шумное веселье не утихало. Она громко сказала ему прямо в ухо:

– Ну, и что дальше? Это ночной клуб мальчиков? Что-то не похоже.

– Надо отсюда выбираться. Это не клуб, – ответил он.

Они встали из-за стола и сквозь дергающуюся толпу двинулись в угол зала – туда, где их на входе перехватила пухленькая дамочка. Как только они преодолели центр танцующих, в толпе возникло волнение. Музыка затихла, и откуда-то сверху голос накрыл всё празднество словами:

– Танцуют жених и невеста!

Их схватили за руки и встроили в хоровод, куда неожиданно проникла высокая сверкающая невеста не первой свежести с уже сбитой набок фатой. За невестой выпрыгнул изнемогающий от обожания худенький жених. Преклонив колено, он схватил ручку невесты, и она, всё убыстряя ход, помчалась вокруг жениха. Музыка явно не успевала за бегом невесты, да и жених после нескольких кругов бегуньи перестал крутить головой. Хоровод, пытаясь не отстать от невесты, крутился по кругу. Минуты через две жених утомился и, пошатнувшись, упал на четвереньки. Невеста под всеобщее одобрение уселась ему на спину. Хоровод распался. Окружающие захлопали в ладоши, призывая жениха прокатить невесту.

Крео с Юстой, освободившись от хороводной хватки, активно пятясь назад, пробились на периферию веселящейся толпы и, к счастью, оказались рядом со знакомой пухленькой дамочкой.

– Нам бы надо выйти, – вежливо обратился он к ней.

Дамочка, оторвавшись от зрелища, подозрительно посмотрела на них и строго произнесла:

– Вы же только что вошли!

– Нам надо назад. Мы ошиблись. Мы в клуб, а здесь свадьба, – пояснил он.

Сверху раздался тот же голос:

– Гостям опять горько!

Толпа вразнобой заорала:

– Горько! Горько!

Музыка – видимо, готовясь к традиционному действу, – затихла.

– А-а… – протянула строгая дамочка и с великим презрением оглядела парочку с ног до головы. – Вы к геям, – и тут же добавила неожиданно появившемуся крупному мужчине: – Выведи этих. Освободи помещение.

Крео с Юстой снова оказались на тротуаре у глухой стены и в нерешительности смотрели на левую дверь.

– Ну что, делаем вторую попытку? – спросил он.

Она, пожав плечами, ответила:

– На свадьбе уже побывали, теперь осталось похороны посетить.

– Похорон ночью не бывает, – возразил он.

– Ночью и свадьбы – редкость, – добавила она. – Ночью жених и невеста остаются наедине без гостей, а не катают друг друга на четвереньках при хороводе.

– Так ты уже отказываешься посетить клуб? – спросил он.

– А для чего я так вырядилась – зря, что ли? Жми на кнопку! – приказала она.

Он нажал на кнопку и почему-то вспомнил слова, слышанные им не раз: «Наше дело правое, победа будет за нами».

«Странно, – подумал он, – стоим у левой двери, а подумалось о правой».

С небольшими паузами он позвонил еще раза три, но ничего не происходило, за дверью признаков жизни не ощущалось. Весь переулок, слабо подсвеченный парой фонарей и заставленный легковушками, как будто затаился в ожидании хозяев и гостей пакгауза.

– Так… – недовольно сказала Юста. – На свадьбе повеселились, и хватит! Зря ушли – сейчас бы прыгали вокруг молодоженов в полном счастье.

– Терпение, еще раз терпение, – не очень уверенно ответил он, робко оглядываясь по сторонам. – Постучать, что ли, – может, звонок не фурычит?

Она, переминаясь с ноги на ногу, добавила:

– Может, весь клуб не фурычит? А может, у них принято стучать?

Он перебил ее и продолжил:

– Стучать у нас принято уже давно. Постучим и мы, – он аккуратно указательным пальцем стукнул три раза в дверь.

Она шепотом спросила:

– Мы кого-нибудь боимся? Так тихо стучишь – опасаешься их потревожить?

Он ответил:

– Могу и погромче, – и постучал кулаком в железное полотно.

Получилось громко. Глухие удары должны быть слышны изнутри, но положение не изменилось – дверь не открывали.

– Всё, – сказала она, – клубная ночь закончилась. Хочу домой.

– Домой? – переспросил он. – Можно и домой, только я позвоню ему.

Время шло. Он несколько раз набирал номер, но абонент не отвечал. Ночная темень еще более сгустилась, и, как назло, начал накрапывать мелкий дождь. Она, вся в нетерпении, прислонившись спиной к двери, пару раз саданула по ней острым каблуком.

