История прибалтийских народов. От подданных Ливонского ордена до независимых государств

скачать книгу бесплатно


Особо следует сказать об уже упоминавшемся выше замке Феллин, который вместе с его многочисленными пушками и богатыми припасами без боя сдали русским взбунтовавшиеся наемники. Находившийся в нем престарелый магистр Фюрстенберг попал в плен, в котором он и умер, не потеряв своего достоинства. Знати же он показал на своем примере, как следует честно и благородно держаться в любых обстоятельствах, отклонив в плену предложение русского царя присягнуть ему на верность и вернуться после этого в Лифляндию в прежней должности. Его совесть не позволила нарушить присягу, которую он принес в свое время Священной Римской империи.

Русским так и не удалось взять крепость Вейсенштейн[137 - Крепость была взята русскими войсками 1 января 1573 г.], обороной которой руководил двадцатипятилетний штатгальтер Гаспар фон Олденбокум – один из самых храбрых и верных последних рыцарей ордена. Без всякой надежды на снятие осады он, подавая пример стойкости, командовал так умело, что намного превосходящим силам русских в конце концов пришлось отойти.

Осенью 1560 года восстали эстляндские крестьяне в Харью. Они избрали кузнеца своим королем и направили послов в Ревальский совет, который их выслушал и посоветовал закончить дело миром. Однако крестьяне отказались подчиняться своим помещикам и разрушили множество усадьб. Восстание, охватившее также Вик и стоившее многим немцам жизни, удалось потопить в крови только в середине октября. Все его предводители были убиты.

Уже упоминавшийся магистр Фюрстенберг надеялся на Данию, а коадъютор Готхард Кетлер, бесцеремонно настаивавший на освобождении Фюрстенберга от должности и сменивший в 1559 году магистра на его посту, работал на Польшу. Для Кетлера определяющими были два обстоятельства – здравое понимание того, что реальную помощь можно ожидать только оттуда, и честолюбивая надежда на то, что Польша поможет ему превратить всю Лифляндию в его светское герцогство. Поляки долго проявляли сдержанность, заставляя время работать на себя, и их дипломатия была направлена на то, чтобы сделать Лифляндию более уступчивой, для чего они предлагали разные планы своей поддержки.

Кетлер и архиепископ, для того чтобы получить от Польши гарантии в помощи, были вынуждены передать полякам в залог ряд важных замков. Затем в залоге оказалось еще несколько крепостей. В результате, так и не оказав действенной помощи, в конце 1560 года поляки хозяйничали даже в замке Венден. При этом польские воины, представляя собой пеструю смесь из восточных народов, среди которых были и татары, вели себя по-варварски и довольно странно, вскоре превратившись вместо помощи в настоящее бедствие. Уже в октябре 1560 года архиепископ Вильгельм отмечал, что поляки ничуть не лучше татар. В то же время русские продолжали удерживать Вирланд и Дорпатское епископство.

В таких условиях Реваль, а также рыцари из Вирланда и Харью в начале июня 1561 года предпочли присягнуть шведскому королю Эриху XIV, получив от него 2 августа королевские привилегии, признававшие в городе и деревне прежние права и свободы. В связи с этим нельзя не сказать о том, что еще при первом вторжении русских в 1558 году шведские крестьяне, жившие на побережье Северной Эстляндии, вымолили помощь у шведов, а летом того же года направили двух делегатов от эзельских крестьян к финляндскому герцогу[138 - Финляндское герцогство, или Финляндское княжество, – политическое образование в составе Швеции с конца XIII по начало XVII в. со столицей в городе Або. Территория герцогства соответствовала современной юго-западной Финляндии.] Юхану[139 - Юхан III (1537–1592) – наследственный герцог Финляндии, а 1568 по 1592 г. шведский король.].

Какова же была позиция Священной Римской империи германской нации?[140 - Священная Римская империя германской нации – название Священной Римской империи с 1512 г., существовавшей по 1806 г. и представлявшей собой надгосударственный союз итальянских, немецких, балканских, франкских и западнославянских государств и народов.] Многого от нее ожидать не приходилось, хотя обязанность по оказанию помощи отдаленному члену империи никто в ней с себя не снимал. Генеральные мандаты империи запрещали поставку Москве оружия и боеприпасов. Соседним с Лифляндией государствам были разосланы призывы оказывать ей поддержку, а русского царя письменно предупредили о последствиях нападения и даже приняли решение о выплате лифляндцам денежной помощи, которая, правда, так и не была оказана. Да это и понятно, ведь интересы императора находились на юго-востоке. Один из военных советников из числа ближайшего окружения императора Священной Римской империи Фердинанда I весной 1561 года обратил внимание Габсбурга на то, что его величество может подпасть под подозрение в измене, если будет действовать в интересах отдельного государства, а не империи в целом. Тот же советник посоветовал ему обратить свой взор на Венгрию, а о Лифляндии забыть. В результате император издал не одну сотню письменных указов относительно Лифляндии, но ничего реально действенного не предпринял.

Из всех имперских правителей с реальной помощью поспешил только один – связанный фамильными интересами с Лифляндией герцог Мекленбургский. При этом опасность осознавали только на востоке империи, точнее, правители балтийских государств. Однако Любек, с которым торговые и политические отношения лифляндских городов были весьма напряженными, не желал портить контакты с русскими и занял сдержанную позицию, что говорило о том, что некогда славившееся на весь мир ганзейское единство практически перестало существовать. В такой ситуации империя предпочла отмолчаться и реальную помощь Лифляндии не оказала.

Тогда 28 ноября 1561 года магистр ордена вместе с представителями орденских вассалов и небольших орденских городов, а также архиепископ Вильгельм встретились в Вильно с поляками и пришли к соглашению, согласно которому Готхард Кетлер смог как польско-литовский вассал спасти для себя лишь области ордена южнее Западной Двины в качестве наследного Польского герцогства и стал в Лифляндии «герцогом Курляндии и Семигалии», тогда как большая часть областей ордена – «задвинская Лифляндия», то есть земли, располагавшиеся севернее Западной Двины, включая территорию архиепископства, отходила непосредственно польско-литовскому государству. Присоединение последней завершилось после подчинения этому решению архиепископского дворянства в марте 1562 года.

Выйти из состава империи оказалось для лифляндцев делом нелегким. Поскольку империя вряд ли добровольно согласилась бы на такое перед покорением лифляндцев, то после этого они решили сделать упор на то, что сделать такой шаг их вынудили внешние обстоятельства. Поэтому в тексте договора, о котором будет сказано отдельно, польский король предусмотрительно позаботился о том, чтобы данное действие не выглядело ни как изгнание из империи, ни как унижение чьего-либо достоинства.

Политическое раздробление старой Лифляндии было полным. В ней обосновались все ее соседи без исключения. Помимо Швеции, Москвы и Польши, жирный кусок отхватило себе Прусское герцогство, захватившее в качестве залога орденский город Гробин вместе с рыбацким портом Либау, а также Дания, чей король Фредерик II в 1559 году купил Эзель-Викское и Курляндское (монастырь Пильтен) епископства для своего брата, герцога Магнуса Гольштейнского. Этот герцог, начав свое правление как ставленник Дании, превратился затем в важный инструмент русской политики в отношении Лифляндии.

Не покорилась только Рига, которая в течение двадцати лет сохраняла своеобразный статус независимого города Священной Римской империи германской нации. Его бургомистр Юрген Падель сделал 19 сентября 1561 года в памятной книге магистрата запись, шокировавшую горожан, поскольку в ней речь шла о том, что город оторвали от Священной Римской империи германской нации и бросили на поругание варваров, которые никогда не относились к немцам с добром, но немцы, несмотря на русскую угрозу и всеобщую разруху, будут и впредь хранить верность своему императору.

Конечно, Фердинанд I и Максимилиан II сохраняли связи с Ригой, как, впрочем, и с подпавшим под шведское владычество Ревалем. При этом Рига стремилась к приданию ей в империи официального статуса независимого города, что было прямо записано в памятной книге старшины Большой гильдии в 1571 году. В результате 9 апреля 1576 года император Максимилиан II в специальной грамоте с красной печатью признал за Ригой права имперского города. Это были такие же права, какими Данциг обладал с 1457 года. Однако от участи остальной части края Риге уйти не удалось – в январе 1581 года ее заставил присягнуть на верность король Стефан Баторий[141 - Баторий Стефан (1533–1586) – король Польский и великий князь Литовский, сын воеводы Трансильвании Иштвана IV.], который занял город в марте следующего года.

Современники произошедшей катастрофы восприняли ее как Божью кару за свои грехи и безропотно встретили обрушавшиеся на них несчастья. Это хорошо было изложено в знаменитых «Хрониках провинции Ливонии», написанных ревальским пастором Бальтазаром Руссовом в 1578 году. Но эти же «Хроники» явились также обличительной речью проповедника покаяния, обвинившего позабывших о своем долге лифляндцев в беспутстве и бездумном прожигании жизни. И этот голос не был единственным. В унисон ему звучали другие описания происходивших тогда событий, благодаря которым мы можем в полной мере почувствовать страдания жителей от обрушившегося на них несчастья.

Вполне вероятно, что эти описания явились не только и не столько констатацией навалившейся на лифляндцев беды, сколько передачей охвативших их мук совести, что было как раз в духе того времени, характеризовавшегося теми переменами, какие принесла с собой Реформация. Те ужасы, какие принесли с собой военные годы, жители не могли воспринимать иначе чем кару, и все они, без всякого сомнения, испытывали чувство вины за то, что в мирное время жили в изобилии и праздности.

То жуткое и кровавое время, когда рушился привычный порядок, напомнило лифляндцам об их грехах и о временах пришествия Христа. Не случайно из развалин протестантской церкви, располагавшейся недалеко от бывшего орденского замка Розиттен в Восточной Лифляндии и разрушение которой никто не в силах был предотвратить, временами доносились наводившие ужас и священный трепет звуки «Лифляндской песни мертвых» (1584), этой мольбы усопших о спасении набожных людей на Божьем Страшном суде.

Роль Лифляндии и Эстляндии на Балтийском море в 1561–1710 годах. Курляндское герцогство в 1561–1795 годах

Борьба за господство в Прибалтике. Значение Нарвы

В результате крушения Лифляндия превратилась в игрушку в руках различных воинских отрядов, на протяжении четверти века высасывавших из края последние силы. Страна, которой Германский орден в известном смысле слова придал политическую самостоятельность, внезапно попала в дикий водоворот, оказавшись в центре важнейших событий того времени, имевших поистине историческое значение.

Так называемый «балтийский вопрос» перерос в борьбу за Прибалтику, начало которой положила вспыхнувшая в 1563 году семилетняя война между Швецией и Данией за установление господства в Балтийском море, в том числе и над Лифляндией. За нее уже давно шел спор между Польшей, Швецией и Москвой, а еще раньше он возник между Польшей и Швецией. Ведь Лифляндия, с ее портами, торговыми ярмарками и излишками зерна, для каждого превращавшегося в современную державу государства приобрела совершенно новое значение. Понятие «гегемония на Балтике», подразумевавшее ранее контроль над морскими путями, приобрело для Швеции с 1563 года несколько иное значение и стало подразумевать монопольное «господство на море».

В данном противоборстве длительное время речь шла о торговых путях через Нарву. Этим речным портом, располагавшимся вблизи моря, с мая 1558 года владели русские. Из него открывался прямой торговый путь в Московию, что составляло огромную конкуренцию остальным лифляндским гаваням. К тому же путь через Балтийское море давал большие преимущества по сравнению с открытым англичанами Северным морским путем через Белое море.

Русский царь, хорошо понимавший значение гавани на Балтике для Руси, пригласил в Нарву различных иностранных купцов, предоставив им полную свободу в ведении торговли. В свою очередь шведы пытались всевозможными средствами перекрыть торговый путь через Нарву. Однако, несмотря на предпринимаемые ими усилия, в 1560-х годах корабли всех наций, и в первую очередь английские, продолжали приходить в этот порт. (В то время англичане предпочитали пользоваться более коротким путем, но потом снова вернулись к менее политически обремененному Северному морскому пути.) Данная гавань привлекала также немецкие, голландские, датские и французские корабли. Пока ей владели русские (до сентября 1581 года), Балтийское море бороздили также построенные и ведомые англичанами русские морские суда.

В Штеттинском мире от 1570 года, положившем конец войне между Швецией и Данией, для обеспечения безопасности Священной Римской империи германской нации выступивший в качестве посредника император хотел ограничить свободный проезд через Нарву. Однако на содержавшиеся в документе запреты на поставку русским военной продукции практически никто не обращал внимания. Не соблюдалось также и другое положение договора, в котором значилось требование «кайзера и империи как неоспоримых прямых владельцев лифляндской провинции» к Швеции. Оно подразумевало согласие шведов на передачу империи за компенсацию всех их владений в Лифляндии, которая, «признаваемая единственным хозяином» края, в свою очередь передаст эти земли (за исключением города и замка Реваль, а также замка Вейсенштейн) «под защиту и протекцию» короля Дании. Решения так и не были выполнены из-за того, что в империи их серьезно не воспринимали, да и требуемую сумму собрать не смогли. Это был последний раз, когда старая империя заявила о своих политических притязаниях на Лифляндию. В 1577 году, воспользовавшись тем, что денежная компенсация от императора не поступила, шведский король Юхан III объявил эти притязания прекращенными.

В те годы имперские чины[142 - Имперские чины, или имперские сословия, – в Священной Римской империи юридические или физические лица, находившиеся в непосредственном подчинении императору, а не земельному властителю и обладавшие местом и голосом в рейхстаге. К ним принадлежали курфюрсты, герцоги, князья, маркграфы, графы, бароны и имперские города.] похоронили еще один важный план – предложение пфальцграфа[143 - Пфальцграф – в раннем Средневековье так называли управляющего дворцом короля в период отсутствия в нем правящего монарха. В Священной Римской империи в течение XII века должность пфальцграфа стала наследственной, а сам пфальцграф превратился во владетельного князя, вассала императора Священной Римской империи.] графа Фельденцского Георга Ганса, который приходился зятем Густаву Вазе[144 - Густав Ваза, или Густав I (1496–1560), – регент Шведского королевства с 23 августа 1521 г. и король Швеции с 6 июня 1523 г.], о создании Балтийского флота и назначении его адмиралом этого флота для упрочения позиций Священной Римской империи в Балтийском море. Речь, без сомнения, шла о восстановлении господства империи в Пруссии и Лифляндии, но для осуществления такого плана, как, впрочем, вообще для проведения политики с позиции силы необходимые условия в империи полностью отсутствовали.

В то же время Иван IV, который в продолжение прежней русской завоевательной политики обосновывал свое стремление к обладанию Лифляндией тезисом о том, что она является «коренным владением правящего царского дома», напрасно пытался внушить обоим последним магистрам Ливонского ордена Фюрстенбергу и Кетлеру мысль о необходимости признания верховенства Русского государства. А вот у уже упоминавшегося герцога Магнуса Гольштейнского, так называемого епископа Эзель-Викского и Курляндского, он добился гораздо большего успеха, передав ему соответствующее предложение через двух склонившихся во время пребывания в плену к службе в интересах Руси лифляндских дворян.

Суть этого предложения сводилась к тому, что Лифляндия должна была предоставить в распоряжение Руси свое войско и выплачивать дань. Взамен ей гарантировалось сохранение лютеранского вероисповедания, всех старых прав и обычаев, а также беспрепятственное осуществление торговли. При этом штатгальтером планировалось назначить Магнуса как русского подданного, признавшего верховную власть царя. В 1570 году в Москве Магнуса провозгласили царским вассалом и королем Лифляндии, а вскоре после этого, точнее, в 1573 году в Новгороде он женился на двоюродной племяннице Ивана Грозного Марии Владимировне.

Во время подписания Штеттинского мира датчане отказались от Магнуса, которому его брат, датский король Фредерик II, первоначально предназначал большую роль в осуществлении своей державной политики. Он оказался настоящим авантюристом, тщеславным, ни на что не способным и слабым человеком, который все же сыграл в Лифляндии определенную роль, но показал себя как ненадежный правитель, так и не найдя себе серьезных сторонников. В частности, Реваль и Вейсенштейн храбро заявили о его неприятии, но это не помогло – распад разорвал старые связи, война принесла с собой разруху и оставила людей без крыши над головой, а социальное и религиозное брожение поставило под вопрос малейший порядок. Потерявшие средства к существованию люди из всех сословий, особенно привыкшие обращаться с оружием дворяне, собирались в банды авантюристов, свирепствовавших повсюду и продававших себя тем, кто больше предложит за их услуги. Немецкие наемники воевали практически везде. Эти «лифляндские придворные» потянулись вслед за Магнусом, чьи вербовщики не уставали повторять, что он является «немецким королем».

Если в 1560-х годах русские терпели поражения – в 1564 году русский Дорпатский воевода князь Андрей Курбский был даже вынужден бежать через Вольмар в Польшу, – то когда в 1572 и 1577 годах Иван Грозный лично прибывал в Лифляндию, начинали одерживать серьезные победы. При этом Реваль, последний оплот на севере края, смог выдержать осаду русских с января по март 1577 года, что явилось для города вторым тяжелейшим испытанием, ведь за шесть лет до этого его жители пережили почти пятимесячную блокаду. Тем не менее, по свидетельствам современников, никто из них не дрогнул, и все они выглядели бодрыми и свежими. Периодически предпринимая атаки, город умело и хладнокровно защищали представители всех сословий. В результате после шестинедельного обстрела русские отступили.

Среди тех, кто продолжил преследование русских, был и крестьянский предводитель, сын ревальского чеканщика монет из немцев Иво Шенкенберг. Он сколотил из эстляндских крестьян военный отряд, обучил его на германский манер и начал вести партизанскую войну. Благодаря смелым и хитрым действиям, а также многочисленным победам его хоругвь быстро стала известной, а сам он, заслужив прозвище Ганнибал[145 - По аналогии с карфагенским полководцем Ганнибалом (247-183 до н. э.), одним из величайших государственных деятелей древности.] Эстляндии, сражался до тех пор, пока не попал в руки к русским, которые его казнили.

Смелое самоутверждение Реваля, о котором с похвалой отзывался и король Максимилиан II, имело огромное значение, поскольку вся остальная территория края, за исключением Риги, Курляндии и островов, была объята пламенем войны, которую вели превосходящие силы русских, сея смерть и разрушение. В этой связи примечательными являются слова неизвестного автора одной из прокламаций того времени, в которой говорилось: «Я верю, что в будущем никогда более не услышу подобных ужасных стенаний и предсмертных криков немцев».

Больше и чаще всего страдать приходилось жителям епископства и города Дорпата – еще в 1565 году все немецкое городское население было насильственно переселено вглубь Руси. Такую же участь разделили и тысячи немцев, леттов и эстов в других областях Лифляндии. Правда, в 1569 году дорпатцам разрешили вернуться домой.

В июле 1575 года русские захватили Пернау, впервые взяв балтийский порт, относившийся к Ганзейскому союзу, а 6 сентября 1577 года после пятидневной осады гарнизон замка Венден взорвал себя вместе с нашедшими в нем убежище женщинами и детьми, запалив пороховой погреб после всеобщей вечерней молитвы.

Тем временем Магнус, устрашившись опалы грозного московского царя, решил примкнуть к полякам, но был еще перед падением Вендена им помилован. Однако уже в начале следующего года Магнус окончательно бросил царскую службу и обосновался в своем монастыре Пильтен, оставив всяческие притязания на более серьезную роль в политической жизни края.

Господство русских над Лифляндией было сброшено в результате шведских и польских побед. В 1580 и 1581 годах полководец Понтус Делагардивернул Швеции Эстляндию и завоевал Ингерманландию[146 - Ингерманландия – историческая область на северо-западе современной России. Располагается по берегам Невы и ограничивается Финским заливом, рекой Нарва и Чудским озером на западе, Ладожским озером с прилегающими к нему равнинами и рекой Лава – на востоке. На севере она граничит с Карелией по рекам Сестра и Смородинка. Южная граница Ингерманландии проходит по среднему течению рек Оредеж и Луга.], что было закреплено в договоре о перемирии, заключенном на реке Плюсса под Нарвой в августе 1583 года.

После присоединения в 1582 году викского рыцарства из четырех эстляндских областей Харью, Вирланд, Ервен и Вик в 1584 году было образовано шведское герцогство Эстен. Однако после новой войны Швеция потеряла Ингерманландию, но сохранила Эстляндию (согласно мирному договору от 18 мая 1595 года, заключенному в Тявзино[147 - Тявзино – исчезнувшая деревня, находившаяся в XIV–XVI вв. в Ивангородском Окологородье Шелонской пятины на реке Нарве, ныне на территории Ивангорода.] недалеко от Нарвы).

