скачать книгу бесплатно
Судя по всему, в Ревале наблюдался довольно слабый приток немецких переселенцев, и поэтому в нем проживало значительно больше искусных ремесленников-эстонцев, чем таких же латышей в Риге. В XVI веке больше половины населения Реваля предположительно составляли люди не немецкой национальности.
В Риге, Ревале, Дорпате, Нарве и отдельных небольших городах имелись также русские поселения, служившие опорными пунктами русской торговли, регулируемой городскими властями. Имелись также и православные церкви. Особенно много русских к концу Средневековья осело в Дорпате, где они проживали в отдельных кварталах и ходили в собственные церкви, пользовавшиеся поддержкой города.
Правовое положение эстов в Ревале и латышей в Риге было неодинаковым. В частности, судя по дошедшим до нас документальным свидетельствам, в Риге соблюдался строгий запрет приема работников не немецкой национальности во всех государственных учреждениях, а в Ревале – только в трех. В то же время в рижские конторы ювелиров, кузнецов и скорняков принимали и людей не немецкой национальности, и позднее, в XVII столетии, в строительных учреждениях работали уже преимущественно латыши. Однако в период между 1384 и 1469 годами в Риге наследственное право на владение городской землей они потеряли. В Ревале же такие ограничения для людей не немецкой национальности были введены только в XVI веке. В Риге людей, не относившихся к немцам, лишили права застройки с 1400 года, а в Ревале таких правовых ограничений, судя по всему, вообще не наблюдалось.
Во времена завоевания края право заниматься заморской торговлей распространялось и на не принадлежащих к немецкой нации. В частности, в Риге такие купцы были известны поименно еще в первой половине XIV столетия. Однако во второй половине XIV века люди, не относившиеся к немецкой национальности, возможности ведения внешней торговли лишились почти полностью – основанная в 1354 году в Риге Большая гильдия, или Гильдия Св. Марии, под надуманным предлогом необходимости соблюдения единых подходов к торговым делам полностью лишила таких людей права вступать в свои ряды.
Принимались также меры по борьбе со смешанными браками. В частности, в 1438 году в Ревале немецким купцам было разрешено жениться только на немках, а еще раньше, в 1392 году, такой же запрет ввели в Риге для пекарей. Отмечались также случаи «онемечивания». В этой связи можно даже утверждать, что городское население из числа лиц не немецкой национальности подвергалось такому процессу достаточно длительное время, который тем более не прекратился, когда, начиная с XV столетия, городские советы стали издавать указы, а в костелах начали читать проповеди исключительно на немецком языке. При этом корни данного явления крылись в наблюдавшихся повсюду тенденциях социального и культурного характера, ведь в городах разграничительных линий между представителями различных национальностей не было.
По мере превращения гильдий в профессиональные сообщества они все больше стремились заполучить возможность оказывать влияние на городские власти. Причем феодалы в своей борьбе за города, и особенно за Ригу, старались закрепить эту тенденцию. Так, при подписании Кирхгольмского договора в 1452 году наряду с членами городского совета присутствовали также представители обеих рижских гильдий. При этом борьба за власть в городах естественно сосредотачивалась и на получении возможностей оказывать влияние на управление финансами. В результате к концу владычества ордена в крае, точнее, в 1559 году гильдии в Риге добились полного равноправия с городским советом в вопросах взимания налогов, причем борьба на этом не завершилась. В Ревале ремесленники тоже завоевали себе право на участие в управлении городом.
Основу жизнедеятельности лифляндских городов составляло посредничество в торговле между Востоком и Западом. В частности, в Риге располагалась контора по торговле с Полоцком, на рынке которого город занимал главенствующие позиции. Дорпат доминировал в Пскове, а в немецком торговом дворе Ганзейского союза в Новгороде лифляндские города добились в XV веке внушительного влияния. В конечном счете Реваль и Дорпат вытеснили оттуда своих конкурентов, тем более что интересы Риги сосредотачивались тогда на территориях, располагавшихся выше по течению Западной Двины. Такому успеху способствовала и сложившаяся в те времена уникальная транспортная обстановка, ведь вся торговля, шедшая через Балтийское море в Россию, по суше осуществлялась по торговым путям, начинавшимся в балтийских портовых городах. В частности, из Реваля или Нарвы они шли в Новгород, из Дорпата – в Псков, а из Риги – прямиком в Псков, а также Полоцк. При этом безопасность на торговых дорогах в Лифляндии, так же как и в Пруссии, обеспечивал сильный вооруженный отряд ордена.
Почти все лифляндские большие и малые города, за исключением Нарвы, состояли в Ганзейском союзе, который и направлял их внешнюю политику, одновременно обучая думать широко с учетом различных причинно-следственных связей. Рига, Дорпат и Реваль принимали участие в организуемых Ганзой фестивалях, представляя на них и другие лифляндские города. Начиная же с середины XIV столетия в Лифляндии стали проводиться специальные дни городов, где индивидуальность торговли, свойственная тому или иному населенному пункту, объединялась с обычаями, принятыми в Ганзе. К сожалению, позже такая традиция сохранилась только в трех больших городах.
Наиболее крупным зарубежным мероприятием, в котором лифляндские торговые города приняли участие, явилась Кёльнская конфедерация[108 - Кёльнская конфедерация – союз торговых городов в войне против Дании, заключенный во время фестиваля в Кёльне 19 ноября 1367 г.] 1367 года, определившая их совместные действия. Города в Лифляндии присоединились к решению о введении «пошлины с фунта»[109 - «Пошлина с фунта» – дополнительная пошлина, которую стали взимать со всех судов, выходивших из ганзейских портов, из расчета 4 пфеннига с фунта веса товара.] для изыскания средств для ведения войны с Данией и наряду с двумя малыми кораблями дополнительно выделили на нужды объединенного флота торговое парусное одномачтовое судно.
Однако это не привело к дальнейшему развитию союза лифляндских городов, поскольку каждый из них в той или иной степени являлся участником распрей, раздиравших старую Лифляндию. При этом наименьшей самостоятельностью обладал Дорпат, который наряду с соборным капитулом и вассалами составлял третью часть земства епископства и, несмотря на ожесточенную борьбу с епископом, чья резиденция находилась на Домберге[110 - Домберге, или Холм Тоомемяги – место расположения замка, являвшегося резиденцией тартуского епископа.], помогал ему в его противодействии ордену. А вот Реваль, добившийся полной автономии еще во времена владычества в этих землях Дании, был верен ордену, являвшемуся его сюзереном и чей комтур с рыцарями, а также не имевший власти епископ располагался на холме Тоомпеа. Что касается Риги, больше всех остальных городов втянутой в распри сюзеренов, то после установления двоевластия магистра ордена и архиепископа она оказалась сразу под двумя хозяевами, но держала сторону ордена, поскольку тот контролировал торговые улицы.
Несмотря на все моменты, раздиравшие старую Лифляндию, в ней было и много объединяющего, что позволяло на протяжении нескольких веков сохранять целостность ее территории. Политическим выражением этой разделяющей, но и одновременно цементирующей силы являлись всеобщие съезды сословных представителей, то есть встречи всех сюзеренов и представителей различных сословий. Их результаты стали отчетливо ощущаться с начала XIV века, а еще через столетие привели к образованию достаточно долговечного государственного образования. Так, на съезде сословных представителей в январе 1422 года в Валке[111 - Валк – старинное название города, который в 1920 г. был разделен на города Валга (ныне в Эстонии) и Валка (в Латвии).] было принято решение собираться на такие собрания ежегодно. При этом предметом обсуждения являлись такие общие для всех проблемы, как денежный вопрос, взаимоотношения между сюзеренами и их отношения с сословиями, крестьянские дела, внешняя политика, правовые споры. Причем съезд являлся высшей апелляционной инстанцией для всего края, где в полной мере проявлялась значимость каждого сословия и, конечно, феодалов.