– Подожди, подожди, меня вызывают! – он прислонил телефон к правому уху. – Да, это я, – ответил он неизвестному абоненту. – Да, мы уже давно здесь стоим. Вы подъезжаете? Сколько? Уже рядом?

– Они уже рядом, – пояснил он Юсте. – Сейчас всё образуется.

Из-за поворота показались огни машины. Поравнявшись с дверью, авто остановилось, и из него вышли две персоны весьма оригинальной наружности. Первый – высокий и худой, явно за шестьдесят, с лицом то ли интеллигента, то ли дешевого музыканта, в ярко-красной жилетке, с голубой бабочкой вместо галстука. Второй – ростом ниже среднего, скромный молодой человек не старше двадцати, в голубых брюках и радужной футболке.

– Натерпелись, – первый незнакомец, радушно улыбаясь, обратился к Крео. – Сразу видно: творческий человек – не помните сигналы.

– Какие сигналы? – нетерпеливо спросил Крео.

– Сигналы звонка, – ответил незнакомец и обратил внимание на Юсту, застывшую в ожидании каких-либо действий со стороны незнакомцев.

– Разрешите представиться, – он, кивнув головой, произнес: – Отер.

– Прошу прощения, мы не познакомились, – засуетился Крео. – это моя подруга… – он запнулся и, заметив широко раскрытые глаза Юсты и ее желание остановить его, замолчал.

– Пуэла, – она представилась сама и протянула руку.

Отер легонько пожал руку Юсте и, обратившись к юноше, произнес:

– Звони. Время, время. Мы еще успеем на представление.

Через несколько минут компания оказалась в большом зале, напоминающем складской ангар. По краям располагались столики, центр был пуст – видимо, оставлен для развлекательных мероприятий.

Крео с Юстой усадили за отдельный столик у стены – как оказалось, удобный для наблюдения за всем происходящим в зале. Появившемуся официанту, молодому человеку в черном костюме, они заказали спиртное и легкую закуску из фруктов. Юста осторожно, не спеша, оглядывала заведение и участников ночного процесса. Столики почти все были заняты. Изредка в разных углах еще можно было заметить свободные места, но постепенно, пока их обслуживал официант, зал заполнялся прибывающими гостями. На фоне приглушенных звуков фортепьяно гости (а скорее, постоянные клиенты) общались между собой. Неяркое освещение и мягкая разноцветная подсветка стен и потолка создавали некоторый уют и непринужденное настроение.

Неожиданно прожекторы высветили в центре яркий белый круг, и под звуки симфонической музыки началось представление. В освещенный круг на пуантах, изображая лебедей, выплыли танцоры в разноцветных пачках.

Юста с интересом наблюдала за действиями балетных и только изредка обращалась к Крео, шепотом комментируя происходящее:

– Сейчас лебедя уплывут и выскочит Зигфрид. Интересно: он будет мальчиком или девочкой?

– Почему он должен быть девочкой? – удивился он.

Она шепотом ответила:

– Лебедя все мальчики – кто-то должен быть девочкой?

– А Одиллия? – продолжил он, озираясь по сторонам.

– Одиллия тоже лебедь – значит, будет мальчиком, – ответила она.

Сухожилистые ноги в трико танцевали адажио. Судя по всему, классический сюжет адаптировали для ночного клуба, и действие стремительно двигалось к развязке.

– Ты увлеклась лебедями, – прошептал он. – Посмотри направо: пятый столик от нас.

Зигфрид с жадностью набросился на колдуна. Минуты три они изображали противостояние, затем умирающий колдун ретировался в темный угол ангара.

Она отвлеклась от лебедей и аккуратно посмотрела в указанную сторону. В полумраке за столиком, тесно прижавшись друг к другу, сидели двое: Ньюка и мужчина средних лет, в котором она с изумлением узнала главврача госпиталя. Госпиталя, где погиб генерал. Юста, чтобы не выдать себя, усилием воли отвела свой взгляд в сторону от предмета наблюдения.

Зигфрид не спеша умирал вслед за колдуном. Он страстно тянулся к солидарно гибнущей Одиллии. Сцена умирания двух влюбленных мужиков под красивую музыку будоражила зрителей.

– Что тебя так сильно удивило? – спросил он шепотом. – Я вижу, ты сильно взволновалась – не от лебедей же?

– От лебедей, но только от тех, что там сидят в обнимочку, – и она кивнула в сторону Ньюки и врача.

Представление закончилось. Все лебеди под бурные аплодисменты выскочили в освещенный круг. Зрителям представление понравилось – они продолжительными рукоплесканиями вызывали танцоров на поклон. Одиллия и Зигфрид выходили кланяться несколько раз. Юста и Крео хлопали в ладоши вместе со всеми.