Вытеснение московитов из Лифляндии стало возможным благодаря тому обстоятельству, что во время войны с Москвой польская политика вновь сосредоточилась на противостоянии Швеции. Еще Сигизмунд II Август, обосновавшись в Лифляндии, занял позицию, направленную как против московитов, так и окопавшихся в Эстляндии шведов, которые тоже одновременно с ним стали претендовать на Лифляндию. Сменивший же его уже упоминавшийся нами Стефан Баторий из Трансильвании, обладавший талантом правителя и будучи солдатом по натуре, все годы своего правления (1576–1586) проводил политику, целью которой являлось достижение победы над Москвой. И одним из главных направлений этой политики была борьба за Лифляндию.

Обеспечив себе тылы на Западе, он провел три военных похода против московитов. Однако полностью выполнить намеченную программу он не смог и 15 января 1582 года был вынужден заключить Ям-Запольский мирный договор. Тем не менее, по условиям этого мира, Баторий за возврат захваченных им во владениях Русского царства Великих Лук, Невеля, Заволчья, Холма и псковских пригородов добился отказа Ивана IV от Лифляндии.

Господство Польши в Лифляндии и Контрреформация

Польский король связал себя в Лифляндии обещаниями пойти на уступки, которые он дал представителям лифляндских сословий во время переговоров об утверждении своего господства. Среди них были делегаты орденских городов Пернау, Венден и Вольмар, а также представители орденской знати. Кроме того, через своего поверенного – принявшего кальвинизм князя Николая Радзивилла – такие же обещания он дал архиепископским рыцарям. При этом привилегии для архиепископской знати, гарантированные 1 марта 1562 года, мало чем отличались от тех, которые обычно давались только рыцарям ордена, поскольку 28 ноября 1561 года Сигизмунд II Август выдал одинаковые права всем лифляндским дворянам. С тех пор эти привилегии стали рассматриваться лифляндцами в качестве основного закона, и поэтому после установления уже русского господства они легли в основу договора, заключенного представителями ведущих сословий с завоевателями в 1710 году.

Это произойдет гораздо позже, а пока стоит подробнее рассмотреть документ, именовавшийся «Привилегии Сигизмунда Августа». В целом они сводились к следующему: отправление богослужений по канонам лютеранского вероисповедания (статьи 1 и 2), гарантии сохранения власти немцев (немецкий магистрат) и германского права, кодификация[148 - Кодификация закона – деятельность, направленная на создание объединенного и упорядоченного свода всех законов, который бы заменял все предшествующие в систематической и усовершенствованной форме.] законов края (статья 4), обещание того, что государственные должности будут занимать только оседлые местные жители (право гражданства, статья 5), а кроме того, что будет создана местная апелляционная инстанция (статья 6). При этом примечательной является та решимость, с какой лифляндцы отстаивали свободу от любого религиозного притеснения, добившись включения в текст договора следующих слов: «Если вопреки всему такое неожиданно произойдет, то в таком случае, основываясь на Святом Писании, предписывающем слушаться в первую очередь Бога, а не человека, мы все равно сохраним верность нашей вере и принятым у нас обычаям в отправлении богослужений и никогда не отступим от этого». В отдельной статье (12) польский король брал на себя обязательство защищать край всеми объединенными вооруженными силами Польши и Литвы от московитов и других врагов.

В остальном привилегии Сигизмунда II Августа целиком и полностью отвечали социальным и экономическим требованиям знати и соответствовали духу того времени. Однако они могли быть осуществлены только в результате отказа лифляндцев от всех прежних обязательств, чего Сигизмунду и удалось добиться в ходе переговоров об утверждении своего господства в крае.

Феодалы ордена получили такие же права, что и высшие слои ленников Харью и Вирланда, а также архиепископских вассалов. Это касалось в первую очередь вопросов наделения леном, права наследования ленных поместий по женской линии (статьи 7 и 10), а также гарантирования сюзеренного права вершить суд над своими крестьянами как высшего права (статья 24).

Эти привилегии как две капли воды походили на те, которые были приняты в Пруссии. Однако в Лифляндии возникали проблемы, связанные с особенностью польско-литовских отношений. Поскольку польский сейм покорения Лифляндии не принял, то король, как и предусматривалось еще в 1561 году, присоединил ее к Великому княжеству Литовскому. Поэтому в декабре 1566 года лифляндский ландтаг в Вендене принял решение об объединении Лифляндии с Литвой (Гродненская уния от 26 декабря 1566 года). После этого край получил статус герцогства и герб в виде грифа, взятого из фамильного герба новоназначенного штатгальтера Ходкевича.