После окончательного провала политики ордена в отношении Литвы решающим шагом на пути образования сословного государства стал съезд сословных представителей в Валке в ноябре – декабре 1435 года, на котором сословия добились первого временного объединения края в единое целое. На нем было принято решение о том, что сюзерены отныне обязывались не вести внешние войны без предварительного согласования этого с сословиями и уважать права своих подданных, а при решении возникших спорных вопросов прибегать к созыву представителей незаинтересованных сословий как третейскому судье.
Следующими шагами к объединению стали съезды сословных представителей в 1457 и 1472 годах, а также в XVI столетии. При этом в 1472 году было даже признано право на сопротивление подданных в случае нарушения их законных прав со стороны сюзерена. Однако в дальнейшем стал вновь наблюдаться откат от выработанной общей линии.
Когда съезды сословных представителей созывались одновременно и магистром ордена и архиепископом, его участники разделялись на своеобразные курии, напоминая прежние сословные собрания. К первой относились архиепископ и сюзерены, присутствовавшие на съезде другие духовные лица, магистр ордена, а также его гебитигеры[112 - Гебитигер – руководитель округа Ливонского ордена, в ведении которого находились руководство войсками, судопроизводство и хозяйственные вопросы.]. Ко второй – представители рыцарства, а к третьей – посланцы городов. А вот крестьяне и их представители в подобных собраниях участия никогда не принимали.
При этом нахождение рядом друг с другом равноправных «делегатов» из числа сюзеренов и представителей сословий не могло нарушить существовавших тогда властных отношений, которые исключали какую-либо унификацию. В то же время любые договоренности, точнее, политические компромиссы являли собой заманчивую перспективу создания единого союза земель, можно сказать «старолифляндской конфедерации», чьим важнейшим органом был бы съезд сословных представителей. Однако вследствие глубоких внутренних противоречий такие собрания зачастую напоминали конгрессы по заключению мира между задиристыми сторонами.
Такие черты, присущие средневековой Германии, на пути к образованию сословного государства характеризовали и Лифляндию. Однако, несмотря на все имевшиеся распри, борьбу за власть между сюзеренами и сословиями, до анархии дело никогда не доходило. Рыцари-разбойники в Лифляндии, так же как и в Пруссии, не встречались. А то, что лифляндские сословия имели большую силу, чем прусские, объясняется местными особенностями.
Борьба с внешними врагами
Особенности лифляндской истории определяло положение, которое Лифляндия занимала в большой политике на северо-востоке Европы. Все осложнения, происходившие на Востоке и имевшие далекоидущие последствия, затрагивали ее непосредственно, и нередко ключи, открывавшие путь к власти, находились именно в крае, лежавшем между Балтийским морем и Псковско-Чудским озером.
Судьба Лифляндии была решена в результате превращения Литвы в великую державу. Если еще в середине XIII века могло показаться, что военные силы этого княжества со временем станут частью ордена, то все такие перспективы после битвы при Дурбе в 1260 году развеялись как дым, и борьба с Литвой стала напоминать вереницу сражений наступательного и оборонительного характера.
При этом бесконечные набеги литовцев становились все опаснее, поскольку внутренние противоречия, раздиравшие Лифляндию, нарастали, а противоборствующие стороны зачастую начинали искать себе союзников в лице внешних врагов. Так, например, Рига в своей борьбе с орденом находилась в союзных отношениях с язычниками не один десяток лет, точнее, до 1330 года. Прелаты тоже постоянно привлекали себе в союзники всех внешних врагов без исключения. Поэтому, когда Литва устремилась на восток, в Лифляндии вплоть до XV столетия удовлетворялись удержанием под контролем пустошей в приграничных с ней областях.
В XIV веке активную политику в отношении Литвы осуществляла только Пруссия. Не случайно в 1309 году резиденцией Великого магистра стал именно замок Мариенбург, а в 1328 году замок Мемельбург с прилегающими к нему районами был присоединен к прусской восточной провинции ордена.
При великом князе Гедимине (1316–1341) благодаря его мудрой восточной политике Литва заметно усилилась. Своим же сыновьям Гедимин поручил выполнение ряда задач, разделив ответственность между ними. Ольгерд продолжал начатую отцом русскую великодержавную политику, а Кейстут сражался с орденом.
Тогда орден под руководством Великого магистра Винриха фон Книпроде (1361–1382) находился на вершине своего могущества. Завоевав в 1362 году Кауэн и продвинувшись в 1378 году до Вильны[113 - Вильна – до 1918 г. (в 1919–1939 гг. – Вильно) старое название города Вильнюс, сегодняшней столицы Литвы.], рыцари сражались за Жемайтию. В 1398 году по условиям Салинского договора[114 - Салинский договор – мирный договор между Великим княжеством Литовским и Германским орденом о передаче последнему Жемайтии. Договор заключили 12 октября 1398 г. на острове Салине на реке Мемеле с литовской стороны великий князь Витовт, а с тевтонской – Великий магистр Конрад фон Юнгинген.] эта область отошла к ордену, а в 1399–1400 годах была им оккупирована. Однако орден не смог более собрать все свои силы и там утвердиться.
Этому помешало то, что сын Ольгерда Ягайло, женившись в 1386 году на польской королеве Ядвиге, по сути, передал Литву под влияние Польши, но одновременно стал основателем великого многонационального государства. В битве же при Танненберге объединенные силы поляков, литовцев, русских и татар сломили мощь ордена, и в 1411 году частично, а в 1422 году окончательно рыцари вынуждены были оставить Жемайтию.
Орден, конечно, пытался разорвать связь Литвы с Польшей, но все было напрасно. Именно с этой целью он оказывал поддержку великому князю Литовскому Витовту (1392–1430) в осуществлении его устремлений создать независимое великое литовское государство. Ведь политика Литвы в отношении России, которая, по мнению ордена, должна была отдалить литовцев от поляков, Пруссию не только не затрагивала, но и являлась для нее желательной. Однако поддержка орденом Витовта в осуществлении его планов относительно Пскова и Новгорода заставляла оба этих русских княжества искать среди прочих возможных союзников помощи у Москвы и делала их врагами Лифляндии. И в этом вопросе интересы прусского и лифляндского отделений Германского ордена диаметрально расходились. Кроме того, возможность победы Литвы над Псковом и Новгородом таила в себе рост литовской угрозы непосредственно для самой Лифляндии.
Все это и определяло непоследовательность в позиции лифляндского магистра во времена Витовта и двойственность политики Лифляндии в целом – необходимость в защите своего края часто вступала в противоречие с общими интересами Германского ордена. Но такая двойственность могла возникнуть только в результате того, что у ордена уже больше не было сил формировать ситуацию на востоке Европы.
К тому времени, особенно после 1410 года, он находился в упадке и был вынужден в своей политике, в том числе и в отношении Лифляндии, лавировать, учитывая постоянно менявшееся соотношение сил. Однако в 1398 году, когда Витовт нуждался в поддержке ордена, могло показаться, что мысль о распространении господства ордена в восточном направлении, которая затухла вроде бы еще в XIII веке, вновь ожила – в Салинском договоре наряду с прочим в качестве утешения Витовту был обещан Псков. В то же время ничто так не характеризует полную перемену во властных отношениях между орденом и Литвой, как установившиеся в более поздние годы правления Витовта мирные взаимосвязи Лифляндии с Псковом, которые порой вместе противостояли коалиции Новгорода, Литвы и Москвы.
После смерти Витовта Ливонский орден предпринял еще одну попытку поддержать Литву против Польши, объединившись со Свидригайло[115 - Свидригайло (1370–1452) – князь Витебский (1393 г.), Подольский и Жидачевский (1400–1402 гг.), Новгород-Северский, Черниговский и Брянский (1404–1408, 1420–1430 гг.), великий князь Литовский (1430–1432 гг.), князь Волынский (1434–1452 гг.).] против его брата Ягайло. Однако эта попытка полностью провалилась, принеся только потери и поражения, решающим из которых явился разгром войск ордена в битве под Вилькомиром на реке Святой 1 сентября 1435 года. Установленный же в Бресте 31 декабря 1435 года «вечный мир» границы между Литвой и Лифляндией не определил, а все дальнейшие попытки ордена урегулировать пограничный вопрос так ничем и не закончились.
Тогда для обеспечения границ орден начал возводить крепости (в частности, замок Бауска[116 - Замок Бауска был основан в 1456 г. ландмейстером Германского ордена в Ливонии Иоанном фон Менгеде. Ныне на этом месте латвийский город с одноименным названием.]) и расселять в приграничных районах своих вассалов. К тому же относительно благоприятный для ордена пограничный договор от 1473 года начертание границы между Лифляндией и Литвой тоже не установил, а сами литовцы его не придерживались. Окончательное же урегулирование пограничного вопроса завершилось лишь тогда, когда после краха старой Лифляндии польско-литовское государство забрало себе часть лифляндских земель в качестве имущества несостоятельного должника.
Продвижение Германского ордена на восток закончилось после битвы на Чудском озере в 1242 году. С тех пор он ограничивался лишь обеспечением своих восточных границ, естественное начертание которых определяли Нарва и Псковско-Чудское озеро. При этом граница с псковскими землями была во много раз протяженнее, чем граница с Новгородом (480 по сравнению с 20 километрами). Поэтому именно здесь происходило большинство конфликтов и битв.
Конфликт между Дорпатским епископством и Псковом своими корнями уходит в XIII столетие и был вызван в первую очередь оспариванием возможностей вести рыбный промысел на Чудском озере, что имело большое значение в решении продовольственного вопроса на севере Лифляндии. Когда в XIV веке Псков подпал под влияние Литвы, то спор вокруг этого рыбного промысла стал определять и литовскую политику в отношении Лифляндии – грабительские набеги на Лифляндию великого князя Литовского Гедимина в 1322-1329 годах можно объяснить именно данным противоречием.
В XV же столетии Псков вообще стал постоянно нарушать мирные договоренности. При этом наиболее страдало Дорпатское епископство, которое под давлением Руси вынуждено было все более склоняться к осуществлению особой политики. В таких условиях подчинение Пскова верховной власти великого князя Московского весной 1460 года имело далекоидущие последствия, поскольку оно стало определять его дальнейшую политику. Для Лифляндии же это означало вступление в новую, несравненно более опасную фазу развития ситуации.
Господство татар на Руси с середины XIII века не смогло окончательно сломить силы, таившиеся на огромных русских просторах. Когда же во времена правления великого князя Московского Ивана III (1462–1505) игу был положен конец, а Москва стала превращаться в великую державу и начала целенаправленно продвигаться на запад, в лифляндской политике русская угроза выдвинулась на первый план.
Времена грандиозных проектов остались позади, и Лифляндия своим дальнейшим независимым существованием была уже обязана противоборству великих держав – Литвы и Москвы, а также продолжавшемуся противостоянию между Псковом и Новгородом.
Такое положение лучше всех осознавал магистр ордена Иоганн Вольтхуз фон Херсе (1470–1471), которого, несмотря на его короткий и не отличавшийся успехами срок правления, все же можно отнести к числу наиболее выдающихся деятелей в истории Германского ордена.
Родившись в графстве Марк[117 - Графство Марк – германское графство, входившее в состав Священной Римской империи и находившееся в Рурской области. Как графство оно существовало примерно с 1198 г., а резиденцией графов был город Хамм.] и находившись, по достоверным сведениям, в Лифляндии с 1451 года, Вольтхуз хотел применить военную мощь ордена для поддержки Новгорода, которому сильно угрожала Москва. Его политика в отношении Руси исходила из осознания того, что Лифляндия не сможет противостоять объединенным силам Москвы, Пскова и Новгорода, из чего он делал вывод о целесообразности поддержать хотя бы Новгород в его противостоянии с Москвой.
Для этого магистру необходимо было объединить все силы края под своим началом. Он прекратил распри с архиепископом, надеясь на укрепление руководящих позиций ордена, и перенес резиденцию магистра вглубь края из Риги в Феллин, считавшийся самым крупным и грозным орденским замком. Вопреки всем обычаям Вольтхуз удалил из многих областей гебитигеров и ввел там прямое правление магистра, а на северном побережье в бухте Кундалахт начал возведение новой крепости, в результате чего ордену пришлось напрячь все свои силы. Гебитигеров такой самостоятельный правитель, конечно, не устраивал, а его военные планы они не понимали. В результате противники магистра объединились и составили против него заговор. Осенью 1471 года его схватили, бросили в темницу в городе Венден и отменили все нововведения.
Ненависть заговорщиков была настолько велика, что магистра сгноили в тюрьме, а его память очернили различными обвинениями и упреками. Возможно, он и был еретиком, но, без всякого сомнения, являлся передовым человеком, не любившим старые и закоснелые обеты. Этот неугомонный государственный деятель намного опередил свое время и, возможно, глядел далеко в будущее, чего его современники не осознавали.
В результате в период правления его преемника Бернхарда фон дер Борха (1471–1483) положение Лифляндии заметно ухудшилось – оставшись в одиночестве, Новгород в 1471 году[118 - В 1471 г. великий князь Московский Иван III двинулся походом на Новгород, поводом для которого послужили слухи о том, что часть новгородского боярства во главе с вдовой посадника Марфой Борецкой (Марфой Посадницей) заключила договор с Литвой о вассальной зависимости. Кроме того, Новгород стремился к созданию независимой от Москвы церкви. Поэтому война с ним была провозглашена как поход за православную веру против отступников. На реке Шелони состоялась битва, в которой новгородские ополченцы потерпели поражение. В плен было захвачено много людей, в том числе и несколько бояр. Рядовых новгородцев отпустили, а вот бояре были казнены. В результате новгородцы отказали польско-литовскому королю Казимиру IV в союзе, оплатили Москве военные издержки и заключили с Иваном III Коростынский договор.] был покорен и в 1478 году окончательно подчинен Москве. Псков же стал безоговорочно прислушиваться к указаниям из Москвы. А в 1481 году состоялось ужасное вторжение объединенных сил московских, псковских и новгородских русских в Лифляндию, где как раз вновь отмечалось противостояние между магистром и архиепископом, борьба за Ригу и вскорости с самой Ригой. Ведь победа ордена над архиепископом не означала обретения власти над городом. Для войны же на все стороны у ордена не хватало сил.
Предпринятый орденом шаг, который должен был укрепить его положение, оказался для магистра роковым. Дело заключалось в том, что в 1480 году Борх добился у императора Священной Римской империи Фридриха III предоставления ему суверенного права имперского князя, а также получения в ленное владение земель архиепископства и города Риги, поскольку архиепископ Сильвестр Штодевешер умер. В 1481 году за получение архиепископства он привел орден к присяге на верность императору, испортив тем самым отношения не только с папой, но и с Великим магистром. В результате гебитигеры ордена заставили магистра отречься от должности.
Его же преемник Иоганн Фридрих фон Лоринкгофен (1483–1494) дорого заплатил за политику своего предшественника, сдав горожанам рижский замок ордена, но затем благодаря участию в переговорах о заключении союза между Фридрихом III и Иваном III Московским ему удалось обеспечить Лифляндии мир с русскими на долгие годы. После этого у него открылась возможность поквитаться с Ригой, и в 1489 году он назначил фогта города Розиттен Вальтера фон Плеттенберга ландмаршалом, а начав осенью того же года войну с Ригой, весной 1491 года победил ее.
Таким образом, орден использовал сложившуюся обстановку в своих интересах, но тут давление со стороны Руси стало снова расти – в 1492 году русские возвели напротив Нарвы крепость Ивангород и впервые со времен Борха начали нарушать условия мирных договоренностей. Мир удавалось сохранить лишь благодаря унизительным для ордена усилиям.
При этом три мирных договора с русскими от 1474, 1481 и 1493 годов (последние два заключались на десять лет) состояли из нескольких частей, поскольку каждый документ предусматривал не только договоренности Лифляндии с Псковом и Новгородом, но и особый договор Дорпата с Псковом. Начиная же с 1481 года, а может быть, и с 1474 года, в тексте такого договора с Новгородом, невзирая на протесты лифляндской стороны, в водной его части стала включаться запись о том, что лифляндцы «бьют челом», прося о мире. Одновременно великий князь Московский стал развивать тактику умышленного понижения статуса более слабого партнера по переговорам, чтобы возвысить и укрепить собственную дипломатическую позицию.
Реальные потери орден понес, прежде всего, на спорных участках границы с Псковом. При этом северный отрезок лифляндско-русской границы (с Новгородом) четко определялся течением реки Нарва и Псковско-Чудским озером. На юге (от Псковско-Чудского озера до Западной Двины) большинство отрезков границы тоже были стабильны и сохранились со времен Средневековья, частично (восточная граница Латгалии) став основой границы 1920 года.
Что же касалось спорных участков границы между Лифляндией и Псковом, то ими выступали отрезки, где архиепископские земли, соприкасаясь с латышской языковой границей, доходили до реки Великая, являвшейся важной жизненной артерией Псковского княжества. Вот этот район в ходе длившейся десятилетиями малой войны за восточную границу, в которой принимали участие также латышские разведчики и дозорные, и пришлось отдать псковичам, где они, естественно, установили господство православной церкви. При этом старая пограничная линия была восстановлена лишь в 1920 году.
Вынужденная смиренность просматривается и в преамбуле торгового договора, заключенного Ганзой с русскими на двадцать лет в 1487 году. Причем ганзейские представители дошли даже до устного обещания сохранять нейтралитет в случае возникновения войны между Русью и магистром ордена. Тем не менее в 1494 году Москва настояла на закрытии представительства Ганзы в Новгороде[119 - В некоторых источниках утверждается, что в основе такого поступка Ивана III, проводившего политику покровительства развитию заграничной торговли русского купечества, лежало недовольство положением русских в Лифляндии. Непосредственным же толчком к суровым репрессиям ганзейского купечества в Новгороде послужила казнь русских в Ревале осенью 1494 г.]. Следствием же этого мероприятия, направленного прежде всего против Реваля, явилось то, что ганзейские города стали вновь искать защиты у ордена.
Когда летом 1494 года бывшего в то время ландмаршалом Вальтера фон Плеттенберга единогласно избрали магистром ордена, в Москве уже намеревались захватить Лифляндию. Однако благодаря железной воле Плеттенберга в управлении лифляндскими делами был наведен порядок. Родившись в 1450 году в Вестфалии, этот вестфалец до мозга костей в свои молодые годы навсегда осел в Лифляндии, начав, несмотря на свою природную скромность, терпеливо подниматься по карьерной лестнице. За свою долгую жизнь он достиг таких высот, каких не удавалось добиться ни одному его предшественнику.
Первым предметом его заботы послужила необходимость обеспечения ордена вооружением и привлечения помощи из-за рубежа. Поэтому, отбросив оправданное недоверие, 21 июня 1450 года он пошел навстречу предложению великого князя Литовского Александра и заключил с ним военный союз против Москвы сроком на десять лет.
Это было сделано вовремя. Правда, 28 января 1501 года он послал в Любек письмо с просьбой о помощи, но для него было ясно, что на многое в ответ на данное послание ему рассчитывать не стоило. Понимал Плеттенберг и то, что, несмотря на непосредственную военную угрозу для некоторых лифляндских городов, сподвигнуть их на деятельное сотрудничество с орденом будет довольно трудно.
Между тем летом 1501 года в позициях Литвы произошел серьезный поворот, причиной которому послужила смерть польского короля Иоанна Альбрехта, брата великого князя Литовского Александра. Кончина Иоанна открыла перед Александром возможность заполучить польскую корону, и политика Польши в отношении Запада отодвинула литовскую восточную политику на второй план. Поэтому когда началась война Ливонии с Россией, великий князь Литовский бросил магистра ордена в беде.
Дело заключалось в том, что Плеттенберг начал войну против Псковского княжества в августе 1501 года, не дожидаясь окончания десятилетнего срока действия мирного договора, рассматривая ее как превентивную меру. Однако без военной помощи со стороны Литвы решающего успеха он не добился, и в результате набеги русских вновь начали разорять Лифляндию.
В августе 1502 года, получив из Пруссии вспомогательный отряд из 200 кнехтов и новые заверения о поддержке от Александра, уже польского короля, Плеттенберг вновь выступил с войском в военный поход. Однако взять Псков ему не удалось, а поддержка от литовцев снова не пришла. В таких условиях 13 сентября 1502 года южнее Пскова возле озера Смолина произошло решающее сражение. 18 000 русским и татарским воинам, а также немецким наемникам противостояло все лифляндское войско в составе 2500 всадников, 2500 ландскнехтов, которым помогали литовские и эстляндские вспомогательные отряды. Если лифляндцы оказались бы разбитыми, то, по всем расчетам, Лифляндия была бы потеряна. Поэтому историческое значение этой битвы состоит в победе Плеттенберга[120 - На самом деле русские окружили ливонцев, но Плеттенбергу удалось прорвать кольцо, предположительно в том месте, где псковское ополчение нарушило порядок в полках, начав грабить захваченный ливонский обоз. После этого русские напали на ливонскую пехоту, которая понесла крупные потери, но отразила натиск. В результате ливонцам удалось сохранить за собой поле боя, однако предпринять какие-то иные действия, кроме как возвратиться в пределы Лифляндии, потрепанное войско Плеттенберга более не могло. И хотя в память о сражении под Смолином магистр Вальтер фон Плеттенберг приказал ежегодно отмечать 13 сентября как победу, на самом деле успех сражения у озера Смолина с ливонской стороны заключался лишь в том, что Плеттенбергу удалось избежать разгрома и, сохранив существенную часть войска, вернуться домой.].
Ход сражения несколько недель спустя описал один из комтуров Германского ордена, принимавший непосредственное участие в битве. В частности, он отмечал, что атаку начал магистр, который вел центр. При этом войска противника, в особенности татары и немецкие наемники, оказали ожесточенное сопротивление, а затем опрокинули ведомый архиепископом фланг, в котором находилось доверенное ему главное знамя, в результате чего возникла серьезная угроза для всего германского войска. Но потом другой фланг под командованием ландмаршала нанес ответный удар и обратил неприятеля в бегство. Согласно же русским донесениям, псковичам и московитам удалось захватить немецкий обоз и перебить его охрану, но затем между ними завязалась ссора из-за дележа добычи. Между тем хорошо информированное нижненемецкое издание, появившееся несколько лет спустя под названием «Славная история», однозначно указывает на то, что перелом в битве совершила все еще являвшая собой пример настоящей рыцарской атаки немецкая конница, которая трижды врубалась в ряды неприятеля и обратила его в бегство. Русские понесли огромные потери, но от преследования разбитого противника Плеттенберг был вынужден отказаться, поскольку его рейтары за время боя настолько устали, что буквально вываливались из седла. Их покрывал настолько толстый слой грязи, что узнать отдельных всадников оказывалось невозможно.
Современники восприняли эту победу как чудо, и лифляндский ландтаг два года спустя принял решение ежегодно торжественно отмечать этот день наряду с другими важнейшими религиозными праздниками, а архиепископ установил соответствующий порядок его проведения во всех провинциях архиепископства. Рассказы о битве и победе стали передаваться из уст в уста как легенда, в ходе чего отдельные детали стали заметно преувеличиваться. Тем не менее общее значение произошедших событий в целом отражалось верно, хотя истинные последствия данного сражения оставались в тени.
Последовавшее в 1503 году подписание договора о примирении, текст которого, как всегда, состоял из трех частей, предусматривал перемирие на шесть лет. Однако он не отвечал военным целям Лифляндии – пограничные вопросы оставались открытыми, форма изложения документа – унизительной, а сам текст таил в себе опасность. Торговля в первое время оставалась перекрытой, а по имеющимся сведениям, русские предположительно продолжали настаивать на выдвинутых за несколько десятков лет до этого требованиях о выплате Дорпатом процентов по его задолженности, возникшей первоначально якобы за счет удержания подоходного налога с русских жителей города и невыплаты средств, предназначавшихся на содержание православных церквей. Русские намеревались также наложить запрет на взаимную помощь ордена и Дорпата в случае своего нападения, но благодаря усилиям литовских миротворцев, которые обычно преследовали свои цели, этого удалось не допустить.
Лифляндия должна была удовлетвориться тем, что основные условия договора остались такими же, как и в прежних документах, ведь существенной военной помощи от Пруссии ожидать не приходилось. К тому же пропуск русских товаров в Северную, Западную и Центральную Германию приносил ордену неплохие деньги. В свою очередь, хороший доход давали поставки в Россию германских военных материалов (пушек), а немецкие ландскнехты продолжали служить в Московии.
Когда в 1509 году срок действия договора о примирении истек, Лифляндия выторговала его продление еще на 14 лет, отказавшись от союза с Литвой, который и без того утратил свое значение из-за проводимой со стороны Польши враждебной политики в отношении ордена. Кроме того, Ливония впервые согласилась на одобрение мира Москвой в такой же форме милостивого «помилования», какая ранее применялась к купцам. Поэтому неудивительно, что после ликвидации великим князем Московским последних остатков самостоятельности Пскова Лифляндия даже не пошевелилась.
Возобновление Русско-литовской войны 1512–1514 годов[121 - Русско-литовская война длилась с 1512 по 1522 г. и вошла в историю как Десятилетняя война – война между Русским государством и объединенными силами Великого княжества Литовского и Польского королевства, завершившаяся присоединением к Русскому государству смоленских земель.], сложности, возникшие у Москвы с казанскими татарами, воцарение в 1533 году несовершеннолетнего Ивана IV[122 - Иван IV, прозванный Грозным (1530–1584), – великий князь Московский и всея Руси с 1533 г., первый царь всея Руси. Взошел на трон в 1533 г. после смерти отца Василия III. Ивану Васильевичу на тот момент было три года, и до совершеннолетия он не мог править самостоятельно. Поэтому первые годы его правления характеризуются властью матери (Елены Глинской) и бояр.] помогли Плеттенбергу и его ближайшим преемникам осуществлять политику нейтралитета, балансируя между Россией и польско-литовским государством, что давало единственную возможность для спасения. Не переставая публично высказывать претензии к Лифляндии, русские, в конце концов, еще при жизни Великого магистра в 1531 году согласились продлить договор о примирении еще на 20 лет. Не исключено, что такому способствовала победа Плеттенберга на озере Смолина, которая ясно показала русским, на какое отчаянное сопротивление они могут натолкнуться в Лифляндии.
Эпоха Реформации
Первая половина XVI столетия, когда Лифляндия была избавлена от внешних войн, являлась периодом ее экономического расцвета. Этому способствовало то обстоятельство, что после ликвидации представительства Ганзы в Новгороде вся торговля с русскими перешла в руки лифляндцев. Еще с середины XV века лифляндские города стали придерживаться в отношении Ганзы основополагающего положения, которое гласило: «Гость не должен торговать с гостем». В результате строгого соблюдения этого правила они вытеснили «заморских» немецких купцов со своих рынков, что привело к заметному охлаждению отношений с Любеком[123 - Вольный имперский город Любек был столицей Ганзы.]. Ведь перед лицом неслыханных барышей, которые сулила такая монополизация, было совсем упущено из виду то, что ослабление общих экономических интересов неизбежно влекло за собой и разрыв политических связей.
При этом такому непониманию последствий действий лифляндских городов способствовало то обстоятельство, что именно в то время духовные и личные контакты немцев колонии с жителями метрополии являлись наиболее тесными. К тому же тогда в Лифляндии появились по-настоящему богатые люди, начал наблюдаться общий рост благосостояния и стали появляться предпосылки к расцвету собственных творческих, созидательных сил.
О расцвете ремесленного производства свидетельствует хотя бы то, что один из самых знаменитых портретистов того времени, ученик фламандского живописца Мемлинга и придворный художник королевы Изабеллы Кастильской Михель Зиттов, последние годы своей жизни являлся сначала заседателем, а потом и цеховым старостой ревальской гильдии ремесленников. Одним из его предшественников на посту в этой гильдии был тоже знаменитый ювелир Ганс Рыссенберх Старший, руке которого принадлежит великолепно сохранившийся шедевр позднеготической традиции в искусстве северо-востока – позолоченная серебряная дароносица.
На Лифляндию, где у населения глубоко укоренилось поклонение Святой Деве Марии, приходятся последние десятилетия расцвета религиозной жизни, о чем свидетельствует основание новых монастырей, возрастание почитания святых и рост числа духовных месс. При этом прелаты стремились к проведению радикальных реформ, но Новое время, которому Лютер[124 - Лютер Мартин (1483–1546) – христианский богослов, инициатор Реформации, ведущий переводчик Библии на немецкий язык. Его именем названо одно из направлений протестантизма – лютеранство. Считается одним из создателей немецкого литературного языка.] рывком открыл дверь, неумолимо приближалось. Оно обрушилось с полной силой, заполнив собой все человечество, и, произведя глубокие потрясения, безоговорочно изменило религиозные убеждения. Это был прорыв в мировоззрении, где смешались высокие и эгоистические чувства, ясность и одновременно непонимание происходящего, что, в общем-то, в целом характерно для истории.
Реформаторское учение проявило себя сначала в Риге – самом большом городе, располагавшемся наиболее близко к стране, где оно зародилось. Его появление походило на вспышку молнии. Когда соратник Бугенхагена[125 - Бугенхаген Иоганнес (1485–1558) – реформатор, профессор университета города Виттенберг, идеолог Реформации, организатор школьной реформы. Духовник и соратник Мартина Лютера.] Андреас Кнопкен[126 - Кнопкен Андреас (1468–1539) – немецко-христианский проповедник, преподаватель, автор богословских сочинений и евангелических песнопений; один из зачинателей движения Реформации в Риге и Ливонии.] затеял в церкви Святого Петра ученый диспут между сторонниками католической веры и приверженцами лютеранских догм, то победа Реформации в Риге была предрешена. Само же движение находилось в тесной связке с противоборством между прелатами и подчиненными им рыцарями, главной причиной которого служили в основном разногласия по вопросу об обязанности вассалов предложить свое ленное владение сюзерену перед его продажей. Епископы хотели укрепить свое преимущественное право, а их вассалы его ликвидировать. Рыцари и города высказывались за отмену права феодала в светских делах еще в 1516 году и поэтому на заседании ландтага в июне 1522 года при обсуждении вопроса о Лютере имели в виду именно это право феодала, а не свою позицию по отношению к данному учению как таковому. На собрании представителей сословий в Ревале в 1524 году речь тоже шла о сословных интересах религиозного союза рыцарей и городов, что и предопределило победу Реформации в Лифляндии. Однако эти же сословные интересы вскоре разрушили названный выше союз, и рыцари вновь стали сближаться со своими духовными сюзеренами.
Единственным опасным противником Реформации в Лифляндии являлся родившийся в Берлине рижский архиепископ и епископ Дорпатский Иоганн Бланкенфельд, который ранее был дипломатом ордена в Риме, а с 1514 года нашел в Лифляндии точку приложения своих честолюбивых амбиций и политических способностей. Несмотря на все имевшиеся у него козыри, он установил с русскими преступные контакты, дав тем самым магистру ордена возможность принять соответствующие меры – в 1525 году по распоряжению Плеттенберга Бланкенфельд был арестован собственными рыцарями.
Тем временем произошло важное событие, повлиявшее на общую политическую расстановку сил и изменившее религиозную обстановку в целом, – 10 апреля 1525 года Великий магистр секуляризировал[127 - Секуляризация – процесс освобождения всех сфер общественной и личной жизни из-под контроля религии.] орденское государство в Пруссии. В то же время город Рига, который с середины 1524 года добивался выхода из-под власти архиепископа и в своем стремлении к установлению свободы вероисповедания желал утверждения односторонней власти ордена, преодолел сомнения Плеттенберга относительно возможности оказаться под юрисдикцией Пруссии: 21 сентября 1525 года Плеттенберг документально подтвердил принадлежность города к лютеранству и как единоличный господин принял от него присягу на верность. В результате Кирхгольмский договор утратил свою силу.
Когда же бывший Великий магистр герцог Альбрехт Прусский ясно дал понять Плеттенбергу, что хочет последовать его примеру, то это его решение быстро распространилось по всей Лифляндии, и в марте 1526 года Рига и Реваль на Вольмарском ландтаге[128 - Вольмар – ныне город Валмиера в Латвии.] предложили Плеттенбергу стать их единственным сюзереном. Казалось, что теперь, как уже однажды случалось в истории, все будет зависеть от самого магистра, и в таких условиях, естественно, возникал вопрос: готов ли он стать полноправным хозяином и сможет ли путем введения нового мировоззрения вывести Лифляндию в число передовых современных государств?
Он этого не сделал и в последующие месяцы повел себя весьма пассивно. Более того, Плеттенберг позволил архиепископу выступить в июле 1526 года на очередном Вольмарском ландтаге и, последовательно опровергнув все обвинения ордена[129 - Бланкенфельда обвиняли в том, что он якобы обещал Василию III все свои замки и пахотные земли взамен на военную поддержку против ордена и лютеран.], добиться своего оправдания и возвращения полной свободы действий. После этого Бланкенфельд с никому не известными планами отправился к папе и императору, а на следующий год умер в Испании. Наступление Реформации в Лифляндии ему предотвратить не удалось, но напугать возможными серьезными политическими последствиями этого он все же смог.
Да иначе и быть не могло, ведь старому магистру ордена, от кого зависело окончательное решение, давно уже перевалило за семьдесят и новое учение, как и новое жизнеощущение, были ему чужды. Исходя из внешних обстоятельств и по своим внутренним убеждениям он не собирался основывать династию. Этот человек сросся с орденом и являлся приверженцем старой церкви. К тому же возникли трудности внешнего характера.
Дело заключалось в том, что его воцарения желали, по сути, только Рига и Реваль, а вот Дорпат, например, был против. Решительно воспротивились этому, что явилось определяющим, и рыцари епископов. Если бы он решился на такой шаг, то все сторонники и выгодоприобретатели старого порядка, а таких было немало, не остались бы в одиночестве – неизбежно вмешались бы соседи, и началась бы гражданская война с непредсказуемыми последствиями. Поэтому Плеттенберг видел свою задачу только в сглаживании внутренних противоречий и поддержании внешнего мира.
В результате принцип политического преобразования, заложенный в Реформации, Лифляндию не затронул. Вначале новое движение вызвало только очередные противоречия, а вследствие сброса с пьедестала старых авторитетов привело к ослаблению единства края. Но были и другие, очень важные результаты. На первый взгляд Реформация не привела в нем к сословной правовой реформе. Однако заложенная в корпоративном праве политическая самостоятельность на лютеранской почве могла хорошо развиваться, а на далекую перспективу в ней коренилось и осознание общности народов. Кроме того, новое религиозное миропонимание способствовало возникновению таких тесных и богатых взаимосвязей со страной Лютера, каких ранее никогда не было, ведь духовное оживление, вызванное Реформацией, привело к появлению свежих жизненных нитей, которые начали связывать колонию с метрополией еще крепче.
Повсеместно стала происходить духовная привязка охваченных Реформацией стран к Германии с одновременным пробуждением, оживлением и, возможно, даже спасением языков и культуры отдельных народов. В частности, в Ревале и Риге возникли негерманские церковные общины, в которых проповеди начали читаться на родном языке прихожан. Можно также утверждать, что Реформация заложила основы эстонского и латышского письменных языков. Ярким примером этого может служить созданный по заданию Ревальского городского совета и напечатанный в 1535 году у немецкого издателя Ганса Люффта в Виттенберге на нижненемецком и эстонском языках катехизис, ставший самым ранним эстонским печатным произведением.
Сущность и ход лифляндской Реформации надолго определили развитие немцев в старой Лифляндии. Здесь, как и у трансильванских саксов[130 - Трансильванские саксы – этнические немцы, составлявшие основное население исторической области Бурценланд в Трансильвании (современной Румынии). За всеми немецкими колонистами в Румынии закрепилось название «саксы», хотя большинство из них выехало не из Саксонии, а из долины Мозеля. Немецкая колонизация Трансильвании развернулась в середине XII в. с соизволения венгерского короля Гезы II.], важнейшим социальным новотворчеством Реформации явилось появление германского протестантского приходского дома как мощного источника духовной силы. Протестантизм повсюду способствовал укреплению межнациональных связей, однако время развертывания реформаторского движения было различным – в отличие от Трансильвании, где оно началось в 1540-х годах, на Лифляндию пришлись самые ранние его годы. И если здесь вначале не было такого выдающегося человека, как реформатор саксов Йоханнес Хонтерус, то его заменило непосредственное влияние самого Лютера, послания которого к лифляндцам содержали не только духовные наставления, но и советы применительно к соответствующему моменту.
Влияние Лютера распространилось и на Реваль, передававший всему округу его советы, которые учитывались в духовной жизни жителей. Правда, Хонтерус был больше гуманистом, чем реформатором, но и в Лифляндии тоже вскоре ввели гуманистическую систему образования, что привело, хотя и значительно позже, точнее, только в начале следующего столетия к заметному распространению в крае идей гуманизма. Однако главное различие между Лифляндией и Трансильванией заключалось в том, что в разделенном на сословия крае, рано ставшем лютеранским, церковь тоже начала строиться по сословному признаку, тогда как в саксонской Трансильвании она приобрела общенациональный характер.
Среднегерманское влияние на Лифляндию осуществлялось через город Виттенберг, но ее общественную жизнь определяла и принадлежность к миру Нижней Германии, что хорошо просматривается в рижском сборнике псалмов от 1530 года, изданном на нижненемецком языке, который мог бы послужить настоящим образцом подобных книг для всей Северной Германии. Этот сборник псалмов, составленный Андреасом Кнопкеном, появился как приложение к порядку церковного служения, разработанному под руководством приглашенного в Ригу из Кёнигсберга реформатора Иоганна Брисманна. В нем, наряду с другими, содержатся 22 песни Лютера, среди которых самое раннее издание псалма «Господь твердыня наша» на нижненемецком языке. Для реформаторского движения Лифляндии в целом характерна рассудительность и скромность, но из его рядов вышел и известный поэт – рожденный в Гессене и будущий францисканец[131 - Францисканец – монах католического нищенствующего монашеского ордена, основанного святым Франциском Ассизским близ Сполето. Датой основания ордена принято считать момент устного утверждения устава папой Иннокентием III в 1209 г.] Буркард Вальдис, ставший протестантом в рижской тюрьме и создавший в Лифляндии свои знаменитые стихи, посвященные Реформации. Среди них следует особо отметить прочитанную им на Ратушной площади в Риге в 1527 году «Притчу о блудном сыне». В то же время было и немало элементарных перегибов, которые Лютер характеризовал как неизбежные сопутствующие явления просыпающегося религиозного сознания. Порой появлялись и священники с тараканами в голове, такие как Мельхиор Хоффман, которые непродолжительное время пользовались определенным влиянием и имели даже своих приверженцев, но заметных следов они не оставили.
Десять же случаев иконоборчества, отмечавшихся в 1524–1526 годах, являлись лишь свидетельством огромного религиозного возбуждения. Однако до кровопролития нигде дело не дошло, хотя многие старые церковные отношения были уничтожены. Что же касается утраты культурных ценностей, то они связаны в основном с разрушениями, произошедшими во время Второй мировой войны, хотя и в этом вопросе Новое время принесло с собой определенные потрясения, до которых многие просто не доросли.
Закат старой Лифляндии. Прощание с империей
С 1530 года в Лифляндии заметной фигурой стал младший брат герцога Альбрехта Прусского маркграф Вильгельм фон Бранденбург. Сначала он был коадъютором[132 - Коадъютор – католический титулярный епископ.], а с 1539 года и рижским архиепископом. Причем для его назначения объединились силы, преследовавшие различные интересы. Герцог Альбрехт, чувствовавший для себя угрозу в случае сохранения в ближайшем соседнем крае старых порядков, желал, чтобы Лифляндия тоже была секуляризирована и оказалась под его юрисдикцией. Для этого он настраивал соответствующим образом своих доверенных лиц среди епископских и курляндских рыцарей и поставил перед реформатором Брисманном конкретные политические задачи. Протестантская же Рига и протестантская часть рыцарей хотели, чтобы ими правил такой сюзерен, который смог бы защитить новое учение, опасаясь, что Вильгельм со своими сторонниками последует примеру Пруссии и отделит Лифляндию от империи.
Вильгельм, родившийся в 1498 году в баварском городе Ансбах, в скором времени проявил себя как человек, которого способности его знаменитого брата обошли стороной. Он оказался не способным проводить даже последовательную политику, не говоря уже о творческом подходе в ее осуществлении. Тем не менее братья постарались подобрать для него подходящее местечко, соответствующее его княжескому происхождению, а длительные финансовые трудности заставили Вильгельма искать себе в Лифляндии источники дополнительного дохода. Поэтому все его начинания оказывались направленными на то, чтобы создать для себя условия извлечения максимальной выгоды, но, лишенный способности быть бережливым, он постоянно попадал в неловкие ситуации и финансовую зависимость.
Надежда извлечь из протестантской Лифляндии выгоду, напор со стороны советников из числа его рыцарей, спесь, которую вызвали открывавшиеся перед ним политические возможности, привели к тому, что ему начало казаться, будто бы он с легкостью сможет решить поставленную перед ним задачу – объединить край с целью его дальнейшей монархической секуляризации. Однако он потерпел неудачу еще в 1536 году, когда боролся за Эзель-Викское епископство, причем не только в политическом, но и в личностном аспекте.
Авторитетом в Лифляндии пользовался только престарелый магистр ордена Плеттенберг. После ухода Великого магистра из-под власти императора лифляндский магистр, согласно уставу ордена, оказался в положении, когда Великий магистр встал между ним и кайзером. Поэтому в 1526 году Плеттенберг добился повышения своего статуса в имперской табели о княжеских рангах, а на Аугсбургском рейхстаге[133 - Аугсбургский рейхстаг – всесословное собрание Священной Римской империи, созванное императором Карлом V в июне 1530 г. в целях примирения католиков и протестантов перед лицом турецкой угрозы.] 1530 года получил от императора в ленное владение лифляндские земли ордена.
Тем не менее он не смог ни помешать назначению маркграфа Вильгельма, ни установить единоличную власть над Ригой, в результате чего в 1530 году Кирхгольмский договор вновь вступил в силу. Его бережливая и посредническая политика, направленная на достижение равновесия, основывалась на этике верности, в том числе и верности империи, но при этом она черпала силы из идеалов прошлого. В 1535 году магистр умер, так и не добившись формирования в Лифляндии новых политических сил. Победной поступи Реформации Плеттенберг не препятствовал, но до самой своей кончины он так и не указал новый политический путь, который смог бы вывести край из хаоса раздиравших его противоречий. Однако не исключено, что такого пути для Лифляндии и вовсе не было.
Даже спустя двадцать лет, когда представитель магистра Ливонского ордена, являвшегося князем империи, поставил свою подпись под Аугсбургским религиозным миром[134 - Аугсбургский религиозный мир – соглашение, заключенное 25 сентября 1555 г. на Аугсбургском рейхстаге между лютеранскими и католическими субъектами Священной Римской империи и римским королем Фердинандом I, действовавшим от имени императора Карла V. Аугсбургский мир признал лютеранство официальной религией и установил право имперских сословий на выбор вероисповедания.], политические отношения в Лифляндии, по сути, оставались прежними. Реформация полностью утвердилась, и лифляндские сюзерены стали приглашать пасторов новой веры, результатом чего вначале, естественно, явилось засилье среди протестантских священников иностранцев. В ордене же к вопросам вероисповедания относились с полным равнодушием, хотя отдельные рыцари и испытывали к протестантскому учению симпатию. Поэтому никаких политических выводов из этого не делалось.
В 1551 году магистр ордена вместе с девятью гебитигерами принял участие в протестантском молебне в Рижском соборе. В этой связи стоит отметить, что все последние магистры были настроены протестантски. Однако старая вера не желала сдаваться, представляя собой прогнивший фундамент религиозного государства. В результате все подобные действия магистров являлись не чем иным, как обыкновенной публичной ложью, угрожавшей обрушить все здание. В таких условиях возникал вопрос: найдет ли кто-нибудь в себе силы покончить с прошлым и, основываясь на новых догмах, построить обновленный мир?
Реформация сильно укрепила принцип передачи королевской власти по наследству и роль династий. Поэтому сложившаяся в Лифляндии обстановка побудила немало отпрысков королевских родов начать в ней борьбу за власть и новые доходы, а также к проведению разного рода политических экспериментов. Конечно, здесь были сокрыты большие политические возможности, но использовать их мог только тот, кто опирался на достаточно мощную силу. У Пруссии, как показали 1530-е годы, такой силы не было. При этом для превращения Лифляндии в светское германское государство требовались новые силовые средства, для возникновения которых там в XVI веке никаких предпосылок не было. Поэтому попытка использовать архиепископство для секуляризации Лифляндии немедленно привела к возникновению внешнеполитического кризиса.
Вопреки решениям Вольмарского ландтага от 1546 года, согласно которым назначение коадъютора из княжеского рода могло осуществляться только с согласия всего края, в 1555 году маркграф Вильгельм посадил на должность архиепископского коадъютора молодого герцога Кристофа Мекленбургского, что означало по существовавшему тогда праву назначение будущего преемника архиепископа. За Кристофом стоял его брат, честолюбивый герцог Иоганн Альбрехт Мекленбургский. Тогда орден по призыву коадъютора Вильгельма Фюрстенбергского, будущего магистра, организовал союз сословий против обоих церковных правителей. В свою очередь архиепископ со своим коадъютором, будучи близкими родственниками Сигизмунда II[135 - Сигизмунд II Август (1520–1572) – великий князь Литовский с 18 октября 1529 г., король Польский с 20 февраля 1530 г. До 1548 г. правил совместно со своим отцом Сигизмундом I. В его правление в 1569 г. была принята Люблинская уния, объединившая Великое княжество Литовское и Королевство Польское в федеративное государство Речь Посполитую, правителем которой с титулом короля Польского и великого князя Литовского и стал Сигизмунд Август.], нашли опору в Польше, что предопределило ее вмешательство во внутренние дела Лифляндии.