– Вот и всё – ты довольна? – спросил он. – Если хочешь, в принципе можем уйти. Сейчас, наверное, будут танцы.

Приглушенное освещение сменилось на мелькающую разноцветную подсветку. Заиграла ритмичная музыка, и молодежь вырвалась на середину – начались танцы. Юста, стараясь быть незаметной, украдкой поглядывала на эту парочку и, подсев к Крео поближе, ответила:

– Давай просто посидим. Мне интересно, что будет дальше?

– Хорошо, – согласился он. – Дальше, наверное, будут продолжительные танцы и употребление горячительных напитков под музыку.

– А эти что будут делать? – спросила она.

– Эти, – он понял, что она говорит о Ньюке и его соседе, – эти… не знаю. Может быть, потанцуют, а может быть, будут просто общаться.

Она подумала: «Ньюка дружит с врачом. Ну и что? Что из этого следует? Они могли сговориться и загубить генерала. Зачем? Только ли из-за завещания?»

Посетители, разогретые напитками и громкой музыкой, веселились. Градус развлекухи нарастал. Танцплац ритмично дергался и стремился к экстазу, но Ньюка и врач мило беседовали, не поднимаясь с мест. Она заметила, что говорит в основном главврач, а Ньюка кивает в знак согласия. Так продолжалось, пожалуй, около получаса. Крео заскучал и предложил ей:

– Может быть, подадимся к дому?

– Да, сейчас подадимся, – ответила она, понимая, что вряд ли что-то ее интересующее еще произойдет.

Танцы на пару минут прервались. Трясущаяся масса замерла в ожидании продолжения, и музыка проявилась вновь, но уже в медленном темпе. Объекты ее наблюдения встали и вышли в танцевальный круг. Теперь эту парочку она могла рассмотреть более подробно среди таких же раскачивающихся фигур. Ньюке, судя по его несколько скучноватой физиономии, не очень-то нравилось это качание на месте, а партнер, похоже, был доволен медленным танцем.

«Жаль, что я не умею читать по губам, – подумала она, – может быть, что-то и узнала бы полезное для дела». – А вслух сказала:

– Пора домой.

***

Молоденькая медсестра, совсем еще девочка по возрасту, но не по поведению, пристально наблюдала за Юстой и совсем не собиралась долго с ней общаться.

– Вы зря решили со мной говорить об этом случае. Меня тогда не было в госпитале, – сказала она и приготовилась молча слушать.

Изображая равнодушие и абсолютное спокойствие, Юста спросила ее:

– Но эта история вам известна? Вам об этом кто-то рассказывал?

Медсестра нехотя ответила:

– Да, разговоров в госпитале было много. Вы уже всё знаете – мне к этому нечего добавить.

«Смазливая воображала, – подумала Юста. – Молодая, а цену себе уже знает».

– А что вы лично думаете об этом случае? – спросила Юста.

– Я? – удивленно переспросила медсестра. – Я ничего не думаю. Меня это совсем не касается.

– Есть такое мнение, точнее – многие не верят, что бывшая невестка могла такое сотворить. Вы тоже не верите? – спросила Юста.

Медсестра пожала плечами и ответила:

– Не знаю. Эту женщину бывшая семья не любила. Кто их там разберет?

Юста решила потревожить эту самоуверенную девицу и неожиданно, глядя ей прямо в глаза, спросила:

– А разве Ньюка не говорил вам, что в последнее время генерал любил общаться с этой женщиной?

Девица, не выдержав взгляда Юсты, сделала вид, что поправляет белый халатик.

«Ага, испугалась, воображуля! – подумала Юста. – Знаешь, что вас с Ньюкой несколько раз видели вместе».

Медсестра, неумело скрывая волнение, ответила:

– Он мне ничего не рассказывал.

– Вы дружили или…? – Юста продолжила давление.

Самоуверенность девицы постепенно исчезала. Появилась какая-то напряженность в позе, в попытках приспособить беспокойные руки. Юста почувствовала, что ее вопросы раскачивают эту девчонку и, пожалуй, пора задавать самые главные вопросы.

– Мы не дружили, – процедила девица. – Мы и встречались-то всего раза два.

– А в день смерти генерала это было во второй раз?

– Я не помню. Может быть, и второй, – уже довольно нервно ответила девица.

– Очень странно, что вы умеете считать только до двух, – удивленно заметила Юста. – Вас несколько раз видели в кафе.

У меня есть свидетельства, что вас с Ньюкой там видели несколько раз. Вы отрицаете это?

Девица сникла, опустила глаза и не знала, как себя вести дальше. Юста не дала ей времени справиться с волнением и продолжила: