Парижские тайны фрейлейн Руди

Уве тогда выступил частным консультантом.

И еще в одном-двух случаях его советы помогли Функу справиться с расследованием.

Но друзьями они так и не стали, скорее относились друг к другу с умеренной неприязнью. При этом Уве мог положиться на бычью силу и тяжелые кулаки Вольфа; старший инспектор, вероятно, так же полагался на умственные способности Клюга.

В последние годы встречи происходили все реже и реже, – Функа затягивала работа, Уве пытался заработать на жизнь.

Когда Функ выкатился на улицу, он выглядел сильно помятым, – будто там, внутри, его валяли по коврам и совали шляпой вперед в холодный камин.

Уве выхватил протокол и пробежал глазами несколько листов, заполненных корявым почерком.

– А что насчет Вёрмана?

Функ снял шляпу и осмотрел тулью.

– Посланник Фридрих Гаусс знает, по службе, Эрнста Вёрмана, который отец твоего парня. Вёрман-отец, – младший статс-секретарь МИДа. Сейчас в командировке на Дальнем Востоке. До этого служил министериальдиректором, там же. Мальчишку сам Гаусс-старший видел раз или два. Не нравится мне все это. Когда в уголовном следствии путаются шишки, ничего хорошего не жди.

Уве не ответил. Мозг работал напряженно, память пыталась запомнить содержание беседы Функа с Фридрихом Гауссом.

Функ молол языком, все жаловался на жирных котов из элиты.

– Вольф, я тебе благодарен, – прервал Уве инспектора. – И в оплату дам совет.

Функ шмыгнул носом, как мальчишка у школьной доски, поставленный в тупик вопросом учителя.

– Ну?

– Для такой семьи, – да и для любой другой, самоубийца-родственник, это трагедия. Но еще и позор. Так что, когда ты заявишь о суициде, тебя семья дипломата может сильно невзлюбить. С другой стороны: представь это папаше, как спасение чести семьи. Ты исключил младшего брата из подозреваемых в убийстве старшего. Если возьмешься за дело правильно, будешь выглядеть героем. Тут важно правильно допросить младшего сына. Лети в отделение, тебя ждут великие дела. Можешь не благодарить…

Уве запустил двигатель и услышал сквозь его треск, как уходивший Функ бросил через плечо:

– Провались ты совсем…

Уве не жаловался на короткую память, а показания Фридриха Гаусса были слишком важны для его изысканий.

Имя, фамилия и адрес отца приятеля убитого Хельмута, упомянутые в только что прочитанном протоколе, впечаталось в извилины прочно.

Карл Риттер, офицер связи МИДа при Верховном командовании вермахта.

Уве покинул Ветеранштрассе и двинулся по новому адресу, на Софи Шарлоттен. Ехать пришлось недалеко, он не покидал Шарлоттенбург, лишь переместился на северо-запад.

Еще один дипломат. Слишком много дипломатов в этом деле! И сын Йоганн Риттер, – мелкий чиновник торгово-политического отдела того же министерства; приятель Хельмута Гаусса; и, следовательно, Курта Вёрмана.

Три молодых мушкетера?

Готовый ко всему, он постучался в двери особняка на Шарлоттен. Дверь открыла девушка в передничке, лицо хмурое и осунувшееся.

Услышав о цели визита, его сразу провели в кабинет. Здесь, за письменным столом, сидел сам хозяин, господин Риттер.

– Нашелся?! – вскрикнул он, увидев Уве Клюга.

Когда офицер связи МИДа понял, что Уве не полицейский, а всего лишь доверенное лицо родителей одного из приятелей сына, он сломал дорогущую английскую шариковую ручку, которой перед появлением Уве писал на листе бумаги. Липкие чернила испачкали большие ладони, словно он раздавил большого паука; капли попали на галстук и отвороты велюрового халата.

Большая лысая голова дипломата затряслась, краткое оживление сменилось раздражением.

Он заорал:

– Какого черта вы разыгрываете Шерлока Холмса? Лучшие полицейские Берлина ничего не могут сделать, – вас еще не хватало, путаетесь под ногами!

– Но господин Риттер, – ошеломленно промямлил Уве. – Иногда частному лицу…

– Вон отсюда! – заорал мидовский чиновник. – Я вас в гестапо отправлю, die Ficksau!!!

Клюг пожал плечами, вышел из комнаты и прикрыл дверь.

Как-то недипломатично обзывать гостя, только ступившего на порог «гребаной свиньей», пусть ты и очень расстроен, а гость не в смокинге или мундире. А визитер даже не получил возможность познакомиться с причиной твоего отвратительного настроения.

Разочарованный, он пошел искать выход.

Некоторое время блуждал в лабиринте антикварной мебели, рыцарских доспехов и тяжелых гардин, пока не нашел лестницу.

– Погодите! – услышал он за спиной.

На ступенях его нагнала молодая женщина.

Уве остановился.

– Вы частный детектив?

– Нет. Я действую по поручению знакомой.

– И кто это?

– Госпожа Вёрман. Ее сын пропал.

– Так же, как и мой брат.

Женщина оказалась старшей сестрой Йоганна Риттера, чей папаша только что наорал на Уве. Она подняла к Уве узкое бледное лицо; под глазами лежали темные тени.

– И где ваш брат?

Женщина сморщилась.

– Исчез. Также как и Курт Вёрман.

– Час от часу не легче.

Женщина схватила Уве за руку.

– Найдите их! И знайте, – во всем виновата Вилда.

Уве спохватился и позорно щелкнул нижней челюстью, отвисшей ниже всяких физиологических ограничений, положенных человеку и его жевательному аппарату.

– Э-э-э? – спросил он, увеличивая впечатление впавшего в замешательство индивидуума, – Вилда? А это кто это?

Персонажей становилось все больше, и Уве решил, что для одного дня их слишком…

Женщина твердо ответила:

– Вилда Шульц. Это все из-за нее… и из-за предсказаний «Спящего пророка».

– Э-э-э…

Когда он покидал дом дипломата Карла Риттера, наверху на лестнице раздавались рыдания.

Глава 6

Один покойник; трое молодых людей исчезли.

Покойный отдал Богу душу сегодня. Трое молодых людей испарились, – и все в один день.

Интересно.

Все четверо хорошо знали друг друга.

Уве взял карандаш и к Йоганну Риттеру и Курту Вёрману Уве добавил девятнадцатилетнюю Вильду Шульц. Четвертый из этой компании молодых людей, Хельмут Гаусс, лежал сейчас на цинковом ложе в подвальном морге Управления, и над его телом хлопотал судебный врач Питер Хольман.

А ведь Уве поручили найти всего лишь одного, Карла.

Уве поднял глаза от своего блокнота и уставился сквозь стекло с золотыми завитушками, составляющими надпись «Cafe Böhmen» (Кофейня Богемия), на вечернюю улицу.

Снаружи брели редкие прохожие, еще реже мелькали автомобили. Загромыхал светящийся салоном трамвай, затрещал звонком на повороте и скрылся за округлым углом здания, с вывеской «Welt der High Fashion» над дверями.

Окна салона моды выходили на перекресток.

За домами заревела и оборвалась противовоздушная сирена.

Налет?

Они повторялись все чаще и чаще.

Перед Уве, кроме блокнота и пачки сигарет, лежала кипа вечерних и еженедельных газет; все издания, которые ему удалось купить в табачном киоске, в квартале от кофейни. Газетная продукция заполнила поверхность столешницы, и он вынужден был ставить чашку прямо на страницу.

Будучи человеком аккуратным, он, по крайней мере, старался попадать в одно и то же место.

Чашка была пуста, в пачке осталось меньше половины сигарет; Уве вздохнул и вернулся к блокноту.

Никто не любит уравнения со многими неизвестными. Куда делись времена, когда полиция разбиралась с одним трупом и двумя подозреваемыми? У британцев убийца всегда дворецкий; в Германии, – бедняк, бродяга, – в общем, асоциальный элемент. Так было…

Каким боком сюда попала девчонка? Вильда Шульц…

Дочь актриски из варьете ««Roter Vorhang» (Красный занавес), что на Бейренштрассе. Она явно выбивалась из сложившегося квартета, не соответствовала.

Девушка была моложе остальных. Ее семья не имела никакого отношения к МИДу. Семейные доходы и социальное положение несоизмеримы, – мама Вильды едва сводила концы с концами, папаши давным давно простыл след. Семьи Гаусса, Вёрмана и Риттера можно отнести к верхнему слою немецкой элиты.

Однако Уве имел подсказку, что их могло объединять. И чтобы знать наверняка, он и купил всю эту кипу макулатуры.

В «Reklam», в «Abendstadt», и десятке других листков оказалось так много объявлений предсказателей, пророков и оккультистов, что у Уве разбежались глаза. Казалось, что берлинец шагу не сделает без консультации с астрологом и без регулярного составления гороскопов.

Целители обещали вечную жизнь и возврат здоровья, отворот от алкоголя и других плохих привычек; ясновидящие гарантировали полную ясность в сути жизни; парапсихологи брались найти сверхъестественные способности даже у вашего пуделя, – конечно же, строго основываясь на методах научной методологии.

Экстрасенсорное восприятие; колдуны всех цветов, предсказатели, оккультные практики.

– Биоинтроскопия. Kackfotzenhurengesicht, – выругался Уве, закуривая очередную сигарету. – Klobrillenrandablecker. Abfalltonnenvollscheißer.

Стало чуть легче, но проблема осталась там же.

В приоткрытую дверь заведения проникал свежий ветерок, колыхал края газет; в воздухе повеяло ароматом неведомых цветов.

Уве сидел на этом самом месте более трех часов.

Из газет лезли «таинственные всадники», «светлый доктор императорской семьи», методика болгарской слепой святой, «предсказатель Вольф». Наконец весь этот сброд так разозлил Уве, что он швырнул последнюю газету с незатейливым названием «Bezahlte und kostenlose Anzeigen», поставил сверху чашку, – и теперь бессмысленно глазел на кипу бумаги, пуская струи дыма в сторону столика.

Неожиданно пол задрожал, вокруг загрохотало, будто тяжелый грузовик врезался в стену дома.

Уве подпрыгнул на стуле:

– Это бомба?

– Нет, – донесся от стойки еле слышный в шуме женский голос. – Это зенитки.

Уве выдохнул. Зенитки, ну конечно…

Кофейня располагалась в квартале от Берлинского зоопарка, недалеко от бункера Цоо5, только что построенного из толстенного бетона.

Военные называли это строение G-башней; он весь ощетинился зенитными орудиями, – считалось, что это самое надежное бомбоубежище в данной части города. Жители района рассказывали, что когда зенитки начинают стрелять, дрожит земля.

Сейчас все заведение ходило ходуном, кофейная ложечка звенела о блюдце и щеки дрожали от сотрясений.

Несколько минут ничего нельзя было делать; потом грохотание прекратилось так же внезапно, как и началось.

– Хорошо тут у вас, – пошутил Уве. – Посуда цела?

– Хотите пончик со сливовым повидлом? – услышал он милый женский голос над головой. – Для успокоения. Говорят, от нервов сладкое помогает.

Хозяйка заведения, оказывается, уже стояла рядом со столиком, – с пустым подносом в руках. Он и не заметил, когда она подошла.

– Благодарю, – ответил он. – Кажется, мне пора.

Хозяйка напоминала фарфоровую статуэтку пастушки, на которую надели белые передничек и пилотку. Вряд ли она отметила двадцатый день рождения.

Стройная, милая и добрая.

– Вам стоит их попробовать, – ее голос напоминал рождественский колокольчик. – Можно убирать?

– Да, конечно.

Уве потянулся и встал. Вкус кофе и табака во рту был отвратителен.

Он собрал сигареты, зажигалку, карандаш и блокнот. Положил купюру на край стола.

– У вас лучший кофе в квартале, – сказал он.

Она улыбнулась и пожала плечиками:

– Заходите чаще. А что с этим делать?

Она показала на кипу газет.

– Выкинуть. В них нет ничего.

Девушка быстро убрала со стола. Он подошел к стойке, ожидая сдачи, разглядывал шварцвальдский вишневый торт.

– Странно, – пробормотал он. – Сезон вишни еще не начался…

Она засмеялась, протягивая через прилавок деньги:

– А он из варенья. Самого лучшего!

Ему пришло в голову, что девушка, конечно, не хозяйка. Наверное, дочка.

– Ну что ж, – сказал Уве. – Будем ждать свежей вишни.

Девушка не дала ему повернуться, наклонилась над прилавком, подала ему маленький пакетик:

– Это от заведения. Утром станете завтракать, и вспомните «Богемию» и ее работников.

Он покачал головой:

– Мама не заругает?

– Не беспокойтесь. – Она опять засмеялась серебристым смехом – Тем более что мама в Гамбурге. А вот муж имеется.

Сделала вид, что в ужасе оглядывается:

– К сожалению…

Добравшись до дома, Уве почистил зубы, чтобы смыть вкус сигарет и кофе. Сел за стол, открыл блокнот и еще раз прокрутил в мозгу все то, что узнал за этот хлопотливый день.

День и в самом деле оказался длинным, и закончился в «Красном занавесе». Ему пришлось ждать госпожу Шульц, которая в компании еще десятка других мадам выплясывала на маленькой сцене, высоко задирая тощие ноги в воздух.

Когда наконец Уве вытащил ее из душных закулис на заднюю улочку, – для сигареты и разговора, – разговора и не вышло.

– Вильда? Пропала? – задыхаясь, спросила мамочка, и делая короткие затяжки. – На самом деле? Ну, туда ей и дорога. Пусть делает, что хочет. Мне с Петером и так жить негде, – конура конурой. Не знаю где эта девчонка, знать не хочу, и мне пора на сцену. Прощай, красавчик!

Информации много, и ничего конкретного.

Четыре подростка учились, проказничали, впадали в уныние, читали всякую ерунду, выводили из себя родителей, – и вдруг, как будто четыре фигурки, нарисованные на грифельной доске, кто-то одним движением стер тряпкой.

Остался лишь труп самоубийцы.

Уве по опыту знал, что во многих случаях самоубийство, – следствие действий других людей, всего лишь отвратительный сорняк, торчащий на всеобщее обозрение из земли; а еще более гнусные корни змеятся в земле, невидимые дневному свету.

– Ты можешь торчать здесь до бесконечности, – проворчал он в тишине комнаты. – Толку никакого.

Он протянул руку и взял с края стола пакет из «Богемии», развернул бумагу и впился зубами в пончик.

Ничего в нем не было особенного, в этом сливовом пончике. Мама готовила и получше.

Начинка оказалась слишком жидкой и повидло брызнуло прямо на стол. К счастью, сладкая масса попала не на столешницу, а на смятую бумагу.

Тут Уве обнаружил, что рачительная хозяйка кофейни завернула свою стряпню в последнюю страницу рекламного листка «Bezahlte und kostenlose Anzeigen», что точно посредине остался след от его кофейной чашки, и что во влажном круге оказалось одно из объявлений.

Он отложил остаток пончика, подался вперед и прочел:

«Мистик, медиум и целитель Карл фон Белов проводит набор молодых людей, которые обладают особыми способностями, такими как: погружение в транс; потусторонние видения; предсказания событий; свидетельства прошлых жизней; общение с умершими.

Просьба обращаться в Берлинский спиритуалистический кружок «Спящий пророк», Биркенштрассе, 8».

Глава 7

На следующий день, плотно позавтракав яичницей и сильно пережаренным ломтем пшеничного хлеба, с которого сползал, не желая намазываться, кусок маргарина, Уве отправился на поиски Биркенштрассе. Понадобилось несколько лет, после смерти матери, чтобы он научился жарить яйца; но вот английские тосты так и выходили, твердые и коричневые.

В этот раз он решил оставить своего железного коня на приколе и воспользовался метро, а потом и трамваем.

Его не удивили сдержанные беседы пассажиров, многие из которых, казалось, не очень-то боялись гестапо. Берлинцы тихо переговаривались со спутниками; и их слова веяли крамолой.

– Би-Би-Си сообщает, – сказал господин в шляпе напротив своей спутнице. – В ночь на понедельник германские министры не прилетали.

Спутница хихикнула и стрельнула глазками в сторону Уве.

– Что наше правительство не в себе, это известно, – ответила женщина. – Но то, что он само это признало, это в первый раз.

Говорили они, разумеется, о полете Гесса и признании его рейхсканцелярией сошедшим с ума.

Уве опустил глаза, но не выдержал и хмыкнул.

В трамвае болтали о другом. На задней площадке он услышал:

– Уверяю вас, это так. Большая часть армии уже находится на русской границе. Начинается новая фаза войны.

– Не верю, чтобы наверху свихнулись. Мало им того, что уже идет война? К тому же мы все еще союзники России…

– Говорят, на Альб нашли мертвеца; его сбил автобус, из-за затемнения, – и никто не заметил!

На левой стойке ажурных ворот дома 8 по Биркенштрассе прикрепили медную табличку с блестящими буквами «Кружок «Спящий пророк». На правой стойке афиша с небольшого деревянного щита сообщала, что «сегодня в 21.00 состоится медиумистский сеанс с возвращением Кэти Кинг, дочери бывшего губернатора Ямайки Генри Моргана, завершившую земной путь в 1682 году.

Кэти вернется, чтобы расплатиться за свои жизненные грехи!»

Калиточка рядом оказалась незапертой, Уве вошел в маленький дворик. На стук дверного молотка никто не ответил; казалось, дом пустовал.

Уве обошел дом, полюбовался на клумбу, усыпанную громадными хищными лилиями; заглядывал в окна. Но в рамы вставили какие-то особые стекла, не пропускавшие, а отражавшие свет. Уве смирился, вспомнил, что он числится механиком в гараже, и направил свои стопы на Борнхолмерштрассе.

Во дворе он столкнулся со вторым механиком, который ткнул большим замасленным пальцем за спину и прошептал:

– Руди с утра здесь. Злая, как черт. Кажется, я знаю, на кого…

Эльза и в самом деле сидела в конторе, копалась в конторских книгах и курила, не переставая. В комнате стояло тяжелое облако дыма.

– Ты отпросился на один день, – сказала она, увидев своего премьер-механика. – Три машины в гараже. Может, мне надеть спецовку?

– Может, и придется, – проворчал Уве. – Тем более, что я пришел просить отпуск.

– И на сколько?

– Зависит от того, как пойдут дела. Два-три дня.

– Может, тебе не нужна работа? – разозлилась женщина не на шутку.

– Может, – Уве пожал плечами. – Я не держусь за это место. Денег мало, а стыда…

– Убирайся! Получишь расчет и убирайся!

Он взялся за ручку двери, спросил:

– Давно хотел спросить тебя, Эльза. Если бы мы тогда… не оказались в постели, ты гуляла бы так, как сейчас?

– Мы? Ты меня затащил! Через неделю после похорон Руди!

– Мы тогда были оба пьяны, – примирительно сказал Уве. – И… я не припомню, чтобы ты сопротивлялась. Так что мой вопрос?

Если бы он не увернулся, тяжелое медное пресс-папье разбило бы его голову. Но Уве успел отклониться, и письменный прибор врезался в стену.

Зная характер Эльзы Форст, который не позволял остановиться на полпути, он рывком открыл дверь и выскочил на крыльцо.

Не стоило вспоминать об их обоюдном грехе. Память Руди Форста не заслуживала этого…

Глава 8

В большой гостиной было тихо, как будто полтора десятка людей собрались опрокинуть по стаканчику в память о только что преданном земле покойнике. Компания собралась разношерстная и молчаливая.

Когда Уве вошел в дом, прошел коротким коридорчиком и открыл дверь в гостиную, к нему тут же подошла женщина неопределенного возраста, в длинном монашеском платье; по виду старая дева.

– Ваше имя? – спросила она, ласково глядя на нового гостя большими карими глазами.

– Уве Клюг, – ответил он. – Могу я принять участие в сеансе?

– Да, конечно. Сеанс открыт для публики. При соблюдении некоторых правил…

– Какие же правила? – поинтересовался Уве.

– Мы взимаем входную плату. Небольшую. Мы предлагаем гостям скромное угощение. Одна марка.

– Безусловно.

– Зрители должны соблюдать тишину и спокойствие во время сеанса. Вы можете стать свидетелем удивительных явлений; поэтому просьба не покидать своего места; нельзя задавать вопросы медиуму, или кому-то еще, во время наполнения образа эктоплазмой и материализации.

– Хорошо, не буду, – озадаченно пообещал Уве. – Хотелось бы только знать, что такое этоплаз…

– Эктоплазма.

– Да-да. Чтобы не спутать…

– Субстанция, наполняющая образ при материализации.

– Теперь понятно, – сказал Уве и поджал губы.

Субстанция для материализации… ну, посмотрим. Вероятно, это не сложнее карбюратора.

На двух столах и в самом деле стояли чашки, пыхтел большой медный самовар; на блюдах лежали звездочки с корицей, булочки и бутерброды с колбасой.

Уве достал деньги и подал женщине.

– Прошу вас, будьте как дома. Сеанс начнется через пятнадцать минут.

Уве подошел к столу, выбрал булочку с боквурст6и огляделся.