Тем временем орден оккупировал архиепископство, а сам архиепископ Вильгельм был взял в плен. Однако перед лицом превосходящей мощи Польши фон Фюрстенберг не осмелился на открытое вооруженное противостояние, и в сентябре 1557 года в Позволе было решено не только возвратить архиепископу его пост, но и заключить союз между орденом и Польшей (по тексту договора с Литвой) против России, который, впрочем, должен был вступить в силу после прекращения перемирия между русскими и польско-литовским государством в 1562 году. Однако на деле это означало начало противостояния между Польшей и Москвой за Лифляндию, продлившегося более двадцати лет, поскольку тогда Иван IV Грозный в отношении Лифляндии решил вернуться к замыслам своего деда Ивана III.
Обновления договора между Лифляндией и Россией о примирении удалось добиться только в 1554 году (на пятнадцать лет). Причем это произошло при таких обстоятельствах, по сравнению с которыми все предыдущее казалось малозначимым. Дело заключалось в том, что русские неожиданно в качестве главного условия выдвинули требование об уплате Дорпатским епископством дани. На это условие, содержавшееся и в предыдущих договорах, лифляндцы никогда не обращали внимания и его не соблюдали. Теперь же русские потребовали в три года выплатить задолженность, образовавшуюся за пятьдесят лет.
Вторым условием оказалось требование, которое могло поставить под вопрос само существование Лифляндии. Проблема заключалась в том, что, находясь на службе у московского царя, немецкий предприниматель из города Гослар Ганс Шлитте завербовал для работ в России большое число разных умельцев, среди них немало оружейников, которые своим искусством должны были улучшить качество вооружения Москвы. Однако магистр Ливонского ордена перекрыл им дорогу в Московию в Любеке, а одного ружейного мастера, пытавшегося нелегально пробраться в Москву, приказал доставить в Лифляндию. Тому удалось сбежать, но его вновь схватили и отрубили ему голову. Поэтому в качестве условий продления перемирия русские потребовали от Лифляндии обеспечения беспрепятственного проезда в Москву нанятых в Германии специалистов.
Был и еще один момент, о котором стоит упомянуть. Русские на переговорах ясно дали понять, что союз с польско-литовским государством означал бы для Лифляндии начало войны с Россией. В этой связи нельзя не напомнить, что заключенный затем в 1557 году Позвольский договор предусматривал именно такой союз. К тому же два посланника из Дорпата напрасно вели в Москве переговоры по вопросу уплаты долгов. В результате в январе 1558 года русские с татарским вспомогательным войском вторглись в Лифляндию.
Что тогда началось, надолго стало типичной картиной для края, и, похоже, это означало наступление решающего момента во всей прибалтийской истории, о котором долго предпочитали не говорить. События того времени наполовину забылись, и поэтому о них следует обязательно напомнить. Напомнить, как те зимние дни наполнились воздухом, насыщенным страхом и отчаянием, дымом и отблесками от пожарищ. Напомнить об убитых, лежавших на дорогах, и обо всем том, что неизбежно принесла с собой на эту землю война.
По общему мнению, Лифляндия оказалась тогда бессильной и плохо вооруженной. В ней царило малодушие и отсутствовало хорошее руководство, а армейские наставления устарели. Во всем Германском ордене едва насчитывалось 150–200 братьев-рыцарей, и он более не представлял собой войсковое товарищество. К тому же большинство его рыцарей заплыло жиром на различных административных должностях, а старый ландмаршал, которого вскоре сняли с его поста, оказался негодным к «военному использованию».
Престарелым являлось все военное руководство. Служки ордена, обученные конному и пешему бою, были распределены по различным замкам и областям, а их общая численность более не превышала пару сотен.
Положение о конной службе, определявшей исполнение воинского долга вассалами, основывалось на устаревших правилах, которые обязывали к ее несению слишком малое число годных к военной службе немцев. Тем не менее конные вассалы в силу способности быстро прибывать к назначенному месту и ощущения своего призвания к защите края, несмотря на малочисленность, являлись важнейшей ударной силой Лифляндии. Однако с военной точки зрения решающее значение имели наемники, чья боеспособность целиком зависела от размера их вознаграждения, но на наем большого контингента ландскнехтов, как и на содержание уже нанятых, денег всегда не хватало. В этом же крылась и главная причина катастрофической разобщенности.
Кроме этих немецких оборонительных сил имелись также довольно крупные по своей численности отряды из латышских и эстляндских крестьян, в которых свободные крестьяне несли службу в конном, а остальные в пешем порядке. Последних было, естественно, большинство, и их можно назвать ополчением. Огнестрельного оружия они не имели и сражались хотя и храбро, но без какой-либо предварительной подготовки, поскольку в мирное время ношение оружия им было запрещено.
Положение, помимо нехватки вооружения, усугублялось отсутствием единства в крае. Не было решимости, и ощущался явный недостаток авторитетных людей, способных повести за собой широкие массы.
После первых сражений в начале 1558 года лифляндцы, ценой неимоверных усилий и набрав кредитов, собрали требуемую русским царем сумму. Однако мир купить было уже невозможно. Царь отклонил все мирные предложения и 11 мая 1558 года взял орденскую крепость Нарву, которую орден ввиду отсутствия подкреплений и возникших пожаров удержать не смог. 29 же июня в Дорпатском епископстве, несмотря на руководимую Юргеном Икскюлем героическую шестинедельную оборону, под давлением взбунтовавшихся наемников пришлось сдать неприятелю пограничный епископский замок Нейхаузен.
Еще чуть позже, а именно 18 июля, без вынужденных причин из-за отсутствия мужества и предательства епископа, а также граждан города противнику был передан Дорпат. С его захватом русские заняли великолепную стратегическую позицию, и многие оборонительные сооружения сдались практически без боя. Когда же в январе 1559 года русские вступили на земли архиепископства, то архиепископские вассалы попытались дать неприятелю отпор, но были разбиты, а их предводитель Фелькерзамб пал в бою.
Затем благодаря посредничеству Дании, а также сосредоточению внимания русского царя в другом месте было заключено перемирие на полгода, но уже в 1560 году нападения русских возобновились. В результате произошел ряд решающих сражений – в феврале почти без сопротивления орден потерял комтурство Мариенбург, а в августе в битве под Эрмесом[136 - Битва под Эрмесом произошла 2 августа 1560 г. в ходе Ливонской войны между войсками Ливонской конфедерации (330 всадников), с одной стороны, и авангардом русских войск (12 000 всадников) – с другой примерно в 16 км от замка Эрмес (ныне Эргеме в Латвии), который находится у современной латвийско-эстонской границы недалеко от города Валга.] был уничтожен ведомый ландмаршалом главный отряд орденского войска. Затем пал замок Феллин.
Под Эрмесом состоялось последнее вооруженное сопротивление ордена в открытом бою. Вместе с отрядами вассалов он храбро и с честью пал под ударами превосходящих сил противника, однако не исключено, что несчастье произошло вследствие неправильного руководства войсками. Многие феодалы ордена пали в бою или попали в плен, а их вассалы разделили участь своих сюзеренов. Среди пленников оказался и ландмаршал ордена Филипп Шалль фон Белль. Это был гордый и энергичный человек, которого позднее вместе с другими пленными братьями-рыцарями казнили в Москве.