Гродненская уния наряду с другими положениями содержала повтор прав, предоставляемых Лифляндии, а именно: сохранение лютеранского вероисповедания, власти немцев и особенно немецкого государственного языка (статья 13). При этом право гражданства было выражено словами, исключавшими любую двусмысленность: «Поскольку по своему происхождению почти все жители Лифляндии являются немцами, привыкшими к языку, обычаям, управлению и законам своей родины, то должности в судебных инстанциях, муниципалитетах и администрациях замков никто не сможет исполнять лучше местных граждан. Поэтому будет справедливо сохранить в Лифляндии власть местных граждан и немцев».

Вследствие этой унии с Литвой Лифляндия, естественно, оказалась втянутой в государственные отношения объединенного польско-литовского государства. Это было просто неизбежно, особенно после решения Люблинского сейма в 1569 году[149 - На польско-литовском сейме, заседавшем с января по август 1569 г. недалеко от Люблина, была принята так называемая Люблинская уния – соглашение об объединении Королевства Польского и Великого княжества Литовского в единое федеративное государство.] о ликвидации собственных прав Западной Пруссии и превращения ее в польскую провинцию.

Пруссия и Лифляндия на короткое время были поставлены в одинаковые условия и подверглись похожему давлению. Еще в 1563 году король Сигизмунд II Август высказывался о внутреннем родстве обеих территорий – Пруссия походила на соседнюю с ней Лифляндию в языковом отношении, возведенными там укреплениями, экономическими связями, портами, плодородными сельскохозяйственными угодьями, образом жизни жителей, обычаями и, наконец, самой системой территориального управления. Внешнее сходство в судьбе этих столь по-разному развивавшихся половинок Германского ордена явилось просто поразительным – в обоих созданных последними магистрами ленных герцогствах, Пруссии и Курляндии, несмотря на все различия, была сохранена сильная немецкая государственная основа; богатый город Данциг на юге, так же как и Рига на севере, пошли своим путем, и тот и другой край, правда при различных условиях, превратились в часть Польши, сохранив свои права. Теперь же в отношении их стала проводиться одинаковая политика насильственной унификации.

Если в начале королевским штатгальтером Лифляндии был герцог Готхард Кетлер, то с 1566 года им стал великий маршал литовский Ян Ходкевич (тогда еще исповедовавший кальвинизм), перед которым стояла задача секуляризировать архиепископство и осуществить слияние Лифляндии с Литвой. Поскольку последний архиепископ маркграф Вильгельм умер в 1563 году, то это способствовало проведению в 1566 году секуляризации Рижского архиепископства, намечавшейся еще за несколько десятилетий до этого. При этом опора на поляков, естественно, приводила к усилению их влияния.

В результате, по дошедшим до нас сведениям, уже зимой 1568/69 года архиепископские рыцари стали предпринимать отчаянные шаги по противодействию полякам, стараясь привлечь помощь из Пруссии, Мекленбурга и даже из Руси. Между тем война буквально пожирала Лифляндию. После же заключения мира с Москвой в 1582 году в Риге объявился Стефан Баторий и, совершенно не разбираясь в правовых вопросах, холодно отверг все жалобы. В том же году был выпушен конституционный закон («Конституция Ливонии»), по которому протестантское вероисповедание в Лифляндии ставилось на второе место после католического, а сам край стал делиться по польскому образцу на три части (преобразованные в 1598 году в Венденское, Дорпатское и Пернавское воеводства), а те, в свою очередь, на поветы (уезды). Старостами в них становились поляки, литовцы и лифляндцы, что на деле означало прекращение действия «Привилегий Сигизмунда Августа», а в 1589 году по новому закону («Ливонской ординации 1589 года»[150 - «Ливонская ординация 1589 г.» – основной закон Лифляндского герцогства, принятый при польском короле Сигизмунде III Вазе, который закрывал немецким дворянам доступ на должность старост, объявлял незаконными лены, полученные ими от последнего рижского архиепископа, и т. д.]