Две пожилые женщины беседуют у камина; мужчина средних лет, в сюртуке, но с военной выправкой жует погасшую трубку; ближе к внутренним дверям на длинных диванах сидят вперемешку бабушки, молодые люди в университетских тужурках, господин в безукоризненном костюме, с моноклем в глазу; несколько девчушек не старше шестнадцати.

Всех объединяет терпение ожидания.

Можно даже сказать, покорность. Разве что мужчина с моноклем чувствует себя нервозно, – поджав верхнюю губу с короткими усиками, иронически оглядывается на соседей.

Уве с удовольствием запустил зубы в сосиску; оказывается, он и забыл об обеде.

Сосиска сочно лопнула, обдав язык теплым соком; но чай отдавал веником и горечью, а сахарин не пожелал раствориться полностью.

Торжественные мерные звуки прозвучал из угла. Громадные часы с золотым циферблатом пробили девять.

Тут же растворились внутренние двери. Присутствующие зашелестели одеждой, заскрипели кресла и диваны, зашаркали подошвы; зрители потянулись внутрь дома.

Эта комната была вполовину больше гостиной. В углах, в настенных канделябрах горели тусклые свечи. Больше портили воздух, чем светили.

В центре стояли стулья, как в театре; как и в гостиной, слепые окна не пропускали вечерний свет. Глухая стена походила на небольшую сцену где-нибудь в варьете.

Неровный свет оставлял часть пола в темноте.

Уве хмыкнул под нос, представив, как сейчас туда выскочат несколько полуодетых див, в подвязках и лифах, и запоют нестройно и хрипловато:

«Meine kleine Katze

Die ist heute froh

Meine kleine Katze

Sitzt heut auf dem Poo».

Сходство с варьете дополнял занавес, укрывший правую половину сцены.

Зрители и зрительницы рассаживались на стульях, стоявших тремя полукругами, как в театре. Девочки, еле слышно перешептываясь, сели сзади. Рядом села полная женщина, похоже, сопровождавшая молодое поколение. Нервный господин с моноклем сел посредине первого ряда. Уве досталось место у входа, во втором ряду.

Примерно четверть мест осталась свободной.

Несколько минут, кроме покашливания и легкого шепота, ничего не происходило.

Еще через минуту услышал сзади тихий женский голос:

– Есть такая шутка про медиума. Рассказать?

Второй женский, голос, принадлежавшей женщине гораздо старше первой, ответил:

– Даже если я не захочу, ты все равно расскажешь…

– Слушай. Старый еврей, живущий составлением кроссвордов… пришел на спиритический сеанс. Предсказатель два часа призывал души умерших, передавал послания родственникам на тот свет. Открывал будущее, и отвечал на самые каверзные вопросы…

Уве навострил ухо.

…потом медиум сказал, что устал, и готов ответить на самый последний вопрос. Любой… Еврей кричит…

Ее прервало движение на сцене. Там появился стройный мужчина в строгой тройке. Светлые волосы, изящный пробор. Откуда он взялся, было совершенно непонятно.

Уве с сожалением переключил внимание на зрелище. Ему вдруг стало спокойно на душе, как давно не было.

Мужчина начал говорить.

У него был твердый, размеренный голос, великолепная дикция, выверенные жесты:

– Дамы и господа! Добро пожаловать в кружок «Спящий пророк»! Мы благодарны за ваше внимание! Меня зовут Карл фон Белов. Мы начинаем сеанс. Сегодня Райк Свенхилд попытается дать нам убедительное доказательство реальности духовной жизни и существования невидимого мира. Будьте внимательны!

Он отодвинул штору и явил собранию молодую женщину, привязанную к стулу. Она была привязана к спинке, глаза закрыты. Темные волосы обрезали скобкой и походили на шлем юного воина.

– Госпожа Райк не сможет двигаться, – фон Белов показал прочность веревок, – и останется здесь на всем протяжении опыта.

Он задвинул штору.

Откуда-то сверху возник заунывный звук, тихий и беспрерывный. Похоже на флейту…

Седого мужчины уже не было на сцене. Уве почувствовал, что его веки начинают тяжелеть. Эти два дня он так мало спал…

В пустом пространстве левой половины сцены появилось едва различимое светлое пятно. Флейта тянула одну и ту же ноту, сзади кто-то тихо ахнул.

Пятно начало приобретать контуры женской фигуры. Скоро это и в самом деле оказалась женщина, но скорее как актриса на киноэкране, – белое платье, черные кисти рук, меловое лицо, полупрозрачная накидка на голове.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.